- Куда? - запоздало крикнул Разумовский, беспомощно гарцуя. - Назад! Убьют ведь!
Екатерина в ответ только улыбнулась.
Увидев ее, Воронцов ненавидяще дернулся и, сам того не понимая, что говорит и делает, приказал:
- Огонь!
Солдаты растерялись, не понимая, как можно стрелять в эту стройную и красивую женщину, которая к тому же… улыбалась.
- Огонь!
Екатерина сделала еще шаг вперед. На груди сверкнул простой крест.
- Огонь!
Как сложно не закрывать глаза, когда десятки ружей уставились тебе в лицо и грудь. Она по-прежнему улыбалась, подумав, что хоть умрет красиво. Господи, хоть бы поскорее разрешилось!
Умереть красиво ей не дали. В задних рядах Преображенского полка вдруг раздался неуверенный, совсем мальчишеский голос:
- Императрице Екатерине Второй - ура!
Пауза. И одиночный возглас подхватили остальные. Воронцов бесновался, отдавая бессмысленные теперь уже приказы. Сложив оружие, солдаты целовали край ее платья, а потом шли брататься с остальными. Князь Барятинский подогнал коляску, опасаясь, что ликующая толпа раздавит свою государыню. Екатерина неторопливо в нее села, не упустив случая подколоть Разумовского:
- Вы по-прежнему желаете в Сибирь, Кирилл Григорьевич? - Воронцов и Воейков в этот момент надломили свои шпаги, сдаваясь на милость прекрасной победительнице. Разумовский крякнул, но потом не удержался и ответил в том же тоне:
- Только с вами, ваше величество!
Екатерина рассмеялась, показывая, что оценила хорошую шутку. Ревнивый Орлов, уловив искру симпатии, тут же подъехал к экипажу. Спешился:
- Ваше величество! В церкви вас уже ждут, чтобы благословить, - он покорно склонил черноволосую голову, когда она проходила мимо, послав вдогонку восхищенное: - Обожаю тебя!
Сквозь плотный коридор людей она прошла к входу Церкви Казанской Божьей Матери, где ее в окружении священников уже ждал архиепископ Новгородский. Блики свечей, скорбные лики святых, звуки хора - все смешалось в ее голове. Она только поняла, что архиепископ приветствует ее как царицу-самодержицу, благословляя не только ее, но и престолонаследника царевича Павла Петровича. В глазах архиепископа Екатерина заметила удивление и… радость? Да, определенно - радость за то, что случилось в это летнее утро. С началом царствования Екатерины II православная церковь может забыть об унижении, коему подверг ее Петр Федорович.
Стоило молодой государыне выйти из храма в окружении священников, как толпа взорвалась ликующими криками.
- Катерина! Матушка Екатерина! Слава!
- Ваше величество, - тихо сказал архиепископ. - Сам Господь благословляет вас. День-то какой - благодать!
И действительно, на смену холодным дождям пришло солнце, озарившее город. Голубое небо было таким же ярким, как и ее глаза. Чудо свершилось!
И вновь знакомый экипаж. Невский проспект был забит. Мелькающие лица. В воздухе - ружья и сабли. Орлову приходилось буквально протаптывать путь для императрицы. Только через час показался Зимний дворец. Площадь перед ним теперь напоминала военный лагерь - здесь выстроились все полки. Священники благословляли солдат, стоящих на коленях со склоненными головами. С набережной наступала толпа горожан. Все смешалось в Петербурге.
Екатерина победительницей вошла в Зимний дворец. В своих покоях быстро умылась, уложила растрепавшиеся пряди и, даже не сменив платья, приказала:
- Панина ко мне!
Тот словно ждал такого приказа, так как появился мгновенно.
- Ну, здравствуй, Никита Иванович, - императрица охорашивалась у зеркала. - Как видишь, прибыла нежданно-негаданно.
- Зато во всем блеске, - галантно ответил тот, - как и подобает ее императорскому величеству.
- Добро уж комплименты рассыпать, - Екатерина с волнением глянула в окно. - И так пьяна от них. Ты мне, Никита Иванович, вот, что скажи… Где наследник?
- Спит в своей комнате, - Панин взглянул в раскрасневшееся лицо императрицы. - Привести?
- И поскорее, - кивнула она. - Русский народ не любит ждать. Он желает меня, а я желаю его.
Панин с тайной горечью смотрел на бывшую любовницу, чья звезда так неожиданно засияла на императорском небосводе. Если б не его страх и сомнения, сейчас он бы в полной мере разделил доставшуюся власть. И кто знает, может, и стал бы, в конце концов, тайным супругом государыни! Как же, как же… Он с тайной усмешкой отогнал еретические мысли. Сил бы на то не хватило! Аппетиты государыни растут с каждым годом, ей подавай молодых и здоровых, а он… Что он? Давно вне игры. Амурной, разумеется. В остальном он даст сто очков форы и молодым, и здоровым.
- Что застыл, Никитушка? - и только хорошо знающий ее человек, уловил бы в тоне императрицы нетерпеливую досаду.
- Прикажете одеть наследника? - Панин склонился в церемониальном поклоне.
- Одеть… - Екатерина на мгновение задумалась. - Нет, приводи Павлушу как есть, в ночной рубашке и колпаке. Так будет лучше. Трогательней, что ли.
Панин выскочил из покоев императрицы и помчался по лестнице, то и дело, натыкаясь на растерянных слуг, фрейлин и камергеров. Кто-то откровенно радовался такому повороту событий, кое-кто, напротив, переживал за собственную шкуру. Одна из фрейлин умудрилась схватить воспитателя цесаревича за рукав:
- Никита Иванович, постойте!
Тот резко затормозил, едва не упав.
- Ну? - не слишком вежливо ответил он.
- А правду говорят, что императрица теперь действительно императрица, настоящая? - задала свой глупый вопрос юная барышня. Прыщики на лице покраснели от любопытства.
- Правду, - Панину наконец удалось выдернуть рукав из цепких пальчиков. - Она действительно императрица.
- А теперь вы за короной? - не унималась девица.
- Угу, за самой большой, с брульянтами. Будем короновать прямо на месте. Прошу прощения, - каблуки застучали по ступенькам.
Восьмилетний наследник уже проснулся и теперь прятался под одеялом. Крики толпы за окном его пугали. Увидев воспитателя, Павел облегченно вздохнул и вцепился в него маленькой обезьянкой. Руки у него были влажные, холодные и липкие. Панина передернуло от отвращения.
- Пойдемте со мной, ваше высочество
- Куда? - пискнул Павлуша, прячась под одеялом.
- Ваша матушка желает вас срочно видеть.
- А я не желаю! - взвизгнул мальчик.
- Кто ж вас послушает, - пробормотал Панин и потащил упирающего и ревущего мальчугана к императрице.
Увидев мать, такую красивую, властную, а потому недоступную, Павел окончательно оробел. Екатерина с любопытством разглядывала сына.
- Вырос-то как, - сказала она, наконец, - и наверное, очень тяжелый. Никита Иванович, он очень тяжелый?
- М-м, - пробурчал Панин, спешно высчитывая вес наследника.
- Я смогу его поднять? - деловито спросила Екатерина. - Мы должны показаться в открытом окне.
- А мы скамеечку подставим, - предложил услужливый Шкурин. В одно мгновение он подставил к окну удобную скамеечку, сунул наследнику в рот кусок сахара, чтоб тот перестал реветь, и распахнул окно. - Давайте, матушка! Народ ждет!
Со стороны картина выглядела на удивление трогательной и сентиментальной. Даже бывалые вояки прослезились. Сперва распахнули широкое окно, в котором показалась императрица, нежно прижимавшая к себе белокурого ребенка в очаровательном ночном колпачке. Пухлые ручки в кружевных манжетах терли заспанные глаза.
- Матерь Божья!
- А наследник-то - чистый ангел!
- Да здравствует Екатерина Вторая и наследник Павел Петрович!
Приутихнувшая было толпа вновь разразилась ликующими криками. Раздались выстрелы. Солдаты Измайловского и Семеновского полков салютовали в честь молодой императрицы. Испуганный Павел прижался к матери. Скамеечка откатилась, и он повис на ней. Екатерина охнула от неожиданности. Павел, заметив неудовольствие матери, чуть не заплакал.
- Только попробуй, - не переставая улыбаться, прошипела Екатерина. - Лишу сладкого до конца года. Это твой народ, не смей показывать слабость. Понятно?
- Я боюсь, - прошептал в ответ ребенок.
- Я тоже боюсь, - ответила ему Екатерина. - Но улыбаюсь. Учись улыбаться и властвовать, Павел Петрович. Корону носить - значит нести ответственность. Перед собой. Перед людьми. Перед Богом. Помаши народу ручкой! Ай, молодец какой! Еще маши!
Руки у нее давно затекли, однако она продолжала прижимать к себе сына, механически улыбаясь в толпу. Наконец заметила, что народные массы начинают расходиться: на набережной умный Орлов распорядился выкатить водки из царских подвалов. Стопки вручали вместе с манифестом. Вот шельма, и здесь и придумал славно! Прочел? Выпей!
Вернувшись в комнату, императрица с радостью передала наследника Панину, разминая онемевшие руки.
- Хорошо его кормишь, Никита Иванович! Упитанный больно! Мне и не поднять!
- Упрекаешь, матушка? - съязвил Панин.
- Хвалю! - Екатерина наскоро поцеловала сына в лоб. - Наследника умыть, причесать и глаз с него не спускать.
Она позвонила в колокольчик, вызывая камеристку.
- Умыться! Платье! Парикмахера! Кофе!
Вокруг захлопотали, забегали, самое время присесть в кресло и перевести дух. Постепенно наваливалась усталость. А ведь сейчас только полдень. Сколько событий за пять часов, а сколько еще впереди? Мысленно Екатерина перебирала свои победы: армия, народ, церковь. Оставалось только закрепиться в глазах придворных и дипломатов. Пусть и мелочь, но необходимая. С удовольствием глотнула обжигающий горький кофе. Еще. Разум прояснился, в глазах снова появился блеск.
В опочивальню без доклада впорхнула княгиня Дашкова. Подруги обнялись. Екатерина Романовна с тревогой взглянула на бледное лицо государыни. Под глазами залегли тени. В уголках губ скорбная складка. Еще вчера ее не было.
- Может, поешь, матушка? - княгиня уж было хлопнула в ладоши, чтобы принесли еду. Но Екатерина отмахнулась:
- Потом, не до еды сейчас. Достаточно кофе. Как там, все собрались?
Дашкова рассмеялась:
- Собрались - не то слово. Такого я еще не видывала. В дверях толпятся члены Священного Синода, сенаторы, придворные вельможи, послы, горожане, купцы - да что там толпятся. Позабыв про стыд, распихивают друг друга локтями. И все, чтобы увидеть тебя.
- Про Петра разговоры идут?
Дашкова тряхнула припудренными локонами.
- А какие могут быть разговоры? Тебе на верность присягать собираются, а не ему. Кстати, твоей милости ожидают и зарубежные послы. У каждого в руках манифест.
- И? - Екатерина спешно просовывала руки в легкое светлое платье. - Что они говорят? Что думают? В общем, рассказывай, какие настроения?
Дашкова налила себе кофе и поделилась собранными сплетнями:
- Большинство радуются, хотя и не могут прийти в себя. Оказывается, только Англия предполагала подобный поворот событий.
- Еще бы, - усмехнулась Екатерина. - Денег-то сколько ввалили.
- Все хвалят тебя в манифесте, - продолжала Дашкова. - И как ты такой крепкий пьешь? Так вот… манифест сегодня только разве что безграмотный не читал, да и то ему пересказали. Особенно понравилось, что в нескольких словах ты умудрилась развенчать образ прусского короля. Теперь французы надеются, что ты вернешься к прежним отношениям с ними. Австрийцы думают, что тоже своего не упустят. Ждут тебя.
Екатерина задумчиво смотрела на себя в зеркало. Хоть и не выспалась, а хороша!
- Надо Гришке сказать, чтобы не очень много водки раздавали, а то перепьются, - сказала она, наконец.
- Уже сделано, - княгиня с жадностью смотрела на аппетитную клубнику в глубокой миске. Съесть хотелось, а неудобно. - Изначально всем только по стопке раздавали. Да и водка быстро кончилась. Кто успел, тот и выпил.
- И еще, - на лбу императрицы появилась глубокая морщинка. - Во избежание беспорядков надо перекрыть все въезды в город и запретить движение по дороге Петербург - Ораниенбаум, чтобы император как можно позднее узнал о перевороте…
- А вот это мудро, матушка, - одобрила Екатерина Романовна. - Сейчас Разумовскому скажу. Скоро ли выйдешь?
- Скоро, - рассеянно ответила Екатерина. Сейчас ее больше всего занимал Петр. В суматохе последних часов она как-то о нем совсем забыла. А зря. Выигранная битва еще не есть выигранное сражение. Если вдуматься, то численный и военный перевес сейчас на стороне чертушки. У нее - несколько наспех собранных полков, солдаты которых в данный момент, мягко говоря, мало на что способны. Петр может рассчитывать на все армии, собранные в Ливонии для ведения войны против Дании, и на флот, стоящий у острова-крепости Кронштадта. На ее стороне эйфория, на его - желание защитить собственные интересы. Если Петр отдаст приказ, и войска начнут наступать и с суши и с моря, Санкт-Петербург не продержится и двух часов. Как только появятся первые сомнения в законности ее прав, вокруг в лучшем случае останутся человек пять-десять. Этим терять нечего. Остальные переметнутся на сторону Петра. С человеческой природой ничего путного не сделаешь. Как там русская пословица гласит, рыба любит, где глубже, а человек, где лучше. Пока лучше с ней, но как знать, может ветер переменится.
Екатерина мерила шагами комнату, думая. Допустим, Петр узнает о перевороте уже сегодня. Его действия? Точнее, действия его приспешников?! Ну, конечно - обеспечить полную поддержку российского флота. А она чем хуже? Императрица позвонила в колокольчик.
- Разумовского ко мне!
- Ваше величество?
- Кирилл Григорьевич, нужно немедленно отправить адмирала Талызина в Кронштадт. Пусть берет любых лошадей. Мне нужна поддержка флота.
- А… - начал свой вопрос восхищенный Разумовский.
- Я даю ему полную свободу действий. Главное - обогнать императора.
В три часа пополудни сияющая и спокойная Екатерина появилась в парадном зале Зимнего дворца. Оказывается, быть императрицей не только сложно, но и очень приятно.
Как только придворные склонились перед ней, Екатерина с любопытством подумала: а что сейчас делает Петр?
ГЛАВА 17.
В три часа пополудни в окружении придворных Петр выехал из Ораниенбаума в Петергоф. Настроение у государя было отвратительным: сказывалось похмелье. Даже любовница сегодня не радовала, а, напротив, лишь раздражала. Вчера они поссорились. Следы ссоры до сих пор багровели у него на скуле и синели у Елизаветы под глазом. Воронцова дулась. Но не из-за синяка, а из-за слишком маленькой свиты, которая. по ее мнению, умаляла величие императора. Генерал Миних, посол Пруссии барон Гольц, князь Трубецкой, канцлер Михаил Воронцов, сенатор Роман Воронцов, а также семнадцать придворных дам в парадных туалетах… и все. Разве так должен путешествовать император Российской империи?!
Оба заметно нервничали. В Петергофе должна была состояться встреча с императрицей. Петр боялся, что задуманный им план так и не свершится. Елизавета, в свою очередь, опасалась, что задуманный ими план свершится, но не так. Сменив гнев на милость, она в очередной раз задала надоевший обоим вопрос:
- Так что ты решил?
Петр устало потер ноющие виски.
- Мы приедем, она должна будет высказать свое почтение не только мне, законному мужу, но и тебе…
- А если не захочет!
- Захочет! - огрызнулся Петр. - Завтра мы пообедаем в последний раз, и ее величество отправится в Шлиссербургскую крепость. Затем развод, и венчание с тобой, моя страшная хромоножка.
Оба заметно повеселели. Петр хлебнул из походной фляги, чувствуя, как теплеет в горле и проясняются мозги. О разводе он пока старался не думать. Все утрясется - потом и как-нибудь. Если выбирать гнев Екатерины или больную ярость Воронцовой, он предпочтет гнев Екатерины. С ним намного легче справиться. Обед в честь именин императора придумала Воронцова. Ей показалось это удачной шуткой:
- Хоть поест напоследок!
И вот теперь, думая об этом "напоследок" Петр чувствовал себя не очень уютно. Как, впрочем, и последние месяцы. Эйфория после смерти императрицы давно прошла, на смену пришел страх. Несколько раз, допившись до скотского состояния, он видел в коридорах дворца призрак умершей императрицы. Она была в тканном серебром платье, в котором ее и похоронили, на желтом нарумяненном лице застыл немой упрек. Призрак следовал за ним по пятам, словно силился что-то сказать. Но как Петр ни напрягал слух, он не расслышал ни слова. Последний раз она приходила вчера. И чертушка впервые заметил на ее шее черные пятна - отпечатки чьих-то пальцев. По щекам катились восковые слезы. Она попыталась его перекрестить, но рука бессильно упала, словно между ними навеки протянулась невидимая прозрачная стена.
Он хлебнул еще, разгоняя тяжелые мысли. Воронцова к счастью молчала, разглядывая на скрюченной лапке его вчерашний подарок - тяжелый перстень с огромным бриллиантом. Все прекрасно: вон день-то какой стоит чудесный! Солнце, на небе ни облачка, в окна дует свежий приятный ветерок. И почему он решил, что вчерашний призрак сулил ему смерть?!
К императорской карете подскакал князь Трубецкой:
- Ваше императорское величество, мне сообщили, что в петергофской резиденции императрицы нет. Она в павильоне "Монплезир".
Петр равнодушно пожал плечами:
- Значит, так и не послушалась. Что ж, пусть пеняет сама на себя. Поворачивай к "Монплезиру". Нанесем императрице долгожданный визит.
Воронцова оживилась:
- Вот видишь, Петруша, а ты еще сомневался, как с ней поступить. Наказывать за строптивость нужно, наказывать!
- Накажем, - Петр лениво притянул ее к себе. - Сама и накажешь.
Через полчаса кареты остановились у павильона "Монплезир". Петр вышел из кареты, оглядываясь по сторонам. Не будучи слишком сообразительным, он не сразу понял, почему придворные выглядят такими растерянными.
Павильон казался мертвым. Двери и окна закрыты. Вокруг - тишина.
- Спряталась! - довольно отметил чертушка, вспомнивший об их детской забаве - игре в прятки. - Испугалась! Ха-ха! От нас не уйдешь! Раз-два-три-четыре-пять, я иду тебя искать.
Он пробежал по дорожке и распахнул дверь. Тихо. Пусто.
- Катерина! Выходи! Все равно тебя найду.
Ногой подал хрупкие дверцы в зимний сад. И пошел, сбивая кадки с редкими растениями и цветами. Бац! В сторону полетела китайская ваза с белоснежными розами. Бэмс! Каблук впечатался в ухоженную клумбу с привезенными из заграницы лилиями. Петр метался по оранжерее, круша все вокруг:
- Катерина!
Увидев при входе застывших придворных дам, приказал:
- Всем искать!
Дамы зашелестели платьями, брезгливо обходя развороченные вазы и комья мокрой земли. Тем временем Петр переместился в кабинет, отделанный в китайском стиле. Беглый осмотр показал, что императрицы нет и здесь. Император впал в бешенство и помчался в музыкальный салон. Потом в спальню. Вот ее вещи, небрежно брошенные на кровати, стульях. Вот парадное платье. Вот драгоценности, оставшиеся на туалетном столике. Любопытная Воронцова мигом сунула нос в шкатулку.
- Не трогай! - прошипел Петр. - Катерина! Выходи!
- Может, она гуляет, - предположила Воронцова, унизывая уродливые пальцы бриллиантовыми кольцами. Приказа Петра она, естественно, не послушалась.
- Где она может гулять? - заорал Петр. - Я-то здесь! И я приказал ей меня ждать.