Сделку часто рассматривали как циничный заговор прусских землевладельцев обеспечить первоочерёдное внимание к своим аграрным интересам, ассоциируя с ними Гинденбурга. Возможно, кто-то из них и питал подобные надежды, однако их взнос в размере 50 000 из требуемых миллиона марок опровергает существование их особенной заинтересованности в том, чтобы видеть маршала своим соседом. Да и особой необходимости в том, чтобы стимулировать его интерес к сельскому хозяйству Восточной Пруссии, не было, поскольку он всегда внимательно прислушивался к нуждам этой области. В кругах землевладельцев было известно, что Гинденбург рассматривал восточнопрусские поместья как производителей продовольствия в военное время. Это было одно из немногих экономических убеждений, которого он твёрдо придерживался, и, поскольку оно затрагивало военную сферу, представлялось маловероятным, что маршал от него откажется. Но прежде всего, он рассматривал эти владения как родовые гнёзда старинных прусских семейств, которые для него были хребтом нации. Лишившись своей собственности, они были бы уничтожены как класс, и нация, таким образом, лишилась бы социальной элиты, а ведь только она может помочь обрести былое величие. Поэтому президент считал своим долгом защищать помещиков из Восточной Пруссии, не дать им лишиться своей земли, и не было необходимости в какой-либо материальной заинтересованности в прусском сельском хозяйстве, чтобы маршал пришёл ему на помощь.
Ещё не успели окончиться юбилейные торжества, когда новые тучи затмили политический небосвод. Предприимчивый штабной капитан из министерства рейхсвера использовал тайные фонды военно-морского флота, чтобы сделать некоторые деловые капиталовложения от имени флота. Предприятие провалилось, и это стоило налогоплательщикам около 12 миллионов марок. Геслер о сделках не знал, но разразившийся скандал вынудил его в январе 1928 года уйти в отставку. Гинденбургу пришлось срочно искать преемника. Консервативные партии, желавшие получить этот пост, предложили двух кандидатов. Немецкие националисты выдвинули кандидатуру графа Шуленбурга – старого противника Гинденбурга в споре о событиях 9 ноября, теперь ставшего одним из депутатов рейхстага. Немецкая народная партия предложила кандидатуру адмирала в отставке Брюнингхауза, служившего военно-морским экспертом в рейхстаге. Но Гинденбург желал видеть на этом посту менее рьяного противника республики, который бы доставлял ему не слишком много хлопот. Он подумывал о Франце фон Папене, будущем канцлере, который некогда служил в Генеральном штабе, а значит, имел профессиональную квалификацию и, будучи центристом правого крыла, считался умеренным монархистом. Но рейхсвер счёл эту кандидатуру "слишком рискованной". В конце концов маршал избрал своего соратника по последним дням войны Вильгельма Гренера. Решение далось ему непросто. Имя Вильгельма Гренера до сих пор оставалось преданным анафеме консервативными группировками. Граф Вестарп, не теряя времени, принялся возражать, но Гинденбург не стал его слушать.
Кандидатуру Гренера предложил президенту Шлейхер. Полковник считал Гренера самым подходящим человеком, чтобы возглавить рейхсвер. Это был настоящий солдат, отличившийся в сражениях и считавший, что необходимо улучшать отношения между армией и республикой. Последнее уже стало безотлагательным делом. В том году истекал четырёхлетний срок полномочий рейхстага, а результаты последних муниципальных и государственных выборов показали, что новые выборы рейхстага будут означать существенный сдвиг влево. Следовательно, для того, чтобы назначение стало хоть сколь-нибудь продолжительным, новый министр должен был быть приемлемым для левых. Гренер и был таковым. Во время предыдущего правительственного кризиса он был упомянут как возможный преемник Геслера в левом правительстве. Шлейхер был также убеждён, что у офицерского корпуса не будет возражений против Гренера и ему окажут полную поддержку. Согласившись с этими доводами, Гинденбург одобрил назначение Гренера.
Едва был урегулирован этот вопрос, как Гинденбург оказался перед лицом новой проблемы. В то время как правительство выполнило основную часть своей законодательной программы, оно не приняло давно ожидаемый школьный закон. Проблема заключалась в определении рамок религиозного обучения, которое могло проводиться в государственных школах. Предлагаемый закон оставлял родителям право решать вопрос в пределах местной общины. Учитывая распределение партий: социалистической (большинство в промышленных районах Северной и Центральной Германии), католической (большинство на западе Германии и в Баварии), а также немецких националистов (большинство в сельских районах востока и севера), школы с учащимися одного вероисповедания могли существовать в районах, где преобладали католическая партия "Центра" и немецкие националисты. Нерелигиозные школы могли появляться в областях с преобладающим влиянием социал-демократов. Школы с учащимися разных вероисповеданий, предлагающие обучение основам всех вер, могли существовать только в отдельных изолированных регионах. Такое положение Немецкая народная партия нашла неприемлемым, поскольку в вопросах культуры всё ещё придерживалась своих старых либеральных принципов. Она предложила дополнение, согласно которому государства, принявшие школьную систему с учащимися разных вероисповеданий, должны были сохранить её, а этот план, в свою очередь, отвергла партия "Центра".
Есть множество свидетельств того, что "Центр" намеренно добивался раскола правительства. Эта партия, скорее всего, не могла ожидать более благоприятного соотношения в новом правительстве, в котором, на это указывало всё, важную роль будут играть социал-демократы, но не будет немецких националистов, чтобы поддержать их позицию. И всё же "Центр" эффективно саботировал все попытки Штреземана выступить в качестве посредника. Очевидно, лидеры хотели умиротворить слишком настойчивый трудовой элемент партии, который раздражала коалиция с немецкими националистами. Рабочие также протестовали против недавнего повышения платы государственным служащим, в то время как повышение пенсий по возрасту и инвалидности было отвергнуто. Ввиду очевидной тенденции к смещению влево, центристские лидеры вполне могли решить, что им следует разойтись с правыми. Но немецкие националисты тоже столкнулись с трудностями в своих рядах и по некоторым пунктам школьного закона оказались даже более несговорчивыми, чем центристы. Таким образом, крах правительства стал неизбежным.
И снова Гинденбургу пришлось вмешаться. Он попросил Маркса оставаться на посту канцлера до тех пор, пока не будут урегулированы такие срочные законодательные меры, как принятие бюджета, помощь сельскому хозяйству и компенсация военных потерь. Копии письма, в котором президент выражал свои желания, были переданы всем лидерам партий. Подталкиваемые президентом правительство и партии согласились завершить самые неотложные законодательные вопросы. К концу марта 1928 года всё было сделано, причём Гинденбург вмешивался всякий раз, когда новые трудности грозили свести на нет все усилия. Президент снова спас страну от тупика, в который грозили завести её партийные склоки.
31 марта 1928 года рейхстаг был распущен и новые выборы назначены на 20 мая.
Глава 5
РЕСПУБЛИКАНСКАЯ ИНТЕРЛЮДИЯ
В соответствии с настроениями, царящими в стране, кампания, предшествовавшая выборам мая 1928 года, была спокойной и сдержанной, призывы – знакомыми, а речи – не зажигающими. Политические вопросы не слишком интересовали электорат, одолеваемый материальными заботами. Тем не менее большинство партий не желали отказываться от идеологической борьбы и только частично касались экономических проблем, столь близких сердцам людей. Только экономическая партия без всякого стеснения выступила как экономическая инициативная группа, представляющая интересы малого бизнеса. Она заявила, что не слишком интересуется вопросом "монархия против республики" или цветами национального флага, а видит смысл своего существования в поддержании интересов своих сторонников. Она апеллировала к настроениям многих слоёв и потому на выборах добилась определённого успеха.
Немецкая национальная партия, с другой стороны, отказалась приспосабливаться к меняющимся условиям в стране и дорого заплатила за это. Аграрные круги, уставшие от её вечного обструкционизма, откололись и образовали собственную партию. (Такой же раскол произошёл и в Немецкой народной партии в порядке протеста против преобладания промышленных интересов среди её лидеров.) Слишком поздно (в апреле) немецкие националисты, наконец, оборвали все связи с непримиримыми монархистами, собравшимися в консервативное Главное общество. Жест был бессмысленным, поскольку лидеры провозгласили, что реставрация монархии остаётся их истинной целью, хотя теперь более отдалённой.
Свои главные усилия в избирательной кампании немецкие националисты сосредоточили на знакомом лозунге "больше власти президенту". Между тем в их рядах существовали некоторые сомнения в правильности этого призыва. Официальный деятель из Национального Союза немецких офицеров написал Вестарпу, что выступает за ограничение прав парламента, но не думает, что увеличение президентских полномочий приведёт к этому результату. Он опасался, что, учитывая "личность того, кто на сегодняшний день занимает высшую должность в рейхе", возрастание президентской власти будет плохо встречено его окружением. Он предупредил, что положение может ещё более ухудшиться после появления преемника Гинденбурга. Он будет, вероятнее всего, человеком, стоящим вне партий, возможно даже, заражённым пацифистскими взглядами. Вестарп признал, что опасения вполне понятны и их разделяет большая часть руководства партии. И всё же руководство считает делом принципа вести борьбу против монополии власти парламентским большинством. При этом он добавил, что невелик шанс принятия этого предложения большинством (2/3) партии, поскольку Гинденбург не захочет лишать сам себя власти. Тем не менее немецкие националисты продолжали настаивать на своём требовании с максимальной энергией и решительностью, какие только были допустимы в этой вялой кампании. В один из моментов они даже попытались вызвать повышенный интерес к своим требованиям, раздавая портреты Гинденбурга с их призывом. Распространение этих листовок, однако, пришлось прекратить, потому что президент выразил решительный протест против использования своего портрета в партийных целях. Он также отверг претензии народной партии на то, что она является "партией Гинденбурга", разъяснив, что "он не принадлежит ни к одной партии". Собственно говоря, партия ничего не потеряла, потому что использование имени маршала всё равно не смогло разжечь энтузиазм электората.
Выборы 20 мая 1928 года, как и предполагалось, привели к выраженному сдвигу влево. Социал-демократы и коммунисты получили соответственно на 14 и 17% голосов больше. За социалистов проголосовали некоторые члены партии "Центра": рабочее крыло этой партии протестовало против коалиции "Центра" с националистами. Коммунисты, в свою очередь, получили поддержку лишившихся иллюзий социал-демократов, которые утратили веру в способность социалистов эффективно выражать их интересы. Обе партии также получили поддержку 4,5 миллиона новых избирателей. Кроме экономической партии, остальные несоциалистические партии понесли тяжёлые потери. Многие из их бывших сторонников отдали свои голоса партиям, более решительно выражающим их экономические интересы, или вообще не явились на избирательные участки.
Большинство радикальных консерваторов также потерпели неудачу; только национал-социалисты избрали в рейхстаг горстку депутатов. Они понесли потери в некоторых регионах, но зато в других получили значительно больше голосов, чем в 1924 году. Более того, их победа над всеми соперничающими группировками сделала Гитлера неоспоримым лидером правых радикалов.
Если рядовые избиратели не проявляли большого интереса к глобальным политическим проблемам, их лидеры также не выражали готовности взвалить на свои плечи бремя правительственных забот. Характерной чертой недель, последовавших за выборами, явилось то, что ни одна из партий не рвалась к власти. И в первую очередь социал-демократы, казалось, не имели никакого желания воспользоваться своим успехом. В передовой статье, выражавшей сдержанное удовлетворение, главный партийный орган социал-демократов "Форвертс" призывал своих лидеров не уходить от сложной задачи формирования нового правительства. Какими бы ни были препятствия, они должны подходить к ним с верой и решимостью их преодолеть, а не просто в надежде увидеть переговоры сорванными или с тайным намерением, что они потерпят крах сами по себе. Журнал предупреждал, что, если занять выжидательную позицию и воздерживаться от прихода к власти, это поможет немецким националистам претворить в жизнь своё требование "больше власти президенту". Только 6 июня, то есть больше чем через две недели после выборов, лидеры партий решили, вопреки голосам левой оппозиции, потребовать в предстоящих переговорах пост канцлера. Но было очевидно, что это решение не было уверенным, и "форвертс" раскрыла дурные предчувствия партийных лидеров, когда почти что с мольбой обратился к ожидаемым партнёрам в новой правительственной коалиции отнестись к будущему сотрудничеству в духе конструктивизма и взаимопонимания. Зная, что в их рядах не хватает сильных личностей, социалисты опасались, что буржуазные партии будут блокировать попытки социальных реформ так эффективно, что их сторонники переметнутся от них к коммунистам. Страх перед этой ужасной возможностью присутствовал во всех их решениях и политических линиях.
В то время как социалисты не горели желанием взвалить на себя правительственную ответственность, буржуазные партии боялись, что они всё-таки это сделают. Некоторые либеральные газеты предложили, чтобы канцлер был выбран из партии "Центра", потому что социалист может быть слишком негибким и прямолинейным из страха перед коммунистами. Центристы твёрдо отвергли предложение: они не станут способствовать мероприятиям, которые освободят от ответственности социал-демократов. Также немецкие националисты отвергли предложение обратиться к Гинденбургу, чтобы тот не назначал канцлером социалиста. Вестарп утверждал, что нет лучшего способа дискредитировать социал-демократов, чем позволить им некоторое время управлять. Он только надеялся, что нации не придётся слишком дорого заплатить за такой урок.
Так Гинденбург оказался перед лицом знакомых трудностей, сопровождающих формирование совершенно нового правительства. Всегда неприятная, эта задача была стократ сложнее на этот раз, потому что ему приходилось доверить канцлерский пост социал-демократу. То, что ему придётся назначить канцлером социалиста, Гинденбург сомнению не подвергал. Чтобы облегчить себе задачу, он даже попросил Вестарпа не критиковать слишком резко новое социалистическое правительство. К немалому удивлению президента, оказалось, что социалистический кандидат – Герман Мюллерранкен – человек весьма приятный, а его чувство юмора и энергичный подход к делу не оценить было невозможно. Позже маршал признался Гренеру, что Мюллер стал лучшим из его канцлеров, только жаль, добавил он, что такой хороший канцлер – социал-демократ. Правда, разногласия и столкновения партий слабее не стали, а Мюллеру – опытному тактику в вопросах внутрипарламентской борьбы, но не сильному лидеру – не хватало уверенности, чтобы объединить конфликтные интересы в некое подобие единства. Главные трудности касались противоречий с немецкой народной партией, чьи голоса были необходимы, чтобы обеспечить большинство в рейхстаге. Если бы Штреземан был в Берлине, эти противоречия, вероятнее всего, удалось бы урегулировать, но министр иностранных дел поправлял здоровье на юге Германии и не мог повлиять на особенно непримиримые элементы своей партии.
После нескольких недель бесплодных обсуждений Мюллер отказался от усилий сформировать правительство, основанное на формальной партийной коалиции. В этот момент Гинденбург вроде бы предпринял попытку создать правительство, которое было бы ему по сердцу. Он вышел через Мейснера на доктора Шольца – лидера правого крыла народной партии, чтобы узнать, не пожелает ли доктор возглавить новый кабинет. Шольц не выразил такого желания, очевидно посчитав план невыполнимым.
А тем временем Мюллер и Штреземан пришли к выводу, что дальнейшие переговоры между партиями вряд ли приведут к конструктивному результату. Они договорились, что Мюллер сформирует правительство не на основе формальных соглашений с соответствующими партиями, а посредством достижения договорённости с отдельными лидерами – людьми, имеющими в партийных советах достаточный вес, чтобы обеспечить поддержку правительства даже при отсутствии официального соглашения. Такой шаг был сделан, чтобы сдержать обструкционистскую тактику народной партии и заставить её пойти за Штреземаном. Не обошлось без яростных протестов, но Штреземан сумел снизить накал страстей, пригрозив, что покинет партию, если он, её лидер, будет вынужден подчиняться диктату делегации рейхстага.