Встречая прибывших, генерал-адмирал, как обычно, добродушно улыбался. За долгие годы со многими из них бился он бок о бок с неприятелем - с турками и шведами. Нет крепче дружбы, чем воинское братство, закаленное в походах и боях.
По заведенному царем обычаю, присутствующие задымили трубками, начали перебрасываться прибаутками. Когда же распахнулась боковая дверь и появился царь, все мигом вскочили, второпях тушили зелье в трубках.
Петр, окинув всех взглядом, потянул носом, кашлянул:
- Начадили, да ладно, сам грешен.
Разговор завел издалека. Вспомнил консилиум прошлой осенью.
- Нынче повестил нам Долгоруков, подмоги от датского короля не предвидится. Ему токмо ефимки надобны. Одна надежа в море на наши эскадры. Глядишь, еще пяток купленных судов приволокет Наум Сенявин по весне из Копенгагена. Одначе там люди не
нашенские, аглицкие, домой отъедут. Своих рекрутов сыщем, а ремеслу учить некогда, а то и некому.
Немало забот еще перечислил шаутбенахт Петр Михайлов, как указал величать себя государь при нахождении на кораблях. Дело морское требует большой выучки. Каждый матрос должен твердо знать, что ему делать и исполнять. Одна ипостась, когда судно на якоре или возле пристани. Другая - когда судно под парусами, третья - ежели вступает в бой с неприятелем. Да мало ли что на море случается. То штиль, то шторм. А службу-то править надобно. Иначе амба…
Рекруты вскорости придут, а где их обучать? Корабли-то все на зимней стоянке у Котлина. Там с них снежок стряхивают да ледок скалывают. Да и учителей нехватка, неохотно идут на службу офицеры иноземные. А доморощенных раз-два и обчелся. Другое дело у супостата, шведа. Их флот не первый век плавает. Все у них устоялось: и верфи в достатке, и людишки все при месте, обучены морской службе. Так что у нас покуда одна планида. В открытом море под парусами в стычку со шведом не ввязываться, разве что на худой конец.
Слушая пространные отступления царя, Апраксин про себя посмеивался: "Головастый Петр Лексе-ич, всю правду-матку выкладывает. Сие полезно, все должно знать подопечным, что к чему. Тогда при случае станут и сами по разумному службу чинить".
Петр прервал свою тираду, стал набивать трубку, кивнул собравшимся: "Закуривайте, кому невтерпеж". Генерал-адмирал поморщился, не переносил табачного дыма.
Царь задымил трубкой:
- Супостата все одно на море одолеем, одначе на свой манер. Шведы сильны в морском раздолье, под парусом. В шхерах да в узких каменистых протоках им несподручно. И судов для такого дела у них раз-другой и обчелся. - Петр выпустил облако дыма, озорно поглядывая на собравшихся. - Нам потребно туда их заманить, авось сплошают. На крайний случай будем брать корабли на абордаж. Как-никак, у нас сотня галер и скампавей.
Присутствующие оживились, давно спрятали трубки. Государь заговорил о близком:
- Покуда лед не сошел, проверить каждому кумандиру на своей галере, нет ли где течи или гнили, все ли весла целы и надежны, на месте ли якорные канаты, не разворовали ли какое имущество.
Кажется, прописные истины напоминал шаутбе-нахт Петр Михайлов, но слушали его с некоторой озабоченностью: а ежели и в самом деле чего недосмотрели?
- Воев определить на галеры и скампавеи, что ни на есть отменных. Из полков Ингерманландского, Преображенского, кто под Полтавой был, батальонов морских. Гребцов на весла прощупать каждого, не только ловких, а чтобы и пулькам не кланялися.
Досконально упоминал Петр о снаряжении абордажными приспособлениями, крючками, топорами, ружьями, фузеями. Пики, штыки, палаши наточить, порох беречь сухим…
Выслушал царь и флагманов: где чего недостает, сколько рекрутов потребно.
- О том подробную ведомость не мешкая генерал-адмиралу доложить, - распорядился, прощаясь, Петр. - Ежели где загвоздка, мне самолично без промедления рапортовать.
Задержав Апраксина и Вейде, напомнил:
- Послезавтра поутру, чуть свет, в Ревель наведаемся.
Затемно из Петербурга по санной дороге на запад, в сторону Раненбаума, и дальше, на Копорье, понеслись два крытых возка. Следом не отрываясь скакала полусотня драгун. Задувший ветерок переметал накатанную дорогу снежком.
В переднем возке, укрытые медвежьим пологом, дремали Петр и Апраксин. На ухабах возок встряхивало, седоки приваливались друг к другу, но это не выводило их из забытья.
Каждый в полусне думал о своем.
Царь еще не стряхнул с себя сладостного ощущения благости тепла пуховой постели. Наконец-то теперь его Катеринушку величают, как подобает, по праву законной супруги царя Всея Руси. Непутевый сын Алексей, кажется, остепенился после женитьбы. Невестка на сносях который месяц. Кто-то объявится, хотя бы наследник.
Апраксин перебирал в уме новости почты из Копенгагена. Вчера пришло письмо из Лондона от Федора Салтыкова. Опять этот вертопрах, племяш Сашка, встревожил душу генерал-адмирала. Хотя Салтыков и весьма деликатно старается сгладить неприятности, желчный осадок в душе нисколько не уменьшается. Как и прежде, назанимал кучу денег, кругом в долгах, должники теребят со всех сторон. Надо же, заимел кредиторов в Гишпании и Португалии и прочих местах. Знают пройдохи, что он сродственник графа, за ним не пропадут проценты… А Федор-то пишет обходительно, что не может подумать о моем унижении. Отвалил ему сто фунтов. Правда, взял у него вексель, деньги-то казенные… Так Александр еще в долгах остался на сумму более трехсот фунтов… Поганец!..
Беспокойные мысли вывели Апраксина из дремоты. Добро, хоть Салтыков умасливает душу, подсластил пилюлю, вестит, что имя мое стало известно в Европе по викториям прошлого года в Финляндии.
- Слыш-ка, - прервал молчание царь, - вче-рась ведомость от Долгорукова пришла с почтой. Зимует в Копенгагене Сенявин Ивашка. Привел-таки два фрегата архангельских. Теперича дожидается, покуда шведы с Зунда уйдут в Карлскрону. Дай Бог ему счастливо добраться до России. - Петр поежился, потянул за край полога. - Еще Федор Салтыков весточку подал. Ожидать нам в Ревеле летось кораблей аглицких пяток с ихними экипажами. Отписал я ему, в прошлый раз купил он суда против указу, малые. Одно гоже, что они доброй пропорции. Ты сам их ведал. Наказал ему присматривать суда, так, чтоб меж палуб пространство было, футов шесть, не менее, да пушек полсотни и более.
Апраксин, в бытность свою адмиралтейцем, постиг многие премудрости корабельного строения.
- Наиглавное, Петр Лексеич, почитаю, штоб судно в непогоду не валким было, а на ходу шибким.
- И я о том толкую каждый раз Салтыкову, дабы резвые были на ходу.
Апраксин снял рукавицу, почесал переносицу:
- Так-то оно верно, но токмо Федор-то присматривает корабли в гавани, у причала ли, а то на якоре. В море-то ему гонять судно никто не позволит, деньгу стребуют. А кроме прочего, ежели и выйдет из гавани, а погода ненароком заштилеет? Деньга впустую будет проплачена.
Когда дело касалось казны, царь считал каждую копейку, иногда скупился без меры. Апраксин знал от кабинет-секретаря Макарова, что за корабли деньги переводятся Куракину, а тот рассчитывается векселями. Частенько Салтыков жаловался на задержку выплат, и купцы ему досаждали и даже грозились судом.
Петр, видимо, рассердился, что Апраксин вступился за Салтыкова, но виду не подал и продолжал как ни в чем не бывало:
- Салтыков-то сказывает, не испробовать ли строить корабли в Англии по нашим чертежам. Будто бы выйдет выгода: дешевле, чем на наших верфях.
- Вишь, знамо мой тезка не зря хлеб жует, - засмеялся Апраксин, - об отечестве печется, копейку жалеет. Видимо, просчитал все доподлинно. Уж он-то по этой части кого хошь переплюнет. Знаю я его, восемь годков следил за ним в Олонце. Бережливый.
- Похвалил я его, а насчет постройки на аглицких верфях отписал узнать, может, на голландских дешевле.
Петр нагнулся, прислонился носом к слюдяному окошку. Вдали, версты с полторы, виднелись пригорки, а за ними сплошь укрытый снеговым покровом Финский залив.
"Берег-то пустынный, - пришло в голову Петру, - а неподалеку по воде корабельный фарватер. Ну-ка шведы объявятся, как уследить?"
Откинувшись на спинку, размышляя, прикрыл глаза. Спустя немного времени заговорил:
- У нас в устье, вокруг Котлина, ледок пройдет не ранее к Пасхе, а здесь, возле Нарвы, недели на две пораньше. Вот я и надумал, как снег сойдет, по всему берегу до Ревеля верховые разъезды нарядить. Чуть что заметят в море, до Питербурха доносить.
Апраксин слушал внимательно.
- Сие весьма кстати, Петр Лексеич, упредим не приятеля в замыслах, - без колебаний согласился Апраксин и в который раз удивился: "Смекалист гораздо государь и в заботах о деле беспрерывно"…
Ближе к полудню проглянуло солнце и вдали на высоком холме замаячили башни Вышгорода, старинной крепости Ревеля.
Комендант не ожидал приезда царя, уехал на берег бухты. Растерявшийся побледневший сержант, застегивая пуговицы кафтана, подгонял пинками солдат, выстраивал караул.
Схватив ружья, некоторые солдаты выбегали без подсумков, кое-как одетые.
- Проверь-ка у них караульню, - отрывисто бросил Петр генералу Вейде, - и поезжай сразу в батальоны, сыграй им тревогу. Я буду в гавани.
Вместе с Апраксиным он сел в возок и поехал вниз по направлению к бухте.
На берегу настроение царя переменилось. Всюду, занятые работой, копошились солдаты. На льду высились две огромные станины, и в них на канатах, перекинутых через блоки, ерзали вверх-вниз огромные каменные бабы. Падая, они забивали в дно толстые дубовые сваи. Не один десяток свай уже торчал в прорубях, цепочкой тянулся вдоль берега. В Ревеле сооружали причалы, обустраивали гавань для стоянки корабельной эскадры. Время торопило. Надо было успеть заколотить сваи, пока лед не растаял.
В отличие от Финского залива, в далеких Датских проливах тонкий лед давно растаял и остатки его унесло в сторону Северного моря месяц назад.
По обе стороны проливов всю зиму с нетерпением ждали весны. Но и в морозные дни в гаванях на ошвартованных у причалов купеческих шхунах и на стоявших на якорях посреди бухты военных судах явственно обозначались признаки кипучей деятельности. У купцов все ясно, время - деньги. Чем быстрей выгрузишь товар, тем быстрей он будет продан с большой выгодой. Тут же без мешкоты потребно загрузить трюмы купленными изделиями и спешить в другой порт, где покупку можно сбыть, естественно, с прибылью.
На военных судах в датских водах по-разному проистекала жизнь в минувшие зимние месяцы.
Экипажи кораблей датской эскадры не испытывали каких-либо неудобств, связанных со спешкой. Размеренно, без напряжения выполнялись повседневные корабельные работы, подвозили продовольствие и дрова, топили чугунные печки в кубриках. Почти каждый день офицеры и матросы имели возможность съехать на берег, особенно в дни получки. Такая, с виду беззаботная, жизнь, проистекала по воле короля. Дания не торопилась ввязываться в стычку со своим соперником, Швецией, на море.
В то же время король благосклонно, на правах дружбы, разрешил отстаиваться в датских водах русским военным судам.
В эту зиму на Копенгагенском рейде их скопилось около десятка.
Первыми на исходе осени стали на якорь два линейных корабля. Капитан-поручик Иван Сенявин, командир одного из них, "Рафаила", привел их из бухты Кола, на Мурмане.
Иван, старший брат Наума Сенявина, начинал службу с братом в Преображенском полку под началом юного царя. Участвовал в Азовских походах, штурмовал Азов. Побывал с царем в Великом посольстве, учился мореходству в Голландии. Войну со шведами прошел с первого дня. Раненым попал в плен, но царь его вызволил, обменяв на шведского офицера. Обогнал брата по службе, стал поручиком. Командовал отрядом бригантин у Боциса. Командуя шнявой "Лизетта", не раз плавал с царем, шаутбенахтом Петром Михайловым. В прошлом году командовал пяти-десятипушечным "Стратфордом", купленным Салтыковым в Англии.
Переход вокруг Скандинавии дался не просто. Матросы впервые встретились с океаном. Еще у Нордкапа корабли прихватил шторм. Один из трех, спущенных на воду в Архангельске, "Михаил", остался зимовать в Белом море, не успел в полную воду перескочить через бар в устье Северной Двины. Северное море тоже обошлось неласково с моряками.
Не раз меняли паруса, ставили запасной рангоут после жестоких схваток с бушующей стихией.
В минувшие месяцы стоянки экипажи привели корабли в должный порядок и были готовы на исходе зимы отправиться в Ревель.
Все бы ладно, если бы Балтика враз освободилась от ледяного панциря. Но матушка-природа распорядилась по-своему. Обычно зимой Датские проливы не замерзали вовсе, и только в сильную стужу их иногда прихватывало тонким льдом. Северная же половина Балтийского моря, начиная с широты Курляндии, сковывалась на зиму крепким льдом. Как правило, в открытом море лед таял с началом весны. На севере же Ботнический и Финский заливы освобождались от ледяного покрова не раньше мая.
Об этом напомнил Ивану Сенявину и Федор Салтыков. Он привел на рейд Копенгагена из Англии пять купленных кораблей.
- Вспомни-ка, наши полки с пушками к Выборгу по льду прошли, еще Пасхи не было, а галеры на подмогу генерал-адмиралу сумели пробиться только спустя месяц-другой.
- И то верно, - согласился Сенявин, - спешить покуда не стану, пускай матросики отдохнут лишний месяц.
- Кроме прочего, - заметил Салтыков, - нынче и шведы в море рыщут на перехват наших судов, вона прошлым летом прихватили купленный мной "Биленброк", так я до сих пор и маюсь. Экипажи там были аглицкие офицеры. Написали женкам в Лондон о своей доле в плену, на меня натравили. Те женки мне проходу не дают нынче. Требуют денег за мужей на пропитание.
Сенявин сочувственно покачал головой:
- Непростая у тебя здесь доля. Смотрю, мороки невпроворот.
- Что поделаешь, отечеству польза, сие генеральное, - в тон товарищу ответил с некоторой грустью Салтыков. - Как я разумею, ныне на море схватка предстоит со шведами нешуточная. Кто кого, сие и определит скончание войны.
Салтыков и Сенявин откровенничали без утайки. Подружились они давно, будучи волонтерами при вояже с царем в Европу. Война раскидала их по разным местам. Салтыков сооружал фрегаты, шнявы, бригантины, Иван хаживал на них в море.
Редко приезжал Федор в Копенгаген, лишь когда готовил "покупные" корабли для отправки в Ревель. Экипажи приходилось менять наполовину. Многие англичане нанимались только для привода судов из Лондона в Данию. Здесь приходилось выискивать офицеров, шкиперов, матросов по тавернам, нанимать через знакомых мастеровых на верфях. Жил Федор при посольстве, во флигельке, в маленькой комнатке.
Сенявин обрадовался появлению давнего товарища и почти каждый вечер гостил у него. Иногда сидели допоздна, Иван оставался ночевать. Но Федор при свечах скрипел пером, черкая по бумаге.
- Небось государю все отписываешь подробно? - с сочувствием, оттенком некоторой зависти спросил Сенявин в первую же ночевку.
- Как сказать, Иван, - засмеялся Федор, - к государю я изредка обращаюсь, когда невмочь, ежели покупка добрая, штоб не упустить оную из-за денег. А так завсегда более отписываю Федору Матвеевичу. Генерал-адмирал меня обязал ставить его обо всем в известность. - Салтыков отложил перо, снял пальцами нагар у свечи. - Писание же сие и верно государю сочиняю. Уже не первый год. Видишь ли, за минувшее время насмотрелся на устройство жизни здесь. Обида берет за наше отечество. Худо у нас многое. Поразмыслил о том и отписал государю свои пропозиции.
Салтыков взял перо, обмакнул в чернила, а Сенявин не удержался, полюбопытствовал:
- Разумею, твое усердие государь по заслугам отметит.
- Не ведаю, Иван, покуда ни ответа, ни привета. Решился в другой раз с государем поделиться своими грешными мыслишками. Авось польза будет. - Федор закашлялся. - По совести, надоело здесь, домой тянет.
Прошла неделя-другая, и Салтыков уезжал в Лондон, на прощание предупредил Сенявина:
- Ты гляди, матросню свою упреди. В здешних кабаках немало шпионов швецких шастает. Вербуют датчан, голландцев, немцев на свою службу. Заодно выведывают о нашенских делах. Они-то и доносят обо всем в Карлскрону о наших замыслах своим адмиралам. Особо по сию пору, чуют, што наша морская сила подымается.
После отъезда Федора Сенявин начал присматриваться к посетителям таверн в Копенгагене.
Как и обычно во всех портовых городах мира, завсегдатаями этих злачных мест были моряки. Таверны, как правило, не закрывали свои двери перед посетителями круглые сутки. Через Датские проливы с обеих сторон, с запада и востока, то и дело приходили ежедневно десятки, а в летнюю пору и более купеческих судов. Товары везли из ближних портов Англии, Голландии, Франции. Реже мелькали флаги Испании, Португалии, Венеции. В обратном направлении часто те же купеческие парусники набивали трюмы покупками в портах Швеции, Петербурга, Ревеля, Риги, Данцига. На море шла война, но торгаши делали свое дело.
По пути, суда, как правило, на день-другой заходили в Копенгаген, наполняли бочки свежей водой, запасались провизией. Если в проливах штормило, отстаивались на якорях, ждали доброй погоды.
В такие дни матросня, боцманы, шкиперы, коммерсанты съезжали на берег - поразвеяться перед дальней дорогой или, наоборот, разрядить накопившееся неделями напряжение после долгого пути.
Разноплеменная и разноязычная толпа посетителей таверн отводила душу под воздействием издревле прельщавших пороков человечества - табака, вина и распутных женщин…
Время в свое удовольствие моряки проводили, распределяясь строго по корабельным сословиям. Капитаны - отдельно, их помощники и офицеры - сами по себе, и дальше шкиперы, боцманы и прочая матросня. Сбирались компаниями по своим судам, кучковались. Бывало, заходили одиночки или парами, долго присматривались друг к другу, прежде чем развязывать языки.
К таким-то уединенным парочкам и начал приглядываться Сенявин. Среди них с удивлением и без особого труда он высмотрел пришельцев с берегов Швеции. Оно и немудрено. Два года, проведенные в плену у шведов, приучили свободно овладеть шведским наречием и легко распознавать уроженцев Скандинавии по обличиям. Проникали сюда шведы довольно свободно, на купеческих судах. От Копенгагена до ближайшего шведского порта Мальме было всего-навсего десяток миль. В ясные дни шведский берег просматривался невооруженным глазом.
Что же поделывали в тавернах Копенгагена посланцы королевской Адмиралтейств-коллегий?
Главная их цель - вербовка матросов для королевского флота.