Экипажи и лошади продавались и покупались. Каждый год князь переезжал с квартиры на квартиру и всегда имел неприятности с прежним хозяином, по случаю неуплаты.
Несколько раз его московские кузины просили его отдать им девочек. Он хорошо понимал, что для него это было бы истинным благодеянием. Но в нем было какое-то болезненное упорство - он наотрез отказался от предложения кузин, и они могли от него добиться только того, что он месяца на два отпускал к ним Елену и Нетти.
Старшая княжна была очень недурненькая девушка, яркая брюнетка, в отца, с великолепными огненными глазами, иногда как бы заволакивавшимися туманом, что очень шло к ней; с очень заметным, темным пушком над несколько приподнятой и неподвижной верхней губкой. Вьющиеся и непослушные, иссиня-черные ее волосы всегда выбивались шаловливыми завитками и окружали ее круглую головку как бы ореолом. Она была румяна, но неровным, лихорадочным румянцем, то вспыхивавшим, то пропадавшим. Среднего роста, хорошо сложена, хотя с наклонностью к полноте.
Сразу ее можно было почесть очень крепкой и здоровой, но, вглядевшись внимательно, в ней легко было заметить все признаки сильной нервности.
Да и как она могла не быть нервной! Ее жизнь сложилась тревожно и нерадостно. Ей не было еще девяти лет, когда умерла ее мать. В деревне, у двоюродной бабушки, жилось хорошо, да и то не совсем - старушка была нетерпелива, взыскательна и даже несколько сурова в обращении. Девочка, избалованная матерью, не могла не чувствовать своего сиротства. Ей минуло четырнадцать лет, когда умерла старушка и отец привез ее в Петербург.
Сначала все шло хорошо, пока имелись деньги, вырученные за детское имение. Но эти месяцы промелькнули быстро, а затем начались всякие беды. Полное безденежье, иногда необходимость отказывать себе в самых нужных вещах, переезды с квартиры на квартиру, неприятности с прислугой и поставщиками, - одним словом, позолоченная нищета. И тогда, когда девушка, вследствие исключительных обстоятельств своей жизни очень рано развившаяся, уже все хорошо понимала. Она знала иную жизнь, богатую, спокойную и изящную, приходила с нею время от времени в соприкосновение и здесь, в Петербурге, и в Москве, у тетки. Она любила эту жизнь, считала себя для нее предназначенной, - ведь она княжна, у нее есть знатные родные… Тем ужаснее ей была ее домашняя жизнь с отцом, тем унизительнее.
Княжна была неглупа от природы, но она не получила почти никакого образования, училась урывками, кое-чему и кое-как, а к пятнадцати годам и совсем прекратила ученье - некогда было. Дома она являлась хозяйкой, а то гостила у тетки, и тогда, конечно, никто не думал об ее учении. Даже непонятно, как еще она приучилась бойко болтать по-французски и немного по-английски и, когда было нужно, удачно играть роль светской барышни.
Дома, без посторонних, она делалась совсем другою. Единственным ее занятием в часы досуга было чтение романов - но каких?? Никто никогда, конечно, не руководил выбором ее книг, и она, к семнадцати годам, начиталась всяких пошлостей и гадостей, всяких бульварных французских романов в оригинале и в плохих русских переводах. Ее воображение было расстроено и извращено до последней степени, хотя она, конечно, не сознавала этого и хотя до сих пор еще не проводила своих фантазий в действительность.
Конечно, если бы княжна захотела, она могла бы, пожалуй, настоять на своем, заставить отца согласиться на предложения его кузин. Она даже очень желала этого. Но тут оказывалось нечто странное. Ее отношения к отцу были совсем особенные. Она его вовсе не любила, еще менее того уважала. Она знала о нем даже многое такое, чего не знали рассказчики его всевозможных приключений. Иногда он казался ей просто страшным, она его боялась. К этому страху примешивалось порою почти отвращение. Но, несмотря на это, он имел над нею огромное влияние. Откуда оно происходило - неизвестно. Сама она, а уж тем менее кто-нибудь из посторонних, никогда не задавали себе этого вопроса.
Получает княжна письмо из Москвы: тетка ее приглашает на праздники, обещая ей всякое веселье. Она в восторге. Приходит проситься у отца.
Тот глядит на нее своими вытаращенными глазами и отвечает:
- Нет, к чему тебе ехать, нечего у этой старухи нахлебничать… знаю я ее - зовет… зовет, а потом станет по всей Москве трубить, что мы ее объедаем… оставайся - и здесь на праздниках будет тебе весело…
Княжна очень хорошо знает, что отец неправ относительно тетки, особы очень доброй и деликатной, и еще лучше знает, что в Петербурге, кроме скуки и унизительных домашних сцен, ничего не придется видеть. Но она не возражает, она опускает глаза под отцовским взглядом, возбуждающим в ней какой-то странный трепет, и покорно говорит: "Хорошо". Она идет в свою комнату, пишет тетке, что ехать не может, а затем ложится на кровать и выходит через часа два-три, к обеду, с опухшими от слез глазами…
Иногда отец вдруг войдет к ней и скажет:
- Одевайся, едем в театр!
Она располагала совсем иначе провести вечер, ее ждут у знакомых, где ей непременно было бы очень весело, где есть красивый молодой офицер, который за нею сильно ухаживает. Она сама себе уже призналась, что влюблена в него. Там устраивается катанье на тройках, она должна ехать с ним, обещала ему.
- Что же ты молчишь… одевайся скорее, не то мы опоздаем, - раздраженно говорит отец, пронизывая ее своим взглядом.
- Хорошо, я сейчас… - шепчет княжна и едет с отцом, и весь вечер волнуется, доходит чуть не до истерики…
Если ее кто-нибудь спрашивал об ее здоровье, она всегда со смехом отвечала:
- Да разве я могу быть больна? Я всегда здорова!
Но ей это только так казалось. На нее несколько раз в год находило какое-то странное состояние, что-то вроде спячки, спячки даже наяву, с открытыми глазами. Она дня два-три ходила, говорила, ела, одним словом, жила как бы машинально, в каком-то тумане. Затем это странное состояние разрешалось уже настоящим сном. Она спала иногда часов двадцать подряд, не шевелясь и не просыпаясь ни на минуту.
Когда же сон этот проходил, она оказывалась совсем здоровой, бодрой. Тумана уже никакого не было. Только она совсем не помнила, что было с нею в предыдущие два-три странных дня. А если кое-что и вспоминала, то как будто это произошло не в действительности, а в далеком, неясном сновидении.
Княжна почему-то никому не говорила об этих странностях и совсем о них не думала. Она была убеждена, неизвестно на каком основании, что это "так", ничего, что это со всяким человеком бывает.
IX. ОПЯТЬ КОКУШКА
Конец прошедшего лета княжна провела у своей московской тетки, Кашиной.
Эта Кашина была очень богатая вдова, оставшаяся с тремя дочерьми, из которых старшая только что вышла замуж, а две младшие были большими приятельницами княжны.
Кашина, после смерти мужа, вела довольно скромный образ жизни, и в доме у нее, по общему мнению, было скучно. Летом она неизменно жила в Сокольниках, зимой - в своем московском доме.
Ее дочери были необыкновенно рады приезду петербургской кузины. Она вносила всегда с собою оживление. При ней, ради того чтобы ей не было скучно, их мать допускала в доме многое экстраординарное.
Девушки Кашины были некрасивы, застенчивы. Молодежь к ним не льнула и, скорее, даже от них бегала. Приезд хорошенькой, ничем не смущавшейся княжны тотчас же привлекал эту молодежь. Так случилось и на этот раз. У Кашиных в Сокольниках было очень весело благодаря приезжей, а когда, в половине августа, переехали в Москву, то это веселье еще больше увеличилось.
В числе молодых людей, зачастивших теперь к Кашиным, был и Кокушка. Положение его здесь, как и везде, было совсем особенное. Строгая Кашина, неустанно следившая за дочерьми и за тем, чтобы молодые люди у нее в доме не забывались, смотрела на Кокушку как на существо безобидное, безвредное.
Он являлся, когда ему вздумается, и пользовался всеми привилегиями. Он мог беспрепятственно проходить даже в комнаты барышень. И в скучные часы они забавлялись бедным шутом без зазрения совести.
Кашина, как и многие, заблуждалась на его счет. Он вовсе уж не был так безвреден, как можно было сразу подумать. От него барышни часто узнавали такие вещи, каких им вовсе бы знать не следовало. Он был для них ежедневной подробной газетой всех московских сплетен. И в этой газете подобающее место занимал отдел скабрезностей.
Кокушка повторял эти скабрезности, по-видимому, с полнейшей наивностью. Барышни делали вид, что пропускают мимо ушей его иногда очень яркие, даже циничные фразы.
"Разве на Кокушку можно обижаться, разве можно ему запретить, ведь он ничего не понимает!.."
Но если бы они захотели наблюдать, то убедились бы, что этот наивный, ничего не понимающий Кокушка тем не менее ни разу не проговорился перед их мамашей, что вообще со старшими он никогда себе не позволяет того, что позволяет с ними.
Особенно на этот раз княжна затормошила Кокушку, сделала его своей игрушкой, дурачилась напропалую. Он, по своему обыкновению, недолго думая, признался ей в любви и сделал ей предложение. Она согласилась и стала называть его своим женихом.
Затем она объявила ему, что она ревнива, а он очень легкомыслен.
- Ка-как легкомышлен? - стал заикаться Кокушка, тараща свои бесцветные глаза. - Я ваш обожаю, княжна!
- Да, на словах только! - смеялась она, но вдруг прекратила смех, сделала страшное лицо. - А вы думаете, что я не замечаю, как вы ухаживаете за кузиной Надей…
- Как?.. - завопил Кокушка. - Я… я ухаживаю?.. Надежда Павловна, - обратился он к одной из Кашиных, - ра-ра-жве я жа вами ухаживаю?
- Конечно, ухаживаете, а то как же?
Кокушка ошалел, стал сопеть и грызть ногти.
Вдруг у него, очевидно, мелькнула счастливая мысль: он сделал самую лукавую мину и крикнул:
- А жнаете… Ва-ва-ня Проншкий про-прошадил шорок тышач на танцовщицу Штрумилину… это ве-ве-рно… верно! И отец его откаживается платить… в гажетах объявить, да… да, в гажетах…
Это значило, что Кокушка переменил разговор, желая замять предыдущий.
Ему понравилось, что княжна его ревнует, и с этого дня он стал ее поддразнивать. На другой день он привез барышням бонбоньерки с конфетками и сам всячески обратил внимание на то, чтобы бонбоньерка Нади Кашиной была лучшая. Но все же он продолжал называть княжну своей невестой, только теперь объявил, что женится не иначе, как если отец ее даст за нею в приданое не менее как триста тысяч.
- А если он не даст ничего?! - воскликнула княжна, заливаясь смехом.
- Я… я его жаштавлю! - кричал Кокушка. - Дураком не буду, дудки!..
- Так вы такой алчный, Кокушка, такой корыстолюбивый?! Мы не знали!.. Как вам не стыдно… фи!.. Мы думали, что вы хотите жениться на княжне по любви, а не по расчету…
- А то как же?!. То-то-только дураки женятша без расчету… дудки!!
- Ну, если бы теперь вы встретили такую невесту, у которой было бы десять миллионов, вы бы от меня отказались? - спросила княжна.
Кокушка молчал, таращил глаза и уже поднял руку ко рту, чтобы грызть ногти.
- Опять?! - строго крикнула княжна.
Кокушка быстро опустил руку. Он продолжал упорно молчать.
- Что же вы молчите… отвечайте!.. Ведь отказались бы от меня?.. Смотрите мне прямо в глаза… Конечно, отказались бы?..
Кокушка повел глазами в сторону, стал глядеть в угол.
- Даже если бы она была старый урод?!
Кокушка сопел, сопел и вдруг крикнул:
- А жнаете Барбашова - адвоката… Протерша к нам и уже на-на-чал ухаживать жа шештрой, жа Машей… А! Ка-как вам это нравитша, губа не дура… дудки!.. жажналша!
Он вдруг сообразил, что этим самым, внезапно и только сейчас сделанным им открытием, надо скорее поделиться со многими, сорвался с места и, как всегда почти, ни с кем не простясь, уехал.
Между тем барышни от скуки вздумали подшутить над своим шутом и устроить маленький спектакль. Княжна взялась разыграть роль новой невесты с миллионами.
Она наследовала от отца некоторые художественные способности. На другой день вечером, когда появился Кокушка, барышни Кашины объявили ему, что княжна уехала в гости, а что они ждут с минуты на минуту мисс Токс.
Кокушка изумленно стал бегать глазами.
- Миш Токш?.. Ка-ка-кая миш Токш? Кто это?
- А вы не знаете? Про нее во всех газетах было, а вы и не знаете!! - едва удерживая смех и очень серьезно заговорила Надя Кашина.
- В гажетах, что такое?!
- Мисс Токс - американка, она недавно получила наследство в сто миллионов долларов, ей принадлежит в Америке целый город, то есть целый город построен на ее земле. Она завела по этому случаю процесс, в прошлом году она выиграла и теперь богаче ее может быть нет никого на свете. Это было во всех газетах!
Кокушка даже разинул рот.
- Што миллионов долларов… це-целый город! - повторял он. - А она молодая, х-хорошенькая?
- А вот увидите!
- Как же она ш вами пожнакомилась?
- Она очень любит русских и теперь приехала в Москву для того, чтобы выйти замуж непременно за русского. Она делает знакомства, вот познакомилась и с нами… Вчера приезжала сейчас после вас. И знаете, ведь она про вас спрашивала…
- Ка-как, про меня?! - подпрыгнул Кокушка.
- Так, про вас! Она сказала, что слышала о вас, что вы молодой человек очень знатный и милый. А когда узнала, что мы с вами знакомы, то просила непременно вас ей представить.
Кокушка покраснел как рак, заботливо оглядел себя. Но вдруг отчаянно произнес:
- Я по-английшки ничего не понимаю - иешь… иешь… киш ми квик… ай лев ю… хам… хам!.. лают как шобаки!..
И он стал передразнивать англичан. Барышни смеялись.
- Да ничего больше и не надо, вы знаете самые лучшие слова.
- Как же я буду говорить ш нею? - между тем с волнением визжал Кокушка. - Ведь нельзя же мне будет ей только и го-говорить: киш ми квик, ай лев ю! хам… хам… хам?
- Можно! К тому же она уже стала брать уроки русского языка и немножко понимает.
В это время в передней раздался звонок.
- Вот и она! - крикнули барышни. - Оставайтесь здесь.
Комната освещалась лампой, прикрытой темным абажуром, так что царствовал полумрак.
Кокушка обернулся и ждал.
Вот барышни появились в сопровождении какой-то странной фигуры. В этой фигуре, особенно при таком слабом освещении, не было никакой возможности узнать княжну. Это был шаржированный, несколько балаганный, комичный тип старой англичанки в каком-то удивительном чепце, с тирбушонами, с трясущейся старой головой.
Барышни делали неимоверные усилия, чтобы не расхохотаться.
- Мистер Горбатов! - представили они Кокушку.
Он раскланялся, смущенно и не без некоторого ужаса вглядываясь в эту комичную фигуру с трясущейся головой.
- How do you do, mister Gorbatorf? - визгливым голосом, в котором ровно ничего не осталось от голоса княжны, проговорила мисс Токс и сделала книксен.
- Боюсь, что не выдержу!.. Посмотрите на его лицо! - продолжала по-английски мисс Токс.
- Она находит вас прелестным, - шепнула Надя Кашина.
- К… К…какой урод! - крикнул он.
- Шш! А вдруг она поймет!
Он быстро закрыл себе рот рукою.
- И потом не забывайте - сто миллионов долларов и целый город! - прибавила Надя. - Будьте же любезны, предложите ей руку и доведите до дивана.
Кокушка тотчас же это исполнил. Мисс Токс указала ему место рядом с собою.
- Pray, be seated!.. Sit down on the sofa! - сказала она, закатывая глаза.
- Иешь… иешь! - проворчал он и вдруг с необыкновенной решимостью взвизгнул: - Ай лев ю!..
Мисс Токс испустила пронзительный крик, закрыла лицо руками, откинулась на спинку кресла и осталась неподвижной.
Барышни кинулись к ней.
- Воды… воды! - кричали они. - Что вы сделали, Кокушка, она в обмороке, вы ее так поразили, разве это возможно! Мы вам всего не сказали, ведь она заочно была уже в вас влюблена… Но она знает, что вы жених кузины и теперь, верно, подумала, что вы насмехаетесь над нею.
Кокушка оторопел.
- Дайте ей воды… воды! - шептал он. - Шкажи-жи-те ей, что я готов на ней женитьша…
- Как? А кузина?!
- Да, ведь не мо-мо-гу же я уморить миш Токш! - развел руками Кокушка.
Между тем мисс Токс очнулась.
- Ах! - стонала она. - Он говорил I love you, он меня обманут!..
- Шкажите ей, что я про-про-шу ее руки! - шепнул Кокушка.
- Велите ему поцеловать у меня руку, - произнесла мисс Токс по-английски, - скажите, что я согласна.
Барышни опять перевели ему.
Он с осторожностью поцеловал перчатку мисс Токс.
Она поднялась с кресла и направилась из комнаты.
- Она так расстроена, что не может оставаться, она немного приляжет у нас, успокоится.
Кокушка опять остался один. Снова раздался звонок. И затем через несколько минут к нему вбежала княжна. Он был как на иголках. Не глядя на нее протянул ей руку. Но она руки его не взяла и отчаянным голосом заговорила:
- Нет, я не верю! Этого не может быть!.. Кузины сказали, что вы сделали предложение мисс Токс… Говорите, изверг, говорите, злодей, правда ли это?!
Кокушка даже дрожал от волнения. Но у него был твердый характер.
- Правда! - сказал он.
- Как?! Вы, мой жених - и вы женитесь на таком уроде!.. У вас нет ни стыда, ни совести!
- Она у-у-мрет от любви ко мне, ешли я не женюшь, а вы не умрете…
- Кто же вам сказал, что я не умру! Может быть, я умру еще раньше ее… слышите ли, сейчас откажитесь от нее, сейчас откажитесь… да?!
Но он уже решился.
- Нет! - проговорил он. - Вон ваш па-па-па может мне и трехшот тысяч не дашт, а у нее што миллионов! И целый город!.. Какой же ду-ду-рак откажется от этого - дудки!
Княжна закрыла лицо руками и с громким рыданием убежала.
Появились барышни.
- Что миш Токш? - спросил Кокушка.
- Она отдохнула и сейчас придет.
Через несколько минут появилась мисс Токс. Она вздохнула на всю комнату, прошептала: "Oh! I love you!", взяла руку Кокушки и ее не выпускала. Он был сконфужен, глядел в сторону и молчал.
Тогда мисс Токс сама заговорила. Испытанное ею сердечное волнение подействовало на нее особенным образом - оно ей придало знание русского языка. Хотя она и безобразно коверкала слова, но все же могла говорить обо всем.
- Мистер Горбатов! - заговорила она. - Мой сердце согласна на ваш предложений, но мой голов стал мне приказывать отказать…
- Мне?! Отчего?! Отчего?! Миш Токш! - встрепенулся Кокушка.
- Оттого, мистер Горбатов, что вы уже имеете невест, которую любите… я знай, вы должны жениться на княжна!
- Не-нет, я не женюшь на ней, я ее шовшем не люблю!..
- Как не любите? Давайте мне честное слово.
- Чештное слово! Миш Токш, ей-богу!
И Кокушка стал даже креститься.
Барышни не удержались и захохотали; но он в своем волнении не заметил этого.
- Может сказать, что она противная?
- М… могу!..
- Так говорите!
- Княжна противная, препротивная! - объявил Кокушка.
- И дура!?