- Знайте и помните, что наш пароход есть самый сильный миноносец в мире. Одной нашей мины совершенно достаточно, чтобы утопить самый большой броненосец. Клянусь вам честью, что я не задумаюсь вступить в бой с целой турецкой эскадрой. И что мы дешево не продадим нашу жизнь!..
Ответом на такие слова было громогласное, протяжное и главное - дружное "ура". Оно эхом разнеслось над почти пустынной Севастопольской бухтой.
Возгласы "ура" неслись и с других черноморских кораблей, и с берега, с крепостных батарей. Там тоже объявлялось командирами о начале войны с Турцией, которая, впрочем, уже "состоялась" на дунайских берегах и водах. Высочайший манифест императора Александра II лишь фиксировал уже случившееся.
Вооруженный гражданский пароход "Великий князь Константин" готовился к первому поиску броненосного неприятеля. Его командир больше всего опасался случайности в ходе первой минной атаки. В макаровском приказе на сей счет говорилось:
"...Наш успех верен, но может случиться, что из-за какой-нибудь мелочи, из-за какого-нибудь бензеля произойдет неудачный взрыв. На эти-то мелочи я обращаю внимание всех служащих на судне. Я надеюсь, что всякий с любовью и точным спокойствием осмотрит свою часть".
Лейтенант Макаров сразу же сделал запрос в штаб флота Черного моря, прося "добро" на первый рейд в поисках турецких броненосцев у Севастополя и Балаклавы. Но в ответ командир "Великого князя Константина" получил довольно сдержанную депешу:
"Просимое вами разрешение может быть дано только высочайшим соизволением, о чем представляю. Прошу выжидать моих распоряжений.
Аракс".
С началом официально объявленной войны турецкие роненосцы без малейшего опасения пошли к Кавказскому побережью России. Жестокой бомбардировке с моря подверглись города Поти, Гудаута, Очемчира, Сухум-Кале
(Сухуми). На их улицах рвались крупнокалиберные артиллерийские снаряды и рушились дома горожан. Однако ожидаемого турками большого ущерба российские города так и не понесли.
Султанская броненосная эскадра под командой Ахмед-паши и британских офицеров-наемников открыто хозяйничала на просторах Черноморья. Отпора она нигде не встречала, если не считать огня немногих береговых батарей.
В изготовившийся к войне Севастополь с Черноморского побережья приходили телеграммы одна тревожнее другой, "дышавшие" войной на море. Раздосадованный командир вооруженного парохода "Великий князь Константин" держал в собственных руках не одну из них:
"...Турецкая эскадра подошла к Гадаутам, обстреляла это селение и высадила, как говорят, до 1000 прежних переселенцев с Кавказа...
На другой день, с 3 до 6 часов вечера, неприятельские суда бомбардировали Очемчиры и повредили в этом селении несколько домов..."
"2 мая пять турецких броненосцев бомбардировали Су-хум в течение двух с половиной часов; часть города значительно пострадала; но попытка десанта блистательно отражена пятью ротами и двумя орудиями. На улицах осталось много неприятельских тел..."
Через три дня из абхазского города Сухуми в морскую крепость Севастополь поступила новая телеграмма:
"Неприятельская эскадра, усиленная двумя прибывшими пароходами, возобновила бомбардирование Сухума. Большая часть города сожжена и разрушена; войска наши вышли из него и расположились за речкой Маджара".
Затем в главную базу Черноморского флота пришли с Кавказа немногословные телеграммы о военных событиях
7 и 8 мая:
"На всем протяжении берегов наших, от мыса Адлера до Очемчир включительно (около 150 верст), турецкие суда продолжают бомбардировать и жечь беззащитные мирные селения".
В довершение всего султанское командование официально объявило, что воюющая Турция начинает "жесткую" морскую блокаду портов России на Черном и Азовском морях. Уже только одно такое заявление дышало самоуверенностью в собственной безнаказанностью в войне на море.
О событиях у российских черноморских берегов писали столичные и губернские газеты. Так, популярные для того времени "Московские ведомости" опубликовали "фронтовую" телеграмму из Одессы следующего содержания:
"...Ночью заметили турецкий военный пароход. На батареях была тревога. Море ночью освещалось с батарей электрическим светом. Газовое освещение приморских улиц прекращено".
Разрешение же на первый выход в море лейтенант Макаров получил лишь спустя две недели после объявления войны. "Великий князь Константин", неся на борту все четыре минных катера, взял курс на юг, к берегам Аджарии, к Батуму. Именно там, в удобной и хорошо защищенной со стороны моря батумской бухте, базировался неприятельский броненосный флот. Оттуда до Черноморского кавказского побережья неприятелю было рукой подать.
Казалось, что весь Севастополь вышел на берег провожать смельчаков: желали удачи рейда и самое главное - победы. Приморский бульвар, Графская пристань, высоты - все было усыпано народом. Неслись крики:
- Победы вам, макаровцы! Победы!..
Первый рейд парохода больше напоминал поход по Черному морю в поисках броненосного неприятеля. Было осмотрено южное Крымское побережье. Потом минный корабль направился к Батуму, куда, по имевшимся сведениям, султанское командование перебрасывало армейские войска на усиление своей Анатолийской армии, прежде всего Аджарского корпуса. Анатолийцы терпели от русских одно поражение за другим на Кавказском театре военных действий.
Война давала командиру боевого корабля особые права. По пути Макаров останавливал любые встречные суда, свои и иностранные, выясняя, где может находиться неприятельский броненосный флот. Однако капитаны судов невоюющих стран отговаривались незнанием.
Было решено идти к грузинскому побережью, к порту Поти, который представлял для турок несомненный интерес. Но и здесь, на потийском рейде, вражеских кораблей не оказалось. Турецкие броненосцы, побывавшие у Поти ранее, обстреляли город ночью из орудий и на рассвете ушли в открытое море. Курс они держали к близким аджарским берегам.
Макаров, анализируя ситуацию, рассчитал, что турецкая эскадра может находиться только в Батуме. Она должна была, по всей вероятности, прикрывать левый приморский фланг Анатолийской армии и обеспечивать безопасность перевозок морем различных грузов, и прежде всего свежих войск.
Макаров собрал в своей каюте минных офицеров, которым предстояло совершить на паровых катерах минную атаку. Это были лейтенанты Зацаренный, Писаревский и мичман Подъяпольский. Перед собравшимися лежала карта района Батума. Командир парохода "Великий князь Константин" держал слово на импровизированном военном совете:
- После бомбардировки Поти турецкая эскадра, как сообщили с наших береговых наблюдательных постов, ушла в юго-западном направлении. По моему мнению, она укрылась в Батумской гавани, лучше которой в юго-восточной части Черного моря нет.
- Но ведь есть еще удобные турецкие порты западнее Батума. Синоп, например, или Трапезунд. Неприятель мог укрыться для стоянки и там.
- Сильные броненосцы там не будут отстаиваться. Оттуда далековато до кавказских берегов. И, ко всему прочему, без прикрытия с моря остается неприятельский приморский отряд, опирающийся на Батум.
- Значит, будем атаковать Батумский рейд?
- Да, его. Надеюсь, что там наши минные катера найдут для себя броненосные цели.
- Атака назначается под вечер или ночью?
- Ночью. Иначе нам будет трудно ускользнуть от погони, если таковая будет. В скорости мы можем потягаться с броненосцами, а вот в артиллерийском бою - нет.
- В атаку пойдут все катера?
- Все. Мое место старшего будет на "Минере". Действовать так, как мы учились в Севастополе. Вопросы есть?
- Нет, Степан Осипович.
- Тогда с Богом. Идите к подчиненным вам экипажам и готовьте людей и мины к бою. Я надеюсь на вашу отвагу и примерное геройство. Постарайтесь не оплошать.
В ночь на 1 мая "Константин", уменьшив ход, с большой штурманской точностью приблизился к батумскому побережью. В 9 часов 45 минут на расстоянии семи миль остановили машину. Море было пустынно.
При полной тишине все четыре катера спустили на воду, и они пошли в атаку на рейд Батума. Впереди шел "Минер", которым командовал сам Макаров. За ним следовал катер "Чесма" под командой минного офицера парохода лейтенанта Зацаренного. Далее двигались "Синоп" и "Наварин" с командирами лейтенантом Писаревским и мичманом Подъяпольским.
Экипаж каждого минного катера был небольшим. Помимо командира в офицерском звании, в экипаж входили лоцман из числа волонтеров, один машинист, один старшина и один минер. Все бойцы были только добровольцами или, как называли их в старой России до Первой мировой войны, - охотниками.
Вскоре на рейде замелькали топовые огни на мачте турецкого сторожевого парохода: зеленый, красный и белый. Неприятель так был уверен в собственной безопасности, что даже не соблюдал светомаскировку. Силуэт неподвижно стоявшего большого сторожевика заманчиво просматривался на фоне ночного неба.
Макаров приказал катеру "Чесме", обладавшему наилучшим ходом, первым атаковать вражеский сторожевик:
- Атакуй с ходу! Ты у нас самый быстроногий! Удачи тебе, "Чесма"!
Катер лейтенанта Измаила Зацаренного, опустив в воду пироксилиновую мину-"крылатку" и взяв ее на буксир, дал полный ход. Так началась первая минная атака в той войне. Лихая, бесстрашная, впечатляющая и для русских моряков, и для неприятеля, еще не знакомого с минной опасностью.
Катер, набирая скорость, смело пошел в атаку. Из трубы машины сыпались искры, шум морского прибоя не покрывал рокота несущегося на полном ходу катера. И Макаров, и лейтенант Зацаренный надеялись прежде всего на внезапность минной атаки, панику на вражеской эскадре и мастерство экипажа "Чесмы".
Катер едва виднелся среди небольших волн, напоминая для постороннего глаза темный предмет, который довольно ходко для морского судна продвигался вперед. За кормой "Чесмы" пенился небольшой бурун. Это была буксируемая "крылатка", начиненная пироксилином, которая несколько тормозила ход парового катера. Зацаренный то и дело повторял своему матросу-минеру:
- Смотри за буксиром! Не утопи мину! Не дай бог, не получится атака!..
- Не волнуйтесь, ваш бродь. В Севастополе нас известно чему учили без устали.
При приближении со стороны открытого моря неизвестного быстроходного судна на вражеском пароходе сыграли боевую тревогу. Вахтенные матросы, которые не дремали на посту, открыли по неизвестному паровому катеру стрельбу из ружей. Затем из пушек раздалось несколько картечных выстрелов. Со сторожевика повелась беспорядочная, беглая пальба по быстро увеличивавшейся в размерах цели.
"Чесма" удачно подвела мину под днище неприятельского корабля, но ожидаемого взрыва не последовало. Как потом оказалось, не сработал минный запал. Хотя в той лихой ночной атаке подчиненные Зацаренного действовали слаженно, отважно и решительно. "Чесма", которая шла на полной скорости, стала отворачивать в сторону.
Но тут случилось непредвиденное. Пароход дал задний ход и буксирный трос "крылатки" запутался в его колесе. Катер потащило к вражескому кораблю, расцвеченному в ночи вспышками ружейных и пушечных выстрелов.
Лейтенант Зацаренный в считанные секунды разобрался в ситуации. Она могла стать гибельной для "Чесмы" и ее экипажа. Офицер крикнул старшине:
- Рубить буксир! Скорее!
Несколько ударов топором и катер освободился от буксира. "Крылатка" ушла на морское дно почти под самым днищем вражеского парохода, так и не взорвавшись. Тем временем сторожевик, остановившись, дал ход уже вперед. Теперь он сам пошел в атаку на напавший на него русский катер.
Турецкий сторожевик, разведя пары, погнался за дерзким русским катером. Командир вражеского парохода еще не понял действительной угрозы со стороны противника. Вслед "Чесме" раздалось несколько выстрелов из носового орудия. Лейтенант Зацаренный кричал с борта несущегося под всеми парами катера на "Минер":
- Неудача! Мина не взорвалась! Не взорвалась!..
Тогда в атаку пошел "Минер", ведомый самим Макаровым. Но под градом ружейных пуль неопытный экипаж слишком долго готовил мину к бою. Сторожевик на полном ходу проскочил мимо, догнать его катер не мог. Так момент молниеносной атаки оказался упущенным. Впоследствии Степан Осипович откровенно признается:
- Это же самое замешательство людей при первых выстрелах, вероятно, было причиной невзрыва мины и на катере "Чесма".
Турецкий же корабль, видя перед собой угрозу в виде четырех паровых катеров и силуэт неизвестного парохода за ними, дал полный ход, отвернул и скрылся в ночном море. А в близком от русских катеров Батуме началась тревога, вызванная пушечной и ружейной стрельбой у самого входа в бухту. В небо взвилось несколько сигнальных ракет, погасли огни на маяке, в прибрежной части города и в порту, на борту неприятельской эскадры.
"Великому князю Константину" пришлось уходить в Севастополь. Его командир приказал минную атаку не повторять, поскольку внезапной она быть уже не могла, хотя о том просили экипажи минных катеров. В донесении о неудачной атаке Батумского рейда будет сказано со всей ответственностью:
"Нападение на Батумский рейд, когда все суда извещены и везде будут целую ночь стоять в полной готовности, я считал неблагоразумным и решил отступить".
Макаров показал себя как осмотрительный тактик. Рисковать вооруженным пароходом и целой флотилией минных катеров он не имел права, а потому и приказал уходить от Батума к крымским берегам, в Севастополь.
Был подан условный сигнал катерам возвращаться к пароходу. Но кроме "Наварина" и макаровского "Минера" к "Константину" больше никто не подошел. Судьба "Чесмы" и "Синопа" оставалась неизвестной. Обнадеживало то, что Макаров разрешил их командирам в случае неудачи уходить вдоль побережья к Поти. Повторив условный звуковой сигнал еще несколько раз, пароход взял курс на север.
Неудачный рейд к неприятельской базе, на который ушло трое суток, неизвестная судьба двух катеров вызвали неблагоприятное впечатление в Севастополе. Там ожидали только успеха.
Хорошо, когда новое большое дело начинается с такой же большой удачи. Первая минная атака, закончившаяся обидной неудачей (только устроили у турок ночной переполох), сильно повредила позиции лейтенанта Макарова в глазах флотского начальства. Повелись скептические разговоры:
- Мы ведь предсказывали, что так на войне не действуют.
- Пусть рискует собой, этот Макаров. Но нельзя же так рисковать людьми и пароходом в надежде заработать себе Георгия.
- Куда девались два паровых катера? Отчего нет о них никаких вестей?
- Почему катерные команды брошены командиром "Константина" на произвол у неприятельского берега?..
Макарову стоило большого труда испросить разрешения у начальства идти в Поти за катерами. Надежды на лучшее оправдались: "Чесма" и "Синоп" находились в безопасности на Потийском рейде и были полностью исправны.
Удалось установить причину осечки мины. Ей оказалась неисправность присланного из Кронштадта минного запала. Специально назначенная комиссия впоследствии при проверке минных запалов, хранившихся в Севастополе, установила, что в некоторых из них кончик платинового мостика был плохо припаян и при сотрясениях всякий раз разобщался с проводом, по которому шел электрический ток.
Виделась и вторая причина батумской неудачи, уже "своя" - неопытность командира катера. Хотя в личной несмелости лейтенанта Измаила Зацаренного упрекнуть было никак нельзя. Командир "Константина" верил в него, как ни в кого другого:
- Зацаренному отваги ни у кого не занимать. Он сам для других пример воинской отваги.
- Как же тогда понимать проваленную атаку?
- Как понимать? А на морской войне такие неудачи во все времена известны. Не только на нашем флоте...
После неудачи ни сам Степан Осипович, ни его "макаровцы" не упали духом. Желания сразиться с турками у экипажа "Константина" не убавилось, хотя, как гласит поговорка, "первый блин вышел комом".
Взорвись мина у борта вражеского сторожевого корабля, нанеси ему вред, и положение Макарова сразу бы укрепилось. Он обрел бы немалое доверие на флоте, в том числе и у командования. По этому поводу биограф Степана Осиповича Ф. Ф. Врангель писал так:
"Ему (Макарову. - А. Ш.) не приходилось бы отвоевывать каждый самостоятельный шаг от недоверчивого начальства; его бы не посылали в бесплодные совместные плавания и не отвлекали бы транспортного службой от прямого своего дела, не держали бы столько месяцев мины Уайтхеда на складе, вместо того чтобы дать их в руки человека, не упустившего бы случая применить их к делу".
Командование флотом Черного моря, раздосадованное неудачной экспедицией к берегам Аджарии, стало использовать минный пароход в транспортных целях. Впрочем, такая незавидная на морской войне задача стояла и перед другими "активными пароходами", предназначенными прежде всего для крейсерской, а не транспортной службы. Так что справедливо возмущался в докладных рапортах флотскому начальству не только один командир вооруженного парохода "Великий князь Константин":
- Команда вверенного мне активного парохода и я прошу разрешения на крейсерский выход в море.
- Такой надобности пока нет. Вам же поставлена задача перевезти припасы из Севастополя на береговые посты Анапы. Вот и выполняйте данное вам предписание.
- Но мы же военный пароход, а не транспортная шхуна. Ей возить грузы, а нам сражаться в море, совершать поиски призов.
- Поиски призов еще у вас будут. Не торопитесь, капитан.
- Но вы же знаете, как воюют наши балтийцы на Дунае. Воюют, а не отсиживаются у своих берегов.
- За войну не беспокойтесь. Она для нас только еще начинается. Все русско-турецкие войны шли не один год. Дунай для вас будет и на Черном море...
С Дунайского театра войны приходили победные вести, о чем читалось в императорских приказах и в газетных сообщениях. На дунайских водах русские моряки воевали с первого дня войны. Оборонительные минные заграждения были выставлены между городами Рени и Браилов, от Рущука до Никополя. Действия вражеской броненосной речной флотилии оказались скованными.
Отряд гвардейского флотского экипажа обеспечивал главную армейскую переправу через Дунай. Береговые батареи из орудий крупного калибра прикрыли выставленные минные заграждения и железнодорожный мост через реку Серет, взяли под защиту форватер дунайского устья. Теперь по нему могли в безопасности ходить суда с грузами для полевой действующей армии.
Одно из первых минных заграждений было поставлено у Рени в устье реки Серет с целью защиты от артиллерийских обстрелов со стороны реки турецкими мониторами Барбошского железнодорожного моста. По нему шли составы русской армии, которая сосредотачивалась на дунайском левобережье.
Заграждения ставились с минных катеров и гребных шлюпок линиями по 5-10 мин в каждой в чрезвычайно сложных условиях. Сильное течение срывало мины с обозначенного места, поэтому морякам-минерам приходилось зачастую (на середине речного течения) ставить их одну на пяти 8-пудовых якорях.