2
На второй день подъехали к озеру Иткуль, вокруг которого жили башкиры. Озеро, почти круглое, окружено густым лесом. По овражкам со всех сторон сбегали в озеро родники и маленькие речушки, и только одна горная громотуха Исток вытекала из озера.
Остановились в башкирской деревне. Паллас со студентами пошел вдоль берега к Истоку. Там, по словам башкир, демидовские работники строили плотину.
Около плотины Палласа встретил верховой казак из охраны. Заметив на приезжих барское платье, он умчался по лесной дороге. И вот навстречу академику из леса вышли главный смотритель работ, ряжий мужик, обличием да и одеждой похожий на палача, и подросток в простой, но аккуратной одежде - ученик механика. Паллас предъявил бумагу с орленой казенной печатью. Смотритель недовольно потоптался на месте, но перечить осмотру не посмел.
Земляной вал плотины, перегораживавший поток, тянулся на сорок сажен. На укладке камня работало около двухсот женщин. Путешественников удивило то, что здесь были одни женщины: молодые девушки, старухи, но большей частью двадцатипяти-тридцатипятилетние преждевременно увядшие женщины. Одеты скудно - в посконные рубахи и такие же юбки, некоторые в лаптях, многие вовсе босые. Ни песен, ни шуток. Даже разговоров не слышно. За их работой следили суровые, неусыпные глаза четырех досмотрщиков.
Главный смотритель, ни на шаг не отставал от посетителей, сам в разговоры не вступал и никому другому, кроме помощника, не давал. Помощник механика, робкий юноша, довольно толково отвечал на вопросы, связанные со строительством, но сразу же замолкал, если вопрос касался другого.
- Задумано хозяином здесь завод ставить, чтобы железо катать. Посему и плотина сооружается. Бог даст, через год и начнем.
- Молотовые тут же будут?
- Нет, только валки, а все остальное на Кыштымском.
- А почему в работе одни женщины?
Помощник механика потупился.
Проходя по краю плотины, Василий почти столкнулся с девушкой, почти девочкой, несшей, прижимая к себе, большой кусок гранита. Она, чтобы сохранить равновесие, откинулась назад, руки ее с вздувшимися венами были в ссадинах и коростах. Грубая ткань, расцвеченная заплатами, напоминала больше мешковину, чем одежду. Давая барину дорогу, она взглянула на Василия печально, даже с мольбой. Это его сильно встревожило, нарушило душевное спокойствие.
Вдруг раздался крик. Все оглянулись. Поскользнувшись, одна из женщин, несших тяжелые носилки, упала, и кусок гранита с всплеском свалился в воду. Досмотрщик, волоча за собой ременный кнут, косолапо бежал к месту происшествия. Упавшая силилась подняться, но не могла - видимо, повредила ногу. Косолапый ястребом налетел на нее. Но тут статная молодуха с черными как смоль косами загородила подругу. И в отрепьях она была красавица. Горящие глаза ее смело смотрели на палача. Сильные красивые руки с лиловыми следами кандальных рубцов готовы были перехватить кнут.
Стало совсем тихо. Главный смотритель глухо кашлянул и метнул предостерегающий взгляд на доглядчика. Тот понял, неохотно отошел в сторону, со зла хлестнув кнутом куст боярышника. Черная ременная змея обвилась вокруг цветов и рванулась в сторону, рассыпая розовые лепестки.
Статная бунтарка помогала подняться подруге. Путники молча последовали дальше, провожаемые до самой охранной линии свирепыми взглядами досмотрщиков.
- Да, это демидовская вотчина, - проговорил Никита Соколов, когда они возвратились к кибиткам в башкирской деревне. Паллас молчал.
3
Вечером Василий отпросился на озеро. Он сговорился с рыбаком Мухамедшиным. У того ровно подстриженная седая борода, кривые ноги, хотя сам он очень подвижен. В лодке-долбленке, вырубленной из целого ствола, поплыли они вдоль высоких каменистых берегов.
В иных местах скалистая громада берегов нависает прямо над лодкой. Вот-вот многопудовая скала рухнет в озеро, поднимет волны, и следа не останется и от утлой лодки и от рыбаков.
- Мухамедшин, почему на плотине у Демидова одни женщины работают? Кто они такие?
- Наше место, однако, совсем далекий. Лесу много, людей мало. Сначала Демид, большой хозяин, беглый народ сюда принимал, в лесу прятал, плотину работать велел. Большой военный начальник узнавал, солдат посылал. Хозяин беглых дальше лес гнал, уголь жечь. Плотину строить со всех своих мест баб, девка гонял. Бабской каторга делал. Какая баба, девка приказчику не поддасца, грубо слово скажет, ее суда посылают. Много хороший девка, баба совсем здесь пропадал. Плохой дело, плохой дело...
- Ну, а начальство?
- Начальство? Здесь Демид начальство. Его девки: что хотел, то делал. Его народ.
- Ну, а ваша как жизнь?
- Больно худой стал. Лес башкир берут. Где жить будем?
Обогнув мыс, лодка ходко повернула в сторону острова, одинокой скалой торчавшего из воды.
- Шайтан-камень, - махнул головой в сторону острова Мухамедшин.
- Почему шайтан?
- Потом скажу. Сейчас сеть ставить надо, - и старик, тихо подгребаясь, стал сбрасывать в воду приготовленную сеть. Покончив дело, он отъехал в сторону и, положив весло поперек лодки, стал рассказывать легенду о Шайтан-камне.
- Давно это было. Пошло на охоту башкирское Счастье да и пропало. Стали его искать. И в горах искали, и в степи, и в лесу. Нигде нет. Горе есть, рядом ходит. Нужда от дома не отходит. А счастье пропало. Совсем плохо башкирскому народу без Счастья. Вдруг слух: нашли Счастье. От селения к селению скакали гонцы-батыри, радостную весть везли. Нашлось Счастье! Живет оно на озере Иткуль!
Пришел башкирский народ к озеру. Поселился. Хорошо живет. Недаром озеро Иткуль - Мясное озеро. Рыбы в нем много. Лови - ешь, живи хорошо.
Но недолго башкиры жили счастливо. Налетели на Иткуль жадные шайтаны. Рыбу у башкир таскают, снасти рвут. Направились старики к Счастью, просить, чтобы заступилось за них. Идут и видят: бьются на скале два великана. Один в боевой башкирской одежде - Счастье, а другой - черный, волосатый, с кривыми, как озерные коряги, ногами - Шайтан.
Ударятся великаны раз - взлетают под самые тучи обломки скал. Ударятся еще - трясется земля, шатаются деревья. Но вот волосатый Шайтан покачнулся, упал со скалы и повис над обрывом, держась за край корявой лапой. Камни под ним осыпаются, вот-вот в воду сорвется.
- Дай руку, помоги подняться, - заплакал Шайтан, - ты сильней меня. Я оставлю твой народ в покое. Уйду.
Пожалел его батыр. Протянул руку, поднял Шайтана на скалу, а тот, только поднялся, сразу же и толкнул батыря с обрыва. Полетело в озеро Счастье. А Шайтан захохотал, волосатое брюхо лапой поглаживает. Потом отломил от скалы большой камень и придавил им сверху батыря, чтоб не поднялся тот.
С тех пор и называется этот остров Шайтан-камень, а по-русски Чертов камень.
И ходят сейчас башкиры сюда, чтобы поговорить с похороненным под скалой Счастьем, о своем горе поведать. Просят они батыря подняться, стряхнуть с себя скалу. Да не может тот подняться и помочь башкирскому народу.
Замолчал Мухамедшин. Подумал и тихо добавил:
- Говорят, зашатался недавно Шайтан-камень. Видно, силу Счастье пробует. Время приходит.
Тихо на озере. Синие тени падают от высоких берегов. Сидит старый башкир, сидит и тихо поет.
- Что поешь, Мухамедшин?
- Наша песня поем. По-русски так будет:
Иткуль ведь он,
Круглый ведь он,
Глубокий он,
Широкий он.
На берегах скалы
И камни,
Морям, морям
Равен он...
Чу, всплеснулась одна рыба, другая. Луна взошла. Серебристый луч длинной дорожкой лег через все озеро...
- Однако сеть давай вынимать, рыбу собирать, - прервал молчание Мухамедшин.
ГОРОД ЕКАТЕРИНЫ
1
Подъезжали к Екатеринбургу. 16 июня во втором часу пополудни въехали в Щелкунскую слободу Сысертского завода. Широкие улицы слободы были пустынны.
Ни взрослых, ни ребятишек.
Кибитки остановились посреди слободы. Ямщики, посланные по избам, вернулись растерянные.
- Словно мор прошел, ваше благородие, - доложили они Палласу. - Пусто. И вещи в доме, и скотина на дворе, а народу нет.
- Что это? - удивился Паллас.
По избам вместе с ямщиками пошли Зуев и Соколов.
Та же картина! Вот на столе стоят даже миска, кувшин с квасом, а в избе и на дворе ни души.
В крайней избе обнаружили на печи хворого старика.
- Дедушка, где народ-то, куда подевался? - спросили у него. Старик только постанывал да беззвучно шевелил губами: то ли молился, то ли что-то силился сказать.
На окраине деревни Василий заметил в кустах вихрастые головенки.
- Эй, сюда! - крикнул он. Но в ответ раздался треск валежника: ребятишки удирали в гущу леса.
Час спустя из леса с оглядкой, осторожно выглянуло несколько мужиков. Присмотрелись издали к кибиткам экспедиции, стоявшим посреди улицы, посовещались между собой и направились вперед.
- Здравствуйте, - поприветствовал их Зуев и спросил: - Что это у вас?
Мужики переглянулись и стали кланяться в пояс. Толку от них так и не добились. За мужиками потянулись в деревню и другие, вскоре уже все возвращались в свои дома.
После длительных расспросов один из мужиков с заминкой рассказал:
- Тут у нас недолго тому времени так же вот в полдень застучали колеса. Не успели в окна глянуть, как по дворам горная полиция кинулась. Начали народ хватать да тут же пороть. Лютовали страсть. Вот и ныне, стук-то кованых колес только послышался, кто-то и крикнул: "Едут!" Ну, народишка кинулся кто куда.
Соколов с Зуевым переглянулись.
- А за что пороли-то?
- Э-э, барин. По заводской жизни за кем вины нет? Всегда сыщется, а нет, так для острастки порют, - и мужик отошел от проезжих.
Через полчаса подъезжали к Сысертскому заводу титулярного советника Турчанинова.
2
Уральские заводские поселки все на одно лицо. Около пруда заводские строения, церковь да господский дом. Вдоль реки на взгорье лепятся маленькие темные избенки. Барские дома, как правило, пустуют. Дела вершат управляющие, правители, старшие смотрители. На народ смотрят волком, расправу чинят кнутом.
В жаркий летний полдень 23 июня Паллас в сопровождении Зуева, и Соколова по широким пыльным улицам въехал в Екатеринбург, административный центр горнозаводского Урала.
Остановились в специальном казенном доме. Вторую половину дня отдыхали, приводили себя в порядок.
Назавтра Зуев впервые надел зеленого сукна кафтан и установленного для студентов образца шляпу. Сбоку висела шпага. Теперь он уже не ученик академической гимназии, а полноправный студент Академии. В почте, полученной в Екатеринбурге, был указ академической канцелярии, где писалось: "Быть Василию Зуеву студентом, дать ему шпагу и привести его к присяге".
Добрый и запасливый Петр Семенович уже давно, оказывается, приготовил студенческую форму. Сегодня он торжественно вручил ее Зуеву. Итак, сбылись первые мечты.
Позавтракав, вышли на прямую, проложенную "по регулярному плану" улицу. Все улицы были строго выравнены, как солдатские шеренги.
В самой планировке города, в расположении улиц сказывался казенный стиль. Проводив Палласа до желтого здания с фронтоном и колоннами, Зуев и Соколов пошли бродить по городу. Их внимание привлек большой дом, главным фасадом выходивший на соборную площадь. И размерами, и красотой он превосходил все казенные здания. Белый фронтон и колонны придавали зданию торжественность и величавость, а одновременно легкость и изящество. Дом, или вернее архитектурный ансамбль, с флигелями, боковыми пристройками, высокой оградой, раскинувшейся на квартал, не был закончен, но уже производил сильное впечатление.
Улицы города поразили многолюдностью. За годы странствий Зуев и Соколов отвыкли от городской жизни. Среди прохожих много горных чиновников и чинов полиции, их жен и дочерей. Они медленно обходили купеческие лавки и ларьки. Маршировали воинские команды. Деловито спешили в Горное правление заводские приказчики и досмотрщики. Держась кучкой, брели, пугливо оглядываясь, мужики-ходоки.
Соколову и Зуеву хотелось побывать в Горнозаводской школе, которая готовила горных мастеров, механиков, рудознайцев. Но время было каникулярное, и здание пустовало. Их встретил заросший седой щетиной старик. Они думали, что это сторож, но ошиблись. Это оказался уволенный в отставку учитель чертежного ремесла Фрол Маркович Козлов. Он обрадовался случаю поговорить и взялся показать студентам достопримечательности города.
Они поспешили к плотине через реку Исеть, где находился монетный двор. Старик поспевал за молодыми кое-как, выбился из сил. Наконец, махнул рукой и сел на скамью возле какого-то дома.
- Выдохся, Фрол Маркович, выдохся, - сказал старик сам себе. Отдышавшись, принялся усердно нюхать табак из берестяной табакерки. Студенты присели рядом.
- Наш монетный двор был задуман еще батюшкой Петром I, поскольку основная медь у нас на Урале добывается, - стал рассказывать Козлов. - А сейчас екатеринбургские монеты по всей России хождение имеют. Дай-кось мне какую ни есть денежку, - обратился он к Соколову. Тот достал из кармана большой медный пятак, закрывший почти всю маленькую сухощавую ладонь старика.
- Вот, любезные, видите, тут под орлом буковки "е. м"? Это и есть мета нашего двора: "Екатеринбургский монетный".
- А почему такие деньги тяжелые да большие? - поинтересовался Соколов.
- Чтобы ты меньше денег в карманы брал, меньше тратил, - смеясь, ответил ему Василий. Улыбнулся и Фрол Маркович.
- Екатеринбургские деньги полной цены, без утайки. Сколько меди положено, столько и в чеканку идет. Сибирская монета Колыванского монетного так куда меньше, зато в ней с медью и серебро есть. На сибирской-то монете вместо орла две куницы на лапах стоят. Герб это сибирский. Ну, ребятушки, видно, дальше с вами я не ходок, - сказал старик, - ноги подводят. Посижу и в обрат пойду. И то сказать, пять на восемьдесят перевалило.
- Спасибо, Фрол Маркович, - поблагодарили его студенты, - мы с вами посидим.
- Дело хорошее. Город наш из завода вырос, - продолжал он, - завод начали строить в 1721 году, а сейчас вот какой вымахал. Теперь на нем более 30 "фабрик" заведено: доменные, медеплавильные, якорные, проволочные, молотовые.
- Да, завод большой, - поддержал разговор Соколов. - А знаешь, Василий, что две третьих доли всего потребляемого Англией железа с Урала идет?
- Не знал доселе. Здорово, выходит, - удивился Василий. Время было за полдень, и наши путешественники, распрощавшись с Козловым, заспешили на заезжую квартиру.