Им пришлось остановиться и дождаться, пока Флавий укрепит расшатанные доски, одинаково отесанные с обеих сторон, что делало лаз незаметным, после чего они упорно поползли дальше. Воробьиный путь вообще был не из легких, а для Юстина, плохо переносившего высоту, он казался сущим мучением, даже когда не надо было пробираться над головами яростно орущей толпы сакских наемников по длинной неровной стене, с пляшущими бликами факелов, где стоило только неосторожно ухватиться рукой или оступиться на покатой крыше, как тут же вся охота перекинулась бы к ним наверх.
Они благополучно одолели самый опасный отрезок пути; но прошло немало времени, прежде чем они перемахнули через последний низкий уступ и спрыгнули прямо на кучу мусора за полуразвалившимся входом в театр.
А еще позднее все четверо и Сэрдик в нетерпеливом ожидании стояли в дверях крытого дерном домика на окраине, в котором Юстин с Флавием прожили последние месяцы.
Они молчали, ошеломленные внезапностью происшедшего, и напряженно всматривались в красные всполохи, взметнувшиеся в небо над адурнской гаванью. Юстина пробирала легкая дрожь от холодного, сырого воздуха с прибрежных болот. Неужели с Паулином и его потайным путем? Сколько им еще ждать Паулина? Или… он никогда больше не придет? Нет, нельзя так думать. Юстин поспешно отогнал от себя эти мысли. Паулин поклялся, что есть еще один путь…
Флавий хмуро поглядел на залитое луной небо:
- Федр, ты когда-нибудь раньше слыхал об этом никому не известном пути? По которому можно ходить только в одиночку? - спросил он неожиданно.
Моряк покачал головой:
- Нет, но он сказал, что держал его для себя. Мы могли об этом и не знать.
- Если бы так! Вся надежда на богов.
Не успел он кончить, как в темных дюнах что-то шевельнулось, и у Юстина сразу отлегло от сердца. Наконец-то!
Но как только человек, увязая в мягком зыбучем песке, вышел из тени на лунный свет, все увидели, что это совсем не Паулин, а мальчишка Майрон.
Флавий тихонько свистнул - мальчик поднял голову и, завидев их, прибавил шагу. Когда он был уже достаточно близко, они услышали, что он задыхается от едва сдерживаемых рыданий.
- Бог Громовержец, что еще случилось?! - пробормотал Флавий, рванувшись мальчику навстречу.
А через мгновение и остальные, утопая в мягком песке, окружили Майрона, который только всхлипывал и ничего не мог объяснить.
- Хвала богам, что вы здесь! В городе всюду полно этих демонов… я ничего не мог сделать. Я… я… - И Майрон разрыдался.
Флавий взял его за плечи:
- У тебя впереди еще будет время поплакать, если приспичит. А сейчас расскажи нам все по порядку, ну!
- Паулин! - Майрон прерывисто вздохнул. - Они убили Паулина. Я сам видел, как они его убили.
Юстин не мог вымолвить ни слова. Он услышал, как хриплый стон вырвался из груди Федра, услышал голос Флавия, спокойный, жесткий:
- Расскажи, что ты видел.
- Я вернулся с полдороги потому, что позабыл налить масла в лампы, а он не любил, когда масло кончается в середине вечера. Я почти дошел до дома и вдруг услышал крики и увидел пламя. Я подполз поближе поглядеть, что происходит, подполз прямо к калитке. Во дворе было полно этих демонов саксов, и в руках они держали головни. Крыша горела, и все вокруг горело, но тут дверь дома раскрылась, и… показался Паулин… он постоял чуть-чуть и пошел прямо к ним, в самую их гущу… и они его убили… забили, как барсука.
Наступило долгое молчание. Казалось, весь мир погрузился в безмолвие, нарушаемое лишь вздохами да чавканьем населенных призраками притихших под луной болот. Не слышно было даже птичьего крика. Флавий первым заговорил.
- Значит, не было другого пути, - сказал он. - А если и был, что-то помешало и он не смог им воспользоваться.
- Нет, был другой путь - тот, который он выбрал, - медленно проговорил Юстин.
Тут молодой центурион, за все время не проронивший ни слова, тихо произнес, как бы про себя:
- Нет больше той любви, как если кто положит душу свою…
И Юстину показалось, что он цитирует кого-то.
Майрон безутешно рыдал, постоянно повторяя приглушенным шепотом:
- Я ничего не мог сделать, ничего не мог…
- Конечно же не мог, - Юстин обнял его за плечи и добавил: - Это мы его бросили.
Флавий сделал резкий протестующий жест:
- Нет, мы его не бросили. Он нам сам велел уйти, чтобы мы продолжили его работу. Собственно, для того он нас и взял. Так что отныне мы обязаны взять на себя его дело. - И затем, как бы впервые вспомнив, что среди них находится малознакомый человек, он повернулся к центуриону со словами: - Прошу прощения, но твой переезд в Галлию немного задерживается.
Молодой центурион стоял обратив лицо к морю, навстречу легкому ночному ветру.
- Могу я изменить свое решение относительно Галлии? - спросил он.
- Слишком поздно говорить о возвращении назад.
- Я не говорю о возвращении, просто хочу узнать, могу ли я присоединиться к вашей команде.
- С чего вдруг? - напрямик спросил Флавий после минутного замешательства.
- Речь идет не об оплате долга - есть долги, которые не оплачиваются. Я прошу позволить мне присоединиться к вам, потому что, мне кажется, дело того стоит.
К рассвету от аккуратного маленького домика Паулина остались лишь обгоревшие развалины - потайная комнатка зияла пустотой под открытым небом, а яблоня во дворике была разрублена на части просто из бессмысленной жажды разрушения. По всей адурнской гавани, по всем закоулкам, как голодные псы, рыскали наемники Аллекта, сами не зная, чего они ищут.
Под утро, когда кончается ночь и легкий туман обволакивает все кругом, Флавий, укрывшись в сарае, где Сэрдик хранил лодки, вел откровенный разговор с небольшим отрядом, который им удалось собрать, - он не снимал руки с плеча Юстина, как бы подчеркивая этим их нераздельность в руководстве делом, что теперь, после смерти Паулина, легло на их плечи.
- Все вы знаете, что произошло, и разговорами тут горю не поможешь, - заявил он. - Главное сейчас - решить, как нам действовать дальше.
Нестройный, приглушенный гул одобрения донесся из глубины сарая, где копошились темные смутные фигуры, затем хозяин "Дельфина" сказал:
- Первое, что нам нужно, - это новая штаб-квартира. Думаю, Адурны после ночных событий еще очень долго будут малопригодны для этого.
- Хорошо бы где-нибудь подальше от побережья, - произнес чей-то голос.
Флавий обвел взглядом лица, неясные в неверном свете луны.
- Мне это тоже пришло в голову, - сказал он.
- А есть хоть что-то на примете? - спросил Федр.
- Есть, - ответил Флавий, и Юстин почувствовал, как слегка напряглась рука, обнимающая его за плечи. - Паулин предоставил свой дом для наших целей, так и я решаю - если, конечно, не будет возражений с вашей стороны - предоставить для тех же целей мой дом.
Юстин впервые услышал об этом, но сразу понял, что все задумано верно, чутьем угадал, что план Флавия правильный и вполне осуществимый.
- А в каких же краях твой дом? - задал вопрос Сэрдик, корабельных дел мастер, - его трубный глас, как из бочки, шел откуда-то из глубины его мощной груди.
- В Меловых горах, в десяти - двенадцати милях отсюда на северо-восток. Стратегически он расположен удачно - до Клау-зентия расстояние такое же, как от Адурн, а до Регна и Венты и того ближе. Добираться туда легко - через холмы или по старой дороге из Венты, к тому же там есть лес, в нем можно укрыться в случае опасности.
Сразу же поднялся взволнованный шепот, который не утихал какое-то время, но поскольку в самом плане никто не усмотрел особых недостатков, то после недолгих обсуждений и споров он был признан всеми. Действительно, дом у театра в прямом смысле никогда не был местом встречи, скорее точкой, куда сходились все нити, а сходились они примерно в центре паутины, и поэтому новая штаб-квартира могла находиться в любом другом месте.
- Итак, план одобрен, и мы будем его твердо держаться, - подытожил Федр и, обратившись к Флавию, добавил: - А теперь покажи, как нам найти этот дом.
В туманном свете луны, в прозрачно-серой мгле приближающегося утра, Флавий начертил на песке рельефную карту, чтобы все знали, как найти дом. Большой изогнутый хребет Меловых Холмов, с ладонь высотой, вился среди болотных трав, и мягкие предрассветные тени покрывали его крошечные долины; прорытые в песке борозды, толщиной в палец, отмечали главные дороги и тропы, которые уже были древними, когда еще о новых дорогах и не помышляли; на месте же самого дома лежала веточка ракитника - листья, присыпанные песком, и жаркая искорка цветка.
И только после того как Флавий убедился, что все внимательно изучили и запомнили карту, он стер ее.
- Мы с Юстином пойдем туда, чтобы все подготовить, и ровно через два дня вернемся обратно. Наш новый друг пойдет с нами: он слишком известен в этих местах.
Юстин поглядел на маленькую одинокую фигурку, прижавшуюся к стене сарая, и шепотом сказал Флавию:
- И Майрона возьмем. В Адурнах у него никого и ничего нет, а сам он в таком состоянии, что лучше ему не попадаться на глаза стражникам.
Флавий кивнул:
- Ты прав. Нельзя оставлять его здесь. Значит, и Майрон с нами.
Заря разгоралась все сильнее, пора было расходиться, но в последний момент Флавий остановил всех:
- Постойте, есть еще одно дело. После всего что случалось, хорошо бы нам переменить опознавательный знак. Наверняка найдутся люди, помимо нас, которые будут начеку - не мелькнет ли где плевел.
- И что же вместо него? - спросил Федр.
И тут Юстин, собравшийся было пойти в домик за своим ящиком с инструментами, поднял с земли веточку ракитника, ту, что на карте Флавия обозначала ферму, и, стряхнув с нее песок, спросил:
- А как насчет ракитника? Найти его просто, и все его знают.
- Вполне подойдет, - сказал Флавии. - А ты, Федр, оповести о пароле людей на побережье. В полдень высоко на гребне холма Флавий объявил привал на несколько часов: среди бела дня и без предупреждения он не хотел вести всю команду на ферму, где были уверены, что они с Юстином находятся в Галлии.
Здесь, среди холмов, кружились на солнце голубые бабочки, жительницы этой меловой страны, а на склонах в желто-бурой траве росли колокольчики, и дёрн был на ощупь теплый и пахнул тимьяном. Но Юстину казалось все это невыносимым после прошедшей ночи, после… Паулина. Он знал: о Паулине сейчас думают все его спутники - этот робкий коротышка спас своих подопечных, а сам спокойно пошел на смерть, но они не говорили о том, что произошло, они вообще ни о чем не говорили. Пока они шли, они не чувствовали усталости, но стоило им остановиться, как невероятная тяжесть навалилась на них. Майрон, который, казалось, ничего уже не соображает, просто рухнул там, где стоял, и, едва коснувшись земли, заснул, а трое остальных, условившись по очереди дежурить, последовали его примеру.
Дежурство Юстина было последним, и, когда пришло его время, теплый полдень давно миновал, свет сгустился и горел янтарным заревом над холмами. Сейчас, после того как он немного поспал, ужас прошедшей ночи слегка отодвинулся и он мог хоть что-то возразить своей корящей совести: "Нет, я сделал все, что мог, я несколько раз проверял - за мной никто не шел. Но кто бы он ни был, он явно оказался хитрее меня. В этом все дело". Он знал, что это так, тем не менее нечто в душе не переставало его укорять, и ему снова и снова приходилось убеждать себя в невиновности, пока в конце концов голова не разболелась так же, как и сердце. В отчаянном стремлении чем-то занять руки, чтобы больше не думать о случившемся, он сбросил с плеча потертые ремни своего ящика, высыпал его содержимое на траву и мягкой тканью, в которую были завернуты орудия его труда, принялся начищать их. И не то чтобы они в этом нуждались, нет, - за последние месяцы он не раз полировал их до блеска, словно хотел этим поддерживать в себе некую веру - веру в то, что он врачует, созидает, восстанавливает что-то в мире, где, казалось, все рушится.
Он вдруг увидел, что Антоний, молодой центурион, не спит, а, опершись на локоть, внимательно наблюдает за ним.
- Что это ты все трешь да трешь, как безумный? - спросил центурион, когда глаза их встретились.
- Наверное, так я пытаюсь стереть память о том… что это я вчера вечером привел волков к дверям П-Паулина, - медленно проговорил Юстин.
- Скорее я виноват. После истории на храмовой лестнице я не раз замечал, что этот недомерок, египетская тень Аллекта, следит за мной. И это должно было меня насторожить.
"Египетская тень Аллекта, - подумал Юстин. - Что ж, определение вполне подходящее для Серапиона. Значит, я не ошибся, когда почуял опасность, завидев это ничтожество в свите Аллекта. Опасность, а затем смерть - они не заставили себя долго ждать".
- Неважно, за кем из нас он следил, дорогу-то показал я, - совсем уже несчастным голосом продолжал настаивать Юстин, которому не так-то легко было снять с себя вину и переложить ее на другого.
- Паулин никого из нас не винил, - спокойно сказал Антоний. - Он знал, что это может случиться в любой день и никто из команды в том не повинен. Это был риск, на который он шел, как и вы… отныне.
Как ни странно, но последние, пусть совсем не утешительные, слова все же утешили Юстина. Он отложил инструмент, который начал полировать, и взялся за другой.
Молодой центурион какое-то время молча наблюдал за ним, а затем сказал:
- А-а все думал: что же у тебя в ящике, почему ты так бережно носишь его с собой?
- Хирургические инструменты для работы.
- Понятно. Значит, ты лекарь?
Юстин посмотрел на свои руки, огрубелые, заскорузлые после полугодовой работы в доках и на канатном дворе в Адурнах, бросил взгляд на изрезанные, с въевшейся смолой пальцы, кончики которых уже утратили привычную чувствительность…
- Я… был лекарем, когда Флавий командовал к-когортой, - ответил он.
Антоний взял один из маленьких блестящих инструментов и стал его разглядывать, затем положил обратно на землю в карликовый тимьян.
- Ты счастливый человек, - сказал он. - Ты на редкость счастливый человек. Большинство из нас могут только разрушать и ломать вещи.
Скоро проснулся Флавий, и, как только солнце опустилось за Вектис, он разбудил Майрона, который так и проспал, ни разу не шелохнувшись, и велел всем собираться.
- Если мы поторопимся, то до заката солнца доберемся до усадьбы, - объявил он. - Смотрите, как остров встает из моря! Наконец будет дождь.
Предсказание сбылось, и вечером, сидя в атрии старого деревенского дома, они слушали, как дождь вздыхает и барабанит по крыше и широким листьям инжирового дерева; время от времени легкие порывы свежего воздуха влетали в открытую дверь, они едва заставляли заметно вздрагивать пламя лампы на столе и приносили с собой самый удивительный из всех ароматов - хватающий за душу запах дождя и разгоряченной, изголодавшейся по влаге земли.
Насытив пустые желудки творогом с лепешками и жареной бараниной, они оставили Майрона досыпать перед тлеющим очагом на половине, где жил управляющий, а сами расположились в старинном атрии, куда по настоянию Флавия пришли все обитатели фермы.
При неярком свете лампы Юстин разглядывал собравшихся людей и нашел, что они мало изменились с той поры, как он проводил здесь отпуск полтора года назад, - и сам Сервий, который по праву управляющего имением сидел отдельно на табурете; и Киндилан с его открытым широким лицом, заросшим густой золотистой бородой; и Бьюк, старый пастух, с сеткой мелких морщин вокруг глаз, ибо ему всю жизнь приходилось, следя за овцами, всматриваться вдаль, при нем были неизменная палка с крюком и пастушья овчарка у ног; и Флан, пахарь, и все остальные. Мужчины расселись поудобнее на сундуках и мешках с шерстью последней стрижки; две или три женщины стояли около Куты в дверях.
Волнение и тревога, вызванные их неожиданным появлением, улеглись, и теперь обитатели фермы вопрошающе и доверчиво смотрели на своего хозяина, и их спокойное внимание, как казалось Юстину, было неотъемлемо связано с покоем самих холмов.
Флавий сидел боком на столе около лампы, раскачивая ногой в грязном, облепленном глиной сапоге. Обведя взглядом все лица, он сказал:
- Вы, наверное, удивлены тем, что я вас сюда позвал и почему мы с Юстином здесь, а не в Галлии, но пока я ничего вам не могу ответить. Скажу одно - мне нужна ваша помощь. Никто из вас ни разу не подводил меня и, надеюсь, не подведет и впредь. Вы должны доверять мне. Скоро вы станете свидетелями странных событий - сюда будут приходить незнакомые люди; почти у всех у них будет где-то приколота веточка ракитника, такая, как эта. - Он слегка откинул назад грубый плащ, и все увидели на плече у него втиснутую в пряжку маленькую зеленую веточку с искоркой цветка, все еще цепляющегося за стебелек. - Мы с Юстином тоже будем то уходить, то приходить. Но ни слова об этом никому за пределами фермы - ни единого слова. Речь идет о жизни и смерти. Как видите, мы с Юстином, который во всем со мной заодно, полностью зависим от вашей преданности нам. - Он снова оглядел лица и широко улыбнулся: - Вот, пожалуй, все, что я хотел сказать.
Молчание длилось долго - все обдумывали сказанное, и снова в комнату ворвался шум дождя. Юстин ожидал, что от имени всех говорить будет Сервий, но по праву старшинства заговорил Бьюк, пастух, и речь свою он держал на родном языке, ибо на нем ему было куда привольней объясняться, чем на латыни.
- Мы знали твоего отца, наш мальчик, и знаем тебя с тех самых пор, как тебе стукнуло три дня, а я еще хорошо знал и твоего деда. Поэтому я хочу сказать: мы доверяем тебе и не станем задавать вопросы. И еще хочу сказать, что мы тебя не подведем.
После того как управляющий и работники ушли, оставив их втроем в прокопченном атрии, они придвинулись поближе к огню, который разожгла для них в очаге Кута, так как в комнате из-за дождя стало сыро и холодно. Антоний, молча наблюдавший за всем, что происходит, неожиданно сказал:
- Твое счастье, что ты можешь до конца доверять своим людям, - и, минуту помолчав, добавил: - Мне кажется, среди них нет рабов.
Флавий посмотрел на него с изумлением:
- Рабов? Нет, конечно. На ферме вообще нет рабов. И никогда не было. Это свободные мужчины и женщины… Они скорее близкие друзья.
- Неужели такое бывает?! Я вижу, это поистине счастливое место.
Антоний перевел взгляд с Флавия на Юстина и вдруг, чуть склонившись вправо, дотянулся рукой до каменной плиты очага, засыпанной беловатым пеплом.
Юстин, следивший за ним, увидел, как он извлек из золы фигурку в виде рыбки.
Он уже видел такой символ, когда жил в Иудее. Это имело какое-то отношение к человеку по имени Христос: его казнили двести лет назад, но, судя по всему, у него по-прежнему были последователи.
"Надо быть очень хорошим вождем, чтобы люди шли за тобой через двести лет, - неожиданно подумал Юстин, - и не жрецы с их вечной корыстью или глупые женщины, а такие люди, как Антоний".
Молодой центурион, встретившись глазами с Юстином, задержал на нем взгляд, в котором читался неясный вопрос, затем перевел его на Флавия - тот что-то прилаживал к застежке на плече и, казалось, ничего не заметил. Центурион взмахнул рукой над очагом, и рыбка снова исчезла в пепле.