С того момента у Екатерины стали часто бывать не только братья, но и их ближайшие друзья. Она приручала их постепенно, то пряником, то видимостью кнута, но уже спустя полгода могла с уверенностью сказать: они пойдут за ней и в огонь и в воду. А то, что будет и огонь, и вода, и медные трубы, уже никто не сомневался.
Двор давно напоминал театр военных действий. На половине великого князя строили козни и делили государственные посты; в опочивальне великой княгини Орлов один за другим отметал планы государственного переворота, а в темной, пропахшей болезнью и агонией, комнатушке умирала Елизавета.
Екатерина, пожалуй, была единственной, кто приходил сюда по доброй воле. Она и еще Алексей Разумовский, тайный муж императрицы. Он часами просиживал у постели умирающей. Стараясь облегчить ей последние страдания. Екатерина немного завидовала этой любви, выдержавшей главное испытание - в горе. В радости всяк поклянется в любви и верности, а вот попробуй так, как он. В редкие минуты, когда Елизавета приходила в себя, они оба разговаривали с ней.
- Ты прости меня, Катя, - как-то просипела императрица. - Много страданий у тебя было по моей вине, много боли и слез. Сына у тебя отняла, своего не удалось заполучить, - она косо взглянула в сторону Разумовского. - Простишь ли, не знаю. Я бы не простила, но спасибо скажи: только страдания делают дух стойким. А где стойкий дух, там тело не подведет. Отец всегда так говорил, да я не слушала. Тело ублажала, как могла, а о душе подумать забыла. Вот сейчас лежу и вспоминаю, сколько платьев после меня останется? Пять тысяч? Десять? Я их всех и не помню, даром, что многие даже ненадеванными останутся. Туфли в ряды выстроились, драгоценности в ларцах пылятся. Но с собой в могилу их не возьмешь? Не платья же Богу будешь показывать…
Она застонала, и Разумовский мгновенно встрепенулся:
- Болит, душа моя?
- Болит, Алешенька, - нежно ответила Елизавета. - За тебя душа болит. Как тебя оставлю? Ты его не гноби, Катенька, отпусти потом с миром, хорошо? На престол претендовать не будет, интриг не любит. Меня любит. Только я, дура, не сразу поняла и разглядела.
- Полно тебе, Лиза, сокрушаться, - Разумовский взял ее страшные опухшие руки в свои. - Ты меня счастливым сделала, а этого вполне довольно. Не печалься о прошлом.
- Да как же об этом не печалиться? - по бледному лицу императрицы покатились крупные слезы. - Жить-то, как хочется!
Разумовский не выдержал и тоже заплакал, уронив голову на грудь.
- Довольно, Алеша, будет нам прежде времени слезы лить, - отстранила его императрица. - Иди, высморкайся, чайку попей. Мне с Катериной нужно поговорить. - Тот послушался и вышел.
- Трудно тебе будет, Катя, - после паузы сказала Елизавета. - Петрушка жизни не даст. Его вчера ко мне Панин приводил, уговаривал указ подписать о престолонаследии.
- И? - Екатерина боялась дышать.
- Я подписала, - устало ответила Елизавета. - Силы уже не те, чтобы сопротивляться. Накинулись, словно вороны. Еще немного, и заклюют, падальщики. Теперь от тебя все зависит.
- Что зависит? - прошептала Екатерина. - Он теперь Павлушу незаконнорожденным объявит, а меня…
- А вот тут ты ошибаешься, - неожиданно жестко сказала императрица. - Действовать надо, а не слезы лить. Ты выигрываешь не только в тактике, но и в стратегии. А еще - во времени. Свое восшествие на престол Петр начнет с пьянства, затем пойдет на поклон к Фридриху - будто я не знаю обоих! В армии начнется ропот. Армия за тебя. О твоих шашнях с Орловым мне тоже известно. Можешь глаза не опускать и не стыдиться. Была бы помоложе, сама клюнула бы. Остальное вслух произносить не стану - сама поймешь. А когда поймешь, то и сделаешь нужный шаг. Против тебя лишь Воронцовы.
- И Панин.
- Панин выжидает. Как только он почувствует твою силу, то мгновенно переметнется. Держи под присмотром Шуваловых. Много власти не давай им, на шею сядут. И Павлушу люби. Даже вопреки истинным чувствам люби.
- Ваше величество…
- Про Петра хочешь спросить? - догадалась Елизавета. - Только ничего тебе путного не скажу. Вместе вам не править. Кто нанесет упреждающий удар, тот и победит. Только знай, Катя, тебя он не пощадит. И ребенка твоего тоже. Да и страну потеряет. Вот и решай сама, что ценнее - жизнь одного, пусть и никчемного человека, или твоя судьба, от которой зависит будущее народа. Решай сама, тут я тебе не советчик.
- Как бы мне хотелось, чтобы и в мое царствие были отменены смертные казни.
Елизавета хрипло и невесело рассмеялась:
- Читаешь много. Монтескье, Вольтер… Только одного ты, Катя, не поняла: не бывает политики без крови. Остальное - пустая романтика.
- А вы?
- И я - романтика. Эту страну невозможно удержать пряником. Сама потом поймешь. И ничто не вселяет страх, как публичная казнь. Страх и уважение к государю. Покорность. Русские, как медведи. С виду добрые и ласковые, а подойдешь поближе - кожу сдерут. Только через боль и страх ты сможешь добиться процветания. Я же мечтала о любви и восхищении своих подданных. И что? Не повторяй моей ошибки. Никому не верь, никого не бойся, и ни о чем не проси. Сама бери, коли захочешь. Вот тебе мое завещание, Екатерина Алексеевна. Ступай. Разумовского позови.
Екатерина долго думала над словами императрицы. Елизавета права: не время и не место проявлять сентиментальность и доброту. Так ведь и проиграть можно.
У комнаты Павла круглосуточно дежурили доверенные люди. Екатерина боялась судьбы царевича Дмитрия для своего сына. Панина под удобным предлогом устранили. Елизавета Воронцова, не стесняясь присутствия великой княгини, раздавала приказания направо и налево. И что примечательно, слуги спешили их исполнить. Это был очень плохой знак. Петр пил и ругался, не в силах дождаться смерти императрицы.
По вечерам в комнате Екатерины собирались братья Орловы, княгиня Дашкова, граф Бецкой, супруги Брюс и другие проверенные люди. Основной вопрос, который беспокоил мнимых заговорщиков, когда брать власть. До коронации императора или после. И в том, и в другом случае существовал риск. Если заявлять о своих правах до коронации Петра, то их могут и не признать. Но с другой стороны, после коронации у Петра появится власть и, следовательно, будут полностью развязаны руки. Екатерина была готова признаться вслух, что давно боялась не столько за свою жизнь, сколько за сына. Второй вопрос, вызывавший не меньшие споры, была судьба чертушки. Фактически ее предрешили уже дано, но великая княгиня до сих пор колебалась, так и не решаясь принять страшное решение. Убить или не убить? Вот в чем вопрос.
Пусть и не ее руками будет совершено это убийство, но именно от ее воли зависела жизнь Петра. Так же, как и ее жизнь зависела от воли чертушки. Замкнутый круг. Два медведя в одной берлоге. Победит тот, кто сильнее. И тот, кто хитрее, - добавила она про себя.
- Почему ты хочешь оставить его в живых? - этот вопрос Орлов задавал ей уже не первый раз. - Катя, подумай еще раз. Смерть Петра решит все наши трудности, она сделает тебя неуязвимой, защищенной. Твои права на престол признают все императорские дома Европы. Неужели ты этого не понимаешь? И чем скорее это случится, тем будет лучше. Чертушка - твоя главная помеха на пути к власти. Так в чем дело? Тебе его жалко?
Обычно Екатерина отмалчивалась, но сегодня решила высказать затаенные мысли.
- Да, мне его жалко. Несмотря на то, что он делает, несмотря на то, как он поступал со мной все эти годы. Но каждый раз, когда я смотрю на него, то вспоминаю мальчика, с которым накануне свадьбы играла в солдатиков. Маленького, трусливого, грубого и несчастного. И знаешь, отчего мне сейчас больнее всего? От того, что все уже предопределено, и ничего не изменить, даже если бы и хотелось. Он как был одиноким, таким и остался. Все, кто ни попадя, использовали Петра в своих целях. Я - не исключение. И не собираюсь останавливаться. Но… мне его жалко. Страшно, противно и жалко.
- Не знал, что ты такая сентиментальная, - с удивлением проговорил Орлов, садясь на постель и скидывая замызганные сапоги.
- Все жестокие люди сентиментальны, - ответила Екатерина. - Об этом еще Монтескье писал.
- Кто? - Орлов ревниво схватил ее за руку, не выпуская тем не менее сапог. - Какой, такой Монтескье?
- Да ты его не знаешь! - отмахнулась Екатерина.
Григорий внимательно посмотрел ей в глаза:
- Надеюсь, что не знаю. Только соперников мне сейчас и не хватало. И все же, вернемся к разговору. Что ты решила? Убирать или нет?
Екатерина помолчала, наблюдая, как декабрьский снег бьется в окно. Сквозь тонкие деревянные стены раздавались пьяный ор и гогот - гости великого князя который день праздновали скорую смерть императрицы. Страшно, противно и жалко. Именно так, но есть одно "но": она давно поняла, что самое главное для человека создать себя и свой характер. А для государя это жизненно необходимо. Нет характера, нет и государя. Петр - яркий тому пример. Еще вчера Екатерина решала сложную задачку: на одной чаше весов жизнь никчемного человека, на другой - судьба государства. Спрашивается, какая перевесит? Ответ лежал на поверхности.
И только сейчас она поняла, что задачка та неправильная, ложная. Не те в ней условия. На одной чаще весов жизнь человека, чья цель - разрушение и гибель, причем, в первую очередь, своя собственная, а на другой - она, Екатерина. Дочь набожного прусского майора и неразборчивой интриганки, взобравшаяся на самую вершину власти. Вот так честнее будет.
Нельзя манипулировать неравными понятиями: в битве интересов всегда выигрывает государство, а не человек. Так уж заведено. Интересы страны важнее. Но когда сталкиваются люди, исход поединка может быть совершенно непредсказуемым.
На стороне великого князя - лишь номинальное право на престол. Ему повезло родиться в семье императорской дочери. Ему повезло, что никто его, малолетнего, не заточил в темницу, где сходят с ума даже сильные люди. Никто не придушил, никто не зарезал. Повезло и в том, что Елизавета признала племянника, сделав законным наследником. На этом везение и вмешательство судьбы закончились. Начался сам человек. Но как раз человека-то и не получилось. Петр до сих пор верит в свою удачу, в призрак которого уже давно нет.
На стороне Екатерины даже нет формального права на трон, зато есть характер, неукротимая воля и любовь к стране, которая больше, чем Вселенная. На ее стороне инстинкт самосохранения. Жажда жизни. Мечта о власти. И почти животное желание выиграть.
Так, какая чаша перевесит?
Все понятно, все правильно.
Только почему она плачет?
- Ну, как, Катя, - подошел к ней Орлов, обняв вздрагивающие плечи. - Решила?
- Решила, Гриша. И да поможет ему Бог.
ГЛАВА 13.
Елизавета умерла 5 января 1762 года после долгой и мучительной агонии. Уже через несколько дней после этого печального события иностранные дипломаты, остававшиеся при русском дворе, в спешном порядке стали отправлять секретные депеши своим государям.
Французский барон Бретейль был одним из первых, кто оповестил короля о том, что происходит в России: "Когда я думаю о ненависти народа к великому князю и заблуждениях этого принца, то мне кажется, что разыграется самая настоящая революция; но когда я вижу малодушие и низость людей, от которых зависит возможность переворота, то убеждаюсь, что страх и рабская покорность и на этот раз так же спокойно возьмут в них верх, как и при захвате власти самой императрицы много лет назад".
Бретейль дал очень точную оценку того, что происходило в Петербурге в первый месяц 1762 года. Однако он не написал о растерянности, царившей в каждом уголке холодного и мрачного дворца. К событию, которого так долго все ждали и последствия которого так долго продумывали, оказался никто не готов. Ни великий князь, ни великая княгиня.
Планы переворота, заговоры, новые законопроекты, защищавшие интересы, как той, так и другой стороны, - оказались бессмысленными в ситуации всеобщего шока. И первым, кто этот шок испытал, был сам император - Петр III.
Одно дело, когда ты по ночам грезишь о власти, и совсем другое, когда ты ее получил. Увы, долгожданная игрушка оказалась не столь интересной и блестящей, как представлялось сначала. Петр рассчитывал на забавную понятную безделицу, а стал обладателем запутанной, хитроумной головоломки, разобраться в которой не представлялось возможным.
Именно это в итоге и предрешило его судьбу, а также дало Екатерине долгожданную фору.
Великая княгиня присутствовала при кончине императрицы. Как только Елизавета испустила последний дух, Екатерина прошла в комнату наследника. Ребенок, испуганный ее решительным видом, практически не сопротивлялся, когда мать взяла его за руку и потащила в свои покои. Там было накурено, жарко, зато менее опасно. По крайней мере, с точки зрения самой Екатерины. Мальчик с интересом посмотрел на огромного великана, развалившегося прямо в сапогах на широкой постели. Орлов на наследника не обратил никакого внимания. Он вообще был равнодушен к детям. Особенно чужим.
- Ну, что? - спросил он Екатерину.
- Скончалась, - ответила она.
Григорий резко подскочил.
- Черт, как не вовремя! Сиди здесь. Я пришлю к тебе гвардейцев для охраны. Пора действовать. - Он вылетел из покоев Екатерины, где отдыхал после вчерашнего празднества. - Собрать бы еще всех… Главное - ничего не бойся!
- Я и не боюсь, - ответила Екатерина, инстинктивно прижав к себе сына. Павел от ужаса не шевелился, в глубине его маленькой души зарождались панический страх и осознание того, что в его благополучной и счастливой жизни начались перемены. К тому же он робел от присутствия этой красивой, но совсем незнакомой ему женщины.
- Поиграй тут, - сказала ему Екатерина, стараясь не показать своего волнения. Павел присел на стул, сложив на коленях руки, и уставился на мать, метавшуюся по комнате загнанной волчицей.
Блестяще продуманный заговор рассыпался, как карточный домик. Они учли все, кроме самого главного - времени. А время уже потеряно. Начало Нового года - не самое лучшее время для смерти. Праздники, веселье. Вот и расслабились. Позавчера с горок катались, вчера на санках ездили, вернулись лишь под утро. Тут их известили - у императрицы агония.
В комнату без стука вошел Шувалов.
- Ну, что? - бросилась к нему Екатерина. - Что, Петр?
- Радуется, - коротко ответил Шувалов. - С ним Воронцова и ее родственники. Нам остается только молиться.
- И думать, Александр Васильевич, и думать, - Екатерина справилась с первой паникой и теперь мыслила решительно и верно.
- Воронцова настаивает на твоем немедленном постриге, - княгиня Дашкова прибыла во дворец сразу же, как только получила послание Екатерины. - Даже манифест сама подготовила, дура. Ошибка на ошибке. Чего сказать хотела, так и не понятно. Угрозы, обвинения, награды себе и дяде. С ума спятила от радости. Во дворе траур, а она в белом платье щеголяет.
- Так Петр распорядился, - мрачно сказала Екатерина.
- Еще тот дурак. - Дашкова не стеснялась высказывать оценки. Будь готова, Лизка мечтает еще до похорон стать Елизаветой II.
- Ей придется подождать, - жестко ответила Екатерина. - Даже такой идиот, как Петр, понимает, что невозможно начинать царствование с подобного скандала. В такой момент позорного венчания никто не допустит. На моей стороне окажется не только Европа и церковь, но и народ. Пара месяцев у меня есть, а этого вполне достаточно. Что с Паниным? Ты с ним говорила?
Дашкова неожиданно залилась краской.
- И не только говорила. Знаешь, он оказался весьма неплохим кавалером. И чего я так долго сопротивлялась, думая, что он стар для меня?!
Екатерина почувствовала угол ревности, но постаралась этого не показать:
- Просто тебе девятнадцать, а ему под сорок. Вот и сопротивлялась. Так что с Паниным?
- Никита Иванович заверил меня, что будет сообщать обо всем, что произойдет на половине великого князя.
- Ты, наверное, хотела сказать - императора, - Екатерина внезапно осознала, что не пройдет нескольких дней, как и ее статус изменится. Она станет императрицей.
Панихида по императрице прошла пышно и громко. Екатерина единственная, кто надел траур по усопшей императрице, чем вызвала неудовольствие императора и симпатии присутствующих. От тяжелого запаха ладана кружилась голова и к горлу подступала тошнота, ставшая столь привычной в последнее время. "Беременна, - с досадой подумала Екатерина. - Опять беременна. И как это некстати, боже мой. Вот и еще один мой довод, может быть, самый весомый, в пользу грядущих перемен. Вряд ли и в этот раз Петр признает свое отцовство. Столь уязвимое положение - прекрасный повод для развода". Она судорожно сглотнула и незаметно сунула в рот соленый сухарик - лучшее средство от тошноты. На время помогло.
Мимо разряженным павлином прошел Петр. Рядом, нарушая все правила приличия, шествовала фрейлина ее императорского величества, Елизавета Воронцова. Выдерживать выходки последней Екатерине становилось с каждым днем все труднее. Удивительно, какую власть эта уродливая, грубая и глупая женщина имела над Петром. Мало того, что Воронцова была злой, невоспитанной и необразованной, так она еще ругалась, как солдат, воняла и плевалась при разговоре. Из всех напитков фрейлина предпочитала водку и часто напивалась вместе с любовником до полного бесчувствия. Поговаривали, что она даже била его в перерывах между любовными утехами. Чертушке нравились грубые ласки и побои, что, впрочем, не мешало назначать свидания и другим фрейлинам, о чем сама Воронцова пока что не догадывалась. Или не хотела догадываться. Воронцова преследовала совсем иные цели - стать императрицей. Но на пути стояла Екатерина. Может, поэтому все чаще она устраивала публичные сцены, осыпая законную жену оскорблениями и насмешками. Петр не вмешивался, ему, казалось, доставляло особое удовольствие видеть, как жена сжимала губы, едва сдерживаясь, чтобы не ответить на очередной выпад.
В отношениях с Григорием тоже наступила напряженность. Деликатное положение, которое Екатерина скрывала ото всех, сделало ее особенно уязвимой. Интимная сторона любви больше не доставляло ей удовольствия, Екатерину постоянно тянуло в сон. Бешеный темперамент Орлова, напротив, требовал выхода. Его также раздражала Воронцова и то, как Екатерина с ней себя ведет:
- Почему ты позволяешь себя оскорблять? - кричал он, оказавшись с ней вдвоем. - Почему опустила руки, словно все уже за тебя решено.
- Гриша, не кричи, - Екатерина свернулась на кровати клубочком. - Голова болит.
- Пусть она у тебя от короны болит, - рявкнул Орлов и в сердцах выбежал из спальни. - Своими руками удачу упускаешь.
Екатерина смахнула предательскую слезинку и тяжело вздохнула. Господи, как она устала. И дело даже не в беременности, хотя и в ней тоже. Как тяжело нести бремя ответственности и взвешивать каждый свой шаг, просчитывая любое развитие ситуации. Наверное, со стороны она действительно выглядит не лучшим образом - никакой реакции на оскорбления, никаких резких движений и почти рабская покорность по отношению к императору. Пожалуй, только двое - Дашкова и Панин - догадываются, чего ей это стоит.