IX
Покорив Азию, Архипелаг, кроме Родоса, всю Грецию до Фессалии и народы, жившие у Понта Эвксинского и Эгейского моря, "Новый Дионис", как величали Митридата эллины, проводил зиму этого года в Пергаме.
Брак царя с Монимой, простой, ионийкой, дочерью переселенца из Милеты, возвысил Митридата в глазах демоса, хотя царь хотел первоначально купить связь с ней за пятнадцать тысяч золотых. Умная гречанка отказалась, и влюбленный Митридат принужден был предложить ей диадему, а ее отцу - управление Эфесом.
Празднества и увеселения продолжались в Пергаме всю зиму. Царь баловал молодую жену и был в хорошем настроении. Поручив своим полководцам Архелаю и Неоптолему дальнейшее покорение Эллады, он веселился, как легкомысленный юноша.
Мульвий прибыл в Пергам в дождливый день. Город показался ему пустынным, но когда Мульвий поднялся к акрополю, он увидел большую толпу народа, теснившуюся у дворца Атталидов.
С трудом добился он приема.
Митридат, окруженный вельможами, в дорогих эллинских и персидских одеждах, встретил его на пороге обширного простаса ласковой улыбкой и отошел к жертвеннику Гестии. Это был огромного роста муж, широкоплечий, порывистый, одетый в широкие желтые персидские штаны, расшитые красными узорами, и в пурпур; у пояса висел персидский меч с рукояткой, усыпанной драгоценными камнями. На красивом лице царя светились живые глаза, а длинные вьющиеся волосы прикрывали на лбу шрам, оставленный, как рассказывали, еще в детстве ударом молнии. Царь только что принял сирийское посольство, предлагавшее ему корону Селевкидов и восторженно величавшее его продолжателем дела Дария и Александра Македонского, и поэтому был весел, со всеми ласков и доступен.
- Привет величайшему царю мира и полководцу, превзошедшему победами лучших стратегов, да сохранят его боги, - сказал Мульвий, наученный приближенным царя, греком Каллистратом. - Шлют тебе привет и вожди римских союзников: отчаянно храбрый Понтий Телезин и отважно-стремительный Марк Лампоний…
- Разве война с Римом еще не кончилась?
- Царь, мы держимся, но силы иссякают. Весь Самниум, Лукання и Бреттия обнимают твои колени и умоляют: "Величайший герой, пошли нам войска, снабди оружием и золотом: а мы поможем тебе обессилить и унизить Рим, обещаем союз всех италийских народов!"
- Друг, предложение твое заманчиво, но Рим, несмотря на его кажущийся распад, очень крепок…
- Царь, мы поможем тебе сокрушить его! Обессиленный, он отзовет легионы свои из Эллады…
Митридат наморщил лоб, толстые губы его выпятились.
- Позвать Гермаиоса и магов, - обратился он к греку Каллистрату. - Послушаем, что они скажут.
Когда вошел главный жрец Гермаиос, старик в персидской одежде, а за ним - маги, Митридат спросил его:
- Отец, что написано на небе о борьбе моей с Римом? Следует ли вторгнуться нам в Италию?
Гермаиос взглянул на Мульвия, и в глазах его сверкнул огонек.
- Великий царь, - медленно заговорил он дрожащим голосом, - о вторжении в Персию боги говорят так:"Путь твой не туда", а о завоевании Индии: "Великий Александр не покорил ее", о подчинении Италии:"Вспомни Аннибала…" Поэтому, царь, отвергни предложение чужеземца и не искушай богов.
Маги поддержали Гермаиоса. Митридат взглянул на Мульвия:
- Слышал, друг? Я только человек, а боги запрещают вступать мне на землю Италии…
Мульвий вышел со стесненным сердцем.
Два дня спустя он сел на торговое судно, отплывавшее в Брундизий, и, высадившись в Италии, тотчас же отправился к Телезину.
Наступала весна, и вождь готовился к борьбе.
Выслушав Мульвия, он вздохнул:
- Разве можно устоять против Рима? Но борьба необходима. Кто знает, что случится в будущем… Поезжайв Рим, свяжись с популярами. И если они придут к власти…
Не договорил.
Мульвий понял. Простившись с Телезином, он сел на коня и помчался по военной дороге, ведущей в Рим.
Путь был трудный Десятки раз останавливали его караулы, требуя предъявить пропуск, и он вынимал табличку с подписью и печатью Метелла Пия, которую добыл, убив в дороге сенатского гонца, возвращавшегося из лагеря Метелла.
Осторожный и осмотрительный, Мульвий вез в Рим сумку с донесениями сенату от римского полководца.
X
После Союзнической войны (самниты продолжали бороться), когда вся Италия стала пепелищем и грудой развалин; когда сенат, обеспокоенный всеобщей нищетой, недовольством плебса и безвыходным положением земледельцев, не знал, как им помочь; когда войскам, ожидавшим отдыха, было приказано занять важные стратегические пункты на случай повторного восстания рабов, - популяры внезапно появились вновь, как Минерва из головы Юпитера.
Мульвий пытался объединить нескольких товарищей, укрывавшихся в плебейском квартале, но они не знали его и боялись предательства. Когда же Мульвийузнал о возникновении нового общества популяров, он, не колеблясь, отправился к народному трибуну Сульпицию Руфу, на которого были обращены взоры всего плебса.
Сульпиций был человек смелый, дерзкий, готовый на отчаянную борьбу.
Именитый и богатый, он отказался от патрицианской знатности и большого состояния, чтобы стать народным трибуном, потому что разделял стремление своего друга Ливия Друза и ратовал за спасение республики от развала, который готовили своими действиями и политикой всадники и сенаторы. Он уважал Сатурнина и старался подражать ему, но упрекал его в нерешительности, трусости и малодушии.
"Имей я столько сторонников, как он, я заставил бы Мария провести законы: союзники и вольноотпущенники должны быть распределены по всем трибам и получить в них право голоса, - думал он, - а сенаторов, задолжавших две тысячи динариев, нужно лишить высокого звания… Поможет ли мне Марий? Говорят, что он - предатель. Хотел бы я знать, как поступили бы все эти болтуны, будь они на его месте!"
Окружив себя тремя тысячами сателлитов из среды пролетариев и недовольных плебеев, создав анти-сенат из молодых людей, принадлежавших к самым знатным фамилиям, Сульпиций решил провести ряд законов, но сперва хотел заручиться поддержкой влиятельных мужей.
Однажды, сидя на ступенях Капитолия, он беседовал с друзьями. Был вечер, форум опустел, и только несколько человек стояли у ростр; вскоре к ним подошел толстый, грузный, высокий Марий и, приказав следовать за собой, направился к Сульпицию.
- Привет народному трибуну, да хранят его боги дорогого отечества!
- И тебе привет, великий Марий! - подняв руку, могучим голосом ответил Сульпиций.
- Боги, пекущиеся о Риме, надоумили меня встретиться с тобою. Распусти сателлитов по домам, а сам с друзьями зайди ко мне… О, кого я вижу! Телезин и Лампоний! Привет храбрецам…
Голос его осекся. Самнит и луканец молча смотрели на него с презрением.
- Друзья…
- Нет, враги, - ответил Телезин. - Вспомни Сатурнина, которого ты предал, вспомни войну, когда ты сражался против нас!
- И еще вспомни, Марий, смерть благородного Ливия Друза, - с ненавистью выговорил Лампоний.
Марий вспыхнул:
- Я не понимаю, чего вы хотите! Сатурннн провозгласил себя царем, а на войну я обязан был идти - это долг римлянина. Друз же погиб не по моей вине…
- Лжешь! Ты обещал спасти трех вождей популяров - и обманул; ты, слабосильный старик, мог не идти на войну; Друза убили твои друзья - всадники, и ты не мог не знать об их замысле…
И, отвернувшись от него, оба вождя зашагали в сторону квартала, где жил плебс.
Отпустив сателлитов, Сульпиций указал Марию на молодого человека, стоявшего с ним рядом.
- Это мой друг Тит Помпоний, всадник, - сказал он, - Я пойду с ним к тебе.
Дорогою Сульпиций говорил, размахивая руками, как гистрион на театре:
- Не обращай внимания на речи Телезина и Лампония: оба - честнейшие мужи, но твои поступки не всегда казались им безупречными… Прошу тебя, не оправдывайся, - схватил он Мария за руку, - я верю тебе и недостоин выслушивать твои речи… Ты по-своему прав… Ну, а я?..
Марий слышал о насилиях, производимых Сульпицием, об избиениях неугодных мужей и сказал со смехом в голосе:
- И ты по-своему прав.
Сульпиций захохотал.
- Мой анти-сенат еще не велик, но когда в него вступят шестьсот молодых людей из патрицианского и всаднического сословия, я начну действовать…
- Что же ты сделаешь? - с любопытством спросил Марий.
- Предложу ряд законов…
И Сульпиций начал с увлечением говорить о выгоде, какую получит плебс от этих законов. Но Марий слушал его рассеянно: он обдумывал, как начать беседу. Терзаемый честолюбием, он, вместе с молодежью, занимался на Марсовом поле гимнастикой, стараясь показать, что его тело достаточно гибко и руки способны владеть оружием легко и ловко; ездил верхом, пытаясь крепко держаться на коне. Но увы! Тучность его и неповоротливость бросались всем в глаза. Зная, что аристократы смотрят насмешливо на его соперничество с молодежью и говорят: "Тщеславие не дает ему покоя", - он не обращал внимания на толки людей, которых презирал и ненавидел.
А Сульпиций сразу догадался, зачем он нужен Марию, и, войдя в атриум, спросил:
- Не хочешь ли работать со мною?
Марий притворно задумался.
- Я готов поддержать тебя, Публий, - медленно заговорил он, - но ты должен посодействовать и мне…
- В чем?
- В Риме ищут вождя, способного бороться с Митридатом…
- И этим вождем хочешь быть ты?
Марий кивнул.
- Не понимаю тебя, - подумав, сказал Сульпиций, - ведь ты стар и не вынесешь трудностей похода… Разве в Марсийскую войну ты не отказался воевать по причине слабосилия?..
Марий нахмурился.
- Нет, меня заставили враги… Да и Союзническая война была непривлекательна для популяров. Мне не хотелось идти против братьев, - говорил он смущаясь (видел по глазам собеседника, что тот ему не верит), - а узнав, что Лампоний и Телезин, мои друзья, идут на меня, я не мог… Понимаешь?..
- Что же ты обещаешь мне за поддержку? - откровенно спросил Сульпиций. - Власть в случае победы популяров, или…
- Подожди, - прищурился Марий. - Власть почти в твоих руках, но я могу обещать побольше: когда мы восторжествуем и соберется новый сенат, ты будешь princeps senatus…
Вошла Юлия с цветами в руке. Приветствовав гостей улыбкой, она прошла к ларарию, чтобы увенчать домашних богов.
Давно уже она перестала верить в военные способности мужа, а успехи Суллы преисполняли гордостью ее сердце за любимого человека. Она считала дни и часы, когда опять увидится с ним (они встречались два раза в неделю, - Юлия украдкой уходила из дому), и каждый раз, когда Марий бранил Суллу, она испытывала непреодолимое желание крикнуть: "Замолчи! Он способнее и величественнее тебя!" Однако мысль о позоре, расправе Мария и отношении родных (Авл Цезарь недавно умер) удерживали ее.
Входя в атриум, она услышала обещание мужа и испуганно остановилась. Правду ли говорит Марий или хитрит?..
Находясь в ларарии, она прислушивалась к беседе. Вскоре разговор утих. И когда она вышла, Сульпиция и Тита Помпония уже не было в атриуме. Марий сидел, занимая один почти всю биселлу, и его грузное, расползшееся тело, большая мохнатая голова и крупные волосатые руки вызвали в ней отвращение.
XI
Сульпиций убеждал народ в необходимости послать на войну с Митридатом искусного полководца, который мог бы разбить неприятеля и освободить захваченные им Вифинию, Фригию и области Азии.
- Такой военачальник есть, - говорил он, - это Марий, третий основатель Рима, - и, восхваляя его, намекнул на поддержку, обещанную Марием союзникам: - Он распределит вас по старым трибам, и во время голосования перевес будет на вашей стороне… Пошлите же его проконсулом в Азию, и вы не пожалеете.
Речь Сульпиция обрадовала союзников и обозлила старых граждан. Те и другие стали оскорблять друг друга и угрожать расправою. В воздухе замелькали палки, полетели камни.
Сульпиций не пытался разнять римлян и союзников. Глядя равнодушно на стычку, он говорил Марию:
- В народном собрании будет еще не то, но я приму меры, и ты получить начальствование над легионами и отправишься против Митридата…
- Да помогут мне боги! - воскликнул Марий, обратив взор к Капитолию. - Какой-то голос говорит мне, что я разобью Митридата и захвачу несметные сокровища…
- …которые пойдут на ведение борьбы и улучшение жизни неимущих, - протянул ему руку Сульпиций. - Взгляни: старые граждане оттеснили новых, и если так же повторится в комициях, ты, наверно, скажешь: "Дело проиграно". А я знаю, что не они, а мои сателлиты решат исход стычки.
Выступил глашатай, громко закричал:
- Объявляются, по приказанию консулов, ферии. День созвания комиций отсрочен.
Сульпиций вспыхнул.
- Это незаконно, - возразил он и повысил голос: - Квириты, не обращайте внимания на решение консулов! Приходите завтра голосовать в комициях!..
И, повернувшись к Марию, прибавил:
- Клянусь Марсом, я ни перед чем не остановлюсь! Если бы пришлось даже перебить всех сенаторов и сжечь Капитолий, я бы пошел и на это!
На другой день сателлиты, опоясанные мечами, скрытыми под одеждой, отправлялись с Сульпицием на форум. Мульвий шел рядом с народным трибуном. Он знал, что Телезин и Лампоний, не доверяя Марию, отшатнулись от Сульпиция и уехали из Рима, но не примкнул к ним, потому что его захватила борьба в городе; он искал всюду очагов восстаний, надеясь втайне, что где-нибудь да удастся восторжествовать плебсу. Было время, когда бунт Тита Веттия, его победы и освобождение рабов уверили его в том, что начинается новая жизнь, созданная на братских началах, а потом понял, что силы были неравны, выступление преждевременно. Надежда на успех пробуждалась еще два раза: бунт Сатурнина и борьба Ливия Друза, казалось, должны были кончиться благоприятно. Но Марий предал, а Друза умертвил убийца, подосланный всадниками. Тогда Мульвий упал духом. Что было делать? Он сражался на стороне союзников против римлян, дважды был ранен и теперь примкнул к Сульпицию.
"Неужели и его ждет неудача? - думал он, шагая рядом с нарядным трибуном. - Сегодняшний день обещает быть горячим, и я помогу словом и мечом".
Он слушал, как Сульпиций яростно нападал в комициях на консулов Суллу и Помпея Руфа, проведших ферии, обвиняя их в нарушении законов, требуя отмены празднеств, мешающих народным сходкам.
Поднялся шум.
Выступил Сулла и спокойно объявил, что ферии не являются "средством замедлить брожение умов", как утверждает Сульпиций, а мерой, вызванной необходимостью.
- Кончатся ферии, - закричал он, - будут созваны комиций, а теперь, квириты, расходитесь: нечего вам здесь делать.
Сульпиций вспыхнул от негодования.
- Слышите, пролетарии, подлую речь патриция? - закричал он, едва владея собою. - Долой врагов народа! Долой Суллу и Помпея!
Сулла огляделся, - презрительная улыбка пробежала по его губам: коллега по консулату бежал, и теперь он один должен отвечать перед народом.
Сателлиты Сульпиция окружили Суллу и, потрясая обнаженными мечами, требовали отменить ферии, но Сулла не растерялся.
- Квириты, - спокойно вымолвил он, - если вы хотите меня запугать, то ошибаетесь. Неужели я не видел мечей? Уберите их. В сотнях сражений они сверкали перед моими глазами, и я не терял хладнокровия, не склонял головы перед насилием.
- Отмени ферии!
- Вопрос сложный, нужно его обдумать, - хитро выговорил Сулла.
- Ты обдумаешь, что делать, в присутствии главного военачальника…
Приставив ему меч к горлу, они повели его к дому Мария.
Сулла, окруженный сателлитами, вошел в атриум и приветствовал Мария и Юлию поднятой рукой. Марий побледнел. Он надеялся встретиться с Помпеем, а перед ним стоял смертельный враг.
Вбежал Сульпиций, крикнул Сулле:
- Консул, ты отменишь ферии и не будешь препятствовать Марию отправиться против Митридата! Разве ты не знаешь, народный трибун, что сенат постановил передать мне эту должность? Я уже воевал в Азии, знаю местность, нравы жителей, и я, только я могу выиграть эту войну!
- Не хвались! Марий справится не хуже тебя! Отмени ферии… иначе я убью тебя на месте!
- Не угрожай, - стиснул зубы Сулла, - не забывайся перед консулом!
Марий с ненавистью взглянул на него.
- Мы не нуждаемся в согласии консула, - грубо выговорил он. - Что решат комиции, то свято. Пусть же он отменит ферии…
Сулла, улыбаясь, наклонил голову.
"Он что-то замышляет, - недоумевая, подумал Марий, - но что? Он бессилен против комиций… Чему же радуется?"
На форуме народ толпился возле ростры. У подножия ее лежал обезображенный труп сына Помпея, зятя Суллы.
- За что убит? - спросил консул.
- За смелую речь перед народом, - сказал Лукулл, приветствуя Суллу.
- Кем?
- Сателлитами Сульпиция.
Сулла исподлобья взглянул на телохранителей: "Зверские лица, жадные глаза, обагренные кровью руки, - подумал он. - Нужно что-то сделать… Марий и Сульпиций погубят республику…"
Он повелел глашатаю объявить народу, что консул будет говорить, и, когда толпа замолчала, сказал:
- Вы хотите отмены ферий? Хорошо, отменяю.
И приказал глашатаям возвестить об этом на улицах и площадях.
Выборы полководца прошли бурно. Марий краснел и бледнел, слушая страстные убеждения Сульпиция, требовавшего, чтобы Марий, в звании проконсула, был немедленно отправлен на войну.
Голоса разделились: одни граждане стояли за Мария, другие - за Суллу.
- Марию ехать! Он великий полководец!
- Поезжай, Марий, в Байи, тебе нужны теплые ванны… Ты ослаб от старости и ревматизма!
Все знали, что он владел в Байях, близ Мизен, роскошной виллой, стоимостью в семьдесят пять тысяч динариев.
- Он живет как гетера! - крикнул кто-то и громко захохотал.
Но Сульпиций взял Мария под свое покровительство и заставил замолчать насмешников. Их оттеснили, а сателлиты, соединившись со сторонниками Мария, голосовали на него.
- Теперь ты доволен? - спросил Сульпиций, провожая Мария до его дома. - Этот Сулла упрям, как осел, но неопасен. Скажи, с чего начнешь?
- Первым делом я пошлю для приема кампанских легионов двух военных трибунов, и когда войска будут готовы к походу, я придам им подкрепления и посажу на суда в Врундизии..
XII
Сулла бежал из Рима.
Он мчался по Аппиевой дороге, загоняя лошадей, чтобы встать во главе легионов прежде, чем постановление: комиций будет получено на месте. Он торопился узнать, как отнесутся к Марию легионарии и согласятся ли служить под его начальством.
Лошадь, высекая копытами искры из широких плит дороги, неслась, храпя и задыхаясь, но Сулла мало заботился о ней. В Ариции он пересел на другую и, не останавливаясь в Велитрах, помчался дальше.
Дорога почти упиралась в море, потом отходила от него и бежала вдоль берега. Он видел лазурные волны, облитые солнцем, чувствовал на разгоряченном лице мягкое дуновение ветерка и, остановив лошадь, дал ей отдохнуть и напиться из горного источника.
Солнце, шепот морских волн и ветерок разморили его, - он чуть было не вздремнул, но превозмог свою слабость и поскакал дальше. В Формии опять переменил лошадь, доехал до Минтури и прибыл в Капую, покрытый с ног до головы пылью, падая от усталости.