"А если он откажет?.." - Палтусов закусил губу, и в глазах его мелькнула решимость особого рода.
Через десять минут он летел к Осетрову.
XIII
Осетров был у себя. Он нанимал целый этаж, на бульваре, в доме разорившихся миллионеров, которым и остался только этот дом. Палтусов не был у него на квартире и не видал его больше трех месяцев.
Он шел за лакеем по высоким комнатам уверенно, но внутри тревога росла. Надо было сохранить на лице выражение деловой и немного светской развязности; надо показать, что с того дня, когда они познакомились в конторе, утекло немало воды в его пользу. Тогда он отрекомендовался как фактотум подрядчика из офицеров; теперь он должен явиться самостоятельной личностью, деловой единицей, действующей на свой страх… С Осетровым он, кажется, умеет говорить, попадать в тон… В его предприятии у него три пая, по тысяче рублей… Со своим пайщиком, хотя бы и на такую малость, не станет тот разыгрывать набоба: слишком он умен для этого, да и сумел давно оценить, что в его пайщике есть кое-что, стоящее и внимания, и поддержки, и доверия…
Слово "доверие" не смутило. Палтусова и в эту минуту. Почему же не доверие? Разве Осетров знает, что сейчас произошло между ним и Леденщиковым?.. Да хоть бы каким-нибудь чудом и догадался? Надо предупредить его, говорить прямо, без утайки, как было дело. Он человек практики… ему постоянно поручались куши чужими людьми, да и воротилой-то он сделался только на одни чужие деньги… Что он такое был? Учитель…
- Пожалуйте-с, - пригласил лакей и остановился перед темной дверью с глубокой амбразурой.
Палтусов не заметил, через какие комнаты прошел до кабинета.
Осетров сидел за письменным столом в такой же позе, как в конторе, когда Палтусов в первый раз явился к нему от Калакуцкого.
Рассматривать обширный кабинет некогда было. Палтусов перешел к делу.
- Поддержите меня, - сказал он Осетрову без обиняков, - мое положение очень крутое. Вы сами человек, разбогатевший личной энергией… У меня была доверительница - поручила мне свое денежное состояние. Я распоряжался им по своему усмотрению. Она скоропостижно умерла. Наследник требует - вынь да положь - всего капитала… А у меня нет целой четверти…
Палтусов остановился.
- Где же он у вас? - спросил Осетров, мягко поглядывая на него.
- Я пустил его в оборот…
- На свое имя?
- Нет… на чужое…
- В какой же это оборот?
- Я дал бумаги в залог.
- Ну так что же за беда? Вы так и объявите наследнику… Это не пропащие деньги…
- Я не могу этого сделать, - решительно выговорил Палтусов.
- Почему же?
- Потому что наследник - скупой дурачок. Он сочтет это за растрату…
- Да…
Осетров закурил папиросу и прищурил глаз.
- Что же я-то могу для вас сделать?
- Дайте мне ваше поручительство… Я выдам векселя…
- Мое поручительство?.. Нет, любезный Андрей Дмитрич, я не могу этого.
Палтусов опустил глаза. Они оба молчали.
- Я заслужу вам, - начал Палтусов. - В моем поступке вы, деловой человек, не должны видеть что-нибудь особенное… Отчего же я не мог воспользоваться случаем? Дело шло о прекрасной операции… Она удалась бы через два-три месяца… Я возвращаю капитал доверительнице и сразу приобретаю хорошее денежное положение.
- Почему же вы так не поступили?
- Надо было сейчас же действовать. Она жила в Ницце… Я вам уже сказал, что она имела ко мне полное доверие. Ее смерть - неудача. И больше ничего!
- Это растяжимые деловые принципы, - выговорил Осетров.
- Но вам, - уже горячо возразил Палтусов, - разве не доверяли сотни тысяч без расписок? Вы их пускали в оборот от своего имени. Стало, рисковали чужим достоянием.
- Совершенно верно, - остановил Осетров, - но я возвращал сейчас же, сейчас, все, что у меня было, при первом требовании, или указывал, во что у меня всажены деньги. Сделайте то же и вы.
- Но я вам говорил, что наследник скупердяй, дурак… с ним это невозможно, бумаги представлены взаем другим лицом! Какое же я обеспечение могу дать такому трусливому и алчному наследнику?
- Напрасно с таким народом дело имеете…
На лице Осетрова Палтусов прочел решительный отказ.
- Вадим Павлович, - выговорил он, - я ожидал от вас другого…
- И получили бы другое, - ответил Осетров, приподнимаясь над столом. - Наживать можно и должно, но только не так, как вы задумали.
Это было сказано серьезно, без всякого вызова. Оставалось удалиться.
- У вас есть наши акции? - спросил Осетров, как бы спохватившись. - Если вам угодно, я куплю у вас их по полторы тысячи - больше вам не дадут…
Палтусова охватило такое злобное чувство, что он с усилием сдержал себя на пороге кабинета.
XIV
"Ехать к Станицыной?" - мелькнуло у него. Он вышел на крыльцо и глядел на обширный двор. Кучер еще не заметил его и не подавал. Так простоял он минуты две…
Станицына! Она выручит! Кто это сказал? В ней теперь женское чувство расходилось. Она увидала, пожалуй, в том, как он повел с ней себя, - прямое оскорбление. Да, другой бы упал на колени и, долго не думая, предложил бы ей сожительство, довел бы до развода с мужем, прибрал бы к своим рукам ее фабрику и наличные деньги. Полно, есть ли они, наличные-то?.. Она должна была в эту зиму заплатить за мужа несколько сот тысяч… без этого она не подняла бы кредиту. А коли наличных нет или есть только на оборот, на поддержку текущих дел по обеим фабрикам, так из-за чего же он будет соваться?
Да и не хочет он ей говорить правды. Ее на мякине не проведешь. Она все-таки кулак-баба… Позволить ей заподозрить его, и так, в глаза… Ни за что!
С женщинами у него - неизменная мораль… Так он поступал, так и будет поступать. Что-то поднимает внутри его гордость, чувство мужского превосходства, когда он думает о своих отношениях к женщинам. Обязанным им он ничем не хочет быть. Сначала он перепробует все.
Ну что же?
В ту минуту, когда Палтусов крикнул: "Подавай!" - голова его осветилась новой фигурой ярко и отчетливо, и тотчас вспомнил он свой визит к родственнику Долгушина, к тому "ископаемому", что сидит в птичнике… у него есть деньги. Он, наверно, тайный ростовщик. Но что же предложить ему в залог? Одну половину бумаг? Так это будет тришкин кафтан. Нелепо!
Почему-то, однако ж, он схватился за эту мысль.
Он вспомнил адрес старого барина, но не приказал кучеру ехать туда, а взял извозчика.
Барин принял его. Он вышел к Палтусову совершенно так же одетый, как и в тот раз, и так же попросил его во вторую комнату. Старик помнил о его визите, опять сказал, что служил когда-то с одним Палтусовым. Про Долгушина осведомился в шутливом тоне, и когда Палтусов сообщил ему, что генерал служит акцизным надзирателем на табачной фабрике, - выговорил:
- И это для него большой пост. Свистун!
Палтусов сидел так, что ему была видна часть стены, где он в первый раз заметил несгораемый шкап. Глаза его остановились на продольной, чуть заметной щели. Опять разглядел он и маленькое отверстие для ключа.
- Чем могу? - спросил барин и поправил паричок.
- На этот раз, - начал Палтусов, - я к вам от себя.
Он пристально поглядел на старика.
- Чем могу? - повторил тот.
- Не найдете ли возможности дать мне под обеспечение?..
Губы барина слегка пошевелились, и что-то мелькнуло в глазах.
- Я знаю, что вы ссужаете, - решительно выговорил Палтусов и даже похвалил себя внутренне за такую проницательность.
- Вы изволите говорить, - не меняя тона, переспросил старик, - под обеспечение?
- Ценностями… разных наименований.
- И какую сумму?
"А! ты ростовщик!" - вскрикнул про себя Палтусов.
- Сто тысяч рублей.
- Сто тысяч рублей?.. Такой свободной суммы я не имею…
- Ну, сколько имеете.
Старик поглядел на Палтусова косвенным взглядом.
- А почему же вы, государь мой, не желаете заложить ваши ценности в любом банке?
Вопрос этот уже побывал в голове Палтусова, когда он подъезжал к его дому.
- Это фамильные вещи, - уже солгал Палтусов.
- Брильянты? - быстро спросил старик.
- Разные ценности.
В голове Палтусова разыгрывалась сцена. Вот он привозит свои бумаги. Это будет сегодня вечером. Старик приготовит сумму… Она у него есть - он врет. Он увидит процентные бумаги вместо брильянтов, но можно ему что-нибудь наговорить. Не все ли ему равно? Он пойдет за деньгами… Броситься на него… Раз, два!.. А собаки? А люди? Разве так покончил со стариком недавно в Петербурге саперный офицер? То было в квартире. Даже кухарку услал… Да и то поймали.
Все это пронеслось в мозгу Палтусова и заставило его мгновенно покраснеть. И вдруг его визит к этому барину, разговор, расчеты представились ему во всей их глупости и гадости. Как мог он остановиться хоть минуту на такой мысли?.. А просто заложить бумаги можно в первом попавшемся банке… Да какой же толк в этом?..
Он должен был сознаться, что голова его ослабела. Устыдившись, он тотчас же встал и протянул руку хозяину.
- Позвольте заехать к вам на днях, - сказал он, любезно улыбаясь. - Вы, во всяком случае, не прочь? О процентах мы тогда переговорим…
- Милости прошу, - кратко ответил ему немного удивленный старик и пошел провожать его через комнату с птицами.
Собаки тоже провожали Палтусова. Он сбежал с лестницы, чувствуя, что щеки его горят. В первый раз он подумал о том, как можно придушить живого человека из-за денег.
XV
Звонили ко всенощной… Мартовский воздух смяк. Днем сильно таяло. Солнце повертывало на лето. Путь лежал Палтусову со Знаменки Кремлем. Он извозчика не взял, пошел пешком.
Миновал он ворота с прорезными бойницами проездной башни Кутафьи, белеющей, точно шатер без крыши. Зажигалась яркая ночь. Вокруг полного месяца, не поднявшегося еще кверху, от утреннего тумана шла круглая пелена, открывающая посредине овал - посинее, безоблачный, глубокий. И одна только звезда внизу и сбоку от месяца ярко мерцала. Других звезд еще не было заметно.
Палтусов остановился у перил моста через Александровский сад и засмотрелся на него. Это позволило ему уйти от тревог сегодняшнего дня. Внизу темнели голые аллеи сада, мигали фонари. Сбоку на горе уходил в небо бельведер Румянцевского музея с его стройными павильонами, точно повисший в воздухе над обрывом. Чуть слышно доносилась езда по оголяющейся мостовой…
Палтусов пошел дальше, мостом и Троицкими воротами поднялся в Кремль. Слева сухо и однообразно желтел корпус арсенала, справа выдвигался ряд косо поставленных пушек, а внизу пирамиды ядер. Гул соборных колоколов разливался тонкою заунывною струей. Ему захотелось туда, за решетку, откуда золоченые главы всплывали в матовом сиянии луны. Он скорыми шагами перешел поперек площади, повернул вправо и взял в узкий коридорчик, откуда входят в Успенский собор.
Темные расписанные столбы собора, полусвет, лики иконостаса, ладан и тихое мелькание молящегося народа навели на Палтусова род дремы… Он сначала совсем забыл про себя. Ему нужно было за чем-нибудь следить глазами, что-нибудь слушать… В собор не попадал он много лет, даже и не помнит, когда это было. Теперь его занимала служба, как ребенка. Идет архиерей в длинной ризе, ее поддерживает сзади иподьякон, впереди дьякон со свечой. Архиерей кадит перед образами… Такого облаченья и всего этого шествия Палтусов не видал еще никогда… Он глядел ему вслед. Служба перешла на средину собора. Долго он не мог слушать ее. Кровь прилила к голове, сделалось душно, напала тревожность, столбы и иконостас точно давили его.
Он вышел на воздух. И разом все вернулось к нему… Он вор!.. Хотел разжиться на чужие деньги. Мог сегодня, - когда брат Нетовой явился к нему, - прямо сказать: "Я вложил в такое-то дело сто тысяч… Вот кем представлены залоги… Вот документ, обеспечивающий эту сделку… нате". И как ни жаден этот идиот, он все-таки пошел бы на соглашение. А не пошел бы?.. Пускай начинал бы процесс, даже уголовное дело. Так нет! Захотелось вынырнуть с чужим капиталом!
Машинально двигался Палтусов к Ивану Великому, поднялся кверху, на площадку, где ход в церковь… Там только он очнулся.
Гадость сделана. Леденщиков не даст ему передышки, если б и рассказать ему все начистоту, покаяться… Будет дело. Оно уж и теперь началось… Умышленное присвоение чужой собственности уже совершено, в глазах настоящих, честных людей он уже погиб…
Вспомнил он своего недавнего "принципала" - Калакуцкого. Череп с чернеющей ранкой представился ему… И курносое лицо околоточного… Вот застрелился же! От уголовного суда сам ушел. А не Бог знает какой великой души был человек…
Зазвонили. Палтусов поднял голову и поглядел вверх, на колокольню. Чего же стоит забраться вон туда, откуда идет звон. Дверь теперь отперта… Звонарь не доглядит. Дать ему рубль. А потом легонько подойти к перилам. Один скачок… и кончено!.. В Лондоне бросаются же каждый год с колонн на Трафальгар-сквере, и с колокольни св. Павла целыми дюжинами бросаются…
Он зажмурил глаза и открыл их через несколько секунд. Внизу плиты уже обнажились от снега, кое-где просохли и светились. Его схватило за сердце. Но он не успел испугаться. Новое чувство уже залегло ему на душу…
"Вор! - думал он и начал чуть заметно улыбаться. - Пускай! Смерть от своей руки еще не ушла. Лучше пистолет, чем такой прыжок с колокольни. Сделать это приличней и скромней".
Он начал спускаться по ступенькам. Ему стало вдруг легко. Ни к кому он больше не кинется, никаких депеш и писем не желает писать в Петербург; поедет теперь домой, заляжет спать, хорошенько выспится и будет поджидать. Все пойдет своим чередом… Не завтра, так послезавтра явится и следователь. Не поедет он и на похороны Нетовой. Не напишет и Пирожкову. Успеет… Никогда не рано отправиться на тот свет из этой Москвы!..
Благовест продолжается. Выйдя за решетку, Палтусов провалился в рыхлом снеге. Это его рассмешило.
XVI
Пирожков не хотел верить слуху, что Палтусов "арестован". Ему кто-то сказал это накануне вечером. Он вскочил с постели в девятом часу, торопливо оделся и поехал к приятелю. Мальчика, отворившего ему дверь, он ни о чем не расспрашивал. Тот принял его со словами:
- Пожалуйте-с, барин у себя.
Квартирка смотрела так же чисто и нарядно, как и в тот раз, когда он заехал к Палтусову попросить за мадам Гужо. Ничто не говорило про беду.
- Дома! - вслух выговорил Иван Алексеевич в передней.
Значит - вздор, вранье, никакого ареста не было. Палтусова он нашел на кушетке.
- Что с вами, нездоровится? - спросил его Пирожков и сильно потряс ему руку.
Лицо Палтусова показалось ему и желтым, и осунувшимся.
- Да вот с приезда не могу поправиться, - откликнулся Палтусов и встал с кушетки.
На нем был халат, чего Пирожков никогда не видал.
- Вы в Петербурге заболели?
- Да, чуть не воспаление в печени схватил.
В глазах приятеля Палтусов прочел причину его прихода.
- Иван Алексеевич, - начал он простым, задушевным тоном, - вам, наверно, сказали уже, что меня схватили?
- Действительно.
- Этого еще нет; но может быть сейчас. Я не знаю. Пока я дал подписку.
Он на одну секунду опустил голову и добавил с тихой усмешкой:
- Попаду в кутузку - это верно.
- Но за что же? - искренней нотой крикнул Иван Алексеевич.
- За что? за растрату чужого имущества…
Пирожков ничего не сказал на это, а только усмехнулся отрицательно.
- Право! - подтвердил Палтусов и опять сел на кушетку, подложив под себя ноги.
- Да объясните!
- Дело самое простое… Получил доверенность на распоряжение капиталом.
- Большим?
- В несколько сот тысяч.
- И что же?
- Распорядился по своему усмотрению… на это имел право… Доверительница умерла в мое отсутствие… Наследник пристал к горлу - давай ему все деньги… А у меня их нет.
- Как же нет? - изумленно переспросил Пирожков.
- Так, в наличности нет…
- Но вы можете доказать.
- Вот что, дорогой Иван Алексеевич, - начал горячее Палтусов и подался вперед корпусом, - взбесился я на этих купчишек, вот на умытых-то, что в баре лезут, по-английски говорят! Если б вы видели гнусную, облизанную физиономию братца моей доверительницы, когда он явился ко мне с угрозой ареста и уголовного преследования! Я хотел было повести дело просто, по-человечески. А потом озорство меня взяло… Никаких объяснений!.. Пускай арестуют!
- Но зачем же? - Пирожков присел к нему на кушетку и взял его за руки. - Зачем же так, Палтусов? Что за бравада? Вы же говорили мне вот в этом самом кабинете, что купец - сила, все прибрал к своим рукам…
- Посмотрим, кто кого пересилит… Тут ум надо, а не капиталы.
- Ум!.. Но, Андрей Дмитриевич… к чему же доводить себя?
- Да ведь я уже под сюркупом… Обязался подпиской о невыезде…
- Что же вы теперь делаете? Какие меры?
Пирожков расстроенно глядел на Палтусова. Тот пожал ему руку.
- Добрая вы душа, сочувственная. Не бойтесь. Я волноваться не желаю. С адвокатом я виделся. Выбрал не краснобая, а честного чудака… Я вижу… вам хочется подробностей. Зачем копаться в этих дрязгах? Для меня - это партия в шахматы… На одном осекся, на другом выплыву!..
Что-то новое слышалось Пирожкову в звуках голоса Палтусова. Ему сделалось не по себе. Точно он попал в болото и нога ступает на зыбкую кочку.
- Ха, ха, ха! - разразился Палтусов. - Полноте… Говорю, выплыву. А если вы увидите, что я в этой кулаческой Москве сам позапылился, - вы забудете, что у вас был такой приятель.
- Ну вот, ну вот! - возразил Пирожков, встал и в недоумении заходил по кабинету.
Палтусов посмотрел на стенные часы.
- Иван Алексеевич! - окликнул он. - Знаете что, не засиживайтесь. Я, по моим соображениям, жду сегодня архангелов.
- Каких?
- Следователя или полицию. Уходите. Коли надо будет куда-нибудь съездить, к адвокату, что ли, - дам вам знать; только не стесняйтесь… Прямо откажите.
- Полноте! - вырвалось у Пирожкова теплой нотой.
Он решительно не знал, как ему говорить с приятелем. Через пять минут он вышел.
На улице он перебирал про себя, какое чувство возбуждает в нем Палтусов, и не мог ответить, не мог сказать: "Нет, он честен, это разъяснится".
Ему показалось на повороте к Чистым прудам, что в пролетке проехал полицейский офицер со штатским.