Рыцари были размещены в замке, а воины в городе; впрочем, все были приняты с радостью и признательностью. Всякий хозяин угощал своего гостя с необыкновенным радушием, графиня же на следующий день пригласила всех рыцарей к своему столу. Мессир Готье-Мони, который был столько же любезен в обществе дам, сколько храбр против неприятеля, не отказался от этого лестного приглашения, и графиня со своей стороны старалась нравиться как женщина, хотя в душе и была истинной героиней, она угощала английских рыцарей с такой любезностью и с таким вниманием, что они почитали для себя счастьем случай, который им доставила судьба, - переплыв море, явиться на защиту такой прелестной союзницы.
После обеда графиня повела своих гостей на башню, с которой виден был весь французский лагерь; осаждающие продолжали громить город градом камней, и это зрелище страданий приводило в отчаяние графиню, потому что эти бедные люди претерпевали за нее такие бедствия. Готье-Мони, заметив, как огорчали ее их страдания и желая скорее сделаться достойным оказанного ему гостеприимства, сказал, обращаясь к английским и британским рыцарям:
- Не угодно ли вам, господа, попробовать со мною вместе уничтожить эти проклятые машины, причиняющие столько огорчений нашей прекрасной хозяйке. Ежели так, то скажите одно слово, и дело будет сделано.
- Клянусь Пресвятою Девою, вы правы, мессир, - отвечал Ив Трезегиди, - и что касается меня, то я не отстану от вас в этом первом предприятии.
- И я также, - сказал сир Ландернау, - для того, чтобы после никто не мог сказать, что вы, переплыв море, работали за нас. Итак, к делу, мессир, а мы всеми силами будем помогать вам.
Английские рыцари приняли со своей стороны с радостью предложение своего начальника и пошли приготовляться; но графиня вздумала сама возложить оружие на Готье-Мони. Молодой рыцарь принял этот знак признательности с восхищением, и она исполнила его с такой ловкостью и искусством, которых он никак не ожидал. Но графиня была так же искусна в военном деле, как самый благородный паж и опытный оруженосец.
Когда рыцари были совсем уже готовы, то, взяв триста самых ловких стрелков, велели отворить ближние к машинам ворота, и лишь только их отворили, то стрелки, рассыпавшись по полю, начали стрелять с обыкновенною своею ловкостью, так что управлявшие машинами все легли на месте, пронзенные длинными стрелами английских стрелков. За стрелками следовали рыцари с секирами и двуручными мечами, которыми они в одну минуту изрубили самую огромную машину; что же касается остальных, то они, намазав их горючими веществами, зажгли, а сами бросились с таким проворством к неприятельскому лагерю, что французы не успели стать в оборонительное положение. Англичане начали бросать во все стороны горящие головни, отчего в одну минуту вспыхнувшее в разных местах пламя и поднявшийся густой дым дали знать жителям города, что предприятие исполнено с успехом.
Этого только и желали рыцари английские и бретанские; почему и начали отступать в большом порядке, но в это время отряд французов, наскоро вооружившийся, бросился с ужасными криками за ними в погоню. Рыцари, заметив это, пустились в галоп; но Готье-Мони остановился первый и сказал, что ни за что на свете не согласится услышать приветствие из уст прекрасной графини, пока не опрокинет несколько из этих дерзких, которые осмеливаются его преследовать; и говоря это он оборотился, поднял меч и бросился на них. Два брата Лейнондаля, мессир Ив Трезегиди, мессир Галеран Ландернау и еще многие последовали его примеру; отчего и завязалось настоящее сражение, потому что из лагеря беспрестанно подоспевали свежие войска, заменявшие собою убитых товарищей. Это принудило Готье-Мони и всех его товарищей к отступлению, что они и исполнили в большом порядке, оставив на месте сражения множество убитых французов и несколько своих убитых и раненых. Достигнув рва и окопов, они вдруг опять обратились на неприятеля с тем, чтобы дать время рассыпавшимся своим стрелкам войти в город; тогда французы хотели опять напасть на них, но завлеченные так близко к крепости, были осыпаны тучею стрел, пущенных с городских стен стрелками, которые оставались в городе, и принуждены были удалиться на перелет стрелы, оставив множество убитых людей и лошадей. Английские и бретанские рыцари вошли в крепость и встретили внизу лестницы замка графиню, которая хотела своими руками снять с них шлемы и, обняв каждого из них, благодарила за оказанную ей помощь.
В ту же ночь осаждающие, по причине полученного неприятелями подкрепления и из-за потери осадных своих машин, положили в совете снять осаду с города, так как не было никакой возможности взять его, и соединиться с Карлом Блуа; на другой день, осыпанные насмешками английских и бретанских рыцарей, оставили свой лагерь и удалились. Прибыв к замку Ораю, они уведомили Карла Блуа обо всем случившемся с ними, почему принуждены были снять осаду. Он принял уважительно объясненные ими причины, без всякого на них негодования, и не имея надобности в этой части армии, велел Людовику Испанскому, под начальством которого они находились, идти осаждать город Биньян, находившийся на стороне графини.
Мессир Людовик, исполняя полученное им приказание, выступил в поход. И в первый день, встретив на пути своем хорошо укрепленный замок Конкес, который также был за графа Монтфорского, и кастеляном в нем был ломбардский рыцарь, славный и отважный воин по имени Мансион. Поэтому мессир Людовик не захотел пройти так близко от бретанского гарнизона, чтобы не отомстить за неудачные свои покушения под Геннебоном; и остановись, начал готовиться к приступу. Осажденные, со своей стороны тоже не оробев, приготовились к отражению, и когда неприятель подступил к стенам замка, то они так храбро защищались, что принудили осаждающих без всякого успеха с наступлением ночи отступить. Мессир Людовик расположился лагерем под самыми стенами укрепленного замка.
Но так как Конкес находился только на расстоянии нескольких миль от Геннебона, то скоро дошла до Готье-Мони весть о том, что происходило под стенами этого замка: почему молодой рыцарь, собрав своих товарищей, предложил им преследовать мессира Людовика Испанского и принудить его и с Конкеса снять осаду. Общим мнением было, что удачное исполнение этого предложения принесет им много чести и будет истинным рыцарским поступком; посему они, отправившись с большою поспешностью под предводительством храброго своего начальника, скоро прибыли к стенам крепости, но делать было нечего, потому что замок находился уже во власти неприятелей, и гарнизон был весь перерезан. Войска Людовика Испанского, оставив в Конкесе шестьдесят храбрых воинов под начальством нового кастеляна для защиты замка, отправились далее по пути к Биньяну. Но этому намерению английских рыцарей не суждено было исполниться. Они думали уже возвратиться в Геннебон, но Готье-Мони объявил им, что хочет непременно узнать число и силу гарнизона, поэтому и пустился около стен крепости. Все товарищи его последовали за ним и скоро увидели пролом, через который мессир Людовик Испанский вошел накануне в замок, потому что новый гарнизон не имел еще времени его заделать. Оставив лошадей под надзором оруженосцев и слуг, сами рыцари, обнажив мечи, бросились через этот пролом в середину крепости. Испанцы хотели было защищаться, но так как они не могли сравниться с нападающими ни числом, ни храбростью, то через час времени замок был взят, и Готье-Мони взошел в замок в тот же самый пролом; в который вошел и Людовик Испанский Гарнцзон был весь истреблен за исключением только десяти человек, которых англичане, пощадив, отпустили, потом Готье-Мони, убедившись, что ему трудно будет удержать за собою взятый замок, отправился в обратный путь к Гиннебону, оставив в крепости только мертвые тела обоих гарнизонов.
По возвращении своем в Геннебон мессир Готье-Мони нашел в нем Роберта д’Артуа, прибывшего с новым подкреплением, присланным королем Эдуардом, для продолжения в Бретани войны против его врага Филиппа Валуа, которую он должен был с большим прискорбием прервать во Фландрии.
Глава XIX
Эдуард хотел непременно исполнить свое обещание Алиссе, так же свято, как исполнил данное им графине Монтфорской. Перемирие, вследствие последнего посольства Гильома Монтегю, было заключено на два года с королем Давидом, и одним из условий этого перемирия было возвращение в Англию графа Салисбюри. Король Давид настаивал, чтобы Филипп Валуа возвратил свободу своему племяннику, потому что за него должен был получить свободу Мюррай, один из четырей баронов шотландских, завоевавших ему обратно его королевство. И как не значителен был такой пленник для Филиппа Валуа, как граф Салисбюри, но он не мог отказать в требовании своего союзника; поэтому в конце мая, в то самое время, как Готье-Мони действовал так успешно в Бретани, граф Салисбюри, получив свободу, возвратился в Англию.
Большого над собою усилия стоило Эдуарду освободить Салисбюри, но ревность принудила его через несколько дней по приезде графа в замок Варк, вызвать его поспешно в Лондон, под видом важного поручения, которое он должен был исполнить; приглашая также и графиню, потому что время назначенным торжествам в Виндзоре приближалось, и прекрасная Алисса по возвращении мужа своего обещала в них участвовать. Граф не подозревал ничего, потому что Алисса не хотела огорчить его, открыв ему внушенную ею невольно любовь Эдуарду, надеясь, что она скоро угаснет, потому что была уверена в себе, и нимало ее не страшилась. Почему граф и отправился в сопровождении Алиссы в Лондон, так как она теперь не имела более причины отказываться от приглашения короля.
Эдуард встретил графиню с видом такого равнодушия, что она сочла любовь его угасшею, или думала, что безнадежность излечила его от этой страсти; тем более что он, желая скрыть свои чувства и заставить ее не думать больше о прошедшем, предложил ей помещение во дворце между штате дамами королевы. В чем со своей стороны настаивала также и королева Филиппа, обрадовавшись свиданию с прежним своим другом. Алисса, приняв без всякого опасения это предложение, совершенно успокоилась.
Поручением, возложенным на графа, доказывалось, что доверие к нему короля было, как и прежде, неограниченно. Важные преступники, между которыми находились Оливье Клиссон, мессир Годефруа Гаркур и мессир Гервей Леон, взятые несколько дней спустя после того, как они, оставив графа Монтфорского, передались Карлу Блуа, были привезены в Англию и заключены в замке Маргат. По важности их преступления для присмотра за ними нужно было избрать человека, заслуживающего полного доверия короля; и Эдуард назначил графа Салисбюри начальником в Маргате. Граф, получив от короля необходимые для действий своих наставления, отправился к месту своего назначения.
В это время король, желая упрочить основания благородного учреждения общества Табль-Ронд, из которого произошло столько храбрых и честных рыцарей, что слава их распространилась по всему Свету, приказал перестроить замок Виндзор, основанный королем Артуром, и окончание этой перестройки, как уже и сказано выше, хотел праздновать турниром и разными увеселениями; поэтому и разослал герольдов в Шотландию, Францию и Германию обнародовать, что всякий благородный рыцарь, кто бы он ни был, друг или недруг, приглашается преломить копье в честь царицы своего сердца, на турнир в Виндзор.
Приглашение подобного рода, и сделанное от имени такого могущественного монарха, как король Англии, привело в движение все рыцарство: из Шотландии, Франции и Германии собрались как будто депутаты от всего дворянства, все самые храбрые бойцы того времени; некоторые из них встречались уже между собою в сражениях, и могли определить друг другу взаимное уважение; но большая часть, не встретившись еще ни разу, знали только друг друга понаслышке, и поэтому тем нетерпеливее желали познакомиться на месте боя. По приезде своем они являлись к старшинам, назначенным для турнира, и записывались, - некоторые под собственным своим именем, а другие под вымышленным; после чего на другой день каждый из них получал от короля Эдуарда подарок, приличный происхождению и достоинству имени, под которым кто записался. Турнир должен был продолжаться три дня, и для каждого из них назначено было по сподвижнику, который должен был биться в продолжении своего дня со всеми, кто бы его не вызвал. В первый день был назначен сам король Эдуард, во второй Готье-Мони, оставивший Бретань на время этого торжества, а в третий Гильом Монтегю, получивший звание рыцаря от самого короля по его обещанию, чтобы он мог преломить копье в присутствии графини. Сподвижникам предоставлялось право избрать оружие для поединка, как-то: копье, меч или секиру, потому что кинжал только был воспрещен.
Накануне праздника Святого Георгия, то есть дня, назначенного для начала празднества, весь Лондон огласился звуками труб и литавр. Рыцари, собравшиеся со всех сторон Света в этот город, должны были занять назначенные для них королем шатры, на равнине близ Виндзора, потому что в замке невозможно было поместить такое множество рыцарей. Уже с восьми часов утра все улицы, ведущие из Лондонского замка, то есть с площади Святой Екатерины, были убраны коврами и древесными ветвями; с обеих сторон в пяти или шести футах от домов натянуты были канаты, обвитые цветочными гирляндами в виде фестонов, - для того, чтобы это пространство могла занять чернь, оставив улицы свободными для проезда рыцарей. Все деревья, окна и даже крыши унизаны были головами людей, не говоря уже о балконах, на которых как колосья в обильную жатву стеснены были зрители, и при малейшем шуме в ожидании появления поезда, колыхались как будто от ветра.
Ровно в полдень выехали из замка двадцать четыре трубача, играя на трубах, и были встречены радостными криками народа, дождавшегося наконец ожидаемого с самого утра зрелища. За ними следовали на прекрасных конях, убранных для сражения, шестьдесят оруженосцев, из которых каждый имел знамя своего владетеля. За оруженосцами следовали король и королева в королевских одеждах, король был в короне и со скипетром в руке, между них находился на прекрасном коне, блестящие косы гривы которого висели до земли, молодой принц Галльский, будущий герой Креси и Пуатье, который на этом турнире должен был приобрести первый опыт военных действий. За ними следовали шестьдесят дам, в богатых одеждах, убранных золотом и драгоценными каменьями; каждая из них вела на серебряной цепочке своего рыцаря в полном вооружении для поединка и опоясанного шарфом избранного ею цвета. Вслед за дамами ехало в беспорядке до трехсот рыцарей, некоторые с поднятыми забралами своих шлемов, другие с опущенными, судя по тому, желал ли кто-то из них быть узнанным или остаться в неизвестности, все в блестящем вооружении, со щитами, на которых изображались гербы или девизы. Наконец, шествие заключалось бесчисленным множеством оруженосцев и слуг, из которых некоторые держали на руке сокола в шапочке, а другие по своре собак и на их ошейниках означались гербы тех, кому они принадлежали.
Этот великолепный поезд в большом порядке проехал по всему городу шагом и отправился в Виндзор, находившийся в двадцати милях от Лондона. Несмотря на это расстояние, большая часть народа следовала за поездом, и так как он занимал всю дорогу, то любопытные принуждены были бежать полем. Король, предвидев это обстоятельство, приказал за шатрами рыцарей устроить род лагеря из шалашей для помещения десяти тысяч народа; поэтому всякий был уверен, что найдет приличное своему званию помещение: знатные люди в замке, рыцари в шатрах, а народ в шалашах.
Поздно ночью прибыли в Виндзор. Замок был великолепно освещен разноцветными огнями и казался волшебным жилищем. Шатры были разбиты прямыми линиями, и в промежутках между ними горели необыкновенной величины факелы, от которых было светло как днем, так что на недалеком расстоянии можно было заметить устроенные кухни, где хлопотало множество поваров, приготовлявших ужин; и запах этого дыма был очень привлекателен для голодных желудков, которые с самого полудня были в дороге.
Всякий занялся своим помещением и ужином. До двух часов, утра продолжались радостные крики народа, и потом постепенно все затихло; огни в окнах замка погасли, исключая только одного окна, в котором виден был свет.
Этот свет был в той комнате, где бодрствовал Эдуард. Салисбюри возвратился из Маргата для того, чтобы быть старшиною турнира вместе с мессиром Иоанном Бомоном, и прибыл в эту ночь с важными известиями. Переговоры его с пленниками были успешны. Оливье Клиссон и сир Гаркур не только соглашались сами сделаться подданными Англии, но и ручались за многих знатных дворян Бретани и Бери, что они последуют их примеру. Эти знатные дворяне были Иоанн Монтобан, сир Малетруа, сир Лавал, Ален Кедилак, Гильом, Иоанн и Оливье Брие, Дени Плесси, Иоанн Малар, Иоанн Сенедари и Дени Кайлак.
Известия эти обрадовали Эдуарда, потому что Британия была для него свободным путем во Францию, и как он один только не исполнил своего обета из числа всех произнесенных с ним вместе, то изъявил Салисбюри всю радость, которую он ему доставил, исполнив так удачно его поручение. По окончании турнира Салисбюри должен был возвратиться в Маргат для того, чтобы заставить Оливье Клиссона и Годефруа Гаркура подписать их обещание; после чего рыцари должны были получить без выкупа свободу и возвратиться в Бретань.
Наконец свет и в этом окне угас так же, как и в других, и везде воцарилось спокойствие и мрак. Но эта тишина продолжалась недолго. На рассвете дня все начало приходить в движение; сперва народ, который не только был не совсем хорошо помещен, но опасаясь, чтобы не опоздать занять выгодные места, взяв с собою запас пищи на целый день, отправился, не дожидаясь завтрака. Вся эта толпа бросилась в заставу и разлилась широким потоком по пространству, оставленному между ристалищем и галереями. Опасения любопытных были основательны. Половина прибывшего из Лондона народа могла только поместиться на назначенном для него пространстве. Но это не заставило любопытных отказаться от зрелища. И они, убедившись в невозможности всем поместиться на назначенном для них месте, рассыпались по полю и заняли все окрестные возвышения, с которых можно было видеть середину ристалища.
В одиннадцать часов утра трубы возвестили выезд королевы из замка. Король находился уже в своем шатре как сподвижник этого первого дня турнира, с правой стороны от королевы Филиппы находился Готье-Мони, а с левой - Гильом Монтегю, герои следующих двух дней. Прекрасная Алисса следовала за королевой в сопровождении герцога Ланкастера и мессира Иоанна Гейнау; потом за ними ехали шестьдесят дам со своими рыцарями.
Когда все эти знатные особы заняли назначенные для них в галерее места, то взорам представился как будто ковер из разноцветного бархата, испещренный цветами, золотом, жемчугом и драгоценными камнями. Королева Филиппа и графиня Алисса сели друг против друга, на одинаковых тронах, потому что в этот день они обе были царицы, и, вероятно, в эту минуту каждая из зрительниц, если бы была и в самом деле царицею по происхождению, то с радостью променяла бы сан свой на звание царицы, которой была прекрасная Алисса.