Глава четвертая
Заболотный и другие
О том, что происходило в этот день с Павлом и остальными, я узнал на следующее утро от Заболотного. Он позвонил мне и просил приехать, я и отправился на княгинину квартиру со смутной досадой в душе на самого себя. Сам-то я вчера вечером еще раз побывал у Татьяны Павловны (куда меня не впустили, но Даши там и не было) и опять у Светланы (где меня приняли, но откуда я вскоре ушел). Я до поздней ночи ждал каких-то известий, потому что чувствовал: в моей жизни происходит поворот, но телефон молчал. И лишь утром прозвонился Заболотный.
Теперь трамвайчик вез меня на Преображенскую площадь. Слишком медленно. Я чувствовал, что Мишаня может многое рассказать. Но чему я особенно удивился, так это тому, что дверь открыл Сеня. Несколько кошек сразу же выскочили на лестничную площадку, пришлось их ловить и водворять обратно.
- А ты здесь откуда? - спросил я.
- Я здесь и ночевал, на раскладушке, - ответил он.
- А княгиня где?
- Барыня еще дрыхнет.
Мы прошли в комнату к Заболотному. Тот сидел в пестром халате на диване и чистил пилочкой ногти. Уже опрокинул на себя флакон духов, не иначе. Милостиво и небрежно кивнул мне, протянув руку. Кошачья улыбка блуждала по его лицу.
- Ты князя-то из себя не изображай, - сердито сказал я. - Давай, рассказывай, что вчера было? Где Павел?
- Павел Андреевич сейчас прибудут - с, - насмешливо отозвался он и оборотился к Сене: - Друг любезный, поставьте-ка нам самовар. Нет самовара, так хоть чайник. Там, на кухне. И в холодильнике пошебуршите насчет съестного.
Сеня послушно пошел выполнять указание, не сказав ни слова.
- Славный малый, - бросил мне Мишаня. - Недалекий, но исполнительный. Лепи из него что хочешь. Знаешь, даже княгине пришелся.
- Ты его к себе в лакеи наметил?
- Ну зачем же так? Он человек Павла. Тот ведь притащил его в Москву, не я. Только обронил по дороге.
- А ты подобрал. Как он у тебя очутился?
- Слушай. После того, как ты столь позорно бежал на "мерседесе" Бориса Львовича, мы отправились к швейному корабельщику Игнатову, пешком, заметь, не на колесах. Павлу хотелось показать Сене Москву. Хотя, что смотреть на блудницу вавилонскую? Глаз только харчить. Дошли до швейного цеха на Старомонетном, но Игнатова в конторе не оказалось. Секретарша говорит: на корабль свой отправился. Поехали на Речной вокзал. Там на пристани стоит этот однопалубный красавец. Поднялись по трапу на борт. Сене всё в диковинку, он, наверное, до сего дня и паровозов не видел. Нашли капитана, тот отвечает, что Игнатов был, скоро вернется. Решили ждать. Час проходит, второй, судовладельца нашего всё нет. Едем обратно в цех. Был, говорят, да весь вышел. Приезжайте завтра, к десяти. Словом, впустую время потратили. Тогда отправились в газету "Святая Русь", у меня там редактор знакомый, уговорили его поставить на полосе маленькое объявление, что, дескать, требуется поддержка благородному начинанию - строительству часовни в деревне Лысые Горы Псковской области. Деньги переводить на абонентный ящик княгини. Сюда, то есть.
- Говори уж, прямо тебе, - сказал я. В это время вернулся Сеня с подносом, на котором стоял заварной чайник, чашки и тарелка с бутербродами. Сам он сел в уголку, поджав ноги.
- Ну а куда еще-то? - озлился Заболотный. - Не на деревню же к дедушке в Лысые Горы? Там, может быть, и почтового отделения-то нет? Есть у вас почта, Сеня?
- Есть, - кивнул рябой.
- Тоже Павел построил? - Заболотный явил в усмешке белые зубы. - Уж не каменщик ли он вольный? Ну, ладно, объявление дали - уже хорошо. Может, что-то и накапает. Но тут нужен сразу большой взнос, основа, так сказать. Ядро. И я предложил сунуться в банки. Наугад, с зажмуренными глазами. Идея, как оказалось, была пуста. Ты ведь знаешь, кто у нас там сидит, в банках-то? Им на православные затеи чихать с большой синагоги. В трех побывали, белые воротнички выслушали и вежливо до дверей проводили. Хорошо хоть на тротуар не выкинули. Ясно, что там ничего не обломится. Злость охватила, я Павла понимаю. И вот какую он штуку выкинул. С перегрева, должно быть. У церкви Всех скорбящих радости, куда мы хотели зайти помолиться, вдруг увидели двух аккуратных юношей в очечках, те бесплатно раздавали иеговистскую литературу, книжечки всякие, журнальчик "Сторожевая башня", памятки. Вот уж у кого нет проблем с финансированием, так это у них! За ними - миллионы долларов, я тебе говорю. Всю Москву паутиной опутали. А русские дураки как мухи липнут.
- И что же дальше? - спросил я нетерпеливо, пока Заболотный кусал бутерброд и запивал чаем.
- Дальше? Сунули они свой журнальчик Павлу, тот вначале не разобрался, взял, поглядел, потом как взовьется соколом! Нет, коршуном, так вернее будет. Что-то в нем замкнулось, проводки какие-то перегорели. Лицо переменилось, смотреть страшно. Журнальчик разорвал на глазах у иеговистов да как пойдет их шустрить! И словом, и делом! Чемоданчики отобрал, вытряхнул всю их продукцию на землю - и ну топтать ногами. И рвать, и рвать! Пошли клочки по закоулочкам, только перья летят. И Сеня тоже не отстает, дорывает. Словом, картина Репина: православные монахи в схватке с сектой Иеговы.
Я взглянул на Сеню, тот тихо улыбался, слушая рассказ Заболотного.
- Те перепугались, бежать, а Павел все воюет, - продолжал Мишаня, наслаждаясь эффектом. - Аки Христос, опрокидывающий лавки менял в храме. Народ вокруг собрался, мало что понимает, а Павел им вещать начал про грядущих антихристов, руками размахивать. И что, дескать, вы все очнуться должны, одуматься, спастись в вере, иначе - всем погибель. Просто Илиодор Труфанов. Насилу увел я его за рукав в метро, а то бы нас непременно милиция слопала.
- Мне понравилось, - сказал вдруг Сеня. - Я люблю, когда так.
- Еще бы! - усмехнулся Заболотный, внимательно поглядев на него, словно прицениваясь. - Зрелищно. Радикально. Только опасно. Смотря на кого нарвешься. Можно и без головы остаться. Откусят. Ну-с, ладно… Потащил я их вновь к атаману Колдобину, думал, старик, после "Боингов"-то, расчувствуется, отвалит теперь хоть сколько-нибудь на православную часовенку. Да и у меня к нему одно дельце было, давнее. Я у него при казачьем войске хотел некое структурное подразделение создать, миссию. Пусть чисто номинальную, но чтоб не регистрироваться самостоятельно. За спиной атамана удобнее. Обхаживал три месяца и вчера, наконец-то, уломал.
Заболотный взял со стола папку с застежками, вытащил оттуда какие-то гербовые бумаги с печатями, стал хвалиться.
- Вот она - казачья православная миссия, а я теперь - ее начальник. С правом открывать отдельный финансовый счет в банке, иметь собственную печать и так далее. Это - реальность, это тебе не мифический фундамент под часовенку в Лысых Горах. Тут развернуться можно. Закрутить дело. Сеня у меня будет главным помощником, я решил. Вступай и ты в мою миссию.
- Постой, что вы вообще собираетесь делать? - спросил я.
- Ну… как что? - развел руками Заболотный. - Собирать гуманитарную помощь по организациям для нуждающихся. Шмотки, продукты, книги для библиотек - православную литературу. Солдатам нашим в Чечню отправлять. Сами туда ездить станем, окормлять их. Выбивать деньги под различные проекты. Чем все занимаются, тем и мы будем.
- Вот! - не утерпев, вскричал я. - Деньги выбивать - для этого тебе нужна миссия!
- Я намерен вести беспощадную войну с тоталитарными сектами, - важно ответил Заболотный. - Только не так, как Павел, на улице, а стану выпускать собственную газету. Ты моих планов не знаешь.
- Знаю! - махнул я рукой, - Экий секрет нашелся. Тебе лишь бы засветиться где, хоть в цирке. Ты себя на любом поприще проявишь.
- Ну и проявлю! - надулся Мишаня, сверкнув на меня желтым кошачьим глазом. Потом промолвил: - Насчет миссии ты, все же, подумай. Это - невспаханное поле. И Борис Львович приветствует. Может, субсидировать станет.
- Хорошо, Бориса Львовича мы пока в сторонке оставим, - сказал я. - А что же Павел? Получилось у него что-либо с Колдобиным? Ты-то свое дельце устроил под шумок, а он?
- Ни да, ни нет, - ответил Заболотный. - Атаман обещал решить этот вопрос до конца недели. Вроде бы, должны появиться лишние деньги. Может быть, выделит. Надо ждать. И надеяться. Так-то, брат Коля. Верь и жди. До судного дня, - добавил он со смехом.
Меня поразило, что и Сеня тоже засмеялся, очень тихо, словно боясь, что его услышат.
- Ну а потом? - спросил я. - Я вас ждал у дома Татьяны Павловны. Куда подевалась?
- Мы у Колдобина засиделись допоздна, - сказал Заболотный. - То, сё, чаепитие, разговоры. Затем в ещё одно место отправились. А в квартиру Татьяны Павловны попали глубоко вечером. Она знала, что я жильца везу, записка отца Кассиана и не потребовалась. Комнату Павлу выделили, а вот Сеню я с собой увез. Тут места хватит.
- А Даша, Даша-то как? - не сдержался я.
- Что - Даша? - вскинул брови Заболотный. - У нее накануне с Татьяной Павловной какой-то скандал вышел, но я не вникал.
- Сама-то она была дома?
- Не знаю. Если и была, то сидела в своей комнатке, запершись. А ты чего так разволновался? А-а… понимаю! - он погрозил мне холеным пальчиком. - А ты женись на ней, вот что! А то уведут, девушка она редкая. На таких спрос.
- Что ты мелешь? - смутился я.
- Я вон тоже жениться надумал. И знаешь на ком? - Заболотный понизил голос, подмигнул: - На княгинюшке Марье Гавриловне. А что? Я старушку люблю. К тому ж, царского рода. Нас ведь распишут, нет? Пятьдесят лет разницы, а то и больше. Да обязательно распишут, куда денутся. А у нее и драгоценности имеются, приданое, так сказать. И стану я тоже князем.
- Да ты серьезно, что ли, или шутишь? - вскричал я. Настолько диким показалось желание Заболотного. Он приблизил ко мне свое лицо, глаза прищурил.
- Она ведь, я знаю, завещание на меня пишет, - прошептал он. - Я в комнатку-то ее заглянул раз ночью, когда она спала, на столе листок бумаги лежал, черновик завещания. Так там обо мне упомянуто. Но она еще пока сомневается, тянет чего-то. А вот женюсь, а потом утоплю ее в помойном ведре…
- Ты псих! - оттолкнул его я. И тут Мишаня дико захохотал, не скрывая своего удовольствия.
- Шучу, шучу! - закричал он. - А ты и поверил!
Я подождал, пока он перестанет смеяться. Сеня лишь прислушивался к нашему разговору, но не произнес ни слова.
- Нет, не шутишь, - сказал я. - Хоть ты и настоящий кукрыникс, но мысельки у тебя бродят поганые. Съезжай лучше с этой квартиры, от греха подальше. Не ровен час - быть беде. Я тебе как родственник советую.
- Мал еще советы давать, - с напускной важностью отозвался Заболотный. - Ты лучше за сестрой смотри.
- А что сестра? - я снова насторожился. Чувствовал в его словах какую-то недоговоренность.
- А то! - сказал он и умолк. Лишь хитро улыбался. Что он имел в виду? Мне хотелось его как следует встряхнуть и вытрясти правду, но в это время раздался звонок в дверь. Сеня бросился открывать и вернулся обратно вместе с Павлом.
- И ты здесь? - посмотрел он на меня. - Чего такой взбудораженный?
- Они немного поцапались, - пояснил Сеня. Миша ухмылялся. Я же все никак не мог выбросить из головы его слова о сестре. Тут была какая-то загадка.
- А ты видел Дашу? - брякнул вдруг я, потому что и это меня заботило.
- Дашу? - переспросил Павел. - Была там какая-то девушка, промелькнула по коридору, может быть, она и есть. Но мы даже не успели поздороваться.
- Чай будешь пить? - предложил Мишаня, начиная переодеваться.
- У Татьяны Павловны откушал. Поехали к Игнатову, как бы нам его снова не упустить.
Через несколько минут мы были готовы. В коридоре нас на некоторое время задержала Марья Гавриловна. Она не ожидала увидеть в своей квартире столько людей, а с особенным неудовольствием смотрела, как всегда, на меня.
- Это всё заядлые монархисты, - успокоил ее Заболотный. - До конца преданные царской династии и новомученику Николаю Второму. Головы готовы сложить за Белое Движение.
- Ах так!.. - поджала губы княгиня. - Тогда… а как они относятся к кошкам?
- Превосходно! - ответил Михаил и уже за дверью добавил: - Они умеем их готовить.
На улице, по дороге к Игнатову, Павел заметил:
- Ты с монархией не шути, это серьезно. Россия непременно должна вернуться именно к этой форме правления. Но постепенно, через соборность. Некоторые, как атаман Колдобин, спешат, по это - промысел Божий. Всё придет в свое время. Сейчас главное - объединяться, отрезвлять народ. Беда нашего времени в расколе. Столько уже "царьков" расползлось по территории бывшего Союза, а по сути, Российской Империи! Временщики, паразиты! Из коммунистов - в демократы, из демократов - в патриоты, из патриотов - еще в кого-нибудь. Они первыми в церкви стоят со свечками, а креститься не умеют. Нужны люди духа, а не крови, вот что скажу. А дух этот - в национально-религиозном единстве.
- Ты имеешь в виду кровь, которая нас связывает изначально или которую человек жаждет по природе своей? - спросил Заболотный.
- Любую, на ней основы порядка нет. Связывать должна почва, земля, Традиция, история. На крови строит мироздание лишь лукавый, это все сатанизм. Еще я добавлю, что объединять сейчас нужно не праведников даже, а грешников, идущих к покаянию. Пусть звучит несколько крамольно. Праведники сами по себе, в грешниках больше жертвенности, Больше раскаяния, смирения перед Истиной, любви. Из них могут стать подлинные вожди "слепых". Вспомните события Нового Завета, этих грешников: правый кающийся разбойник на кресте; фарисей Никодим, тайный ученик Христа; Иосиф Аримафейский, богатый человек, член Синедриона, принимавший Спасителя в своем доме, а после распятия выпросивший тело Иисуса у Понтия Пилата и захоронивший его на купленной для этого земле. И сегодня нужно искать именно таких людей: от разбойников до бизнесменов, от честных профессионалов в силовых структурах, до нынешних политиков-фарисеев. Тут не примирение "волков" с "овцами", а братское единение перед лицом близкого конца Истории, когда нас специально стравливают друг с другом, брата с братом. И ведут провокаторски на убой, словно баранов.
- Что же ты вчера на иеговистов так набросился? - насмешливо спросил Заболотный. - Они ведь тоже души заблудшие. Куда их деть?
- Есть по неразумию враги, с которыми можно работать, а есть исчадия, на которых слово Божье не действует, - ответил Павел. - Иосиф Волоцкий сказал, что если услышишь где, как кто-то хулит имя Господа, подойди и не бойся осквернить руку пощечиной. Ударь, вырви у него жало. Если мы не станем бороться, то нас сомнут. Церковь и так шатается, может рухнуть в одночасье, об этом предупреждают мудрые провидцы-священники. Сейчас все силы по всему миру брошены на разрушение Церкви. Изнутри берут, как черви в человеческом организме. Как раковая опухоль разъедает. Но даже если хоть семь приходов в России останется - она устоит.
- Один из них - твоя часовенка? - спросил Заболотный.
- Как Богу будет угодно, - отозвался Павел. - Но ты меня не язви, я серьезно. И ведь не для себя же стараюсь, для людей.
Мы уже подошли к швейному цеху Игнатова, а разговор продолжился там, в конторе, пока ждали хозяина. Павел в этот день был непривычно разговорчив, излагал свое мысли четко и ясно, а Заболотный всё пытал его по той или другой проблеме. Он действовал как искуситель или рыболов: забрасывал крючок и ждал: клюнет? Радовался, когда Павел заглатывал наживку.
Вскоре пришел Игнатов, уселся за свой стол, а через некоторое время подключился к беседе. Это был крупный, спортивного вида мужчина, лет сорока пяти. Бывший гандболист, военный инженер, полковник в отставке, он еще в середине девяностых стал предпринимателем, а дело его шли то в гору, то висели на волоске. Но Игнатов умудрялся, уже почти падая вниз, вновь подниматься. "Стойкий оловянный солдатик", - называли его в определенных кругах. Он помогал патриотическим изданиям, жертвовал церкви деньги, но порою и на него накатывала депрессия. Тогда он передавал руль управления всеми делами супруге, прихожанке Елоховского храма, а сам уезжал на свою загородную дачу, затворялся там от всего мира и - по русской традиции - пил. Иной раз месяца три- четыре. Потом вновь возрождался к работе, как Феникс из пепла. Сейчас у него было какое-то потерянное отсутствующее лицо, но вскоре, слушая Павла, глаза Игнатова разгорелись.
- Сколько же можно бороться? - сказал он вдруг. - Вся история России - борьба. Нет чтобы как в какой-нибудь Швейцарии.
- А нас, русских, и обвиняют в том, что мы никак не успокоимся, - согласился Павел. - Всё время воюем, открываем всё новых и новых врагов. Нас призывают слиться с мировым сообществом, стать "общечеловеками", но с противоположной Достоевскому идеей - быть "людьми мира", а не русскими. Вернее, русскими на десятом плане, сначала, все же, "человек мира". Мы для них и схизматики, и ортодоксы, и мракобесы, и антисемиты, и красно-коричневые, и противники общемировых тенденций единой здравомыслящей власти счастливого человечества - вот что нам ставят в вину! У нас, дескать, никогда не было свободы, мы - рабы. А что есть истинная свобода? Где она? Я скажу: в прощении грехов, потому что как бы ты ни нагрешил, сколько бы ни убивал, ни распутничал, ни клеветал, они пред Богом, что капля в море. И когда ты получаешь от Него прощение, то в душе твоей и радость, и веселие, и благодать Святого Духа - и вот она, та свобода, о которой мы все время спорим. А что касается "человечества", то это оно не хочет мира, а не русские. Как будто вообще, мир со злом допустим!
- Сейчас, после "Боингов", еще сильнее станут кричать, что миру грозит погибель, - сказал Игнатов. - Станут призывать слиться воедино.
- В сладострастном поцелуе и смертельных объятиях, - вставил Заболотный, хихикнув. - Нет, правда, я пророчу: теперь все навалятся на террористов, которых, может быть, и нет вовсе, и будут вопить о "мире и безопасности".