Не освободился полностью от евреев, несмотря на жестокие, беспощадные чистки, и НКВД. Среди садистов нового призыва, занявших освободившиеся места, причем весьма высокого уровня, были все "те же"… Кое-кто уцелел и из бывших. Пощадили, к примеру, дав возможность куражиться над беззащитными жертвами одного из самых страшных и омерзительных монстров лубянского ведомства Андрея Свердлова – сына Якова Свердлова. Еще мальчиком он стал секретным осведомителем ГПУ, писал доносы на своих сверстников – детей других кремлевских воротил. Едва достигнув совершеннолетия, поступил на штатную чекистскую работу, проявив особый вкус к профессии следователя, которая полностью позволяла ему проявить свою патологическую жестокость. Особое наслаждение он испытывал, ведя дела своих школьных товарищей или соседей по Дому на набережной.
Кстати, дело поэта Павла Васильева, обвиненного в "контрреволюционном антисемитизме", вел тоже Андрей Свердлов. Есть множество свидетельских показаний жертв, которым сын прославленного советского "президента" выбил зубы, сломал руки, ноги и ребра. Его даже посадили однажды в камеру Внутренней тюрьмыу где он изображал из себя арестанта, а несколько недель спустя он допрашивал своих "сокамерников" и жестоко их избивал. От этого чудовища Сталин (пока!) отказываться не хотел. Люто ненавидя своего "товарища" по Туруханской ссылке, он таким путем жестоко мстил усопшему сопернику: его сын служил лакеем у Сталина и лично истязал друзей своего отца, детей этих друзей. Среди многочисленных жертв этого монстра была и жена Бухарина – Анна Ларина. И ведь – отдадим должное Сталину, добился цели: имя Свердловых – и отца, и сына – вызывает сегодня у любого порядочного человека только одну реакцию: отвращение. Убийственный портрет Андрея Свердлова – почетного пенсионера хрущевско-брежневских времен – можно найти в "Рабочих тетрадях" А. Твардовского.
Распространено мнение, что сам Берия таким пороком, как антисемитизм, не страдал, подтверждением чему служит не просто присутствие в его ближайшем окружении многих евреев, но даже инициатива по выдвижению их на крупные энкавэдистские посты. Называют, и справедливо, генералов Аркадия Герцовского, Вениамина Гульста, Илью Ильюшина (Эдельмана), Матвея Поташника, Соломона Мильштейна, Льва Новобратского, Леонида Райхмана, Наума Эйтингона, руководителей следственной группы полковников Бориса Родоса, Льва Шварцмана (эти двое – просто чудовища из чудовищ), Исая Бабича, Иосифа Лоркиша и, увы, многих других.
Свидетельствами о каком-то особом бериевском антисемитизме мы действительно не располагаем, и всех этих людей на их высокие посты Берия или сам "привел", или сам же сохранил как "ценные кадры". Но все они относились к номенклатуре ЦК, что при жизни Сталина означало – в его личной номенклатуре. И достаточно было ему шевельнуть пальцем, чтобы никого из них не осталось на Лубянке, а может быть и в жизни.
Пальцем он не шевельнул. Почему – тоже понятно. Он-то знал, что с Большим Террором еще не покончено, что близятся его новые волны, а за ними и попросту Девятый вал. Так что надо будет и на этот случай иметь козлов отпущения.
И все же публично в малопочтенном качестве юдофоба Сталин пока еще себя не проявлял. Нельзя же считать несомненным антисемитизмом его требование сменить актера, исполняющего в кино его роль. Дело в том, что в юбилейном (20-летие переворота) фильме "Ленин в Октябре", для которого Сталин сам выбрал и сценариста (Алексей Каплер), и режиссера (Михаил Ромм) – оба евреи. Роль Сталина сыграл малоизвестный артист провинциальных драматических театров Самуил Гольштаб, очень похожий на вождя народов.
Посмотрев фильм, Сталин распорядился подобрать для второй части дилогии ("Ленин в 1918 году") другого актера. Из Тбилиси срочно доставили Михаила Геловани, актера ничуть не большего дарования, чем его предшественник, и ничуть не более похожего на прообраз – теперь этот грузинский счастливчик был навсегда обречен только эту роль и играть – до тех пор, пока Сталин не захочет предстать перед народом не грузином, а русским. А Гольштаб так и остался актером областного театра в городе Кирове и умер в полной безвестности в 1971 году[36]. Но увидеть в этом требовании вождя (весть о поступившем сверху распоряжении широко распространилась по Москве) антисемитскую подоплеку было все же нельзя: Гольштаб был, действительно, весьма заурядным актером (точнее сказать, никаким), хотя Сталина почти наверняка прежде всего раздражал сам, неприемлемый для него, факт: как это в сознание зрителей войдет образ вождя, созданный евреем?! Ни сценариста, ни режиссера он не заменил: его интересовал лишь тот, кто перевоплотился в него самого. Тут уж никакой компромисс был невозможен.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Вечерняя Москва. 1992. 30 декабря.
2. Московские новости. 1989. 3 сентября.
3. Вышинский А. Судебные речи. М.. 1938. С. 249.
4. Там же. С. 251.
5. Литературная газета. 1988. 28 января.
6. Письма 74-летнего С. Д. Луковникова из Москвы, 82-летней А. А. Златкиной из Ленинграда, Б. Базельского (возраст не указан) из Одессы и многие другие хранятся в архиве автора.
7. Письмо М. Голощекина автору этой книги от 1 февраля 1988 года.
8. Известия ЦК КПСС. 1989. № 8. С. 100-110.
9. Там же. С. 112.
10. Дневник Йозефа Геббельса. Запись от 27 января 1937 года.
11. 9 мая 1939 года, в разгар тайных переговоров, которые вели в Германии эмиссары Сталина с высокопоставленными гитлеровскими чинами, и Радек, и Сокольников были зверски убиты в тюрьме подсаженными к ним в камеры уголовниками. См.: Известия ЦК КПСС. 1989. № 7. С. 69.
12. Этот вывод можно было сделать из обтекаемого ответа прокуратуры на запросы моей матери в октябре 1957 года. К тому времени Борис Норкин еще, видимо, не был реабилитирован, чем и объясняется "стыдливая робость" мелкого сотрудника, который отвечал на запрос.
13. Правда. 1937. 15 января.
14. Правда. 1936. 10 февраля.
15. Верховный Совет СССР. Первый созыв. Первая сессия: Стенографический отчет. М., 1937. С. 192.
16. Г. Каминский в узком кругу своих коллег возмущался "идиотизмом" шефа Лубянки Ежова, сочинившего легенду о том, что большевики-евреи стали агентами нацистского гестапо. Неужели он не догадывался, кто на самом деле этот вздор мог сочинить? О разговорах Каминского с коллегами незадолго до его ареста знаю со слов тогдашнего заместителя наркома здравоохранения СССР – старой большевички Екатерины Гордеевны Кармановой. Впоследствии она была резко понижена в должности, став директором института санитарного просвещения, юридическим консультантом которого была в течение нескольких лет моя мать. Обе женщины были в очень добрых отношениях друг с другом и имели между собой много доверительных бесед.
17. Неправедный суд. Последний сталинский расстрел. М., 1994. С. 82.
18. Орлова Раиса. Воспоминания о непрошедшем времени. М., 1993. С. 191.
19. Известия ЦК КПСС. 1989. № 3. С. 179.
20. Решение от 5 августа 1938, протокол № 63. См. также: Арутюнов Аким. Досье Ленина без ретуши. М., 1999. С. 19.
21. РГАЛИ (Российский государственный архив литературы и искусства). Ф. 631. Оп. 15. Д. 271. Л. 34-35.
22. Там же. Л. 1-2.
23. Там же. Д. 265. Л. 2. Любопытно продолжение этой истории. Шагинян упорно продолжала разрабатывать полюбившуюся ей "ленинскую тему" и в итоге за тетралогию "Семья Ульяновых", куда вошел и "Билет по истории", удостоилась Ленинской премии (1972). Даже это не излечило ее от шока, который она пережила почти сорок лет назад. Когда в середине семидесятых у нее возникли какие-то трудности с изданием девятитомного собрания сочинений, она была убеждена, что причиной тому ее "правда о ленинском еврействе", и даже хотела – "от позора и унижения" – покончить с собой. "Они не могут мне простить то, что я написала о национальности Ленина, о еврейской примеси в его крови, – утверждала неистовая Мариэтта. – Теперь это непоправимо. Это навсегда". См.: Карпов Владимир. Жили-были писатели в Переделкино… М., 2002. С. 51.
24. Судебный отчет по делу Антисоветского право-троцкистского блока. М., 1938. С. 547-548. 0 том, как издевательски гнусавил и картавил Вышинский, зачитывая текст из Торы, мне рассказывал в феврале 1988 года в Лондоне сэр Фицрой Маклин, который, будучи тогда сотрудником британского посольства, присутствовал на процессе с первого до последнего дня.
25. Известия. 16 марта. 1938.
26. Континент. 1992. № 2 (72). С. 227-254.
27. Любопытная и весьма красноречивая подробность. В ранней молодости Леонид Варпаховский отдал дань увлечению джазом и в двадцатые годы руководил одним из джаз-оркестров. На допросах, как он мне рассказывал, от него требовали, в частности, ответа на вопрос: какие задания дала ему американская разведка по вербовке шпионов через джазовые клубы? "Ведь джаз, – убеждали его следователи, – это еврейская музыка, насаждаемая американцами". И приводили "доказательства": практически всеми советскими джазовыми оркестрами тех лет руководили евреи – Юлий Мейтус, Григорий Ландсберг, Александр Цфасман, Яков Скоморовский, Леонид Утесов (Лазарь Вайсбейн)… Видимо, что-то было отражено в арестантском деле Варпаховского и на этот счет, поскольку лагерное начальство часто требовало от него "сыграть что-нибудь еврейское", подразумевая под этим джазовую музыку. Круг джазистов в сороковые годы пополнился именами Эдди Рознера, Виктора Кнушевицкого и другими – сплошь евреями. Музыкальные деятели, с которыми мне довелось общаться, считали, что особая ненависть Кремля к джазу была вызвана не столько самой музыкой, сколько "специфическим" составом ее исполнителей в Советском Союзе.
28. Театральная жизнь. 1989. № 12. С. 30.
29. Iakovlev Alexandre. Ce que nous voulons faire de l'Union Sovietique. Paris, 1991. P. 148.
30. В письме Солженицыну от 30 января – 5 февраля 1985 года Лев Копелев писал: "…мучительно было читать в "Архипелаге" заведомо неправдивые страницы в главах о блатных, о коммунистах в лагерях, о лагерной медицине, о Горьком, о Френкеле (очередной образ сатанинского иудея, главного виновника всех бед, который в иных воплощениях повторяется в Израиле Парвусе и в Багрове (убийце Столыпина. – А. В.)". См.: Синтаксис. Париж. 2001. № 37. С. 95-96.
31. Безыменский Лев. Будапештский мессия. М., 2001. С. 123.
32. Петров Н. В., Скоркин К. В. Кто руководил НКВД. 1934-1941. М., 1999. С. 495.
33. Там же. В то время как сотрудники Лубянки еврейского происхождения активно участвовали в осуществлении террора, что, впрочем, их самих не спасло в будущем от расправы, прокуроры-евреи, хоть и работали под началом Вышинского, очень часто пытались сопротивляться беззаконию, отказывая в санкциях на арест. Уже намеченных к уничтожению это, конечно, спасти не могло. Зато сами прокуроры за верность профессиональному долгу поплатились арестом, гулаговской каторгой, а то и жизнью: главный военный прокурор Наум Розовский, помощники прокурора СССР Лев Субоцкий и Вениамин Малкис, прокурор Омской области Евсей Рапопорт, военный прокурор Хабаровского гарнизона Матвей Капустянский, прокуроры военных округов Юлий Берман, Исай Гай и многие другие. Всем им вменялись, среди прочего, в вину "попытки укрыть от ответственности врагов народа". См. также: Бобринев В. А., Рязанцев В. Б. Палачи и жертвы. М., 1993. С. 106 и 118-125.
34. Судоплатов Андрей. Тайная жизнь генерала Судоплатова. М., 1998. Т. 2. С. 292.
35. Судоплатов П. Разведка и Кремль. М., 1996. С. 404. Сообщение Судоплатова о готовившемся аресте И. Эренбурга находит убедительное подтверждение в одном неоспоримом факте. В январе 1940 года вышел в свет подписанный к печати еще в мае 1939 года очередной том многотомного библиографического справочника Н. Мацуева, куда включены все книги, относящиеся к жанру "русская художественная литература" и опубликованные в 1933-1938 годах. Разумеется, сведений о книгах "врагов народа" там нет. Нет и имени Эренбурга, хотя именно в это пятилетие его романы и эссе выходили в Советском Союзе девять раз. В этом "пробеле" виноват, разумеется, не добросовестный и в высшей степени компетентный составитель справочника, а цензура, получившая соответствующее указание, которое к моменту подписания тома в печать никто не отменил.
36. Торчинов В. А., Леонтюк A.M. Вокруг Сталина. СПб., 2000. С. 160.
ГОНИТЕ ИХ ВОН!
ГОНИТЕ ИХ ВОН!
1 мая 1939 года на Красной площади в Москве, как всегда, состоялись военный парад и многотысячная демонстрация. Сталин и не попавшие в мясорубку, но сами активно ее творившие, "верные соратники" – члены политбюро с трибуны ленинского мавзолея демонстрантам махали руками, ведя между собой доверительные беседы,. А столь же верные, но рангом пониже, пребывали на почетных трибунах – внизу, в непосредственной близости к мавзолею. Среди почетных гостей находился, в соответствии со своим рангом – наркома иностранных дел, и Максим Литвинов. Его знали в лицо все иностранные дипломаты и журналисты, тоже находившиеся на Красной площади и, естественно, именно о его присутствии они сообщили в свои газеты и в свои министерства иностранных дел.
2 мая в стране еще был праздничный день, но Литвинову позвонили от Сталина и приказали срочно явиться в свой служебный кабинет. Туда же, только часом позже, были вызваны руководители большинства управлений и отделов наркомата. В литвиновском кабинете, где нарком уже не чувствовал себя хозяином, расположилась созданная Сталиным так называемая проверочная комиссия ЦК под водительством Молотова, в составе ближайших к Сталину членов политбюро – Маленкова и Берии и правой руки самого Берии, его заместителя Владимира Деканозова. Они заявили наркому, что политбюро приняло решение провести тщательную проверку работы всех подразделений наркомата в связи с крайне неудовлетворительным, как считает товарищ Сталин, практическим осуществлением сталинской внешней политики[1].
Разумеется, никто из тех, кого в хамском тоне допрашивали (именно допрашивали, а не спрашивали) проверяльщики, не знал и не мог знать, какие внешнеполитические планы вынашивал и уже начал осуществлять Сталин. И тем более они не знали о том, что как раз в это самое время его особо доверенные и абсолютно засекреченные лица ведут тайные переговоры с ближайшим окружением Гитлера. Соответственно они не могли знать и о том, к каким кардинальным поворотам в стране и в мире, со всеми вытекающими из этого последствиями, такой поворот приведет. Но Молотов и его компания вовсе и не собирались оставлять ошеломленных наркоминдельцев в неведении.
Стенографистка Литвинова – Агнесса Ромм оставила воспоминания о тех незабываемых днях. По ее словам, Молотов сразу же сообщил, что наркоминдел ожидают крупные кадровые перемены, уточнив, чтобы на этот счет не было никаких сомнений: "Мы навсегда покончим здесь с синагогой"[2].
Конец синагоги начался, естественно, с самого наркома – о снятии Литвинова было официально сообщено 4 мая. Его кресло занял сам глава Совета народных комиссаров Молотов. В секретной депеше своему правительству германский поверенный в делах в Москве Типпельскирх восторженно докладывал о том, что сменивший ненавистного еврея Литвинова Молотов "не еврей"[3]. Столь же восторженно было воспринято это известие и в Берлине[4]. Еврейская жена нового наркома для Берлина, как видно, угрозы не представляла: там хорошо понимали, что означало смещение Литвинова – не просто еврея, а убежденного антинациста. В Берлине поняли также, что Сталин недвусмысленно аиширует то, о чем тайные его эмиссары уже успели Гитлеру пообещать.
Полная неожиданность случившегося даже для людей, которых, казалось, их служебное положение обязывало быть осведомленными о кардинальных поворотах в политике, наглядно иллюстрируется таким, например, фактом. За несколько дней до падения Литвинова его коллега, – советский посол в Швеции Александра Коллонтай на первомайском митинге в посольстве назвала Литвинова "стахановцем по иностранным делам", который олицетворяет "всю мощь, все величие, всю непобедимость, всю гуманность и мудрость советской международной политики"[5]. О том, что этот "стахановец" на самом деле всего-навсего глава "синагоги", Коллонтай, конечно, не знала – это подтверждает, какой секретностью была обставлена готовившаяся отставка Литвинова. Никаким санкциям за такое самовольство Коллонтай не подверглась: на каждый случай у Сталина была своя логика.
Многие годы спустя, Молотов – уже в полной опале, сохраняя собачью верность усопшему хозяину, ничуть и никого не стесняясь, исповедовался своему конфиденту – такому же, как он сам, фанатичному сталинцу Феликсу Чуеву, откровенно назвав Литвинова "большой сволочью" и посетовав на то, что тот в годы террора остался жив (чудом, как выразился Молотов): "В 1939 году, когда сняли Литвинова и я пришел на иностранные дела, Сталин сказал мне: "Убери из наркомата евреев". Слава Богу, что сказал! Дело в том, что евреи составляли там абсолютное большинство в руководстве и среди послов, Это, конечно, неправильно. (Почему неправильно – не разъяснил. Потому ли, что были плохими профессионалами, или просто потому, что евреи? Солженицын – об этом сказано выше – тоже считает, что неправильно: трогательное единодушие с товарищем Сталиным. – А. В.) Латыши и евреи. И каждый за собой целый хвост тащил. (Эта фраза маниакально повторяется Молотовым в беседе с Чуевым множество раз – в разные годы и по разному поводу. Видимо, мысль о мифическом "хвосте" просто не давала ему покоя. – А. В.) Причем свысока смотрели, когда я пришел, издевались над теми мерами, которые начал проводить. ‹…› Сталин, конечно, был настороже в отношении евреев"[6].
На молотовские "меры", ясное дело, смотрели не свысока ("свысока" могли смотреть только на безграмотность и хамство нового наркома, всегда и во всем его отличавшие), а с ужасом и отчаянием. В течение ближайших нескольких дней из наркомата были изгнаны и арестованы наиболее квалифицированные, образованные и опытные работники наркомата – все, разумеется, евреи: Евгений Гиршфельд, Марк Плоткин, Эммануил Гершельман, Лев Миронов (Пинес), Григорий Вайнштейн, Евгений Гнедин (Парвус) и многие другие[7]. Гнедин был сыном Александра (Израиля) Гельфанда (Парвуса) – уроженца Белоруссии, эмигрировавшего в Швейцарию, где он проявил себя на разных поприщах: философа, бизнесмена, книгоиздателя, революционера-подпольщика. Парвус был близок и к Ленину, и к Троцкому, он спонсировал переезд Ленина и его группы из Швейцарии в Россию в марте 1917 года[8]. Слишком образованные (не чета сталинским невеждам) отец и сын вызывали у Сталина, Молотова и Берии особую ненависть, хотя старший Парвус умер еще в 1924 году. Сталинскую компанию бесила еще и "необъяснимая" щедрость Парвуса-младшего: с чего бы вдруг "этот еврейчик" отдал всю свою долю папиного наследства "на борьбу с капитализмом"?[9] В поступке не изжившего наследственный революционный романтизм эрудита и полиглота Евгения Гнедина им не виделось ничего другого, кроме "амбициозных стремлений еврейского выскочки"[10].
Литвинов остался не у дел ("в резерве наркоминдела"), и это было для него еще не самое худшее. Тем более что он пока (до начала 1941 года) оставался членом ЦК.