После столь неприятного разговора с леди Флорой Джеймс Кларк посетил герцогиню Кентскую, которая наотрез отказалась верить в тот, что ее придворная дама попала в столь щекотливое положение. Однако леди Портман, которая наведалась к герцогине сразу же после разговора с доктором, не преминула напомнить, что для чести двора и всех придворных недопустимо, что одна из дам могла так бесстыдно скомпрометировать себя. "Двор не может допустить никаких сомнений в порядочности одной из своих дам, и поэтому следует как можно скорее прояснить ситуацию".
Поэтому герцогиня вынуждена была подчиниться общему давлению и позволить леди Флоре покинуть двор до выяснения всех обстоятельств ее странного недомогания. Кроме того, она посоветовала ей смириться с предложением доктора Кларка и развеять любые сомнения относительно предполагаемой беременности.
В конце концов леди Гастингс изменила свое мнение и согласилась подвергнуть себя тщательной медицинской экспертизе. Правда, при том непременном условии, что во время осмотра в кабинете будет присутствовать еще и доктор Чарльз Кларк, известный специалист в области женских болезней и к тому же близкий друг семьи Гастингсов. Оба доктора провели самое тщательное обследование в присутствии леди Портман, которая все это время стояла у окна, закрыв лицо руками, а также служанки леди Флоры, плакавшей навзрыд до окончания осмотра. После этого осмотра оба доктора сделали формальное заявление о состоянии пациентки: "Мы самым внимательным образом исследовали состояние леди Флоры Гастингс на предмет обнаружения признаков беременности и единодушно пришли к выводу, что нет никаких оснований считать ее беременной, хотя некоторое увеличение размеров в нижней части живота все же имеется".
Заключение двух авторитетных медиков должно было успокоить придворных, однако этого не произошло. В разговоре с лордом Мельбурном Чарльз Кларк заметил, что знает немало примеров, когда беременность наступала и при сохранении девственности. При этом он добавил, что наблюдал несколько таких странных случаев. Лорд Мельбурн тут же передал содержание этого разговора королеве и, вероятно, убедил ее в том, что леди Гастингс представляет собой именно тот редкий случай, О котором упоминал доктор Кларк. А когда королева напомнила ему, что леди Гастингс уже долгое время не появляется при дворе из-за тяжелой болезни, Мельбурн удивленно повторил: "Болезни?" - и, по словам королевы, многозначительно расхохотался.
Прочитав заключение врачей о результатах осмотра леди Флоры, королева согласилась с Мельбурном, что вся эта история приобретает неприличный оборот и что, по ее мнению, она должна встретиться с леди Гастингс и хоть как-то успокоить ее. С этой целью Виктория отправила через леди Портман письмо леди Флоре, в котором выразила сожаление по поводу безобразных слухов и изъявила готовность немедленно встретиться с ней для разрешения этой проблемы. Леди Гастингс ответила, что слишком больна, чтобы немедленно встретиться с королевой. Она появилась в гостиной королевы только через несколько дней и выглядела "чрезвычайно взволнованной". Королева впоследствии отметила в дневнике, что леди Гастингс действительно производила впечатление "очень больного человека". Виктория тепло обняла ее, взяла за руку и еще раз выразила сожаление но поводу случившегося. Потом она пожелала леди Флоре поскорее поправиться и как можно быстрее позабыть обо всем. Та же, в свою очередь, поблагодарила королеву и пообещала, что "ради мамы готова подавить в себе все нанесенные ей обиды и забыть обо всех неприятностях".
Однако семья леди Гастингс не хотела ничего забывать, как ничего не хотел забывать и ее лучший друг сэр Джон Конрой. Воспользовавшись этой неприглядной историей, он сразу же перешел в наступление против тех, кто, по его мнению, мешал осуществлению всех его амбиций. Не преминули воспользоваться этой историей и пропагандисты из рядов тори, которые тут же обрушились на лорда Мельбурна и его вигское правительство с критикой царивших при королевском дворе нравов. Да и сама леди Гастингс не хотела прощать нанесенной ей обиды. Она написала письмо своему дяде капитану Гамильтону Фицджералду, который в то время жил и работал в Брюсселе, и с нескрываемой обидой сообщила, что "ее честь была поругана самым недостойным образом".
Фицджералд немедленно отправился в Лондон и обрел поддержку у лорда Гастингса, брата леди Флоры, который также был преисполнен решимости любой ценой отстоять честь семьи. Повидавшись с сестрой, он пришел к выводу, что во всем этом скандале виноват прежде всего лорд Мельбурн, и даже пригрозил тому вызовом на дуэль. Однако после долгого разговора с премьер-министром лорд Гастингс изменил свое мнение и вынужден был признать, что Мельбурн сделал все возможное, чтобы замять скандал и не допустить широкой огласки. А сестра заверила его в том, что королева здесь ни при чем. "Королева просто не понимает, - писала она позже, - кто втянул ее в этот скандал и заставил поверить слухам. Она совершенно искренно сожалеет о случившемся и со слезами на глазах пожелала скорейшего выздоровления". Но это не успокоило лорда Гастингса, и он попросил аудиенции у королевы. Премьер-министр был решительно против его встречи с королевой, чем вызвал гневную отповедь со стороны возмущенного лорда Гастингса: "Я прождал два дня в надежде получить аудиенцию у ее величества, о которой просил не только по праву пэра, но и по праву одного из пострадавших, но терпение иссякло, и, желая как можно быстрее восстановить доброе имя моей оскорбленной и униженной семьи, я вынужден прибегнуть к единственно возможному средству, которое осталось в моем распоряжении: предать гласности то безобразное отношение, которое в последнее время было проявлено к моей сестре".
При этом он разделял мнение сестры о том, что королева не связана напрямую с теми нападками, которые она испытала при дворе. Более того, он возложил всю вину на "пагубное влияние", которое оказывали на королеву определенные лица, и заявил, что если обнаружит дополнительные относящиеся к делу его сестры факты, то непременно примет доступные ему меры, чтобы оградить семью от дальнейших нападок.
Смысл того "пагубного влияния", о котором говорила леди Флора, она раскрыла в письме Гамильтону Фитцджералду, где недвусмысленно сообщила, что это влияние на королеву оказывает "одна иностранная леди", баронесса Лецен, "чья ненависть к герцогине Кентской уже давно ни для кого не является секретом". Леди Флора также обвинила леди Портман, возложив на нее всю вину за организацию "дьявольского заговора". "Прощай, мой дорогой дядюшка, - написала она в конце письма. - Мне неприятно посылать тебе такое возмутительное письмо, но я хочу, чтобы ты знал всю правду и ничего, кроме правды, и ты волен поступать с этой правдой как тебе вздумается".
Выдержки из этого письма были отосланы в редакции газет, а вскоре туда же отправлены письма, написанные королеве и лорду Мельбурну возмущенной матерью леди Флоры. В них вдовствующая маркиза Гастингс восхваляла достойное поведение "замечательной матери" королевы Виктории и подчеркивала, что честь и достоинство ее величества королевы требуют, чтобы "преступные замыслы", направленные против ее дочери, были рано или поздно разоблачены, а виновные понесли суровое наказание. Кроме того, маркиза решительно заявила, что "законы общественной справедливости" требуют удаления с королевского двора сэра Джеймса Кларка. Узнав о последнем требовании оскорбленной маркизы, лорд Мельбурн ответил: "Требование, которое предъявила в этом письме маркиза Гастингс, настолько беспрецедентно и возмутительно, что даже мое уважение к общественному положению этой леди не дает мне возможности оставить его без последствий". Это письмо вместе с другой корреспонденцией, касающейся леди Гастингс, было опубликовано в газете "Морнинг пост".
Отныне публичное унижение одной из придворных дам, неспособность королевы принести ей приличествующие в таких случаях извинения, а также нежелание королевы уволить своего шотландского доктора сэра Джеймса Кларка, как это сделала в свое время ее мать, стали объектом многочисленных интригующих слухов и сплетен во всех салонах и гостиных Лондона.
Лорд Мельбурн всячески убеждал королеву не обращать внимания на все эти сплетни, а также на публикуемые в газетах письма. Однако королева Виктории не находила в себе сил не реагировать на них, и чем больше распространялись слухи, тем более яростной становилась реакция королевы. Она стала ненавидеть эту "озлобленную, глупую женщину" леди Гастингс и ее жалкую дочь леди Флору. Дошло до того, что она с удовольствием видела бы всю семью Гастингс повышенной вместе с редактором "Морнинг пост". Что же до матери Виктории, которая встала на сторону леди Флоры и, как сообщалось в газетах, долго присматривала за ней во время болезни, то ее поведение королева сочла совершенно непростительным и даже предательским. Ведь именно она сделала все возможное, чтобы вконец рассорить королеву с семьей Гастингс. Возмущенная поведением матери, королева призналась лорду Мельбурну, что "все больше разочаровывается в матери" и чувствует себя так, словно "имеет врага в собственном доме".
День за днем нарастала напряженность в отношениях между королевой и матерью, и с каждым разом усиливалась вражда между доверенными лицами королевы и придворными кругами герцогини. Леди Тэвисток, напуганная тем, что лорд Гастингс может вызвать на дуэль ее мужа, предпринимала отчаянные попытки примирить враждующие стороны. "Неужели вы не можете поговорить со мной? - умоляла она. - Неужели не хотите пожать руки и помириться?" Однако леди Флора оставалась непреклонной и не соглашалась на уступки. "Это невозможно", - обреченно вздыхала она.
Леди Флоре между тем с каждым днем становилось все хуже. Королева Виктория, которая, по обыкновению, не верила в жалобы своих придворных и неохотно меняла сложившееся мнение о людях, продолжала отрицать всю серьезность болезни своей придворной дамы, которую посчитала притворщицей и интриганкой. А ее мать с прежней настойчивостью убеждала дочь, что леди Флора тяжело больна и нуждается в серьезном лечении. Более того, она была абсолютно уверена в том, что леди Гастингс находится на грани жизни и смерти.
Лорд Мельбурн был более осторожен в своих предположениях, но также очень опасался, что леди Гастингс может умереть. Если это случится, то королева, несомненно, станет объектом ожесточенной критики со стороны всех своих противников, следовательно, нужно сделать все возможное, чтобы уберечь ее от безосновательных упреков. "Прежде всего, - заметил он во время беседы с королевой, - нужно проявить к ней максимум внимания, так как она находится под вашим покровительством, и к тому же это может продемонстрировать ваши искренние чувства".
Но к этому времени неприязнь королевы к придворной даме стала настолько сильной, что даже формально она не могла демонстрировать свои искренние чувства и выражать хоть какое-то сострадание леди Гастингс. В то время как ее мать, которая отказывалась даже сидеть рядом с леди Тэвисток за одним столом, продолжала плакать и настаивать, что леди Флора смертельно больна, ее дочь наслаждалась жизнью и без зазрения совести посещала все придворные балы и другие увеселительные мероприятия.
Вскоре пришло весьма прискорбное известие от сэра Уильяма Чеймберза, одного из ведущих врачей Лондона, который унаследовал от уволенного Джеймса Кларка пост личного врача герцогини Кентской. Под давлением его сообщения королева вынуждена была отменить очередной бал, назначенный на 26 июня. Кроме того, она публично заявила, что намерена навестить леди Флору в тот же вечер. Однако умирающая женщина была не в силах принять королеву, не говоря уже о том, чтобы побеседовать с ней. Доктор Чеймберз посоветовал ей прийти на следующий день, но только не откладывать визит в силу серьезности положения.
"Я вошла в ее комнату одна, - записала в дневнике королева. - Бедная леди Флора лежала на диване и выглядела настолько худой и истощенной, что казалось даже удивительным, что в этом теле теплилась жизнь. Она в буквальном смысле напоминала скелет, однако ее живот так распух, что это действительно походило на беременность. А в глазах ее была такая тоска, какая может быть только у человека умирающего. Ее голос звучал как обычно, но руки заметно дрожали, выдавая смертельную болезнь. Она была настроена весьма добродушно, сказала, что чувствует себя комфортно, и выразила мне благодарность за все то, что я для нее сделала Потом она добавила, что очень рада меня видеть и рада, что я выгляжу очень хорошо, Я тут же заверила ее в своей дружбе и высказала надежду, что вскоре мы снова увидимся во дворце. Она неожиданно схватила меня за руку, как будто хотела произнести: "Мы никогда больше не увидимся". После этого я быстро встала, попрощалась с ней и вернулась к лорду М., который не преминул заметить: "Вы были там очень недолго"".
Четыре дня спустя леди Флора уже была на грани жизни и смерти. Королева сообщила лорду Мельбурну, что очень обеспокоена здоровьем своей придворной дамы и что ей больно думать, "что она умирает в своем доме". Рано утром 5 июля, то есть почти через неделю после визита королевы, она с ужасом узнала, что леди Флора умерла. Заключение о причинах смерти было дано выдающимся хирургом сэром Бенджамином Броуди, который обнаружил у дамы огромную опухоль на печени. "Тщательное обследование показало, что леди Гастингс до последнего часа оставалась девственницей".
Королева Виктория не испытала по этому поводу абсолютно никаких угрызений совести, о чем не преминула сообщить лорду Мельбурну. И особенно подчеркнула, что "не сделала ничего такого, что могло бы погубить ее". Однако большинство столичных газет вслед за "Морнинг пост" поспешили выразить совершенно противоположное мнение. Да и большинство членов великосветского общества Лондона были уверены в том, что королева обязана хоть как-то продемонстрировать свое раскаяние и сожаление по поводу случившегося. А во время ее поездки по стране в городке Аскот многие нелестно высказывались в ее адрес и выкрикивали всякие непристойные слова. И среди них были две высокопоставленные дамы, одна из которых являлась герцогиней. Многие кричали ей вслед: "Миссис Мельбурн!", а некоторые называли ее убийцей леди Гастингс. Даже на улицах Лондона она слышала весьма неприятные для себя выкрики. Например, многие из встречающих ее людей горланили: "Кто будет следующей беременной?" Причем подобные выкрики преследовали ее вплоть до королевского дворца. И только несколько человек из всей толпы уважительно сняли шляпы перед королевой. Казалось, что сейчас практически никто не желает добра королеве, которую совсем недавно так рьяно приветствовали на улицах Лондона. Этот скандал действительно подорвал популярность королевы и посеял сомнения в ее справедливости.
А газета " Морнинг пост" между тем продолжала нападать на королевский двор, обвиняя его во всех смертных грехах. Досталось при этом и консервативной газете "Таймс", которая всячески защищала репутацию королевы и оправдывала ее поведение. Все чаще стали появляться злобные памфлеты о "темных личностях" (баронессе Лецен) и зловредном враче (Джеймсе Кларке), которые окружают королеву и дают ей дурные советы. А во время торжественного ужина в графстве Ноттингем, как сообщал генерал Чарльз Нейпир, он был единственным, кто ответил на провозглашенный тост в честь королевы. Более того, лорд Илчестер посоветовал королеве немедленно покинуть Лондон, чтобы избежать дальнейших оскорблений в свой адрес. А премьер-министр лорд Мельбурн позаботился о том, чтобы во время похорон леди Гастингс поблизости находился отряд полицейских, который мог бы защитить карету королевы.
Семья леди Гастингс вернула королеве 50 фунтов, которые она послала горничной леди Флоры, и в течение многих последующих лет окна замка Лоудон быстро закрывались, когда королева въезжала в Шотландию.
Вскоре после похорон леди Гастингс, которые, кстати сказать, обошлись без серьезных происшествий, чего больше всего опасался лорд Мельбурн, в окно королевы влетело несколько камней, брошенных недоброжелателями. Правда, когда ее величество проезжала по территории Гайд-парка, в ее адрес не прозвучало ни одного оскорбительного выкрика. Нечто подобное происходило и во время поездок королевы по городу. Королева была довольна и не без удовлетворения отметила в дневнике, что это "хороший ответ тем идиотам, которые считают, что публичные настроения должны каким-то драматическим образом сказываться на деятельности правительства".
Однако нельзя сказать, что королева полностью успокоилась и не переживала по поводу кончины своей придворной дамы. Смерть леди Флоры Гастингс ужасно расстроила Викторию и надолго повергла ее в депрессивное состояние. Она выражала крайнее недовольство общественной реакцией на это трагическое событие, и если была бы частным лицом, то непременно покинула бы страну на какое-то время. А однажды она сказала лорду Мельбурну, что "устала даже от верховой езды", чего никогда не бывало раньше.
Что же касается самого лорда Мельбурна, то тот был абсолютно уверен, что не направлял действия королевы в ненужное или опасное для нее русло. Однако при этом признавал, что ему не следовало бы перекладывать всю вину на плечи придворных дам во время разговора с лордом Гастингсом. Другими словами, он искренне раскаивался в случившемся, а вскоре после этого чувство вины овладело и самой королевой. А когда во время прогулки с лордом Мельбурном в ее туфлю попал маленький камешек, он с угрюмой ухмылкой заметил, что это результат раскаяния. Она не стала спорить с ним на этот счет.
11. "ПРИЯТНАЯ ЖИЗНЬ"
"Когда Мельбурн выходил из комнаты, ее глаза следовали за ним... а потом она грустно вздыхала, сожалея, что он ушел".
Несмотря на резкую критику и изредка появлявшийся, по выражению леди Паджет, "командный взгляд", а также многочисленные упреки, посыпавшиеся на королеву в связи с болезнью и смертью леди Флоры Гастингс, большинство современников были единодушны в том, что королева Виктория - замечательная юная леди, обладающая несомненным шармом, твердым характером, огромной силой воли и другими важными качествами, позволявшими ей весьма успешно управлять страной. "Я очень молода, - не без кокетства писала королева в дневнике, - и, возможно, неопытна во многих отношениях, хотя, конечно, и не во всех. Однако я уверена, что мало найдется людей, обладающих настоящей доброй волей и реальным желанием добросовестно исполнять все возложенные на меня обязанности".
Разумеется, она с огромным удовольствием играла выпавшую на ее долю роль и, безусловно, нуждалась в симпатиях к "бедной юной королеве" со стороны окружающих подданных. Как остроумно заметил по этому поводу Томас Карлейль, королева вряд ли могла самостоятельно выбирать себе дамскую шляпу, не говоря уже о тех грандиозных задачах, от которых даже архангел мог бы отказаться". А сама королем говорила, что иногда, проснувшись рано утром, "с испугом думала о том, что все это ей приснилось". "Это была такая приятная жизнь, - откровенно признавалась Виктория своей сестре принцессе Феодоре. - Все говорят, что после моего восшествия на престол я стала совершенно другим человеком. Я выгляжу неплохо и на самом деле чувствую себя хорошо... Я веду такой образ жизни, который мне нравится больше всего. Мне приходится много работать и решать важные проблемы, и все это идет мне на пользу".