Кербалай Исмаил встал, прошел на середину комнаты. Как всегда, в руках четки: янтарные камешки словно излучают внутренний свет. Гамло казалось, что Кербалай всегда советуется с четками, о чем-то рассказывает им, а четки неслышно отвечают ему. Даже угли, которые он по обыкновению ворошит в печи, - его собеседники. Иногда Гамло так злился на четки и угли, словно они были живые.
Гамло интересовало окончательное решение Кербалая, который все это время молча и даже будто рассеянно слушал его рассказ о гибели Бейляра и исчезновении Имана.
Наконец Кербалай подошел к Зульфугару, что стоял у дверей, опустив глаза.
- Подними голову, подлец!
Зульфугар медленно поднял голову, но посмотреть в глаза Кербалая не осмелился.
Он ожидал, что Кербалай ударит его, но тот решил не марать рук. Кербалая охватило чувство брезгливости, и он плюнул в отупевшее от страха лицо.
- Бейляр сорвался в ущелье, Иман удрал, прихватив твое ружье. Ты бы и жену свою отдал... - сказал Гамло.
- Жена тут ни при чем, - посуровел Кербалай. - Он виноват и сам понесет кару. Накажи его как знаешь. Я не стану мешать.
Зульфугар упал в ноги Кербалаю:
-Да стану я твоей жертвой, хозяин, накажи меня сам. Хоть убей! Я не виноват перед тобой, каждое твое слово было для меня изречением из корана. Я совершил ошибку, - если можешь, прости!
Гамло схватил его за ногу и потащил по ковру к выходу. Зульфугар ударился лицом о полено, на щеке выступила кровь.
А Гамло уже выволок его во двор, на снег, и тянул за собой легко, как тянут санки.
Зульфугар даже не пытался вырваться, знал, что это невозможно.
Его проволокли до самого конца двора. Дверь в сарай была на замке. Одним ударом Гамло сбил замок, отворил дверь, прошел в сарай и швырнул Зульфугара на сено. Меж широко расставленных, сильных ног Гамло он увидел двор, кучу пепла на талом снегу, воробьев, копошащихся в этой куче. Зульфугар хотел проползти меж ног Гамло, выйти на свет. Гамло закрыл дверь, задвинув ее откуда-то взявшимся поленом.
- Не убивай меня! - в ужасе крикнул Зульфугар.
- Разве можно убивать человека, имеющего такую красивую жену?
- Не убивай, я отдам тебе все, что захочешь...
- И жену тоже?
Гамло приподнял его и ударил кулаком по темени...
...В дверь стучали, но Гамло не слышал ничего, кроме криков Зульфугара. Только когда в дверь забарабанили изо всех сил, Гамло напоследок пнул Зульфугара ногой, прошел к двери и выдернул полено.
Кербалай Исмаил вошел в сарай и вскрикнул:
- Что ты с ним сделал?
- Так наказывают подлецов!
- Надо же придумать такое...
- А это просто: упираешься ногой в поясницу, сгибаешь ноги и привязываешь их к шее. До конца жизни не забудет.
Зульфугар слабо застонал, и Кербалай снова увидел огромные, налитые кровью глаза, в которых было написано нечеловеческое страдание.
- Он умрет, Гамло.
- Ничего, выдюжит, здоров как бык.
- Где ты научился этой пытке?
- В тюрьме.
Гамло показал на потолок, где висели связки груш:
- Кто их здесь припрятал?
- Не все ли равно?
Гамло ударил поленом по связке. Груши посыпались вниз. Одна из груш упала на голову Зульфугара, и он снова застонал.
Гамло подобрал упавшие на сено груши.
- Совсем спелые.
- Развяжи, еще умрет.
- Не умрет, - сказал Гамло, но перечить Кербалаю не стал. Подошел, потянул за конец узла. Ноги Зульфугара шлепнулись о землю, издав звук, напоминающий стук захлопнувшейся мышеловки. Окровавленное, в подтеках и грязи тело распласталось на земле. Какое-то время оно лежало неподвижно, как мертвое. Гамло за руку поволок его во двор, бросил на снег.
- Гамло, во что ты его превратил!
- А как ты думал, хозяин? Я его сложил буквально вдвое.
Кербалай Исмаил ушел. Его уже не интересовало начатое им дело. С той минуты, как он увидел лежащего на снегу Абасгулубека, казалось, что-то оборвалось в нем.
В последнее время он часто сердился и раздражался без видимого повода. Мучительно искал выхода и находил его лишь в близкой смерти. "Человек - бескрылая птица; исчезнет, успев лишь открыть и закрыть глаза. И ни на кого нельзя опереться: ни на сына, ни на друга. Плевать на все!
Боже, доведется ли мне лежать на кладбище? Умереть бы спокойно, чтобы родные и близкие подняли тебя на плечи и понесли на кладбище. Чтобы на этом свете остался от тебя надгробный камень и несколько слов на нем. Чтобы знали: жил когда-то такой человек!..
Они пришли к нам с добрыми намерениями. Мы совершили кощунство. Убили их. Те, кто послал их, в долгу не останутся. Как говорит Иман, у них есть пушки, пулеметы, войска...
Мы тоже будем стоять насмерть, но разве они оставят нас в покое? Когда и как все это кончится? Бог знает... В мои-то годы шнырять по горам и скалам... А с другой стороны, чем жить под началом такого голодранца, как Иман, лучше умереть в горах, среди скал..."
...Сознание медленно возвращалось к Зульфугару. Он не мог вспомнить, что приключилось с ним. Опираясь на колени и локти, он чуть приподнялся, пополз к сараю. Толкнул головой дверь. Распластался, как попавшая под колесо арбы лягушка: на него глядел Гамло.
Перешагнув через Зульфугара, Гамло вышел во двор, окруженный невысокой каменной стеной. Как только Гамло появился во дворе, головы людей, глядевших из-за забора, исчезли. Они собрались за стеной, заслышав крик и вопли Зульфугара, и, честно говоря, никто из них не желал встречи с Гамло. Кто знает, что придет в его сумасбродную голову в следующую минуту и не захочет ли он отделать еще кого подобно Зульфугару.. Кому охота попадаться под горячую руку?
Гамло повернулся и посмотрел вправо, поверх стены, на крышу одноэтажного дома, где столпились женщины, дети, мужчины, наблюдая за происходящим. Он понял, что наказывать Зульфугара надо было у всех на глазах.
- Эй, люди! - крикнул Гамло.
Какая-то старуха, видно страдающая глухотой, взобралась на камень, приложила руку козырьком к глазам и крякнула из-за стены:
- Кого ты зовешь? Джамала дома нет.
Гамло повернулся в ее сторону. Увидел людей, выглядывающих из-за стены. Это зрелище напомнило ему отрубленные головы из слышанных в детстве сказок. "Значит, вот так строят башни из черепов". Гамло не ответил старухе. Кто-то сказал:
- Джамал там, за скирдой. Боится высунуть нос.
- А чего он меня боится?
- Скорее стесняется!
Гамло не стал останавливаться на незнакомом ему Джамале и крикнул:
- Вы знаете Медвежонка?
Люди за стеной зашептались:
- Кто такой Медвеженок?
- Он имеет в виду Зульфугара...
- Да, знаем, - ответил кто-то. - Отлично знаем! А что случилось?
- Он совершил такое... Упустил Имана! Тому, кто поможет поймать Имана, Кербалай Исмаил подарит бычка.
- Да разве Иман стоит бычка? - спросил тот же голос за стеной.
- Тогда подарим телку...
- Нет, уж лучше бычка...
Гамло поискал глазами мужчину, пытавшегося торговаться с ним. Голова исчезла за стеной.
- Мы дарим бычка потому, что у Зульфугара есть только бычок.
- А кому достанутся его овцы?
- Зарежем и поедим. Дом оставим жене. А с ним я рассчитался как следует. Не станет хлопать ушами! Эй, люди, слушайте!.. Кто отступится от Кербалай Исмаила, кто продастся большевикам, будет иметь дело со мной! Убью и похоронить не разрешу. А труп брошу собакам....
***
...Кербалай осторожно сунул руку в карман. Нащупал мягкие плоды. Недаром он набрал в карман груш. Хотел навестить Магеррама. Еще вчера он услышал, что Магеррам тяжело заболел, слег, а главное, не хочет показываться на глаза дяде.
Поднявшись по каменным ступеням, он прошел в дом брата. Мать Магеррама сидела к нему спиной, взбивала шерсть, Увидев деверя, она подобрала вытянутые ноги, поправила платок на голове.
Мираса была женой его младшего брата, умершего от простуды. Она стойко перенесла потерю мужа, подняла сына, а теперь растила внуков. Несмотря на годы, она вела себя при девере как в молодости: не разговаривала с ним, закрывала платком лицо.
- Мираса, говорят, Магеррам заболел?
Женщина молча кивнула в сторону смежной комнаты.
Кербалай не раз говорил своим домочадцам, что недоволен таким поведением Мирасы. Не первый год они знают друг друга, тридцать лет назад вошла она в этот дом невесткой, потеряла мужа, поседела, стала бабушкой. Но в душе он гордился тем, что она придерживается обычаев; значит, считается с ним, знает свое место, хранит к нему уважение. Лет десять назад кто-то предложил выдать ее замуж. Она ведь сравнительно молода. Жаль ее, что она видела в жизни? Кербалая убедили эти доводы. Но потом ему пришло на ум, что эти разговоры исходят от самой Мирасы. Он попытался уточнить это, и ему передали ее ответ: "Я не брошу сына и никуда не уйду. В мои годы стыдно думать о замужестве!" После этого все разговоры прекратились. Магеррам вырос, женился, стал отцом. Жену Магеррама Кербалай не видел давно. Всякий раз, когда он переступал порог дома покойного брата, - а приходил сюда Кербалай не часто, - невестка пряталась в одной из дальних комнат.
Магеррам лежал на тахте. Рядом с тахтой резвился кот, теребил лапкой бахрому старого паласа. У двери лежали связки дров. В углу стояла деревянная кадка для хлеба, накрытая залатанной скатертью. Рядом с. кадкой, у стены, возвышался большой глиняный кувшин, прикрытый куском кожи. В нем хранилось поджаренное мясо. Всю зиму Мираса готовила из этих кусочков мяса вкусный бозбаш.
Когда Кербалай приходил к ним, Мираса подогревала мясо, вместе с лавашом подавала на стол...
Кербалай остановился посреди комнаты. Кот испугался и, мяукнув, прыгнул на тахту, к ногам Магеррама.
- Магеррам!
Магеррам лежал, уткнувшись головой в одеяло, и оттого не услышал голоса дяди. Ему и в голову не могло прийти, что в такой тревожный час Кербалай придет навестить прихворнувшего племянника. Горшки, поставленные на его лопатки, напоминали огромных и ненасытных пауков. После нелепой смерти мужа Мираса как огня боялась болезней и даже при легком недомогании ставила горшки. Вчера сын вернулся домой сам не свой, с почерневшим за несколько часов отсутствия лицом. Он лег прямо на ковер, попросив помассировать ему спину и поясницу, но даже после этого ему не стало лучше. Ему приготовили постель, он разделся, лег и, пока мать ставила ему на спину горшки, говорил о бренности жизни, жестокости и двуличии людей. Почему-то ругал на чем свет стоит ашуга Худагулу. Мать подносила уголок платка к глазам, но слез не вытирала, и они падали на одеяло. Ей казалось, что сын тяжело заболел и бредит...
Мираса вошла в комнату, подошла к тахте, растолкала сына.
- Что случилось? - недовольно спросил он.
Кербалай придвинул табуретку, сел. Приложил руку ко лбу Магеррама. Жар был небольшой.
- Что лежишь, герой?
- Дядя, это ты?
Мираса откинула край одеяла, сняла с плеч сына один горшок. Горшок поддался с трудом. На спине Магеррама отчетливо выписался кровавый круг. Когда она сняла все горшки, в комнате запахло бараньим салом. Магеррам расправил собранную у шеи нательную рубашку, закутался в одеяло, сел.
- Вставай, одевайся. Может, уже сегодня они пойдут на нас. Что ты решил? Сейчас не время прятать голову под одеяло.
Магеррам не ответил.
- А мне не нравится твое молчание! - повысил голос Кербалай.
Мираса доставала из кувшина мясо, внимательно прислушиваясь к словам Кербалай Исмаила.
"Играет жизнью моего сына. На старости лет мечтает стать шахом. Сидел бы себе спокойно, Жил бы не хуже шаха. Да и что случилось? Ну, отняли у тебя землю. У всех отняли. С голоду не помер бы..." - думала она.
- Что сказать, дядя? После случившегося никак не могу прийти в себя. Недавно забылся, заснул, вижу - стою с ружьем в руках и целюсь в тебя.
Кербалай сидел, подперев кулаком челюсть и глядя на кота, который терся о ноги Мирасы. Он очень любил Магеррама, пожалуй больше, чем в свое время его отца.
- Я - старший в семье, даже твой отец считался со мной. Напрасно ты даешь таким мыслям волю, сынок.
- Это верно, дядя, но Абасгулубек тоже был не маленьким человеком, а вы подбили его, как птицу. Он был совестью, честью всего уезда. Жил для других... Что-то сломалось во мне, дядя.
Кербалай не ожидал этих слов. Он встал, посмотрел в упор на племянника.
- Ты неправ, сынок. Даже кошку гладят, когда хотят ужиться с ней. А начнешь мучить - станет царапаться, кусаться. А разве я хуже кошки? Ты согласился бы, чтобы меня расстреляли вместе с другими в старой крепости? Нет, я знаю! А почему они приходили? Именно для этого. Но я решил дорого продать им свою жизнь!
- Абасгулубек когда-нибудь желал тебе плохого?
- Нет.
- А почему вы так обошлись с ним? В чем виноват Халил?
У Кербалая иссякло терпение.
- Магеррам, ты, кажется, начинаешь требовать у меня отчета. Молод еще, молчи и делай, что прикажут.
Он повернулся и направился к выходу. Мираса готовилась подать на стол разогретое на сковороде мясо. Разговор мужчин потряс ее. На селе уже шли разговоры об убийстве Абасгулубека, но поверить в это она не смела.
- Дядя, я похоронил Абасгулубека в одежде, надо перехоронить его, как принято, с моллой и в саване.
- А... к черту, - огрызнулся Кербалай, хлопнул дверью и вышел.
Но последнее замечание Магеррама запало ему в душу. Что ж, Магеррам прав. Ведь он сам дал слово похоронить Абасгулубека со всеми почестями, рядом с сыном, и тем самым отплатить ему за то добро и участие, которое тот проявил к Кербалаю в самые страшные дни его жизни - во время гибели Ядуллы.
Он вернулся домой, вытащил из кармана ключ, открыл сундук. На дне лежала сложенная вчетверо белая материя. Он подошел к окну, пощупал ткань. Это был тонкий батист, белый как снег. Кербалай купил его давно, хранил для себя. В сундуке лежало также несколько головок сахара и другая мелочь, которую дарят мойщику трупов. Несколько лет назад^он услышал, что человек, хранящий в доме материю на саван, живет долго. "Никогда нельзя, знать заранее, я. уже стар, - говорил он, - вдруг случится что со мной, а они не найдуттого, что нужно. Запасливость еще никому не вредила".
"Имею ли я право хоронить его? Он не успел сделать завещания, не сказал последних слов. Тяжкий грех я принял на душу. Когда его будут хоронить, у гроба должны стоять сыновья, близкие. А это невозможно. Но мы, мусульмане, должны соблюдать обычай. Похороню его рядом с Ядуллой. Надо позвать моллу, которого задержали".
Вечерело. Синева, опускающаяся на село, сгущалась.
Глядя в окно, Кербалай Исмаил почувствовал, как он одинок. Расстегнул воротник, провел рукой по поседевшим волосам на груди, положил руку на сердце. Повернулся, посмотрел вокруг себя. Комната была пуста. Вдоль стен были разложены подушечки и мутаки. Где теперь те люди, что когда-то сидели на них? Умерли или, может, забыли его. Два уголька в чернеющей печи мерцали, как далекие звезды. Дверь была закрыта.
Наступающий вечер, сгущающаяся темень, тревожная тишина и в особенности закрытая дверь показались ему зловещими приметами чего-то ужасного и страшного.
"Я закрыл за собой двери, сжег все мосты... А как счастливо жилось раньше. Дня не проходило без гостей. А сейчас?.. Сколько мы еще продержимся?
Завтра мы похороним Абасгулубека. Лицом к Каабе - могиле пророка. Гамло рассказывал об одиночной камере в тюрьме. Там как в могиле. Я не умер. Но я тоже не смею шелохнуться, так сжало меня со всех сторон. Обложили, как медведя".
Дверь отворилась. Кто-то просунул голову и сказал:
- Привели, хозяин.
- Пусть войдет.
В комнату вошел высокий большеглазый человек в черной чохе и неновой бухарской папахе. Церемонно поздоровался. Кербалай не сразу ответил на приветствие.
- Проходи, садись.
Молла прошел в конец комнаты, но остался стоять, ожидая, когда сядет хозяин. Кербалай оценил это, опустился рядом с печью.
- Как тебя зовут? - спросил он, когда молла сел.
- Сулейман, - ответил молла.
- Откуда родом?
- Из Гянджи.
- А как ты здесь очутился?
- Мы давно переехали в Веди. У нас здесь родственники с материнской стороны.
Сулейман был сыном Али. После визита Сусени отец сразу же отправил его в Карабаглар.
"Не возвращайся, пока не узнаешь, что случилось с Халилом и Абасгулубеком", - напутствовал его отец.
"Моллой" Сулейман тоже стал по совету Али. Так было легче и безопасней пробраться в Карабаглар.
- Где ты кончил медресе?
- В Гяндже, в мечети Шах-Аббаса, у ахунда Мирзы Мухаммедали...
- С какой целью ты прибыл сюда?
- Дай аллах вам здоровья. Скоро начинается махаррам, и я подумал, что могу быть полезным здесь.
- А ты не знал, что дороги закрыты?
- Я нес сюда божье слово, Кербалай.
Кербалай задал ему еще несколько вопросов. Остался доволен. Затем подступил к главному, ради чего позвал его:
- Ты принес с собой молитвенник?
Сулейман сунул руку во внутренний карман, вытащил книгу, глянул в упор на Кербалая, который все еще недоверчиво смотрел на него.
Скрипнула дверь, на пороге показался Гамло. Их мирные позы, вся атмосфера добра и прощения в комнате поразили его, и он остолбенело стоял у входа, пока Кербалай не сказал:
- Гамло, ты пока не нужен, иди займись чем-нибудь.
- Иду, - с обидой проговорил он. - Увидел, у тебя гость, хотел сказать, что, если понадоблюсь, я на месте.
- Хорошо, - досадливо махнул рукой Кербалай.
Дверь закрылась, но шагов Гамло они не услышали, - наверное, остановился подслушать разговор. Но потом, видимо, раздумал и затопал сапогами в прихожей.
- Кому читать заупокойную, Кербалай? Вашему отцу, матери?
- Нет.
- Вашему сыну Ядулле?
Кербалай опустил голову на сложенные на коленях руки.
Сулейман пытался разузнать об Абасгулубеке и Халиле у арестованных. Но они ничего не знали. Когда его уводили к Кербалаю, все искренне посочувствовали ему:
- Убьют. Подлец Зульфугар продал его.
- Настоящий мужчина. Не ожидал я от моллы такого...
Сулейман не слышал этих разговоров. Он не знал, куда его ведут, что его ожидает. Молчание Кербалая отдалось в его сердце тяжелой, гремящей болью, и ему все стало ясно.
- Читай Абасгулубеку...
- Абасгулубеку? Неужели? А как Халил?
- Обоим...
Сулейман принялся за молитву. Слезы застилали ему глаза, он еле различал буквы. Чтение не понравилось Кербалаю:
- Разве так читают коран?
Сулейман умолк; горестная весть о гибели Халила и Абасгулубека, с которой он не мог смириться, и все напряжение последних суток вдруг выплеснулись наружу, он всхлипнул, и плечи его затряслись от долго сдерживаемых рыданий. Кербалай тоже поднес руку к глазам.
- Да смилостивится над ними аллах. Продолжай...
Сулейман даже забыл вынуть платок. Стал читать. Его голос, напоминающий голоса певцов мугама, заполнил комнату, словно дом захлестнуло желтой морской волной. Кербалай плыл в этой воде; порой он глотал воду, захлебывался, но выплыть из этого моря не желал.
***
...Из комнаты вынесли ковер, - Худагулу будет петь, прохаживаясь по комнате.