Морская сила(Гангутское сражение) - Фирсов Иван Иванович 12 стр.

- Так разумею, коли он у мыса промеры глубин производил, неспроста это. Десантирование гото­вит. - Крюйс подозвал Толбухина. - Твоя батарея прострел имеет на вест да на зюйд. А швед замышляет с севера диверсию произвести. Там и лесок закрывает.

- В самый раз на сей ракурс батарею новую со­орудить, - согласился Толбухин.

- Бери дюжину пушек да мортиру. Ежели де­сант, то для картечи и шестифунтовые сойдут.

У Березовых островов шведы приняли на борт све­жих десантников, пополнили запасы. В военном деле успех зависит от мощи, умения, хитрости. Силы и умения шведам было не занимать, поэтому Анкер­штерн воспрянул духом:

- Русские нас кое-чем провели поначалу. Теперь мы их перехитрим.

Спарре и де Пруа дружно поддакивали: кто же хо­чет признать себя побежденным.

- В тот раз русским повезло случайно. Нынче мы их забросаем ядрами, а наши гренадеры вспомнят бы­лые победы.

Трое флагманов склонились над картой…

В разгар лета, на рассвете 14 июля, ударила сиг­нальная пушка Кроншлота.

На этот раз неприятельская эскадра показалась на норд-весте.

Крюйс насчитал двадцать пять вымпелов и не от­рываясь следил за маневрами шведов. "Авангард дер­жит курс на западный мыс Котлина. Видимо, как мы и предполагали, там будет диверсия. - Крюйс вздох­нул. - Ну, Федор Толбухин, держись".

Подозвал командира:

- Пошли шлюпки на берег, передать Островско­му: пушкарей и солдат две сотни, отрядить немедлен­но в помощь Тобухину. Им сегодня жарко придется.

С марса28 крикнул сигнальный матрос:

- Неприятель ворочает!

Крюйс вскинул подзорную трубу. Не доходя полу­тора миль до оконечности острова, часть кораблей по­вернула на ост, другая спускалась к зюйду. На флаг­мане подняли красный флаг - сигнал атаки: "От­крыть огонь".

- Берут батарею в клещи, - проговорил коман­дир, - жди пальбы великой.

- Ежели по кораблям судить, стволов шестьсот против шестнадцати. К нашим-то корабликам они несунутся, боязно им. - Крюйс, не отрываясь от тру­бы, скомандовал: - Поднять красный флаг на пра­вом ноке!

Русский флагман принимал вызов неприятеля.

Шведы расположили корабли на якорях в две ли­нии, охватив оконечный западный мыс с севера и юга. Пять часов без перерыва утюжили ядрами ба­тарею и траншеи толбухинского полка на косе. Тыся­чи ядер взрыли косогор, не оставляя живого места" И все же шведы не рассчитали. Траншеи и брустверы надежно укрыли преображенцев. Но Анкерштерн не мог этого предполагать и в полдень уверенно отдал приказ:

- Начать высадку!

Из-за громад кораблей выскочили и ринулись к бе­регу полсотни шлюпок.

На их борту, ощетинившись мушкетами, пригото­вились к броску тысяча семьсот шведских гренадер. Вот шлюпки ткнулись в мель, подняли мушкеты ата­кующие, цепи одна за другой понеслись к берегу, раз­брызгивая воду. Все ближе спасительная суша, но вдруг в центре передние цепи атакующих провали­ваются под воду.

Анкерштерн лихорадочно водил трубой по глади воды. На поверхности плавали шапки гренадер…

- Бог мой! Черти побери капитана! - метался по шкафуту Анкерштерн, бессильно потрясая руками.

А берег вдруг ожил, сверкнуло пламя, засвистела картечь. В бой вступили русские гренадеры.

Из реляции Крюйса: "По полуночи в 6 часов не­приятель начал всею своею силою из верхних и ни­жних пушек с обеих сторон с кораблей против ост­рова стрелять. Однако нашим никакой вреды не учинил, от того, что две тысячи двести человексолдат под командою полковника Толбухина лежа­ли на земле в прикрытом месте и по неприятелю ниединого выстрела не было. А перед полуднем непри­ятель, посадив людей своих на мелкие суда, послалк берегу, и как они подошли недалеко от берега, тог­да наши по неприятелю жестоко из пушек стреля­ли; а как оные пришли к берегу гораздо ближе, ихвзяли в мушкетную стрельбу; а как стали выхо­дить из воды, им было выше колен, в некоторых ме­стах глубже, а иные до дна не достали, иные же погорло в воде. Из наших 15 пушек непрестанно стре­ляли ядрами и картечами, от чего оные неприятелипришли в конфузию. И хотя из них некоторые вы-

шли было на берег, однако ж оные в той конфузиивсе побежали назад на свои суда, из которых многиеопрокинулись, и тогда 35 человек неприятелей наберег выхватили, а в 1 и 2 часу неприятель со всемфлотом стал назад подаваться, тогда стрельба пе­рестала. Неприятельских судов было ботов и шлю­пов 29. Того же числа к берегу принесло с 400 человек мертвых неприятельских тел; тогда же взято в плен 3 капитана, 2 поручика, 2 прапорщика, 7 ун­тер-офицеров да рядовых 21 человек.

Подбирая жалкие остатки уцелевшего десанта, шведы уходили в море, оставляя на берегу сотни уби­тых и раненых… Вдогонку с острова неслись вслед бомбы, из-за рогаток выходила в погоню флотилия га­лер шаутбенахта Боциса.

Получив однажды урок, шведские адмиралы уже до конца войны ни разу больше не испытывали судьбу на Невском взморье. Нарождающийся русский флот и возведенная на острове крепость надежно закрыли морские ворота на Балтике.

Весной 1706 года капитан-командор Петр Михай­лов сам повел свою любимую и пока самую быстроход­ную шняву к Кроншлоту. В кильватер "Мункеру" вы­строились дюжина галер и бригантин. Соскучился царь по морскому раздолью. Вышли из Котлина, На­ум Сенявин рассказывал о прошлогоднем сражении со шведами.

- Анкерштерн, стало быть, пятки салом сма­зал? - смеялся раскатисто Петр.

Наум еще в прошлом году заметил перемену в ца­ре. Стал он раскованней, шутил чаще да и на людях покрикивал меньше. Не один Сенявин, все окруже­ние приметило добрые перемены в его поведении с то­го момента, как рядом с ним обосновалась Екатерина

Алексеевна. По-разному толковали в народе, не всё знали и близкие царские сановники. История ее появ­ления в царских апартаментах была непростая…

Началась она летом 1702 года, после взятия войг сками Шереметева Мариенбурга. Как и обычно, в плен брали солдат, а местные жители неприятельских кре­постей иногда платили контрибуцию, иногда остава­лись на положении заложников.

Семья местного католического пастора Глюка не­вольно оказалась под иным скипетром - правосла­вия. В услужении у его дочери состояла Марта Скавронская, сирота, взятая в свое время пастором на воспитание. Накануне военных действий Марта бы­ла повенчана со шведским капралом. Но мужа пря­мо от венца вызвали в полк и направили в бой, где он и сгинул.

Наметанный глаз русских драгун выхватил из толпы горожан полуодетую чернобровую, красави­цу. Начальник драгун, генерал Бауер, имел привыч­ку объезжать биваки своих подчиненных. Не засло­нили вовремя драгуны от генеральского взгляда свою подружку, и Бауер не упустил лакомый кусо­чек. Дальше все шло строго по воинской иерархии. Над Бауером начальствовал генерал-фельдмаршал Шереметев, который изредка гостил у своих генералов. Хотя и стар был годами, но, говорится: ко вре­мени и "бес в ребро".

Прижилась Марта у степенного боярина, да все пе­ревернул губернатор Ингерманландии Александр Меншиков. И обрела свои новые покои бывшая "пор-томоя" на берегах Невы. Но ненадолго. Вскоре узрел ее Петр и уже больше с ней не расставался. Обрела на­конец-то свою пристань вновь нареченная Екатерина, по имени своего крестника, сына Петра, ставшая Алексеевной. Нарушил вековой порядок Петр Алек­сеевич, но зато обзавелся семейным очагом…

Нынче и в море уходил с легким сердцем, тепло на душе у моряка, когда есть на берегу верная по­дружка…

Генерал значит "главный". Устанавливая в Рос­сии эту приставку к званиям фельдмаршала и адми­рала, Петр четко наделял людей, имевших этот чин, полномочиями на флоте и в армии.

Генерал-адмирал Федор Алексеевич Головин не однажды задумывался, за какие заслуги, каким обра­зом стал он генерал-фельдмаршалом. Произошло это в самом начале войны со Швецией. Переходили они вместе с царем к Новгороду и дальше к Нарве. После одного из шумных застолий в Новгороде и родился на свет указ о производстве его в генерал-фельдмарша­лы, а в том походе в подчинении у него и войск не бы­ло. Под стенами злополучной Нарвы он оказался са­мым старшим по званию, но не у дел. Отъезжая в Нов­город, царь взял его с собой. И, быть может, к лучше­му, а то, не дай-то Бог, попал бы в плен к шведам…

Состоя начальником воинского морского приказа, старался хоть малую толику времени уделить флоту, но все никак не получалось. Заедали архиважные де­ла в Посольском, Ямском приказах, каждый день дьяки тащили ворох бумаг из Оружейной, Золотой, Серебряной палат. Грешным делом, выходил в море в последний раз на "Крепости", когда провожали по­сольство. Давненько это было… Ныне государь назвал его адмиралом, поручил ему новый Балтийский флот, вменил "господину адмиралу на него смотреть, яко вышнему правителю".

Головин припоздал, царь опередил его, раньше вышел в море. Командир шнявы "Мункер" Наум Се-нявин вторую неделю похмелялся каждое утро. Толь­ко что его произвели в боцманматы, а друзей-товарищей пруд-пруди, с каждым надо отпраздновать. Но вчера вечером получил приказ царя готовить ко­рабль к походу на Котлинский рейд.

Лед на Неве еще не прошел, шняву мотало туда-сюда, рвало с якорей, а государь каждый день требо­вал: "В море. В море". "Соскучилась, поди, душа мор­ская по простору", - посмеивался про себя командир шнявы.

Первым на Котлинском рейде бросил якорь вице-адмирал Крюйс. Он поднял свой флаг на тридцати-двухпушечном фрегате "Олифант". На самой быстро­ходной шняве "Мункер" развевался царский штан­дарт капитан-командора Петра Михайлова.

Один за другим подходили фрегаты, ложились в дрейф.

В устье Невы шаутбенахт Иван Боцис, командир галерной эскадры, отдавал почести адмиралу Голо­вину. Встречал пушечной пальбой, игрой на флей­тах с барабанным боем, криками "ура!" матросов на вантах30 .

Головин отдувался, неторопливо поднимаясь по трапу, озирался по сторонам. Такого приема он не встречал.

- Сие, ваша светлость, - доложил Боцис, - на венецианский манер.

- Ну, как знаешь, - высказался довольный це­ремонией адмирал, - поднимай якоря, догоняй госу­даря.

Запели дудки, загремели барабаны.

Галеры и бригантины стройной колонной потяну­лись из устья Невы.

Тем временем "Мункер" с отрядом фрегатов ушел далеко. Кроншлот давно скрылся из виду. Моряков звал простор, соскучились по морю, свежему ветру, соленой волне. Вскоре на горизонте замаячили кораб­ли шведов.

- Дюжина с лишком, господин капитан-коман­дор, - доложил Сенявин.

Разглядывая в подзорную трубу шведскую эскад­ру, Петр, с одной стороны, бодрился: "Такую непри­ятельскую махину отбросили от Котлина!", и в то же время в его душе веяло холодком от неспособности противостоять неприятелю на море. "Што у нас? Фрегат, шнява, галиоты да бригантины. С такой си­лой в море соваться на верную погибель. Покуда ко­рабли для первой линии пушек в полсотни, не менее, не сподобим, дюжину, дай Бог, на первый раз, с Кар­лом тягаться на море пустая затея. А когда сие сбу­дется?"

Петр покосился на снующего от борта к борту Крюйса. "Капитан он добрый, флагман то ж грамо­тен, а все же и своих заиметь надобно. Даром Федя Го­ловин адмирал, - царь кинул взгляд на одутловатую фигуру, - но в морском ремесле-то мало сведущ. Ак-ромя того на нем Посольский приказ и другие заботы. Крюйс-то хорош, но своего бы флагмана на море здеш­нем обрести бы надобно. Разве Апраксин? Так у него забот в Азове и Воронеже уйма".

- Ну что ж, слава Богу, порезвились, - отрыва­ясь от подзорной трубы, проговорил царь. - А тягать­ся со шведами в открыток море еще рановато. Пушек корабельных мало. Поднять сигнал по линии: "Пово­рот всем на обратный курс!"

Отряд возвратился на Котлинский рейд под прикры­тие береговых батарей, сюда-то шведы не сунутся…

Две недели крейсировала русская эскадра на рас­стоянии дальности стрельбы береговых батарей.

Превосходящая вдвойне армада шведских кораблей так и не решилась приблизиться к острову Котлину.

Петр с Головиным ушли на "Мункере" в Петер­бург. Эскадра салютовала адмиралу в последний раз.

Впервые обозревал свои акватории на Балтике генерал-адмирал. Невольно пришли сполохи воспоми­наний на ум о былом, Азовских походах, становле­нии Азовской флотилии. Тогда все суда поступали с Воронежских верфей. Там и сейчас Апраксин нара­щивает морскую силу для южных рубежей супротив турок.

А начинали-то все с казачьих лодок и доморощен­ных галер. Нынче и с турками по-иному разговор дер­жим, опасается султан нашей морской силы, вот-вот нагрянет в Черное море, а там и в Константинополь…

Здесь, в устье Невы, государь затеял тож великое дело, надобно ему подмогать, да вот сердечко стало пошаливать…

Словно предчувствовал что генерал-адмирал Фе­дор Головин. С грустью долго смотрел на исчезающие в вечерней белесой дымке очертания немногочислен­ных бригантин на Котлинском рейде, уходящий за го­ризонт шпиль Кроншлота…

Спустя несколько дней Наум Сенявин записал в журнале: "Август. В 12-й день вице-адмирал полу­чил ведомость, что г. адмирала Головина не стало:и в то число поднят был у вице-адмирала флаг с кре­стом, на грот-стеньге с флагштока в половину. По­том из десяти пушек выстрелили, пушка за пушкой,не часто. Потом опущен флаг в половину с флагшто­ка на корме, так же и на других кораблях…"

Петр, едва сдерживая слезы, повелел Меншикову:

- Тело Федора Алексеевича убереги, отправь в Москву, потом погребем, - смахнул слезу. - Вызы­вай другого Федора из Воронежа, пущай флот прини­мает адмиралтеец наш, Апраксин.

Новоявленному командующему нарождавшегося флота довелось начать боевую службу не на море. По­здней осенью Петр задумал штурмовать Выборг. Тре­вожился он за устье Невы, хотелось обезопасить с се­вера свое детище, Питербурх.

- Пора покончить с этим шведским гнездовь­ем, - делился он замыслами с только что прибывшим Федором Апраксиным. - Сбирай гвардейцев, кого из флотских прихватим, батальонов пяток, пушчонки полевые налегке возьмем.

- Так-то в спешке, Петр Лексеич? - сомнитель­но покачал головой Апраксин.

- Обойдется, чай, под Нарвой быстро сладили. Апраксин закашлялся, но в этот раз промолчал. Покидая "Мункер", царь подозвал Наума Сенявина:

- Пойдешь со мной к Выборгу, подбери кого еще себе подобных из наших морских воев. Море-то там рядом.

- Ермолай Скворцов напрашивается, господин капитан-командор, братаны мои Ульян да Иван.

- Добро, людишки надежные.

Купол сторожевой башни показался верст за де­сять. Чем ближе подходил передовой отряд, тем чаще переглядывались гвардейцы, поеживаясь от морося­щего дождя. Цитадель стояла на высоком холме, ок­руженная земляным валом, а перед ним плескались волны широкого канала. Грозные крепостные стены мрачно высились над глубоким рвом, не предвещая легкой победы.

Обложив крепость довольно жидкой осадой, сол­даты стали окапываться, разбивать палатки, рыть траншеи. На холме установили пушки, начали обст­реливать крепость. Первые же залпы разочаровали Петра. Ядра отскакивали от крепостных стен как го­рох, даже не оставляли видимых для глаза следов. Стены оказались втрое выше, чем в Нарве, да и тол­щиной превосходили их видимо вдвое-втрое.

Для порядка Петр послал коменданту парламенте­ра с ультиматумом. Тот, ухмыляясь, прочитал циду-лю и вернул парламентеру, помахивая ладонью, да­вая понять, что ответа не будет…

Стены цитадели спускались впритык к береговой насыпи, ограждая порт и гавань от неприятеля. Сюда с моря то и дело беспрепятственно приходили и отсю­да уходили транспорты с припасами и войсками. Вход в залив заперла шведская эскадра.

На Балтике штормило, но шведы медлили, подхо­дить к Котлину побаивались. Обрадовало царя донесе­ние Крюйса: "Сентября в 28 день видели мы в море3 неприятельские фрегата, только были близь в 20верстах, и они тогда ж все поворотили назад, а послетого никаких не видели; сего октября в 3 день хочу яс Божиею помощью по Вашему Царского Величества Указу со флотою, которая еще состоит в 17 кораб­лях, отсель идти, ежели еще я какого Вашего Царско­го Величества Указу не получу".

Прочитав донесение, Петр недовольно поморщил­ся: "Рановато Крюйс в теплые квартиры просится". Пришлось объяснить. "Нашему флоту (в 17 кораб­лей), при Кроншлоте стоящему, еще некоторое время на море побыть, хотя бы до половины сего месяца, или оставить из них 10 кораблей и над ними доброго командира, для того чтоб неприятель не так смело подступал и диверсии б не учинил".

Там, на море, покуда надежно все, а здесь, вокруг Выборга, одни неприятности. Петр ходил по болотис­тым топям, чувствовал на себе тяжелые взгляды мол­чаливых преображенцев. А шведы громыхали из тя­желых орудий, выбивали солдат из осадных траншей.

Апраксин кряхтел:

- Не нравится, Петр Лексеич, мне здесь. Будто азовское первое сиденье. Беззубые мы. На дворе к зи­ме дело.

- Сам вижу, - хмурился Петр, - погодим ма­лость.

На что надеялся, неизвестно, но как-то подошел Наум Сенявин:

- Дозволь, господин капитан-командор?

- Валяй, - махнул рукой Петр, не то с досады, не то сердясь: "Не до тебя, мол".

- Мы с Ермолаем тутось в окрест, у рыбаков, раз­добыли пяток лодок.

- Ну-ну, - вдруг загорелся Петр.

Наум кивнул на залив:

- Швед-то в наглую бродит, без конвоя. Дозволь нам в ночь диверсию спроворить. Надобно им взбучку дать, проучить.

- Зови борзо капитана Бахтиарова да Щепотева.

Вместе с Бахтиаровым, Щепотевым и Сенявиным

Петр спустился вниз, к небольшой скрытой бухточке. Там у берега подбивало ленивой волной пять рыбац­ких лодок. Вечерело, вдали из-за мыса, будто под­дразнивая, показались три купеческих брига. На мо­ре заштилело, и они с обвисшими парусами еле-еле плелись к Выборгу.

Петр стремительно повернулся к Бахтиарову:

- Подбери охотников из преображенцев, четыре-пять десятков. Пойдешь командиром вместе с Щепо­тевым. Тебе в подмогу флотские люди Сенявин и Скворцов. Без мешкоты отправляйтесь.

Собирались бегом, в туманных сумерках оттолк­нули лодки. Гребли дружно, налегали на весла, но купцы куда-то исчезли. Впереди на воде зачернело тенью большое судно.

- Суши весла, - скомандовал Сенявин.

На корме одномачтового бота затеплился огонек.

- Гляди-ка, пушки торчат, - заметил первым Щепотев.

- Раз пушки, наверное, бот, людишек поболее наших, - определил Скворцов.

- Передай на лодки, - сказал Щепотев, - ата­ковать будем.

- Стало быть, на абордаж брать, борта низкие, - уточнил Сенявин, - заходить будем с двух бортов. Поначалу гранатами закидаем.

Схватка была длительной и кровавой. Наверху оказалось три-четыре вахтенных шведа. Остальные ужинали в каютах и кубриках.

Первыми на палубу вспрыгнули почти одновре­менно с двух бортов Щепотев, Сенявин, Скворцов, Бахтиаров. Загремели выстрелы у входа в каюты и около люка разорвались гранаты.

Шведов оказалось больше сотни, но у русских ру­копашную трудно выиграть. Сражались на шпагах, кололи штыками, давили голыми руками, бились на­смерть.