И в ответ низкий голос, почти неразборчивый из-за его густоты:
- Мы ищем троих людей, они бежали куда-то в вашу сторону. Вы их тут случайно не прячете?
- Троих людей? - удивленно переспросила тетя Гонория. - Здесь никого нет, кроме меня и моих рабынь, четырех старух, как вы видите.
- Это ты так говоришь, старая тощая корова. Но мы сами посмотрим.
Именно в этот момент Юстин вдруг понял: рядом с ним нет Куллена, но сделать ничего уже было нельзя, разве что молить богов, чтобы маленький шут не совершил какого-нибудь безрассудства.
И снова послышался спокойный голос тети Гонории:
- Ну что ж, смотрите сами. Но я заранее вас предупреждаю: если вы хотите найти этих людей, кто бы они ни были, вам следует искать их в другом месте.
Затем разноголосица, грубый смех и скорый топот ног над ними. И в то же мгновение откуда-то из тьмы водяной камеры донесся скребущий звук, звук, как показалось Юстину, каких-то передвигаемых предметов. Клянусь Эскулапом! Что он там делает?! Юстин напрягся в ожидании следующего звука, но тьма молчала. Громко взвизгнула женщина, и шаги вдруг послышались повсюду, и лай гортанных голосов, скликающих друг друга, гогочущих, дикарских. Вскоре Юстин почувствовал, как Куллен скользнул обратно ему под бок.
Громкий топот ног в атрии над ними здесь внизу, в замкнутом пространстве, отдавался глухими, гулкими ударами, которые то замирали, то возобновлялись с новой силой, так как саксы рыскали, как собаки, по всему дому. Где-то что-то обрушилось, и тут же раздался взрыв смеха, а за ним нарастающий шум каких-то других голосов, визгливых и испуганных, - должно быть, домашних рабынь. И вновь голос тети Гонории. Но все трое под полом, сколько ни напрягали слух, так и не могли понять, что же происходит там наверху.
Затем неожиданно все звуки смолкли. Правда, скорбные женские голоса все еще доносились до них, но как бы издалека, гортанные же выкрики саксов растворились в ночи. И над ними больше не было топающих шагов. Испуганные голоса рабынь постепенно стихли, и теперь ничего не оставалось, как снова ждать.
Наконец они услышали через железную дверь, как кто-то раскидывает поленья. Дверь открылась, ворвался сноп слепящего света от лампы, и голос тети Гонории произнес:
- Простите, что так долго держала вас здесь. Мне пришлось успокаивать моих старых дурех, а потом препроводить их во флигель.
Спустя немного времени вся троица, с головы до ног в копоти, стояла в кочегарке; теперь, когда над головой было блаженное свободное пространство и достаточно воздуха, Юстин судорожно глотал его, как после быстрого бега, а Флавий сразу же спросил:
- Ты не ранена, тетя Гонория?
- Нет, нет, все в порядке. Просто мне доставили немного хлопот, только и всего.
Атрий, куда они вскоре снова пришли, носил явные следы недавнего пребывания саксов: поломанная мебель, сорванные занавеси, затоптанный мозаичный пол, крашеная штукатурка на одной из стен была изрезана вдоль и поперек, скорей всего кинжалом, просто из бессмысленного желания сломать и испортить. Тетя Гонория, не обращая внимания на все эти разрушения, направилась прямо туда, где хранились домашние боги, и поставила лампу в виде цветка на алтарь.
- Как хорошо, что наши домашние боги всего лишь бронзовые, - заявила она. - А вот алтарная лампа была из серебра. - Потом она повернулась к трем чумазым оборванцам, стоявшим возле нее. - Вы когда вернулись из Галлии? - спросила она.
- Мы не были в Галлии, - сказал Флавий. - Мы нашли вашим браслетам лучшее применение по эту сторону моря.
Она пристально поглядела на него, сверкнули из-под напряженных морщинистых век ее прекрасные глаза.
- Значит, все это время вы жили в Британии? Полтора года? И не нашли способа разок-другой сообщить мне о себе?
Флавий покачал головой:
- Мы были очень заняты, мы с Юстином и другими людьми… заняты делом, в которое вряд ли кто-нибудь захочет вовлечь свою семью.
- Понятно, - сказала тетя Гонория и перевела взгляд на Куллена: в своем изодранном шутовском платье он стоял в глубине атрия, там, куда почти не доставал свет от лампы. - Это, очевидно, один из тех "других людей"? - спросила она.
Юстин и Флавий обернулись и тоже посмотрели на маленького шута, словно впервые его заметили. Действительно, с того момента, когда они, глазам своим не веря, в свете фонаря увидели лицо Куллена, отбивавшегося от своих тюремщиков, у них не было времени даже на то, чтобы удивиться. Но сейчас они вдруг осознали всю невероятность случившегося. Ведь это был Куллен, шут Караузия, которого, как они считали, давно не было в живых, поскольку его хозяин погиб.
Но, не дав им еще ничего сказать, тете Гонории ответил сам Куллен:
- Нет, госпожа. Я Куллен, я был псом Куроя. И хотя я без конца искал этих двоих, только сегодня вечером, с соизволения всех звезд на небе, я нашел их снова в самое нужное время.
- Ты нас искал? - удивленно спросил Флавий.
Маленький шут яростно закивал:
- Искал и искал без конца, потому что так мне велел Курой, мой господин.
- Император тебе велел? Когда? Что ты хочешь этим сказать?
- Два года назад, во время сева, он написал письмо и, когда кончил, дал его мне и велел отнести вам, если он… умрет. Он дал его мне потому, что знал: он может мне довериться. Он сказал, я самый преданный из его охотничьих псов. А когда его убили… - тут Куллен совсем по-собачьи оскалил зубы, - они поймали меня и держали как пленника долго-долго, требовали, чтобы я их смешил. И когда я наконец вырвался на свободу, я пошел на север - мой господин сказал, что я найду вас на Валу, но там вас не оказалось, и я ничего не мог о вас узнать еще долго-долго, но наконец одна женщина на улице Золотого кузнечика в Магнисе сказала, что вы ушли на юг по дороге в Галлию. Тогда и я пошел на юг, и вот сегодня те, кто раньше держал меня в плену, снова узнали меня на улице в Каллеве.
Флавий кивнул:
- А письмо? Оно еще у тебя?
- Разве я стал бы вас искать, не будь со мной письма?
Из лохмотьев пестрого шутовского наряда он извлек какой-то длинный свиток, туго обвитый тряпками, и осторожно, как женщина, освобождающая от пеленок младенца, принялся разматывать их, пока не выпростал свою серебряную ветку.
Юстин недоумевал, почему она не звенит у Куллена в руках, но, увидев клок овечьей шерсти, торчащий из отверстия самого большого яблока, он сообразил, что все эти тряпки и шерсть, набитая в каждое яблоко, имели лишь одну цель - заставить инструмент замолчать.
- Я в этом тайнике столько всего перетаскал для Куроя, моего господина, - пояснил Куллен. - Это хороший тайник. - Он всунул руку куда-то в гладкое эмалевое основание ветки и вытащил свиток папируса толщиной с мужской палец. - Вот оно. Ничего с ним не сделалось здесь, куда я положил его больше двух лет назад.
Флавий взял свиток и бережно развернул его, придвинувшись поближе к свету маленькой лампы на алтаре. Папирус был такой тонкий, что сквозь него розовым просвечивало пламя, и Флавий вынужден был держать его наклонно, чтобы на него падал свет. Юстину, стоявшему за плечом Флавия, сразу же бросился в глаза четкий почерк Караузия, жирные, выведенные черной тушью буквы на хрупком листе.
Флавий прочел вслух:
"Центуриону Марцеллу Флавию Аквиле и Тиберию Луцию Юстиниану, лекарю когорты, от Марка Аврелия Караузия, императора Британии привет! Если вы когда-нибудь прочтете мое письмо, это будет означать, что человек, от которого вы так старались меня предостеречь, обошел меня. И в случае если мне не доведется больше разговаривать с вами в этом мире, мне бы не хотелось, чтобы вы думали, будто я отослал вас от себя потому, что разгневался. Глупые вы щенята, - не отправь я вас на Вал под предлогом, что вы мне больше не нужны, не прошло бы и трех дней как вас бы убили. Мой салют вам, дети мои. Прощайте!"
Наступило длительное молчание, нарушаемое лишь слабым шелестом дождя и отдаленными звуками ночного города. Шум погони стих. Флавий отпустил пальцы, и тонкий папирус сам свернулся. Юстин не отрываясь смотрел на пламя лампы, вытянутое копьевидное пламя, тонкое, с синей сердцевиной. В горле стоял саднящий ком, а где-то пониже разливалась не менее саднящая радость.
- Т-так, значит, он нам поверил, - произнес он наконец. - Он знал, с самого начала.
- Великий был человек наш маленький император, - каким-то хриплым голосом сказал Флавий, засовывая свиток на грудь под рваную тунику.
Глава 14. Древний символ
И в этот самый момент внизу, под ними, что-то упало со стуком, затем раздался треск обвалившейся штукатурки.
- Что это? - встрепенувшись, спросил Флавий.
Маленький шут слегка сжался, как нашкодивший пес.
- Может, это камень расшатался в столбе, который пол подпирает. Когда мы были внизу, я пополз вперед послушать, что происходит наверху, и он сдвинулся с места прямо у меня под рукой, когда я нащупывал дорогу в темноте. Может, я что-то нарушил…
Теперь наконец стало ясно, что это был за скребущий звук в глубине водяной камеры.
- Все одно. Лучше уж пусть дом валится, чем терпеть тут саксов, - заявил Флавий и протянул руку к лампе. - Тетя Гонория, могу я ее взять? Думаю, стоит пойти посмотреть, что там случилось. Куллен, пойдем, покажи мне.
Тетя Гонория, сидящая на одном из немногих уцелевших стульев, поднялась.
- А я пока похлопочу об ужине для вас, - сказала она.
Юстин не пошел ни с тетей Гонорией, ни с Флавием, не видя в этом необходимости, - на него вдруг нашло какое-то странное спокойствие, он был уверен: сейчас произойдет нечто необычное. И он в ожидании встал возле домашнего алтаря. Теперь, когда унесли лампу, в атрии было так же темно, как в водяной камере. Он слышал шум ветра и дождя, настороженную тишину несчастного, покалеченного дома, слышал, как под полом движутся двое, как кто-то сердито заворчал, скорее всего Флавий. Последовал тихий, неясный звук, будто что-то передвигали, потом приглушенное восклицание и, спустя короткое время, шаги в сторону двери.
И вот наконец они появились, тени перебегали и кружились перед лампой, которую нес Куллен, Флавий же держал в руках какой-то бесформенный сверток. Как только Куллен поставил лампу на прежнее место на алтарь и пламя успокоилось, Юстин бросил вопрошающий взгляд на Флавия и поразился: тот с плохо скрываемым волнением не отрываясь смотрел на сверток.
- Все в порядке? - спросил Юстин. Флавий кивнул:
- Дом пока не рушится. Вывалился кусок штукатурки из старого тайника в одном из столбов водяной камеры. И в нем оказалось вот что.
- А что это?
- Я… сам еще не знаю. - Флавий повернулся к лампе и начал осторожно разворачивать темные, с затхлым запахом складки ткани. - Шерсть вся сгнила, как трут, но погляди на складки внутри… куда падает свет. Юстин, они ведь были алые!
Юстин взглянул на ткань, потом протянул руку и пощупал полуистлевшую материю. Флавий раскрыл последние складки - да, шерсть была алой, цвета воинского плаща.
Теперь Флавий держал в руке орла из золоченой бронзы: зеленые пятна меди проступали в местах, где сошла позолота, орел был побитый, изувеченный. Там, откуда когда-то росли широкие серебряные крылья, зияли впадины, как пустые глазницы, но этот дерзкий в своей неистовой гордости поворот головы со всей очевидностью говорил - это все-таки орел. Юстин перевел дыхание.
- Ведь это орел, - шепотом произнес он, все еще не смея поверить своим глазам. - Я хочу сказать, это орел какого-то легиона.
- Да, орел какого-то легиона, - подтвердил Флавий.
Но в Британии, как известно, пропал только один легион.
Некоторое время они молча разглядывали удивительную находку, а маленький Куллен, не сводя взгляда с орла, с весьма довольным видом помахивал сзади собачьим хвостом, слегка дергая задом при каждом взмахе. Пропавший Девятый, исчезнувший Испанский легион, который шагнул в северный туман и… исчез.
Юстин заговорил первым.
- Все-таки этого не может быть… это слишком невероятно, - сказал он по-прежнему шепотом. - Кто снова принес его на юг? Из легиона ведь никто не вернулся.
- Не знаю. Но помнишь, отец Марка исчез вместе с легионом? И всегда рассказывали семейное предание о каких-то приключениях на севере… Может быть, Марк отправился туда, чтобы докопаться до истины и принести назад орла. Римский орел в руках раскрашенного народа - слишком опасная и объединяющая идея. Ты помнишь, Юстин, как однажды на ферме… вечером мы с тобой гадали, с чего все это началось? Почему он вдруг получил наградные и земельный надел в дар от сената? Ты видишь теперь, как все сходится?!
- Но… но если даже он принес орла обратно, почему надо было прятать его здесь? И почему л-легион не сформировали заново?
- Его не спрятали, его, наверное, просто захоронили перед алтарем. Может быть, он был покрыт позором. Этого мы теперь никогда не узнаем. Но очевидно, какая-то причина все же была.
В освещенном круге от лампы, нежно-желтом цветке посреди темного дома, они смотрели друг на друга со все возрастающим волнением, с которым росла и уверенность в правильности своей догадки, а рядом стоял маленький шут и махал за спиной собачьим хвостом.
- Ставлю все свое имущество на то, что это орел Девятого легиона.
Они не заметили, как вернулась тетя Гонория. Она выложила на стол сверток с едой и сказала:
- Вы, насколько я понимаю, нашли под полом потерянного орла. В другое время я бы удивлялась, охала, всплескивала руками, но сейчас, мне кажется, мы не можем возиться с потерянными орлами. Вот еда - погоня может возобновиться в любой момент. Скоро уже рассвет, а после учиненного здесь переполоха только мойры знают, не проснутся ли вот-вот Волумния и все остальные. Поэтому скорее берите еду и уходите!
Флавий словно не слышал последних слов тетушки. Он вскинул голову, глаза неожиданно загорелись под рыжими бровями. Прижимая к себе покалеченного орла, он заявил:
- Как раз сейчас самое время находить орлов. У меня есть жалкое подобие легиона, и вот теперь боги посылают нам знамя, за которым мы можем идти. А кто мы такие, чтобы отказываться от дара богов?
- Так возьмите его с собой. Забирайте и поскорее уходите!
Флавий, все еще прижимая к себе орла, повернулся к алтарю и стал глядеть на крошечное, как крокус, пламя лампы, потом перевел взгляд на бронзовые фигурки домашних богов в нишах, и Юстин так и не понял, видит ли он их или же смотрит куда-то вдаль сквозь них.
- Я снова беру его на старую службу, - сказал он.
- Флавий, дорогой мой, - вкрадчиво проговорила тетя Гонория. - У меня была беспокойная ночь, и я не владею своими нервами. Прошу вас, уходите, иначе я сорвусь и всем вам надеру уши.
Они наконец собрались: Флавий снова замотал орла в остаток того, что некогда было плащом, а Юстин сунул под мышку сверток с едой. Тетя Гонория унесла лампу в другую комнату, чтобы их силуэты не увидели в дверях, затем она вернулась и первая выскользнула проверить, все ли спокойно, и только потом поманила их за собой. В последний момент, когда они уже стояли на пороге атрия и теплый дождик мочил их лица, Флавий сказал, обращаясь к тете Гонории:
- Ты слыхала новость? Паруса Констанция видели недалеко от Таната.
- Слыхала, конечно. Кто не слыхал?!
- Мы-то думали, что ты в Аква-Сулисе, вдали от всех событий.
- Я всегда терпеть не могла быть вдали от событий.
- В ближайшее время, думаю, событий будет предостаточно, - сказал Флавий и, наклонившись, поцеловал ее в щеку. - Да хранят тебя боги, когда все начнется, тебя и Волумнию.
Юстин, который выходил последним, набрался храбрости и тоже поцеловал ее, неуклюже и застенчиво, отчего она тихо рассмеялась неожиданно молодым смехом.
Они разыскали приятеля, жившего неподалеку от Южных ворот - он ждал и уже начал беспокоиться, ибо мулы были давно навьючены, - и с первыми лучами солнца, как только открылись ворота, без хлопот вышли из города, ведя под уздцы животных; маленький Куллен шел между ними, стыдливо опустив голову, в женском плаще, надетом поверх его шутовских лохмотьев, которые он так и не пожелал снять.
А еще через два дня, вечером, они стояли на гребне холма, откуда дорога вела к усадьбе. Ветер, постоянно менявший направление, усилился и теперь дул с юго-запада, лихорадочно гоня перед собой капельки тумана и низкие облака, как пастушья собака гонит овец. Теплый дождь хлестал по лицу, оставляя на губах слабый привкус соли; быстро темнело, однако Юстин, как ни напрягал глаза, всматриваясь в размытую, зыбкую даль, не видел маячных огней Векты.
Поглядев в ту же сторону, Флавий сказал:
- Вокруг острова ненастная погода. Думаю, флоту в Векте сегодня предстоит трудная ночь, наверняка кто-нибудь попытается пробраться к берегу.
Они повернулись спиной к морю и, понукая усталых мулов, уныло бредущих впереди, стали спускаться к дому. Антоний встретил их у нижней террасы, где кончались виноградники, с ним был Майрон - он теперь неохотно расставался с молодым центурионом.
- Ну как, все в порядке? - спросил Антоний.
- Все хорошо, хотя был момент, когда нам пришлось поволноваться. А как тут у вас?
- За последние несколько дней девять новых рекрутов и несколько человек из старой команды, из Регны и Адурнов. Так что "ламповое масло" как нельзя кстати, даже если только половина слухов, гуляющих по лесу, имеют под собой почву.
Майрон поспешил вперед, чтобы взять на себя заботу о мулах, и, когда он увел их, Флавий сообщил:
- Тут у нас еще один член братства. Он был псом Караузия и не питает большой любви к Аллекту.
- Так, так, не успеем оглянуться, как у нас будет легион, - сказал Антоний и добавил: - Мы с Пандаром созвали отряд и велели разбить лагерь вблизи фермы. Решили не дожидаться твоих приказаний, потом ведь не успеем всех собрать.
Флавий кивнул:
- Все правильно. А теперь пошли поедим. Я уже забыл, как выглядит пища.
Антоний вдруг остановился:
- Вас около дома ждет какой-то человек, он здесь со вчерашнего дня и отказывается говорить, по какому делу.
- Что за человек?
- Охотник. Здоровый, видный, с большим копьем.
В сгущающихся сумерках Флавий и Юстин взглянули друг на друга, и у обоих мелькнула одна и та же мысль. Флавий сказал:
- Пойдем поглядим на охотника, а ты Антоний, возьми с собой Куллена и накорми его. Мы скоро придем, тогда и поедим.
- Мы оставим вам оленины, - утешил их Антоний. - Пошли, Куллен, пес Караузия.
В то время как Антоний и маленький шут направились к хозяйственному двору, где внизу под террасой уже запекали оленя, убитого Киндиланом, Флавий с Юстином двинулись к дому, чтобы найти незнакомца с копьем.