В гневе он начал рвать платье жены:
- Вот тебе! Ненавижу! Вот тебе! - и вдруг застыл, прислушиваясь. - Тише!
Легкие крадущиеся шаги. Скрип. Медленный поворот золоченой ручки.
- Ага! Вот ты где! - Петр рванул на себя дверь.
И столкнулся с Михаилом Воронцовым.
- Государь! - только что и смог Воронцов прошептать, утирая холодный пот со лба.
- Нашел? Где она?
- Мы нашли садовника. Он уверяет, что на рассвете императрица уехала в Петербург.
- Зачем? - на лице Петра появилась рябь размышлений.
- Государь! Мужайтесь! Только что прискакал мой тайный агент. Сегодня в столице императрица провозгласила себя единственной и законной государыней.
В первую минуту чертушка ничего не понял.
- Зачем? Это же глупо! Государь - я!
И вдруг все суровая правда обрушилась на его изможденное сознание.
- Меня низвергли?
Воронцов едва сдержался, чтобы не выругаться вслух - сообразил наконец!
- Ваше величество, - канцлер кусал губы, не зная, что сказать: - Крепитесь, Ваше величество! Смелее! Одного вашего слова, одного властного взгляда достаточно, и народ падет на колени перед царем! Солдаты вашего полка готовы выступить тотчас же. Мы немедленно идем на Петербург!
- Как же так? - потерянно спросил Петр, комкая в руках обрывки жениного платья. - Мы, что, не будем праздновать мои именины? - и зарыдал, катаясь по полу. - Как она могла так со мной поступить! Как она могла! Мы же повенчаны перед богом! Это я - государь, а она, девка прусская, которая невесть что о себе возомнила! Не праздновать мои именины!
Воронцовы переглянулись. Елизавета показала родственнику глазами - давай, выйдем. Как только они оказались в китайском кабинете, она сухо и деловито потребовала от брата объяснений:
- Положение критическое, Лиза, - нервно сказала Воронцов. - Если он сейчас не предпримет решительных действий, то мы пропали.
- Все так серьезно? - она бросила быстрый взгляд в сторону спальни.
- Более чем! Армия и церковь на ее стороне. Повсюду отпечатанный манифест. Пока вы пили, она действовала.
- Разве ничего нельзя сделать? - с Елизаветы мгновенно сошла спесь. - Дядя, придумай хоть что-нибудь!
- А что придумать? - огрызнулся Воронцов. - Нужно собирать армию и идти на Петербург. Но он в таком состоянии, что я не поручусь за результат…
Из спальни выскочил Петр и повалился в ноги к Воронцову:
- Спаситель! Поезжай в столицу и прикажи полкам подчиниться мне!
- А как вы себе это представляете, ваше величество! - не удержался от колкости нечаянный спаситель. - Я приеду в Петербург и…
- Я напишу указ! - просветлел лицом Петр. - Только езжай! Сделай хоть что-нибудь! Озолочу!
- Как же, - пробурчал Воронцов под нос. - От тебя дождешься. Хорошо, ваше величество, пишите указ. Я поеду.
- Ну, вот все и решилось, Лизонька, - Петр расслабленно похлопал любовницу по плечу. Прикажи мне принести бургундского, пока я писать буду.
Через несколько минут, когда принесли вина, Петр лежал на полу, театрально раскинув руки.
Воронцов в сердцах плюнул:
- Позер! - и обратившись к племяннице, приказал: - как хочешь, но приведи его в чувство. Мы теряем время!
Елизавета набрала в рот вина и выплюнула на чертушку. Тот открыл глаза и заплакал. Затем нервно вскочил и принялся бегать по маленькой комнате, ругаясь.
- Я их всех сгною! Всех! Надо написать списки заговорщиков! Кто у них в заговорщиках?
Воронцов не ответил. Толку-то. Поскольку в данной ситуации сделать ничего невозможно, то он улегся на кровать Екатерины, еще хранившую запах ее духов, и постарался вздремнуть. Спасительный сон укрыл его от безумия, творившегося вокруг. Еще несколько раз Петр взрыднул, три раза потерял сознание, четыре раза потискал Воронцову, шесть раз двух фрейлин (когда Воронцова не видела), выпил четыре бутылки крепкого вина без закуски, составил два манифеста, обвиняющих Екатерину, а потом заставил придворных переписывать их в нескольких экземплярах. Для истории. В промежутках между всей этой какафонией он приказал собрать гольштейнских солдат, оставшихся в Ораниенбауме. Когда же они приехали, заявил, что не нуждается более в их услугах.
Воронцов открыл глаза в тот момент, когда Миних уговаривал Петра поехать в Кронштадт:
- Ваше величество! Флот вас поддержит!
- Правильно, - Михаил потянулся после крепкого сна. - Нужно ехать в Кронштадт.
Петр обиженно поджал губы:
- Ну, если вам не нравится все, что я делаю… Только без женщин не поеду!
Битый час ушел на то, чтобы уговорить императора поехать без женщин.
Воронцов почти потерял терпение:
- Ваше величество, ну какие на хрен бабы! Вам о короне думать надобно, а не о пищащих юбках. Съездим, на лодочке покатаемся и сразу же вернемся. Но Петр закусил удила с упрямством больного осла - без женщин не поедет и все тут.
Воронцов сдался:
- Ладно, грузи их всех на яхту. На месте разберемся.
В десять часов вечера пьяного в стельку императора под руки привели на яхту. Дамы во главе с Воронцовой последовали за ним. Как только скрылся песочный берег, и вокруг их всех, естественно, начало укачивать и тошнить. Так и выстроились вряд на палубе - лицом к воде. Особенно расстарался чертушка.
Миних уставился на Воронцова и Трубецкого (прусский посол удивительным образом потерялся где-то в дороге), коих не считая команды и себя лично, считал на судне единственно нормальными и разумными людьми:
- А ведь наше предприятие, господа, совершенно безнадежное, - сообщил он флегматично.
- Что вас, похоже, это совсем не волнует, - хмыкнул Воронцов.
- После двадцати лет ссылки в Сибири - совершенно, - Миних с удовольствием раскуривал трубку. - Честно говоря, заскучал я по тем заснеженным просторам, куда, чует сердце, скоро вернусь. Будете в наших краях, заходите в гости.
Князь Трубецкой поперхнулся:
- Лучше уж сразу яду.
- Да подождите вы каркать, - Роман Воронцов тревожно вглядывался в белое ночное небо. - Может, все и обойдется!
Петр вновь перегнулся через борт.
- С этим? - Миних презрительно кивнул в сторону низвергнутого императора. - Все обойдется? Да вы просто идеалист!
Несмотря на хороший ход яхты, они добрались до Кронштадта только в полвторого ночи.
Миних с трудом растолкал квелого Петра, спавшего в каюте в обнимку с Воронцовой.
- Ваше величество! Просыпайтесь! Кронштадт!
- Пошел вон, болван, - пробормотал Петр. - Спать хочу!
- Да просыпайтесь же!
Сонного государя без особого политеса выволокли на палубу. Не до хороших манер. И вовремя - крепость уже была на расстоянии голоса.
- Кто?
- Его величество император Петр III! - возвестил Миних, постаравшийся придать себе воодушевления.
В голосе вахтенного офицера послышалась насмешка:
- Нет больше императора. Есть законная императрица Екатерина Вторая, которой наш гарнизон и русский флот сегодня присягнули на верность. Возвращайтесь обратно - в море! Туда вам и дорога! В противном случае по вашему судну будет открыт огонь.
Петр жалобно взвизгнул и юркой змейкой скрылся в каюте. Миних с Воронцовым отправились вслед за ним.
- Мы высаживаемся на берег! - сообщил Миних. Воронцов согласно кивнул.
- Они нас убьют! - зарыдал бывший государь.
- Они не станут стрелять в императора! Не посмеют! Вам всего-то и нужно, что выйти на берег. Гарнизон раскается, и будет вашим. Обещаю!
- Можете появиться эффектно, - предложил вдруг Воронцов. - В окружении прекрасных дам. В женщин они точно стрелять не станут.
Услышав подобное предложение, придворные дамы завизжали, прикрывая лица замызганными юбками, требуя, чтобы их отвезли обратно. Петр бросился в объятия равнодушной и отстраненной Воронцовой, на пальцах и в ушах которой по-прежнему поблескивали бриллианты Екатерины.
- Государь, - Миних тем временем продолжал свои уговоры. - Нам нужно немедленно пересесть на другой корабль и отправиться в Ревель. Оттуда можно добраться до армии, готовой к походу на Данию. С этими войсками будет нетрудно отвоевать трон. Подумайте хорошо, ваше величество! Еще не все потеряно!
Голова Петра, покоившаяся в юбках Воронцовой, судорожно дернулась - ни за что!
- Поступите так, как я вам говорю, государь, и через полтора месяца и Санкт-Петербург, и вся Россия будут у ваших ног! Ручаюсь головой! Государь? Вы меня слышите?
Петр поднял к нему страшное, рябое лицо. Глаза казались безумными:
- Оставьте нас в покое! Мы устали и хотим спать! Поворачивайте назад, в Ораниенбаум!
Дамы слаженно завыли: мол, действительно, все устали и хотят спать, но только в Ораниенбауме. В Ревель никто не хочет. Осознав комичность ситуации, Миних не выдержал и рассмеялся:
- И это российский государь! Слава Богу, никто этого не видит! Поистине, история не знает сожаления, но иногда она бывает справедлива.
Он вышел наверх и скомандовал:
- В Ораниенбаум!
Воронцов стоял рядом, вглядываясь в неправдоподобно светлое небо.
- О чем думаете, граф?
- О суетности жизни, - неожиданно ответил Воронцов. - И ее несправедливости. Вчера у нас была власть, сегодня остался лишь прах. Вчера я мог вершить судьбы, сегодня они распорядятся моей. Не стоит ставить на самых сильных. Как правило они и проигрывают.
- Под сильными вы подразумеваете Петра? - удивился Миних, вспомнив неприятную сцену в каюте.
- Вчера - да. Сегодня в фаворитах у судьбы Екатерина.
- Вы фаталист?
- Черт его знает, - Воронцов с тоской смотрел в ночные волны. - И что толку теперь гадать о том? Время безвозвратно упущено, теперь только и остается, что наблюдать за агонией.
- Чужой или своей? - поинтересовался Миних.
- Чужой, своей… Какая теперь разница, - с горечью ответил Воронцов. - Исход все равно один. И знаете, что обиднее всего, Миних? То, что в этот заговор никто из нас до конца не верил. Разве может женщина совершить подобное? Это же совершенно невероятно! С легкой руки Петра Федоровича мы привыкли смотреть на Екатерину как на досадную заводную куклу: что скажешь ей, то и сделает. Ан нет! Эта кукла поступила по-своему. Рискнула и выиграла. А сейчас я стою на этой яхте, идущей навстречу к смерти, и думаю: почему мы поверили императору? Почему недооценили Екатерину? Почему не предотвратили этот дурацкий заговор? Почему мы находимся на яхте вместо того, чтобы сидеть в парадном зале Зимнего дворца?! Почему?
- Потому, что так удобнее, - Миних подставил лицо морским брызгам. - Ни вы, ни я, и уж тем более государь не признаем за женщиной право на ум и решительные действия. Баба, она и есть баба: ее дело крутиться в постели, рожать детей и подносить нам по праздникам чарку. Заметьте - подносить молча. Вы так и к своим племянницам относитесь. Свысока.
- И? - Воронцов мгновенно напрягся, словно его обвинили в чем-то недостойном.
- И снова ошибаетесь. Екатерина Романовна, или как ее сейчас называют при дворе, Екатерина Малая, только своим умом добыла себе богатого и родовитого мужа, а затем стала лучшей подругой императрицы. Другая - Елизавета - будучи убогой, хромоногой и страшной, подчинила волю и желания государя. Так почему вы до сих пор считаете их безмозглыми куклами?
Воронцов обиженно засопел:
- На что вы намекаете, Миних? Еще немного, и вы договоритесь до того, что женщина тоже человек и тоже право имеет.
- А разве нет?
- А разве да?
Спор зашел в тупик. Волны бились о светлые бока. Брызги скатывались по лицам.
- Хорошо-то как, Миша! - примиряюще произнес Миних. И после паузы добавил: - А в Сибири все-таки лучше!
ГЛАВА 18.
В тот момент, когда яхта низвергнутого императора подплывала к Кронштадту, Екатерина надевала мундир офицера Семеновского полка, который ладно обтянул ее стройную фигуру, подчеркнув соблазнительные изгибы тела.
- Хороша! - Григорий обнял ее. - Катя! Катенька! Как я соскучился по тебе! Сколько ночей пропустили…
- Ничего, Гриша! Потом наверстаем, - она уклонилась от пахнущих табаком губ. - Поехали!
В приемной она потревожила Панина и Дашкову. Двое влюбленных испуганно отскочили друг от друга, оправляя на себе одежду. Екатерина Малая покраснела от смущения.
- Не стыдись, - пожурила ее императрица. - Ни что так не возбуждает чувство любви, как опасность. Никита Иванович, эту записку нужно передать в Сенат. - И процитировала: - "Господа сенаторы, я теперь выхожу с войском, чтоб утвердить и обнадежить престол, оставляя вам, яко верховному моему правительству, с полной доверенностью под стражу: отечество, народ и сына моего".
И откуда только силы взялись? Она и сама не знала ответа на этот вопрос. Отдохнула не более получаса, подгоняемая страстным желанием как можно скорее завершить дело и укрепиться на троне. Легкая, стремительная Екатерина сбежала со ступенек, прошла мимо выстроившихся полков. И одним прыжком, словно родилась в седле, вскочила на белого рысака, чья сбруя была украшена дубовыми листьями. И вдруг вскрикнула от досады, заметив, что на ее сабле нет серебряного темляка.
Ринувшегося Орлова опередил симпатичный унтер-офицер, сорвавший с сабли свой темляк. Екатерина с улыбкой приняла драгоценное подношение.
- Как зовут? - она с трудом удерживала горячего жеребца.
- Григорий Потемкин, ваше величество! - ответил офицер.
- Я запомню тебя, - пообещала императрица.
Екатерина торопилась выехать из-за города, где должен был состояться парад полков. Ее не смущала ни наступающая темнота, ни дым от костров, поднимающийся к летнему небу. В собольей шапке на длинных распущенных волосах, с саблей наголо, она олицетворяла собой богиню победы. Один за другим полки проходили мимо нее. Все без исключения были в старой форме, принятой еще во времена царя Петра. Немецкие мундиры сжигали тут же - в знак освобождения от прусского влияния.
Это была самая удивительная ночь в ее жизни: самая счастливая, самая долгожданная и самая волшебная. Ночь власти и любви. В глазах гвардейцев она читала мужское восхищение. Обожание, умноженное в сотни, в десятки сотен раз. Сейчас ее хотели все мужчины, присутствующие здесь. Вне зависимости от возраста, положения и титула. Женская сила, дол сих пор дремавшая в ней, вдруг пробудилась от долгого сна, словно с тела и души спала многолетняя шелуха, и Екатерина предстала перед всеми в своем новом облике - стройная и стремительная, властная и нежная.
Все они хрипло выкрикивали ее имя, словно священное заклятие. И в каждом голосе ей слышался мужской стон, мольба о милости - быть рядом, умереть за нее. Что это? Магическая сила толпы, зараженной единственным желанием? Или она сама, мечтающая скрыть в лесу и предаться страсти с первым же встречным. Вон и Гришка почуял ее состояние: кружит коршуном, отгоняя нежданных соперников. Помани она любого сейчас - сразу пойдет, да еще по гроб жизни будет благодарен за искусанные губы и сорванные поцелуи.
Екатерина встряхнула головой: ее трясло от неутоленного желания. Соболья шапка упала с головы, покатившись по земле. И тотчас же на нее накинулись жадные руки, стремясь растерзать на кусочки. Будет, о чем грезить ночью, прижимая к кубам пушистые кусочки меха с тонким ароматом женских духов.
Шпоры впились в белые бока. Жеребец встал на дыбы в первом сумраке белой ночи. Она усмирила его одним движением, как и подобает властительнице. И помчалась вперед, сама не зная, куда скачет и зачем. Бешеный ритм скачки напоминал другой извечный ритм, под ней вздрагивал, всхрапывая, огромный конь, а по щекам текли слезы счастья. Никогда она еще не чувствовала себя такой желанной и свободной!
Вслед за императрицей устремились Орловы, а там и остальные полки подтянулись. Кто на лошадях, кто пешком, кто в обозах - все они последовали за ней. Зачем? Кто знает! Позвала - и пошли! Такой женщине мужчины не задают глупых вопросов, они с радостью следуют ее приказам.
В три часа ночи выдохлись все, кроме Екатерины. Даже Орлов, не ведавший ранее усталости, взмолился:
- Помилосердствуй, Катя! Людям надо отдохнуть, да и ты не железная. Она подняла на него бездонные глаза, но, подумав, согласно кивнула. Кстати подвернулся и постоялый двор - бедный, грязный, но довольно большой, чтобы удачно разместить большинство ее спутников. Остальные разместились под открытым небом - русскому солдату не привыкать к походной жизни. Екатерине ответили самую удобную комнату, причем хозяин сначала не мог поверить, что сама императрица снизошла до того, чтобы переночевать в его клоповнике. Увидев растерянность старика, Орлов довольно хлопнул его по плечу:
- Повезло тебе! Завтра проснешься богатым! А мы тому поспособствуем.
Спешно поужинали, хотя впору было говорить о завтраке, и легли спать. Екатерина лежала подле Григория (того даже на любовные ласки не хватило - захрапел сразу) на узкой кровати. Сон не шел, слишком велико было ее возбуждение. Эх, кабы еще знать наверняка о действиях мужа! Зная его натуру, она могла предположить, в какую растерянность и злобу впадет чертушка, узнав о ее манифесте. А ну как не растерялся в кое-то веки?! Больше всего императрицу тревожил Кронштадт - успел Талызин опередить императора или нет? Если нет, то плохо - их ждет затяжная междуусобная война. А у нее недостаточно военных прав, чтобы провести успешную кампанию. Нет ни провианта, ни боеприпасов. Вдруг удача переменится, что тогда?
Она тихонько высвободилась из-под тяжелой Гришиной руки и встала босыми ногами на холодный пол. Жарко здесь, душно! В окне серебрился берег Финского залива. Искупаться бы! И тут же задалась вопросом - а что мешает! Выскользнет потихоньку, окунется в прохладную чистую воду и обратно. Никто и не заметит.
Дверь даже не скрипнула. Как была босая, так и прошла по дому, бесшумно ступая, словно большая осторожная кошка. Выскользнула на улицу, дыхнув полной грудью свежий морской воздух. Часовые не заметили: сладко спали, как и все вокруг.
Екатерина вышла за ограду, пугаясь ночных шорохов и сбежала по крутой тропинке, скрытой в густых зарослях кустарника. Далее начиналось молчаливое царство плакучих ив и тонких, причудливо изогнутых берез. Ступни ощутили мокрую зернистость песка. Екатерина оглянулась - нет ли кого поблизости - и на всякий случай свернула влево, в небольшую бухточку, надежно спрятанную от любопытных глаз. Скинула пропыленный костюм на ствол поваленного дерева и медленно, наслаждаясь каждым мгновением, вошла в воду. Шаг за шагом, ласковые волны омывали ее тело, наполняя каждую клеточку бодростью и новыми силами.
Здесь Екатерина потеряла счет времени - лежа на воде, она смотрела на розовеющее небо, забыв свои страхи и сомнения.
На берегу по-прежнему было тихо. Изогнувшись, Катя отжала длинные волосы и вдруг услышала позади себя предательский хруст ветки. Все-таки без соглядатаев не обошлось. Но почему-то она совсем не боялась!
- Кто здесь? - спокойно спросила она. - Выходи!
В зарослях послышалось испуганное сопение. И на берегу оказался безусый солдатик, почти еще ребенок, прикрывающий срамное место вспотевшими ладошками. По мокрым волосам стекала вода. "Тоже купался, - подумала Екатерина. - А потом меня увидел и оробел. Хорошенький-то какой, Господи! Молоко со сметаной! М-м, так бы и съела!".