Расставленные вокруг солдаты наблюдали за проявлениями горя, не оставляли без конвоя даже разложившиеся тела, когда их волочили в Тибр. Здесь они плавали по воде или прибивались к берегу, и никто не смел сжечь их или даже прикоснуться к ним. Страх разрушил все узы человечности, и, чем жестче становилась тирания, тем более подавлялось сострадание…"
... В один из знойных июньских дней 33-го к Тиберию прибыло сразу три гонца из разных концов света. Макрон принес привезенные ими письма как раз в тот момент, когда император раздумывал, чем бы ему получше закончить записки о своих деяниях.
Рассеянно распечатав послание от наместника Иудеи Понтия Пилата, он прочитал, что на Голгофе близ иудейской столицы по просьбе местных первосвященников и фарисеев, распят Иисус по прозвищу Христос. Никакой вины за ним наместник не нашел, но вынужден был уступить, чтобы не обострять отношений Рима с и без того неспокойном Иудеей.
"Вечно этот Пилат отрывает меня от дел своими пустяка ми!" - раздраженно подумал Тиберий и, поразмыслив, вывел на листе пергамента:
"Провинции во время моего управления государством находились в хорошем состоянии. Я строго следил за деятельностью наместников, о чем говорит большое количество процессов о вымогательствах и справедливых казнях в провинциях…"
В праздники, посвященные небесным богам не принято было совершать казни.
Второе письмо было от парфянского правителя Артабана. Тиберий поморщился, читая его. Царь царей попрекал его убийствами близких и незнакомых ему людей и в конце даже предложил утолить справедливую ненависть к нему римских сограждан добровольной смертью.
Швырнув пахнущий изысканными восточными благовониями лист на пол, Тиберий взялся за последнее письмо. В нем сообщалось, что Агриппина, жена Германика, умерла от голода на острове Пандатерия, что в Тирренском море.
"Ну, вот и все! - устало подумал Тиберий. - Все! Остался один Гай, и путь моему родному внуку к власти будет открыт, Но уж с этим, юнцом, который с удовольствием посещает все мои казни, я думаю, расправиться не составит особого труда." Тиберий потребовал принести амфору вина и, слегка поразмыслив, уверенно вывел на самом последнем листе пергамента:
"Я повелел умертвить Сеяна потому, что узнал его преступные намерения против семьи Германика, его жены Агриппины и сыновей, против которых он особенно свирепствовал..."
По иронии судьбы, в которую так верил Тиберий, эта последняя запись оказалась единственной, которая дошла до адресата, из всего его послания к далеким потомкам.
За четыре года, которые еще оставалось прожить Тиберию, Гай Цезарь - Калигула ни словом, ни жестом не выдает своих истинных чувств и не подаст ни единого повода, чтобы император смог расправиться с ним. Зато сам он" едва придя к власти, прикажет умертвить Гемелла - родного внука Тиберия, а следом за ним и Макрона.
ГОСТЬ ИЗ КЕСАРИИ
(Калигула) Повесть
Третий день ходил по Риму боспорский купец Андромен и никак не мог надивиться.
"Улиц-то, улиц! - пьянея от многоголосой и разноязыкой толчеи, с восхищением думал он. - А уж людей..."
Немало городов и столиц успел повидать он, плавая по Эвксинскому Понту со своими товарами. Был в Синопе, Колхиде. Ходил в Тиру, Аполлонию, Одессос. В Аршамашате Армянском однажды торговал. Но все они по сравнению с Римом - что скифское стойбище перед его родной Кесарией! Один только Форум чего стоит!.. Будь он путешественником, то не стал бы даже тратить времени на плавания по всему свету.
Пришел на Форум и увидел бы все, чем богат и разнообразен мир. Египетское стекло?
Пожалуйста! Нумидийскую слоновую кость? Готовь только серебряные денарии с профилем императора, что можно выменять у менялы. Скифское золото, которого теперь и на Боспоре-то не сыщешь? Сколько угодно!
Еще больше удивил Андрсмена круглый, как пиксида, в которой его жена хранила румяна, храм Весты, богини домашнего очага. Он слушал рассказы окружавших его путешественников, что священный огонь в этом храме день и ночь поддерживают жрицывесталки, давшие обет целомудрия, и только качал головой. Надо же: даже консулы обязаны были уступать дорогу весталке, а если она встречалась осужденному, которого вели на казнь, то преступника отпускали на свободу.
"И почему я не римлянин? - с сожалением подумал Андромен. - Отдал бы свою дочь в весталки, то-то уважение было ей и почет мне, отцу!"
Но он тут же богобоязненно произнес про себя отвращающую молитву, так как вспомнил, какие наказания ждут провинившихся весталок. Ту, по чьей вине гас огонь, безжалостно секли розгами. А нарушившую обет целомудрия, живой закапывали в землю.
И уж совсем поразил Андромена храм Януса Квирита. Нет, не своим видом. Что удивительного в соединенных между собой каменных воротах? Пусть даже и обращенных на восход и закат солнца. В Кесарии было немало храмов куда красивее.
Кесария - переименованный в честь римских Цезарей Пантикапей, столица Боспорского царства, нынешняя Керчь.
Эвксинский Понт - Черное море.
Удивительным оказалось то, что двери этого храма бога началам конца, по древнему римскому обычаю, открывались во время войны для молитв о победе и закрывались, когда наступал мир.
На этот раз ворота были широки распахнуты. Значит, Рим снова вел с кем-то войну.
"Интересно, с кем?" - подумал Андромен. Сколько городов объехал он со своим другом Трифоном, прежде чем пристать к римской гавани, но во Фракии, Македонии, Пергаме, - всюду было спокойно.
Тучный пожилой сенатор в белоснежной тоге, сквозь которую просвечивала широкая пурпурная полоса1, что-то втолковывал удивительно похожему на него лицом и фигурой молодому римлянину.
Андромен прислушался.
- За целых пятьсот лет двери этого храма закрывались лишь два раза и то на несколько дней!- говорил сенатор. - А прадеду нашего нынешнего императора, божественному Августу всего за сорок лет удалось это сделать трижды! Но ты совсем не слушаешь меня, Авл! - упрекнул он глазеющего по сторонам молодого римлянина.
Андромен проследил за взглядом Авла и увидел вышедшую из круглого храма девушку в белом одеянии. Волосы ее были разделены на шесть прядей и заплетены в отдельные косички. Лицо - прекрасно и недоступно, словно статуя работы великих эллинских мастеров. Казалось, она никого не замечает вокруг.
- Весталка, весталка! - послышался почтительный шепот.
"Ай, да Трифон, вот спасибо тебе, что уговорил меня поехать с собой! Где бы я еще увидел весталку!" - восторженно подумал Андромен, вспоминая события трехмесячной давности, когда он случайно встретился в харчевне со своим давним приятелем, моряком из Херсонеса.
Помолившись за удачу, один Гермесу, а другой - Посейдону, они осушили по кубку приличного вина, и Трифон спросил:
- Где собираешься торговать?
- В Синопе! - ответил он. - Или Геракле. Моя рыба и рыбный соус всюду нужны.
- Это верно, - согласился Трифон. - Но Синопа тоже стоит на Понте Эвксинском, И в ней тебе вряд ли дадут за наших угрей и скатов хорошую цену. Поехали со мной!
- Куда?
- В Рим!
Широкая пурпурная полоса на тунике римлянина означала его принадлежность к сенаторскому сословию.
- В Ри-им? - недоверчиво протянул он тогда и вспомнил, что херсонеситы, действительно, изредка ездили торговать в римскую столицу. Они вообще кичились перед ними, боспорцами, своей дружбой с Вечным городом. А когда на них нападали скифы или сарматские племена, то почему-то обращались за помощью не к императорам, а к боспорскому царю Аспургу.
- Поехали! - уговаривал его Трифон. – Ты продашь там c большой выгодой рыбу, а взамен привезешь стеклянную посуду и краснолаковые вазы!
- Что я буду с ними делать в Кесарии? - сомневался он. - У нас своих сосудов некуда девать!
- А мы продадим часть у меня в Херсонесе, а остальное сбудем скифам в Крыму.
Соглашайся, - настаивал Трифон. - Ведь ты кроме нашего моря ничего и не видел! Что станешь рассказывать детям, когда они вырастут? А я, между прочим, по пути в Рим зайду в гавани нескольких столиц!
Андромен согласился. Они загрузили на судно Трифона хорошо просоленную рыбу, вкатили амфоры с рыбным соусом, затолкали в трюм несколько десятков сарматских пленников, которых моряк купил во время последнего плавания в Танаис. И отплыли из Херсонеса.
И вот теперь, выгодно распродав рыбу, Андромен стоял на самом Форуме и смотрел на сенаторов, римские храмы, даже весталку!
"Еще бы живого императора увидеть! - с затаенной надеждой вдруг подумал он и окончательно развеселился: - То-то бы разинули рты соседи, если б я рассказал им о Калигуле!"
Об этом императоре в Кесарии ходило столько слухов, что не снилось даже Августу. И все они были на редкость противоречивыми. Привезшие известие о смерти Тиберия купцы рассказывали, что римский парод плакал от счастья, когда власть перешла к его приемному сыну Гаю Цезарю Германику или просто – Калигуле2. Сенаторы и простолюдины боготворили его, называя "голубком" и "дитяткой" потому, что родным отцом нового императора был человек редкостной доброты и порядочности Германик, а матерью - не менее благодетельная Агриппина.
Танаис - античный город в низовье Дона с крупнейшим рабским рынком Северного Причерноморья.
Калигула - т. с. "сапожок". Это прозвище Гай Цезарь получил, в качестве лагерной шутки,потому что воспитывался среди воинов и носил одежду рядового легионера.
Кесарийцы переглядывались, слушая о том, как во время болезни Калигулы многие знатные римляне давали обет биться на арене и отдать свою жизнь ради его исцеления, но верили купцам. И как было не верить, если в дни похорон Германика скорбь стояла над всем римским миром. Даже надменный царь царей, парфянский Артабан в знак траура отказался от охот и пиров с вельможами!
На рынке у менялы появились новые боспорские деньги: на одной стороне профиль царя Аспурга с монограммой, на другой - полный титул Калигулы вокруг его худощавого лица с короткой прической и длинным, с небольшой горбинкой носом. Такой портрет мало что говорил о нынешнем правителе Рима. Тем не менее, эти монеты стали пользоваться наибольшим уважением у покупателей.
Прошло всего полгода и новые купцы стали рассказывать, как изменился характер Калигулы после его болезни. Казалось, они говорили о совершенно другом человеке.
Боспорцы слушали, как Калигула массами казнил людей, откармливал предназначенных для цирковых зрелищ хищников телами преступников, убивал одного за другим своих родственников, снова переглядывались и не знали чему верить.
И вот теперь он, Андромен, мог разобраться во всем сам. Зря что ли он оказался в Риме? Да, он будет первым кесарийцем, который увидит воочию императора и расскажет дома в подробностях каков из себя на самом деле Калигула!
Эта мысль захватила его и уже не давала покоя. Андромен расспрашивал словоохотливых завсегдатаев харчевен, где бы он мог поглядеть на Калигулу. Побывал на Палатинском холме с его богатыми дворцами. Перед входом в переполненный цирк, где гремели гладиаторские бои. В храмах, термах, даже близ виллы императора за городом.
Но все тщетно.
Трифон уже ворчал, поторапливая его. Напоминал, что в трюмах - скоропортящиеся товары, грозил уплыть один. Но Андромен и слушать ничего не хотел. С утра до вечера носился он по Риму. И вдруг в харчевне, где, но слухам, однажды пировал с друзьями Калигула, услышал завистливый шепот.
- Гляди, гляди! - толкал бородатый ремесленник своего подвыпившего приятеля. - Сам Каллист...
- Императорский раб?
- Он...
Лица говоривших были устремлены к худощавому человеку лет сорока, одиноко сидевшему за небольшим столом в самом углу, Речь, без сомнений, шла о нем.
Андромен смекнул, что императорский раб ему как нельзя кстати. Уж он-то наверняка должен знать, где сейчас его господин.
- Эй! - окликнул он проходившего мимо слугу. - Кувшин вина, да поживее!
Хиосского? Цекубского? - почтительно осведомился слуга.
- Еще чего - цекубское рабу! - возмутился Андромен. - Самого дешевого!
Не сводя глаз с раба, черкающего стилем по восковой дощечке, он допил остатки прекрасного хиосского вина. Взял поданный слугой глиняный кувшин и , пройдя через всю харчевню, поставил на стол перед Каллистом:
- Пей!
Императорский раб поднял удивленные глаза па незнакомца, усмехнулся в густую бороду и отодвинул кувшин в сторону, - Ты, верно, голоден? - предположил Андромен, с трудом выговаривая латинские слова. - Я закажу что-нибудь.
- Я сам закажу, если пожелаю! - покачал головой Каллист, что-то дописывая в дощечку.
- Кусок хлеба или куриное крыло? - на греческом, усмехнулся Андромен.
- Что ты хочешь от меня? - тоже по-гречески, вместо ответа, резко спросил Каллист и швырнул дощечку на стойку перед угодливо склонившимся хозяином харчевни: - Чтоб через час все, что я отметил, было во дворце! - приказал он и снова повернулся к озадаченному Андромену: - Ну?
Андромен замялся. Судя по словам ремесленника, перед ним сидел раб. А по голосу и жестам - самый настоящий господин. Впрочем, ведь это был не обычный раб - императорский!
- Я бы хотел видеть Калигулу! - наконец сказал он.
- Кого? - нахмурился Каллист, всем своим видом подчеркивая, что негоже называть императора прозвищем, которое пусть даже любя, дали ему подданные.
- Гая Цезаря Августа Германика! - поправил себя Андромен, не без труда выговаривая официальное имя императора.
- Так-то оно лучше. И когда?
- Чем скорее, тем лучше! - быстро ответил Андромен, мысленно представляя недовольное лицо Трифона.
- Значит сегодня! - уточнил Каллист. - Хорошо, я устрою это.
- И я увижу его? - обрадованно воскликнул Андромен.
- Не только увидишь, но и побываешь на великолепном пиру, который даст сегодня император. Но это будет тебе дорого стоить.
- Сто сестерциев? - с готовностью вытащил кошель Андромен, - Двести? Пятьсот?!
Каллист отрицательно покачал головой.
- Тысяча?!
- Двести тысяч.
Кошель выпал из рук ошеломленного Андромепа.
- Да-да, - невозмутимо подтвердил Каллист. - Двести тысяч сестерциев, и ты немедленно получишь письменное приглашение, скрепленное печатью самого императора.
- Двести тысяч... - выдавил из себя Андромен, соображая, что этот наглец требует от него почти всю выручку от продажи рыбы и соуса. – Да ты хоть понимаешь, какие это деньги?!
"Впрочем, что может смыслить в таком деле раб, имеющий в своем пекулии жалкую медь!" - подумал он, а вслух сказал:
- Ты ведь, наверно, не умеешь даже считать на серебряные денарии!
- Да, я действительно не умею считать на денарии, - усмехнулся в бороду Каллист и глядя в упор на купца раздельно добавил: - Потому, что привык считать на таланты или, в крайнем случае, на мины!
- Что? - переспросил вконец пораженный Андромси. - Каков же тогда твой пекулий?!
- Сто миллионов сестерциев, не считая недвижимого имущества! - спокойно ответил Каллист. - Ты, верно, принял меня за раба! Так меня по привычке еще называют иногда римляне. Но я давно уже не раб, Я - вольноотпущенник самого императора!
Андромен во все глаза смотрел на человека, который в десятки, сотни раз был богаче его. Да что его - всех купцов Кесарии, вместе взятых! И он еще предлагал ему вино из виноградных выжимок!..
- Ну? - напомнил ему о себе Каллист. - Так позволяет твой пекулий купить мое приглашение?
- Я не раб, - осторожно заметил Андромен. - И у меня не пекулий, а казна.
- Для Рима вы все рабы! Ну, так что?
- Покажи приглашение! - вместо ответа попросил Апдромен.
- Пожалуйста! - усмехнулся, словно прочитав его мысли Каллист, и показал тончайший пергамент с аккуратной вязью букв. - Я не разыгрываю тебя. Остается только вписать имя. Как там тебя?
- Нет... - покачал головой Андромен. - Я еще не сошел с ума, чтобы за такие деньги смотреть даже на римского императора!
Пекулий - собственность раба, накапливаемая обычно из милостыней своего хозяина.
Талант - самая крупная денежная счетная единица Древней Греции, в пересчете на римскую систему, равная приблизительно 25 тысячам сестерциев. 3 Мина - 1/60 таланта.
- Жаль! - вздохнул Каллист, пряча приглашение в складки одежды. - Тогда мне придется вызвать преторианцев.
- Зачем?
- Чтобы они отвели тебя в тюрьму, а затем - на Тарпейскую скалу, откуда у нас сбрасывают государственных преступников!
- Но за что? - побледнел Андромен, чувствуя, что дело начинает приобретать нежелательный для него оборот. – Что я такого сделал?!
- Ничего! - спокойно ответил Каллист, - Если не считать того, что оскорбил императорское величество.
- Я?!
- А кто только что сказал, что на Цезаря можно смотреть за деньги, как на гладиатора или продажную девку, которая раздевается по вечерам в этой харчевне при свете факелов!
- Но я даже не думал... - пробормотал Андромен. – Я не хотел...
- Все не хотят! - пожал плечами Каллист. - Кому охота идти на Тарпсйскую скалу?
Однако идут! - сделал он ударение на последнем слове. - И сенаторы, и консулы, а уж о заезжих купцах я не говорю. Так что - звать стражу?
- Нет! - воскликнул Андромен, ухватившись за мысль, что он при встрече с императором пожалуется на то, что вытворяет от его имени Каллист, и тот прикажет немедленно вернуть ему деньги. - Я... согласен.
- Вот и хорошо! - усмехнулся Каллист. - За дверью - мои носилки с шестью нумидийцами. Они быстро доставят тебя на корабль за деньгами и обратно.
Поторопись, император не любит, когда его гости опаздывают. Придумает такое наказание, что даже Тарисйская скала покажется лучшим местом в мире!
Через полчаса Андромн был в гавани.
Трифон, качая головой, выслушал его и хмуро сказал:
- Удивляюсь тебе. Люди от молнии бегут, а ты сам ее ищешь. Ну да ладно, сам пожелал видеть Калигулу. Но знай: завтра и полночь я отплываю. Не явишься - не взыщи.
Пируй тогда с императором хоть год, пока я снова не приеду. .
Преторианцы - личная гвардия императора, охранявшая его особу и следившая за порядком в Риме и провинциях.
Калигула принимал гостей в храме Кастора и Поллукса. Он стоял между статуями божественных близнецов, гляди поверх голов приглашенных на пир. Накладные волосы и приклеенная борода обильно посыпаны золотой пылью, на ногах котурны. В правой руке – кованая молния.
Гости дружно приветствовали его льстивыми восклицаниями:
- Наш Цезарь так похож на бога...
- Похож? Да он сам бог!
- Берите выше - он царь богов и людей!
"Так это император? - даже приостановился от удивления Андромен. - И он сам решил развлекать гостей? Но ведь это прекрасно! И как все охотно вторят ему!
Немного, правда, переигрывают, по что с них взять - это же не профессиональные актеры.
Рассказать дома, так никто и не поверит! Да только одно это зрелище стоит двухсот тысяч!"