Здесь он нашел друзей, передохнул часа два и отправился в Нолу к легионам.
Он нашел их за городом в полном порядке. Военные трибуны, примипилы, центурионы и легионарии сбежались, узнав Суллу, и приветствовали его радостными криками.
Не сходя с коня, Сулла обрисовал им положение в Риме и закончил речь словами:
- Воины, сенат хотел послать меня во главе легионов против Митридата, и я радовался: богатая добыча сделала бы вас людьми состоятельными, тем более, что щедрость моя вам известна. А злодей Сульпиций передал ведение войны старику Марию, который поведет против Митридата другое войско, всю добычу заберет себе, а воины получат крохи со стола разбогатевшего плебея! Справедливо ли это?
- Не хотим Мария! - закричало несколько голосов.
- Куда ему, дряхлому, на войну! Он с коня свалится, как ребенок!
- Ха-ха-ха! - загрохотали легионарии. - А кто будет у него нянькою? Я, ты, он - по очереди? Или военные трибуны и центурионы?
Воины злорадствовали. Они ненавидели Мария за скупость, жадность и суровость, за строгие взыскания и придирки.
Сулла разжигал злобу легионариев, хитрил, посмеивался над нерешительностью начальников и закончил речь возгласом:
- Не сегодня-завтра сенат пришлет магистратов, которые потребуют от меня передачи легионов Марию…
Голоса оглушили Суллу. Потрясая оружием, воины кричали:
- Долой Мария! Смерть ему!
- Не пойдем с ним!
Сулла стоял среди воинов, опустив голову, притворно разводя руками:
- Чего же вы хотите, друзья и соратники? Есть одно средство: идти на Рим и разгромить бунтовщиков, но это невозможно. Я - консул и должен подчиняться сенату…
- Но трусливый сенат - не власть! - заметил кто-то в толпе.
- На Рим! Веди нас на Рим! - заревело несколько человек, и в ту же минуту здоровые глотки подхватили этот возглас, и легионы огласили окрестность города мощным, неудержимым криком.
- Это незаконно и преступно, - возражали трибуны. Их не слушали, - радостные крики заглушали ропот начальников:
- Да здравствует консул!
- Да здравствует Сулла, наш вождь!
- Слава, слава!
- На Рим! На Рим!
Но Сулла делал вид, что колеблется. Напрасно авгур, принеся жертвы и осмотрев внутренности животных, объявил, что боги шлют благоприятные ауспиции. - Сулла продолжал колебаться: он предложил подождать до угря.
- Послушаем богов: что они возвестят во сне, то и сделаем.
Мысли не давали ему покоя:
"Политическая слава достигается насилием, я усмирю Мария, огнем и мечом восстановлю единую древнюю власть".
На рассвете он вышел на преторию и обратился к легионам:
- Воины, боги за нас! Я видел во сне Минерву, и она, вручив мне молнии, назвала по имени наших врагов - Мария, Сульпиция, их сторонников - и приказала поранить их. И когда я метнул молнии в злодеев, негодяи упали на землю и исчезли. Поэтому, друзья, боги пошлют нам удачу, и мы должны идти на Рим!
Войско готовилось выступить, но прибыли военные трибуны, присланные Марией, и потребовали у консула передачи легионов.
Сулла не успел ответить. Разъяренные воины, расстроив ряды, с ревом набросились на трибунов и растерзали их. Хлюпала под ногами кровь, обезображенные, раздавленные калигами лица стали неузнаваемы, а взбешенная толпа топтала неподвижные тела и выла в исступлении:
- На Рим! Ни Рим!
Сулла вскочил на копя, выхватил меч.
- Строиться и соблюдать порядок! - закричал он. - Вперед!
Легионы двинулись через Нолу.
Путь лежал на изнеженную Капую, главный город Кампании. Дорога бежала между плодородных полей и холмов, знаменитых своей пшеницей, полбой и гречихой, среди увешанных гроздьями виноградников и прижималась к оливковым рощам.
Войска шли с песнями под музыку. Горячая лошадь Суллы, обеспокоенная голосами и топотом ног, пугливо прядала ушами, подымалась на дыбы, но вождь крепко сидел на ней.
Свернув с дороги и остановившись на привал у реки Литерна, недалеко от гробницы Сципиона Африканского Старшего, Сулла обнаружил ночью бегство военных трибунов.
Испуганные восстанием против власти, они тихо уезжали из лагеря и говорили караульным начальникам", что отправляются на разведку, по приказанию консула.
Сулле удалось остановить одного из беглецов. Не расспрашивая его о причине измены, полководец выхватил меч и срубил ему голову.
- Поднять легионы! - приказал он.
И когда загудели трубы и войска стали строиться перед Преторией, он вышел к ним, строгий, решительный:
- Воины, могу ли я надеяться на вашу честность и храбрость? Ваши трибуны изменили мне и бежали, и только один не ушел от моего меча… Если хотите на Рим - так на Рим, а если боитесь…
- На Рим! На Рим! Смерть предателям!
Сулла поднял руку.
- Замените беглецов достойными! Я хочу, чтобы на этот раз выбрали вы, хотя имею право сам назначать!
Довольные улыбки пробежали по суровым лицам легионариев.
- Вы мои сподвижники, друзья и братья по оружию, - продолжал он, - и я доверяю вам больше, чем лживому сенату!
Окружив Суллу, воины подхватили его и принялись подбрасывать с радостными криками. Взлетая и опускаясь, он видел десятки рук, веселые бородатые лица, слышал смех и возгласы.
"Вот она, власть, - толпились мысли, - империй у меня в руках, и тот, кто посмеет пойти против, трупом падет у моих ног! Я должен быть или властелином мира, или никем!"
XIII
Известие о движении Суллы с шестью легионами на Рим произвело на граждан потрясающее впечатление. Как, попраны дедовские законы, консул ослушался повеления сената и идет на город, вверенный власти? Осмеливается начать гражданскую войну?
Марий и Сульпиций возбуждали народ против нобилей. На форуме, улицах, в общественных местах сторонники их кричали, что благосостояние республики пол угрозой, а Марий указывал плебеям на дома Суллы и его друзей:
- Грабьте имущество и убивайте оптиматов, - кричал он, бегая по улицам, толстый, взъерошенный, с дикими глазами.
Он с удовлетворением смотрел, когда толпа бросилась к дому консула и проникла внутрь. Но там было пусто: бежали все, неизвестно куда, а всё ценное было унесено.
Ярость овладела Марием: он собирался натравить толпу на Метеллу и насытить свой взор зрелищем избиения любимой жены противника, а она скрылась у верховного жреца, и напасть на жилище понтифика он не решился.
Приказав поджечь дом Суллы, он злорадно смотрел, как рушились стены и едкий дым заволакивал улицу.
- Проклятый патриций, - шептал он, - чем бы тебя еще уязвить? Кого умертвить, чтоб сердце твое лопнуло от злобы и горя?
Суровое господство Мария и Сульпиция заставило многих нобилей искать спасения в бегстве. Аристократов ловили, умерщвляли. Число жертв увеличивалось с каждым днем. Юлия не раз выражала мужу свое опасение за будущее, а когда убили старика Красса и его сына, а другой сын, Марк, бежал в Испанию, она не выдержала:
- Скажи, Гай, когда наконец кончатся эти убийства? Марий, насупившись, взглянул на нее:
- Разве они несправедливы?
- Гай, но без суда, без следствия…
- Разве оптиматы не злодеи?
- Они люди…
- Нет, - сурово выкрикнул Марий, - они не люди: это вши, пьющие кровь бедняков!
Сулла шел с развернутыми знаменами. Легионы пели воинственные песни в честь полководца.
Сенат послал ему навстречу двух преторов с приказом остановиться, но воины бросились на них, сорвали тоги с красной каймой, сломали фасции и, грубо оскорбив, выгнали из лагеря.
- Передайте гражданам, - крикнул им вдогонку Сулла, - что я иду освободить Рим от тиранов!
Сулла шел…
Население встречало его враждебно (весть о борьбе Мария и Суллы облетела Италию), оскорбительные возгласы сопровождали войска, но полководец делал вид, что ничего не замечает, и притворялся веселым; шутил, рассказывал по обыкновению веселые случаи из жизни друзей и подмигивал, дружески задевая легионариев. И когорта хохотала, рассказ передавался из уст в уста, облетал легионы, и смех гремел раскатами.
Войска подходили к Риму - трубы ревели, заглушая слова песен, а впереди ехал консул, уверенный в победе. Он получил весть о выступлении Страбона Помпея против Мария, о недостаточном количестве войск в Риме и размышлял, как ворваться в город.
Вблизи Пикт легионы были встречены новым посольством. Сенат умолял Суллу не подходить к Риму на сорок стадиев и обещал удовлетворить его справедливое требование (речь шла о походе против Митридата). Сулла ответил, что ему больше ничего не нужно, обещал остановить легионы и, созвав начальников, приказал выбрать место для лагеря. Но лишь только посольство удалилось, он повелел двигаться вперед и занять городские ворота и часть стены на Эсквилине.
Один из военачальников ворвался в город, но был оттеснен гражданами, которые с крыш осыпали его отряд камнями и черепицами.
Подоспел Сулла.
- Поджигать дома! - закричал он, выбежав вперед с зажженным факелом. - Базилл, прикажи стрелкам бросить зажигательные стрелы да пошли отряд факелоносцев…
Вспыхнули здания. Крики граждан огласили улицы.
На Эсквилинском рынке кипела яростная битва. Воины бросились на марианцев с такой храбростью, что Сулла, сражавшийся в пешем строю, на мгновение залюбовался ими. Обе стороны сражались мужественно. Но когда войска Суллы были отбиты, он схватил тяжелое знамя и, жертвуя жизнью, бросился вперед.
"Им будет стыдно, что они покинули вождя, и на них ляжет пятно позора, если неприятель захватит знамя, - думал он, придерживая одной рукой древко, а другой - работая мечом. - Я должен взять Рим или же пасть в бою. Я должен подавить смуту…"
Легионарии увидели, что полководец в опасности: силы покидали его. Встречный ветер дул в лицо, и полотнище, развеваясь перед глазами, мешало отражать удары.
- Вперед, вперед! - закричали воины и бросились ему на помощь.
Отразив неприятеля, Сулла приказал свежим войскам ударить в тыл противнику со стороны Субуррских порот.
Марий был отброшен к храму Теллуры; его резкий голос доносился до легионов Суллы, - Марий заклинал рабов помочь ему и обещал свободу. Но Сулла внезапно опрокинул передние ряды и бросился преследовать разбитое войско.
- Бей, бей! - кричал он, вскочив на коня, и поскакал с обнаженным мечом за разбегавшимися пехотинцами.
XIV
Эту ночь Сулла провел на улицах, поддерживая порядок. На Via Sacra он приказал схватить грабителей, расхищавших товары из лавок, и умертвить их; разогнал блудниц, соблазнявших воинов, а особенно надоедливых велел сечь прутьями на виду легионов. Страшнее всего была весть об Эфесской вечерне, распространившаяся по Риму: Митридат перебил в Азии более ста тысяч италиков и провозгласил всеобщую сейсахтейю.
Гонец говорил, стоя перед Суллой, о радости азиатского населения, о милостях, дарованных царем.
Сулла молчал, обдумывая.
"Подожду… время есть… нужно укрепить республику…"
На рассвете он созвал народное собрание и объявил, что занял Рим, желая спасти родину, и не помышляет о преследовании сторонников Мария и Сульпиция.
- Поэтому никто не должен предлагать законов без предварительного одобрения сената, - заключил он свою речь. - Так было с дедовских времен, и республика не испытывала потрясений. Голосование будет производиться не по трибам, а по центуриям, как установил царь Тулл Гостилий, и влияние на государственные дела будет отнято у незажиточных граждан и передано состоятельным. Надеюсь, квириты, что порядок будет полный.
Народ роптал. Голоса недовольных слышались громче и громче.
- Замолчите! - крикнул Сулла. - Вы были у власти, а что дали народу, вы, популяры? Смуту, грабеж, преступления. Ваши подлые вожди занимались только тем, что воевали с мирным населением, грабили и поджигали дома, издевались над республикой! Кто они, ваши вожди? Дряхлый Марий, предатель Сатурнина, Главции и Сафея, боровшихся за ваши нужды, - плебей! И богач. Он имеет роскошные виллы, рабов, теплые источники, золото и серебро, а много он помогал вам, пролетариям? С кем из вас делился?.. А, молчите? Я так и знал. И это ваш вождь! В то время, как ваши семьи нуждаются, пухнут, может быть, с голоду, он пирует, развратничает и расточает свои богатства! Разве это неправда, квириты?
Вой прервал его речь.
- И вы доверяете ему потому, что он - плебей?
- Долой Мария! Долой!
- Смерть ему!
- А кто Сульпиций Руф? - продолжал Сулла. - Патриций, отказавшийся от своей знатности и богатства, чтобы стать народным трибуном. Думали ли вы, почему он это сделал? Может быть, потому, что надоело жить хорошо? Ха-ха-ха! Какие вы простаки, квириты! А может быть, это обман? Отказался для вида, чтоб войти к вам в доверие и легче было предавать деятельных популяров?
Рев толпы оглушил его:
- Долой предателя! Долой Сульпиция!
Когда шум затих, Сулла сказал:
- Вот, квириты, ваши вожди, которым вы доверяли и которых любили! Они заслужили смерть, но вовремя бежали… А я, Люций Корнелий Сулла, не скрываю от вас, что я - патриций, и говорю: заботясь о вас, я облегчу ваше положение, выведу новые колонии… Вы, наверно, думаете: "Почему патриций заботится о плебеях?". Да потому, квириты, что я люблю отечество и желаю ему счастья и благоденствия! Итак, повинуйтесь же законам, ограждающим жизнь, собственность и спокойствие граждан!
Собрав сенаторов, он объявил, что принужден ввести в сенат триста состоятельных граждан и отменяет деспотическое могущество народных трибунов.
- Предложения их будут отныне рассматриваться сенатом и после одобрения его поступать на утверждение народа, - говорил он. - Долой Сульпициевы законы - постыдное посягательство на мощь республики! Мария, Сульпиция и двенадцать их сторонников объявляю врагами республики, лишенными крова, воды и огня. За головы их назначаю денежную награду. Ибо они совершили бунт, выступив с оружием против консулов, и призвали к возмущению рабов, пообещав им свободу.
Сенаторы, угодливо улыбаясь, молчали, боясь возражать против грубого нарушения Суллой древнего Закона об апелляции. Только один Квинт Сцевола начал было спорить, но Сулла притворился, что не слышит, и, поспешно встав, вышел на улицу.
Однажды, проходя по форуму, он увидел Цинну, беседовавшего с плебеями, и, подойдя к нему, сказал:
- Я рад, что популяры, вождем которых ты состоишь, благоразумнее Мария и Сульпиция, оскорбивших консулов. Ты, кажется, умереннее двух этих головорезов…
- Я всегда стоял за твердую, справедливую власть, - не задумываясь, ответил Цинна. - Понимаешь, - за власть… как тебе объяснить?.. За смешанную форму правления…
- И преимущество?
- Конечно, на стороне сената, - поспешил его уверить Цинна, насмешливо прищурив глаза. - Ты, конечно, согласишься со мной, благородный Люций Корнелий, что…
- Подожди, - прервал его Сулла, - Ты говоришь о смешанной форме правления, но кто же проповедовал охлократию?
- Охлократию? - удивился Цинна. - Первый раз слышу, клянусь Юпитером.
- Разве ты не знаешь, что Марий и Сатурнин некогда мечтали о господстве рабов и плебеев?
- Мне кажется, что ты ошибаешься. Марий подавил восстание Сатурнина.
"Глуп он или притворяется? - думал Сулла, следи за суетливыми движениями Цинны. - Ну, конечно, притворяется, я вижу его насквозь… Плебеи мешают моим племянникам получить магистратуру потому только, что я выгнал из Рима двух собак. Что ж! Они сильнее меня, да и не время ссориться с Ними: меня ждет Митридат. Ну, а Цинна? Хитрит и обманывает, но я усыплю сперва бдительность популяров, а потом посчитаюсь с ними…"
Из толпы выбежал раб и, бросившись к ногам Суллы, положил обезображенную голову.
- Чья? - спросил консул.
- Сульпиция Руфа.
- Ты его убил?
- Нет, господин, он бежал в Лаврент и спрятался в лавровом лесу. Я его выдал, и он бросился на меч.
Сулла подумал.
- За это обещана свобода, и ты ее получишь. А за предательство - эй, Базилл! - надеть на него пилей и сбросить с Тарпейской скалы…
Невольник побледнел.
- Господин, я исполнил твое приказание! Никогда я не был предателем.
- Молчи, вольноотпущенник! Ты заслужил смерть. Сегодня ты предал его, а завтра предашь меня. Таким людям нет веры!
- Господин! - завопил раб, бросившись на колени. - Я буду самым верным твоим слугой!..
Но Сулла, не слушая его, возвысил голос:
- Слышал, Базилл, что я приказал? А голову Сульпиция воткнуть на шест и выставить на Прорострис.
Потом, повернувшись к Цинне, взял его под руку и пошел по улице.
XV
Выступая против Рима, Сулла заранее обдумал, какие меры следует принять для подрыва власти популяров и какие законы отменить и провести, чтобы спасти, по его мнению, республику от деспотизма народных трибунов и тирании Мария и Сульпиция. Его гибкий ум, природная хитрость и коварство подсказывали, что надо делать. Он понимал, что, привлекая к управлению государством самых состоятельных граждан, передает власть всадникам, "денежным мешкам" республики, и отнимает ее у незажиточных квиритов. "Поэтому нужно ослабить значение всадников, - думал он, - создать в их рядах недовольство и заручиться поддержкой плебса, хотя бы косвенной". Долго он размышлял, как приступить к Делу, и наконец остановился на долговых обязательствах: "Если я сохраню их и высший процент не уменьшу - торгаши придут в ярость и отшатнутся от меня". Как рассчитывал, так и случилось: всадники выказали ему недоверие и стали выдвигать на должность консула врага его, Цинну.
Сулла ехидно улыбался, следя за событиями: знал, что Цинна не сможет удержаться при поддержке всадников и ему, новому консулу, придется опираться на новых граждан и вольноотпущенников, добивающихся уравнения в политических правах с римлянами.
"Пусть будет разлад и борьба, - думал Сулла, - а я отправлюсь против Митридата и, усмирив его, возвращусь в отечество, чтобы еще больше укрепить восстановленную власть аристократов".
Взяв Рим, он решил пока отомстить приверженцам Мария, которые преследовали и убивали его друзей и сторонников. Казнив нескольких человек, он оставался п Риме, как бы не помышляя о войне с Митридатом, и старался сблизиться с популярами, но это не удавалось, хотя он и способствовал избранию консулом Цинны.
Всадники и популяры недоумевали ("Он идет против себя". - "Нет, он стоит за нас!"), и сам Цинна не знал, что думать. Враг Мария и Сульпиция не казался врагом плебса и сторонником оптиматов, а честным поборником права, законов, порядка; он любил родину, думал о ее благосостоянии - чего же больше? И Цинна, изойдя на Капитолий с камнем в руке, принес присягу па верность Сулле.
- А если я нарушу клятву, - воскликнул он, - и стану предателем - пусть меня выбросят из города, как я бросаю этот камень!
И он швырнул его в сторону Тарпейской скалы.
Сулла усмехнулся: он не верил Цинне. Он презирал его как человека, ненавидел как популяра. "Нужно привлечь на свою сторону хотя бы нескольких плебеев, - думал он, - а имея нескольких, я добьюсь большего: они приведут мне сотни, а потом и тысячи".
Однако надежды его не оправдались. Плебс не любил Суллу и боялся: эти холодные голубые глаза, равнодушно-невозмутимое лицо, презрительная улыбка, высокомерие патриция - всё это отталкивало плебеев. Да и сам Сулла понял вскоре тщетность своих надежд.