Новый роман известного современного писателя Валерия Поволяева "Атаман" посвящен жизнеописанию одного из наиболее выдающихся лидеров российского казачества генерал-лейтенанта Григория Михайловича Семенова.
Содержание:
КНИГА ПЕРВАЯ. КАЗАЧЬЯ ЖИЗНЬ 1
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 24
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 39
КНИГА ВТОРАЯ. ПЕРЕВОРОТ ВО ВЛАДИВОСТОКЕ 57
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 57
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 74
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 111
ХРОНОЛОГИЧЕСКАЯ ТАБЛИЦА 114
Примечания 114
Валерий Поволяев
Атаман
КНИГА ПЕРВАЯ. КАЗАЧЬЯ ЖИЗНЬ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Офицерские погоны Григорий Семенов носил с удовольствием, иногда, словно бы не веря, что он на самом деле - после окончания военного училища в городе Оренбурге - стал офицером, косился то на одно свое плечо, то на другое, осматривал погоны и гордо вздергивал голову: знай наших!
Училище он окончил по первому разряду, потом двадцать восемь дней гостил дома, у отца, в станице на реке Оной - после учебы был положен отпуск, - и уже оттуда отбыл в полк, стоявший в городе Троицко-Савске, на границе с Северной Монголией, или, как звали ее в ту пору - Халхи.
В Троицко-Савске Семенов обосновался в маленькой чистой хатенке, в которой жил одинокий сивоголовый дед - герой осады Севастополя , лично знавший адмирала Нахимова, - заплатил за жилье вперед и впрягся в службу.
Зима в тот год выдалась капризная - снежная и одновременно морозная, рот на улице открыть было нельзя, его мигом запечатывало, зубы крошились от холода, от стужи не спасали даже шубы на волчьем меху, а потом вдруг откуда-то из монгольских задымленных глубин приносился хриплый, злобно гогочущий ветер, сдирал снег с земли, обнажая камни и сохлую траву, и начиналась оттепель. Люди хлюпали мокрыми носами и последними словами ругали матушку-природу - что же с ней такое происходит? Что в ней развинтилось? И когда все это кончится?
Семенову такая погода нравилась - она закаляет организм и из обычного солдата делает солдата, который ни мороза не боится, ни жары, ни чертей с вурдалаками, ни турок с кривыми ятаганами, ни воды, ни высоченных гор, ни лютых здешних разбойников - хунгузов...
Напрасно Семенов вспомнил о хунгузах .
Во дворе к нему подбежал казак Белов - подвижный, стремительный, о нем Семенов говорил: "Шустрый как веник", - запыхавшийся, похлопал себя по рту, сдерживая дыхание:
- Обыскался я вас, ваше благородие... Пожалуйте срочно в штаб.
- Чего стряслось? - Голос у Семенова сделался недовольным - прорезались в нем иногда жесткие брюзгливые нотки, отталкивающие человека, и тогда между ним и его собеседником словно бы трещина какая появлялась; произошло это и сейчас, Белов это почувствовал, невольно вытянулся, приложил руку к фуражке и добавил несколько невпопад, запоздало;
- Ваше благородие!
В штабе встретил Семенова помощник командира полка - сухопарый, с металлическим лицом есаул, перетянутый ремнями. Приказал:
- Возьмите с собою пять человек, оружие и срочно отправляйтесь в Сучан-Кневичи.
Семенов щелкнул каблуками, круто развернулся через левое плечо и приготовился покинуть кабинет помощника командира полка.
- А что же не спрашиваете, по какой такой надобности я отправляю вас в Сучан-Кневичи? - поинтересовался тот.
- На месте разберемся, господин есаул.
Есаул усмехнулся:
- Ну-ну... Тогда действуйте!
Хунгузы налетели на село Сучан-Кневичи внезапно. Было их пятнадцать человек - ровно пятнадцать, командовал ими Желтолицый Линь - молодой, начинающий полнеть китаец с черными сальными волосами, заплетенными по-купечески в косичку, - он, к слову, действительно принадлежал к купеческому сословию, отец его владел на берегу Амура несколькими мануфактурными лавками. Китайцев за цвет кожи часто называли желтолицыми, у Линя лицо было и вовсе похоже на спелый лимон - яркого желтого цвета и, как у настоящего лимона, с "пупочкой" на подбородке.
Желтолицый Линь отличался жестокостью. Недавно в трех километрах от Сучан-Кневичей нашли зарезанного купца с приказчиком, при купце ничего не оказалось - ни денег, ни товара, ни золотого песка, который тог выменял у старателей на муку, крупу, сахар и несколько бочонков постного масла, - все подгреб Желтолицый Линь...
О том, что купец побывал у старателей, стало известно в Сучан-Кневичах, а оттуда вестишка ушла к китайцам, живущим на нашей стороне; там, где живут китайцы - все дыряво, границ для "ля-ля-ля" не существует, вскоре в селе появился Желтолицый Лиль со своими людьми, на лошадях промахнул мимо, через три часа вернулся. В четырех санях, накрытых рогожею, лежал тщательно упакованный товар. Ни бугорка, ни острого выступа, что это за товар - не понять, Желтолицый Линь был доволен и без задержки укатил в Китай.
Обычно, если он бывал недоволен - шел к старосте Ефиму Вычкову, садился в доме на лавку и втыкал нож в хорошо выскобленный сосновый стол.
- Если хочешь, чтобы я вынул из стола нож - плати.
Ефим опускался на колени и спрашивал дрожащим голосом:
- Сколько, бачка?
Желтолицый Линь показывал ему три раза по пять пальцев и грозно сводил жидкие кучерявые брови:
- Перевести на русский язык?
Староста бился лбом об пол, задыхался в слезной обиде:
- Разоряешь, бачка!
Линь усмехался, произносил с издевкой:
- Такие, как ты, в огне не горят, в воде не тонут. - Желтолицый Линь русский язык знал хорошо, даже очень хорошо - когда-то он учился в Хабаровске, в Коммерческой школе, писать умел почти без ошибок, читать - и того лучше. - Если такого человека, как ты, проглотит корова, он из ее желудка вылезет невредимым. Таких ни медведи, ни свиньи, ни тигры не едят, разорять вас - дело бесполезное. Гони, старый козел, пятнадцать рублей золотом и живи со своей деревней мирно. Не дашь денег - будешь обижаться на самого себя.
Староста, стеная, кряхтя, исчезал в соседней комнате, через несколько минут выносил деньги.
- Душегуб ты, Линь, - крутил головой Ефим Бычков, хлюпал носом обиженно, - креста на тебе нет.
- Креста нет, это точно. - Желтолицый Линь заходился в смехе, сгребал монеты в руку, пересчитывал их и хвалил хозяина: - Молодец, Ефим, на этот раз не обманул меня. - Хотя обмануть Линя было трудно - в русских деньгах он разбирался не хуже Ефима Бычкова. - Молодец, паря!
Вытаскивал нож из столешницы, засовывал его в чехол, сшитый из кабаньей пашины, и уходил.
Через несколько минут китайцы покидали Сучан-Кневичи.
В конце концов платить поборы стало невмоготу, и староста, покряхтев, расчесав в раздумиях затылок до крови, надел лучший свой пиджак, нацепил на него медальку, полученную за беспорочную службу, и поехал на станцию Гродеково жаловаться на Желтолицего Линя командиру Первого Нерчинского полка генерал-майору Перфильеву. Перфильев лишь недавно был произведен в генералы и ожидал нового назначения. В полку его любили и жалели, что Перфильев уходит.
Перфильев обещал Ефиму Бычкову укоротить Желтолицего Линя, проводил старосту до дверей кабинета; прощаясь с ним, подал руку.
- Скоро мои люди появятся у вас.
- Жду с нетерпением. - Староста наклонил напомаженную, с ровным пробором голову.
- Только постарайтесь, чтобы солдат моих никто не видел, - попросил генерал-майор. - От секретности операции очень многое зависит. Слишком уж граница у нас щелястая, ветер в дырах свистит.
- Не извольте сомневаться, ваше превосходительство, - староста вновь наклонил напомаженную голову, - я ведь, сам в этом очень заинтересован. Назад дороги нет. Если Желтолицый Линь о чем-нибудь узнает, то мне же первому и отрежет голову.
Командир полка был вежливым человеком, проводил деревенского старосту дальше, чем было положено, - до входной двери.
Группа нерчинцев выехала вечером, когда было уже темно. С собою взяли винтовки, патроны, немного еды. С провиантом да с кормом для лошадей Ефим Бычков просил не беспокоиться - эти заботы он брал на себя.
Едва миновали последние домики станции Гродеково, как сразу погрузились в вязкую, густую черноту, в которой невозможно было увидеть даже холку собственного коня.
В число отряженных пяти человек Семенов включил и шустрого Белова. В обещании, данном помощнику командира полка самому во всем разобраться, на месте, была некая доля игры - Семенов слышал и о набегах на Сучан-Кневичи, и о Желтолицем Лине - слухами ведь земля полнится, - но как будет действовать, пока не знал. С этим-то он точно определится на месте. Сейчас попусту гадать нечего.
Кони шли ходкой рысью - понукать не надо было, - перед тем как выехать, Семенов приказал хорошенько накормить их. Местами черный лес подступал вплотную к дороге, и тогда Семенов, на ходу сдергивая с себя винтовку, клал ее на луку седла. Зима нынешняя выдалась не только капризная, но и голодная, из тайги на тракты выходит много волков, в Гродеково они напали на жену железнодорожного стрелочника, на несчастье свое заплутавшую на окраине станции, и если бы не казаки из учебной команды, случайно проезжавшие мимо, волки так бы и закатали ее, пустили бы на свою звериную закуску, а так женщина, считай, легко отделалась - клыкастые покусали ей только правую руку и ноги.
В глубине леса иногда помаргивали слабые гнилушечьи огоньки, исчезали, затем возникали вновь, и от их таинственного мерцания делалось не по себе, по телу пробегал холод.
Впрочем, волков Семенов не боялся, а вот нечистой силы побаивался, это в него было вживлено еще с детства - от волков можно отбиться чем угодно - винтовкой, факелом, топором, палкой, лопатой, ломом, косой, а вот от леших не отобьешься - окружат, защекочут, зацелуют и удавят. Да и волк - не дурак. Он на вооруженного человека не полезет - издали чувствует запах патронов, пороха, горелого ствола, а лешим на горелый ствол наплевать, они пороха и пуль не боятся.
Глубокой ночью казаки, встреченные ленивым перебрехиванием сонных кобелей, прибыли в Сучан-Кневичи; староста, несмотря на поздний час, встретил их на пороге дома, радостно потер руки:
- Ну, теперь лимону этому - хана!
- Хана! - спокойно подтвердил Семенов.
Утром староста сообщил сельчанам, что решил возводить новый дом - большую пятистенку с высокой, в половину человеческого роста завалинкой и для этого нанял в Гродеково пятерых работников - ловких мужиков: пусть они к весне выберут в лесу сухостойные лиственницы - дерево, как известно, вечное, гниению не поддающееся - срубят их, обработают, вывезут, свяжут венцы, а уже летом, когда грянет настоящее тепло, начнут стройку.
Дом должен быть удобным, широким, разумно спланированным - староста собрался выдавать замуж свою красавицу дочь и при этом ставил условие: новоиспеченный родственник должен переехать жить к нему, в тот самый дом, что будет срублен.
Весть о новых работниках и великих планах Ефима Бычкова обязательно дойдет до ушей Желтолицего Линя, поэтому появление свежих лиц не вызовет вопросов у предводителей хунгузов. Что же касается казачьих коней, то их Ефим глубоко запрячет в конюшне, так что ни один человек, даже из своих, не говоря уже о чужих, не узнает о них.
Главное - чтобы Желтолицый Линь появился побыстрее.
Через два дня банда Линя с лихим свистом пронеслась по единственной улочке деревни и исчезла в морозном розовом мареве студеного февральского дня.
Семенов наблюдал за хунгузамн из-за занавески и, проводив их долгим изучающим взглядом, озабоченно почесал подбородок:
- Однако к тебе, Ефим Иваныч, не завернули.
Бычков перекрестился:
- Боюсь я их!
На всякий случай Семенов натянул поверх рубахи казачий мундир с офицерскими погонами, людей своих расставил по намеченным точкам. Поскольку он знал, что банда обычно целиком въезжала в просторный двор Ефима, то двоих казаков поставил в сторонке с одной стороны двора, двоих - с другой, старшим в этой дворовой команде назначил Белова.
- Все. Ждем встречи с узкоглазыми, - проговорил он довольно и скомандовал: - Стрелять без промаха. Главного живодера, Линя этого, я беру на себя,
Хунгузы появились лишь в четвертом часу дня, когда на деревню уже начал наползать серый предвечерний сумрак, людей на улице не было видно - попрятались в ожидании хунгузов. Что-то тяжелое, тревожное, пахнущее кровью повисло над деревенскими домами.
Отряд Линя снова проскакал через Сучан-Кневичи, словно бы проверял деревню - нет ли чего опасного, затем развернулся и неспешной рысью двинулся обратно. Семенов, одетый в форму, перетянутый ремнями, при револьвере и сабле, наблюдал за китайцами из-за занавески.
Около ворот Ефима Бычкова Желтолицый Линь остановился:
- Хозяин!
Староста поспешно выскочил из дома, открыл ворота. Линь, пригнувшись, чтобы не задеть головой за перекладину, въехал во двор, бросил поводья подбежавшему Белову, натянувшему на себя лохматый нагольный полушубок.
- А это кто такой?! - спросил у Бычкова Линь. - Вроде бы раньше у тебя такого работника не было.
- Раньше не было, а сейчас есть. Я решил строить новый дом и взял кое-кого к себе на работу. Разве ты не слышал об этом?
- Слышал. - Желтолицый Линь закряхтел, слезая с коня, скосил губы в деланно-горькой усмешке. - Вон ты какой, оказывается, Ефим. А еще другом называешься. Разбогател... Хоромы новые собрался ставить, дочь замуж выдаешь, праздник всей деревне решил устроить, а близкого друга своего обходишь стороной. Обидно это, Ефим, очень обидно. - Желтолицый Линь осуждающе покачал головой.
Белов отвел его лошадь в сторону, повод привязал к длинной, гладко вытертой перекладине коновязи, расстегнул шейный ремень, освобождая уздечку. Лошадь выплюнула шенкеля и оскалила крупные желтые зубы, словно бы понимающе улыбнувшись Белову, тот похлопал ее по морде и скрылся в конюшне.
Все, что надо было узнать, он узнал. Пересчитал хунгузов, въехавших вслед за Желтолицым Линем во двор. Двенадцать человек. Многовато, однако, будет. Но ничего страшного - одолевали в стычках и не столько врагов - справлялись с перевесом куда большим. Разглядел Белов и оружие, что имелось у хунгузов. Вооружение у них было слабенькое, они брали злостью да жестокостью.
- Прошу дорогого гостя пожаловать в дом, - манерно пригласил Линя староста, ухватил его под локоток, согнулся в подобострастном поклоне. - Ты на меня, Линь, не сетуй, не обижайся...
- Это я решу, когда побываю у тебя в доме, - сказал Линь.
- Прошу, прошу... - Староста продолжал подобострастно держать Линя под локоток.
Желтолицый Линь уверенно прошел в дом, сбросил на лавку малахай, расстегнул лисью доху. Неожиданно лицо его подобралось, сделалось жестким, он настороженно оглядел горницу.
Ефим Бычков тем временем проворно выставил на стол бутылку монопольки и блюдо с жареной кровяной колбасой.
- Я тебя, Линь, не обижу.
- Ладно, ладно, - Линь махнул рукой, - если я с тебя обычно брал пятнадцать золотых рублей в месяц и никого в твоей деревне не трогал, то сейчас возьму два раза по пятнадцать.
- Ох, Линь! - староста вздохнул горестно. - Ты хочешь совсем разорить меня. - Он вздохнул вновь. - Выпей для начала стопку, потом другую, закуси, и тогда мы будем решать вопрос о ясаке.
- Думаешь, я добрее стану?
- А вдруг?
- Не стану.
- Тогда я попробую уговорить тебя.
- Не уговоришь, - Желтолицый Линь усмехнулся, - мне деньги очень нужны.
Семенов находился в соседней комнате, отсюда весь разговор был слышен хорошо, и даже если Линь будет вести его шепотом, услышать можно все до последнего словечка. Семенова допекали досада, злость, еще что-то незнакомое, сложное. На щеках заходили желваки, и он поднял револьвер, глянул в черное, пахнущее гарью дуло. Под ногой от неосторожного движения скрипнула половица, и он замер, превратившись в изваяние - как бы не услышал Желтолицый Линь... Но нет, пронесло.
Из своего укрытия Семенов вышел, когда Ефим Бычков прошаркал ногами в горницу и выложил перед Линем стопку золотых монет. Незваный гость засмеялся, придвинул монеты к себе.
- Цени мою доброту, Ефим, я беру с тебя очень мало денег, - сказал Линь. - Другие так не поступают. - Он будто отщипнул от стопки одну монету, звонко щелкнул ею о стол. - Р-раз! - Отщипнул вторую монету, так же звонко, будто взводил курок револьвера, щелкнул ею о стол. Два! - Отщипнул третью...
Желтолицый Линь увлекся - такое дело, как пересчитывание золотых монет, радовало его душу, - увлекся и не услышал, что в соседней комнате несколько раз тяжело прогнулись половицы, потом скрипнула форточка - это Семенов подал сигнал Белову, - через минуту занавеска, прикрывавшая вход в соседнюю комнату, раздвинулась, и в горнице появился казак в офицерской форме.
Желтолицый Линь вздрогнул, щеки у него обвисли, и нездоровая лимонная желтизна сменилась всполошенным серым цветом, в глазах мелькнул страх, и Линь, визгнув, шваркнул ладонью левой руки по столу, сгребая монеты, но не сгреб, а только рассыпал, правой рукой схватился за кобуру револьвера.
Семенов, перегнувшись через стол, что было силы ткнул его кулаком в лицо, Линь взмахнул руками и тяжело плюхнулся на лавку. За окном послышался шум, раздался выстрел, за первым выстрелом, в унисон, - второй.
Линь беспомощно глянул на окно, приподнялся на скамейке, Семенов вновь с силой ткнул его кулаком в лицо - попал в глаз - и рявкнул железным голосом:
- Сидеть! - Затем, чтобы Желтолицый Линь больше не дергался, ткнул ему под нос револьверное дуло: - Ты это видел? Если еще раз дернешься - голову тебе укорочу ровно наполовину. Понял? - Содрал с него кобуру с оружием.
Желтолицый Линь обессиленно просел в теле, всхлипнул жалобно, разом становясь обыкновенным обиженным пареньком, папиным сынком, его сальная косичка скрючилась в жалкий щенячий хвостик. Под глазом у Линя начал быстро наливаться темным фиолетовым цветом синяк.
Во дворе раздался еще один выстрел, затем топот ног и следом - новый винтовочный хлопок. Топот угас - бежавший замер на месте, будто его по колени вкопали в землю. Семенов продолжал спокойно поигрывать револьвером. Желтолицый Линь сделался еще меньше - сжался до размеров карлика, его нижняя челюсть, украшенная жидкой бороденкой, затряслась.
- Меня расстреляют? - жалобно спросил он у Семенова.