"Сейчас дети сладко спят, - думал он. - Сын, наверное, как всегда, разметал руки и скинул с себя одеяло. А мать его так намаялась за день, что не проснется, чтоб накрыть ребенка. Хорошо, что сложили новую печь, до утра не остынет. А угля в подвале хватит на всю зиму".
Мысль о доме согрела Талыбова.
Новраста все еще сидела на коне. Хотя она была одета в мужское платье и никто не глядел в ее сторону, она не осмеливалась спрыгнуть на землю. Абасгулубек направился к лесу. Халил глядел вслед ему, пока тот не скрылся за деревьями. Халил повернулся и снова увидел в седле Нозрасту.
- Почему не слезаешь, сестра?
- Слезаю, - послышался шепот.
Халил отвернулся, снова посмотрел в ту сторону, куда ушел Абасгулубек. Тот уже возвращался, неся охапку хвороста.
- Брат, я не могу слезть.
Халил подошел к коню. Новраста оперлась рукой о его плечо и Неумело спрыгнула на землю.
- Да продлит аллах твою жизнь, - сказала она.
Халил отвел Араба к другим лошадям, расслабил подпругу, вернувшись, взял из рук Абасгулубека хворост, разложил костер.
- А чем мы разведем огонь? У кого есть бумага? - спросил Абасгулубек.
- У Талыбова, - ответил Халил. - Теперь газеты нам долго не пригодятся.
Талыбов, колеблясь, поднялся.
Через четверть часа они уже сидели вокруг весело разгоревшегося костра. Новраста устроилась между Халилом и Талыбовым. В огромной папахе, сползшей на глаза, в непривычной мужской одежде она выглядела очень смешно. Чувствовалось, что она подавлена и печальна. Абасгулубек подумал о том, что надо как-то поднять ей настроение.
- Утром мы будем в Келаны, - проговорил он. - Я слышал, Иман еще там. Первым делом я попрошу Кербалая отпустить его. Мне кажется, он послушается меня. Иман хороший товарищ. Кто-нибудь из вас знает его?
Халил понял, куда клонит Абасгулубек, и тотчас поддержал его:
- А как же, хорошо знаем. Советская власть не оставит его в беде. Мы вырвем Имана из рук Кербалая.
Костер понемногу угасал, покрывался белой пленкой золы.
- Подложить еще хворосту? - спросил Халил.
- Скоро рассветет, надо двигаться в путь.
Вдали послышался топот и ржанье коня. Араб хотел ответить ему, поскреб землю копытом, потряс гривой, но, почувствовав на себе руку хозяина, ограничился фырканьем. Халил погладил коня и, переглянувшись с Абасгулубеком, затоптал костер.
Уже рассвело, когда они свернули в село Азиз.
***
Ширали, свояк Халила, жил в этом селе. До сих пор им не часто удавалось посидеть вместе, погостить друг у друга. Халил редко заезжал в Азиз. И когда, случалось, забредал, то останавливался в доме Ширали часа на два, не больше. Выпивал пару стаканов чаю, облокачивался на мутаки, чтобы прогнать усталость. Свояк, не теряя времени, резал барана, жарил шашлык. И только когда садились за еду, перекидывались несколькими фразами:
- Как дети?
- Хорошо.
- Что нового в селе?
- Все в порядке.
- Абасгулубек жив-здоров?
- Здоров.
Затем Халил торопился в путь.
- И поговорить не успели.
- Да, нас не назовешь болтунами.
Оба смеялись шутке, затем расставались. А после того, как стали создаваться колхозы, даже этих коротких встреч не стало.
Жена Ширали только что подоила корову и внесла кувшин с молоком в дом. Ширали, приоткрыв дверь, произнес:
- У нас гости.
Не сказал - кто, откуда. Женщина глянула в окно. В глубине двора виднелись кони, слышались мужские голоса.
- Кто же приехал, Ширали?
Ответа она не дождалась. Чья-то рука мягко опустилась на ее плечо. Движением плеча она скинула руку.
-Ты что, сдурел, Ширали? Сам говоришь - гости. Иди, встречай их, а я приготовлю что-нибудь.
Она все еще глядела во двор.
Эти же руки обняли ее и привлекли к себе. Она сделала движение, чтобы вырваться, и тут, увидев, кто обнимает ее, громко вскрикнула.
Перед ней стоял незнакомый мужчина, одного с ней роста.
В страхе она отшатнулась и прикрыла рукой рот. "Кто это? Откуда он появился? Как это случилось, что он проскочил мимо Ширали? Где Ширали?"
- Да стану я твоей жертвой, брат, не трогай меня. Заклинаю именем аллаха!
Руки снова потянулись к ней.
- Я сейчас позову Ширали. Если он увидит это, он изрежет на куски и тебя и меня!
Мужчина снова попытался обнять ее. Страх и ужас придали женщине силы. Она резко оттолкнула незнакомца и попыталась выскочить из комнаты. Руки ее уткнулись в мягкие и высоко поднятые карманы гимнастерки. Словно обжегшись, она отняла руки и отошла на середину комнаты. Начиная что-то понимать, она подняла глаза и внимательно посмотрела на незнакомца.
Снова открылась дверь, и в комнату, давясь от смеха, вошли Халил и Ширали.
- Свояченица, что это такое? Я застаю тебя с мужчиной?!
- Конечно, это твои проделки, Халил. Только ты мог одеть женщину в мужское платье. - Она уже узнала в этом испугавшем ее незнакомце Новрасту.
Халил пошутил о женской неверности и коварстве, затем взял Ширали под руку и вышел из комнаты.
- Скажи, пожалуйста, - спросил он, когда они оказались на веранде. - Что нового? Не обижают вас?
- Пока меня не трогали. Пропала мать комсомольца Бейляра. Ищут, ищут, нигде не могут найти.
Небо светлело, выхватывая из мрака вершины заснеженных гор. В домах гасли желтые огоньки, и сразу же темнели окна. Крестьяне выгоняли скот. В соседнем дворе рубили дрова.
- Мне надо сделать распоряжение по дому, - сказал Ширали. Халил понял, что тот хочет зарезать в их честь барана, и задержал его:
- Ты никуда не пойдешь. Мы сейчас едем.
- Халил, в мой дом приехал такой человек, как Абасгулубек. Разве я могу отпустить его, пока он не отведает хлеба-соли.
- Подожди. Выслушай сначала. Мы едем к Кербалай Исмаилу. На обратном пути снова заедем к тебе.
- Почему вы туда едете? Вам что - смерти захотелось?
Халил, как мог, успокоил свояка.
- Мы оставляем у тебя жену Имана, - сказал он на прощанье. - Главное, чтобы ни одна душа не знала о том, что она прячется здесь. Учти, Гамло всюду ищет ее.
***
Кербалай Исмаил съел чихиртму, вытер об усы жир с пальцев. У юной служанки, которая наклонилась, убирая тарелки, в вырезе платья виднелись белые груди. Кербалай Исмаил несколько раз махнул четками и сказал про себя: "Проклятье тебе, шайтан". Но глаз от выреза отвести не мог, несмотря на то, что позвал на помощь всю свою благочестивость. Не сдержавшись, он протянул руку к ней. Женщина была склонна к близости. Кербалай обнял ее, привлек к себе. Но в тот момент, когда она подняла глаза, что-то в ее лице неприятно поразило его, и он оттолкнул женщину.
- Я изрежу тебя на куски и брошу собакам, шлюха. Веди себя прилично. Если еще раз ступишь сюда ногой, считай себя мертвой.
Женщина застегнула ворот платья, закрыла платком красное от стыда и испуга лицо и, собрав со стола, вышла.
"Когда у человека власть, его силой хотят направить по дурному пути", - думал Кербалай, когда служанка ушла. Он стал перебирать четки. Отшлифованные камешки выскальзывали из-под пальцев, словно рыбы.
Удача, рассуждал Кербалай, подобна этим камням. Трудно удержать ее в руках. Но пока ему везет, он постарается сохранить свободу и власть.
Вошел Гамло. Глаза его были налиты кровью. Кербалай спросил о причине его гнева.
- Ты еще спрашиваешь! Мы, словно турачи, спрятали головы в кустах и считаем, что нас никто не видит. Абасгулубек свободно, словно у себя дома, разъезжает по селам. Он не остановился в Карабагларе и едет сюда. В Дейнезе я повстречал их. Они ночевали в доме Самеда. Хотел свести счеты, опоздал! Сам не понимаю, как это случилось, что они выскользнули из моих рук.
Кербалай оперся рукой о ковер, поднялся. Стал прохаживаться по комнате.
- Разве я не приказал Вели, чтобы он вернул их?
- Родственники не считаются с тобой, хозяин! Не считаются, не считаются, не считаются! Надеешься на родного брата, а он делает так, что все оборачивается во вред тебе. Выставляет тебя круглым дураком, а сам обретает славу доброго и хорошего человека.
Слова Гамло были точны, как пули. Он бил наверняка.
- А ты что предлагаешь? Что ты советуешь?
- Мы сверх всякой меры нянчимся с Абасгулубеком.
- Он один протянул мне руку в дни беды. Пойми, я не могу бороться, враждовать с ним.
- А он? Разве он не борется с тобой? Еще как борется! Для чего же он едет? Нашелся благодетель! Когда он принесет врагам твою голову, они нацепят ему на грудь еще одну железку. Времена изменились, Кербалай. Я не знаю, кем он был раньше, но сейчас Абасгулубек - враг. Враг, который, не колеблясь, сотрет тебя в порошок.
Из окна виднелась площадь, замыкавшаяся мельницей. В центре площади появились три всадника. Их лица были обращены в сторону Кербалая и Гамло. Конечно, они не видели их, а только смотрели в сторону дома.
- Я никак не разгляжу, Гамло. Посмотри, кто это?
- Кто, кто, конечно, Абасгулубек!
Гамло поднял винтовку и положил руку на затвор.
- Разве не о них я битый час толкую тебе? Видишь, куда они заявились? Нечего говорить о былой дружбе. Если ты взял винтовку и помогаешь мне, ты - друг. А если предлагаешь мне сдаться, какой же ты, к дьяволу, друг? Я убью всех троих. И всем скажу, что это сделал я. Чтоб никто, упаси бог, не винил Кербалая.
Кербалай отвел в сторону дуло его винтовки.
- Будь они трижды врагами, мы должны остаться верны обычаям нашего народа. Веди себя с достоинством, сначала поглядим, что они задумали, чего хотят, с какой целью пустились в путь в снег и бездорожье. Выйди на балкон, встреть их.
- А может, пригласить в дом?
Кербалай понял сарказм Гамло. "Такой он человек, только дай ему волю, а он уже сразу закусит удила, начнет лягаться в собственном святилище. Я привел и сделал этого медведя человеком, а он норовит подмять и меня".
В последнее время Кербалаю было все трудней и трудней сдерживать сообщника. Гамло стал чрезмерно самоуверенным и упрямым. Если бы Кербалай хотел, он мог быстро избавиться от него. Правда, Гамло дьявольски силен, с ним не справятся два-три человека. Но на то он и Кербалай - придумает что-нибудь. Найдет и на него управу. Но пока он не мог отказаться от услуг Гамло. Без его жестокости, умения быстро убрать неугодного человека все побросали бы ружья и разошлись по домам. И остался бы Кербалай один-одинёшенек. Через день-два с ним было бы покончено.
Да, Гамло с каждым днем становится все опасней. В один прекрасный день он выйдет из подчинения, а то, чего доброго, рано или поздно захочет отправить и его к праотцам. Вошел во вкус, привык убивать людей. Скольких уже отправил на тот свет, а все мало.
Кербалай выжидал. Как бы ни спешил путник, дорога не становится от этого ни короче, ни длинней. Рано или поздно на куче золы появится линия, которая решит судьбу Гамло.
- Выйди на веранду. В разговоре со мной ты в карман за словом не лезешь, попробуй ответить Им.
Всадники стояли на прежнем месте. Они напоминали конников, выстроившихся на старт перед скачками.
"Какая удобная мишень,- с досадой подумал Гамло. - Выстрелить бы под ноги лошадям... Взовьются на дыбы, опрокинут всадников. А затем сделать пару выстрелов поверх голов - и тогда они насмерть растопчут этих подлецов! Кербалай не дает разрешения. Плевал бы я на разрешение, не будь его рядом!"
- Кого вам надо? - спросил он приехавших.
- Спрашивают всегда хозяина.
Гамло скрипнул зубами. Абасгулубек знал, как уколоть его.
- Он не хочет вас видеть.
Эта фраза тоже нашла свою цель. Абасгулубек отпустил поводья, конь двинулся вперед. Честно говоря, он хотел повернуть и уехать, но, увидев, что конь идет к дому, изменил свое решение. "Скажут, что я испугался, что было достаточно одного слова, и Абасгулубек повернулся и уехал". Он подъехал прямо к балкону.
- С хозяином всегда договоришься, не будь рядом слуг, - сказал он.
Кербалай вслушивался в эту перебранку. Поняв, что все это добром не кончится, он показался на веранде.
- Проходи в дом, бек, - сказал он.
Абасгулубек быстро поднялся по ступенькам. Гамло прошел в другую комнату, чтобы не встречаться с ним. "С какой целью Кербалай Исмаил пригласил его в дом? Что он скажет ему? Ведь он даже тени его боится. Для чего он это делает? И Абасгулубек так взбежал по лестнице, точно к себе домой".
Кербалай стоял посреди комнаты, чуть прищурив глаза. Чтобы не показаться старым и усталым, он подбоченился, старался держаться прямей.
На всех свадьбах, празднествах раньше он сидел ниже Абасгулубека. И всегда считал себя менее влиятельным и даже в какой-то степени зависимым от него. Но сейчас во что бы то ни стало он должен держаться гордо, ничем не выдать слабости. Поначалу он даже решил не подавать руки. Но как только Абасгулубек приблизился, Кербалай поспешно протянул ему руку.
Помолчали. Абасгулубек считал, что первым должен заговорить хозяин. Но он приехал не по приглашению, и ясно, что Кербалай не очень-то рад его приезду. В конце концов пришлось начинать Абасгулубеку.
- Кербалай, что это ты решил податься в горы? Еле нашли тебя, - улыбаясь, сказал он. Уверенность его тона, как ни странно, успокаивающе подействовала на Кербалай Исмаила.
- Вы разожгли такой пожар, что самое время податься подальше.
Не дожидаясь приглашения, Абасгулубек сел. Кербалай тоже опустился на ковер, потупив глаза и задумчиво теребя бороду. Можно было подумать, что он рассматривает узоры ковра. Все его поведение, молчание говорили о том, что он не расположен слушать гостя. Абасгулубек, в свою очередь, не желал сразу же выкладывать цель своего приезда. Он был из тех, кто, прежде чем рубить дерево, подумает о том, в какую сторону оно упадет. Поэтому он начал издалека:
- Слава богу, хороший снег лежит. Видать, урожайный будет год.
Гость заговорил об урожае, и Кербалай воспринял это как намек, что они могут оставить его без хлеба, обрекут на голодную смерть.
Продолжая внутренний диалог, Кербалай сказал вслух:
- Бойтесь за поля, что лежат ниже Кара-гая. Вы их поливаете водой с наших гор. А за нас не беспокойтесь: наши неполивные земли всегда дадут урожай.
- В следующем году снег может и не выпасть.
- Муравей заранее готовит свои запасы, - ответил Кербалай. - Ты не должен был, Абасгулубек, встревать в это дело. Мы всегда оказывали помощь друг другу. Делили с тобой хлеб-соль. Трудно забыть, перешагнуть через все это.
- Что тебе сделали Советы?
- Что сделали?!
О, он мог бы рассказать многое. Но ведь всего не перескажешь! Ему было из-за чего ненавидеть новую власть. Эта ненависть по капле собралась в его сердце. Пришел день, и ненависть выплеснулась из берегов, снесла, смыла все плотины.
В Карабагларе был избран комитет бедноты. Те, кто раньше толклись в его дворе в надежде, что и нм что-нибудь перепадет с хозяйского стола, теперь смело стучались в ворота. Посылали за ним человека, приглашали к себе.
Он не ходил на собрания.
Над домом с покосившейся крышей и единственным окном висело знамя. Говорили, что это знамя сшито из ткани, которую Иман - председатель комбеда - купил для матраса. Злые языки судачили, что Новраста, жена Имана, устроила ему за это головомойку.
Знамя Имана пользовалось большим уважением. О, если бы это знамя принесли издалека! И никто бы не знал, кем оно сшито, - тогда еще куда ни шло...
Когда глядишь на Араке, темнеет в глазах, но стоит посмотреть на маленький ручеек, с которого начинается река, - и она теряет свое величие. Верить и поклоняться можно лишь тому, что далеко, недоступно, непостижимо. Он никогда не преклонял головы, чтобы перешагнуть через порог хибарки Имана. Разве он склонит голову и пройдет под знаменем, которое повесил Иман?
Иман несколько раз навещал его. "Кербалай, ты должен сдать зерно, - говорил он. - Этого требует правительство".
Он приходил и прикладывал свою огромную, вырезанную из дерева, в форме звезды, печать на куче зерна. На папахе председателя тоже была пятиконечная звезда. После того как ставилась печать, Кербалаю казалось, что из кучи пшеницы выглядывает голова Имана. Печать прикладывали на случай, если Кербалай решит растаскать зерно.
Однажды он сказал Иману:
- Разве мои предки, отец и дед, задолжали горожанам? Разве вы когда-нибудь дарили мне хлеб? Вот ты пришел и требуешь, чтобы я сдал зерно. Но ведь я сам сеял и растил эту пшеницу.
- Ты говоришь, что не должен рабочим? Еще как должен! Именно они совершили революцию.
Однажды ночью Иман вместе с членами комбеда вошел в его двор. Облазил все углы конюшни, заглянул туда, где хранилось сено. И, только проверив все своими руками, вышел во двор.
Кербалай все это время стоял на веранде в нижнем белье, накинув на плечи чоху. Он старался унять свой гнев и ненависть, но это ему плохо удавалось.
Эти голодранцы посреди ночи ворвались к нему. Шарят по всем: углам, всюду суют свой нос; И даже не скажут, что ищут. Слева от веранды работники Кербалая вырыли ямы и закопали в них большие глиняные кувшины. Один из членов комбеда открыл крышку сосуда. Закатав рукав, сунул в него руку и сразу же отошел.
- Что вы ищете? - не выдержав, крикнул Кербалай. - Если ищете вора, то он в кувшин не влезет.
Иман тогда все же попытался успокоить его:
- Не принимай это близко к сердцу, Кербалай. Таково требование времени. Ведь мы не говорим тебе ничего плохого.
Они вошли в дом. Голодранцы конечно же знали ходы и выходы, все щели в его доме. Едва войдя, Бейляр схватился за край ковра и поднял его. Кербалай сразу же встал на другой край. Медленно ступая, он надвигался на Бейляра, и с его приближением Бейляр наклонялся, - наконец рука коснулась земли, и он опустил край ковра.
- Что ты себе позволяешь? Может, этот ковер соткала твоя мать? Быть может, я его унес из вашего дома?
- Отойдите!
Иман взял Кербалая под руку и отвел в сторону. Завел с ним какой-то разговор. Видимо, хотел отвлечь его внимание.
Бейляр скрутил и сложил в угол ковер. Затем обвел взглядом комнату.
- Ты что, золото ищешь?
- Сам знаю, что ищу.
Бейляр взял из рук одного товарища шомпол и с силой воткнул в пол. Шомпол до половины вошел в земляной пол. С трудом выдернул его обратно. Отступил на два шага, снова воткнул в землю. Земля оказалась твердой.
- Зря тычешь, ямы тут нет, - сказал Иман.
Бейляр передал шомпол товарищу и снова постлал ковер. Закончив свое дело, подошел к Кербалаю. Чуть наклонив голову, сказал:
- Простите.
Искренне ли он говорил? Нет! Если бы они нашли то, что искали, он разговаривал бы иначе.
Кербалай, поняв тогда, что они проиграли, перестал сдерживаться.
- Молокососы! - кричал он. - Боже, кто нами правит! Прощелыги, голодранцы!
- Где спрятано зерно? - строго спросил Иман.
- О каком зерне говоришь?
- Как будто не знаешь. Ты занимаешься явным саботажем.
- Что такое саботаж, Иман?
- Саботировать - значит подкапываться под здание Советов. В городе голод, Кербалай, а ты прячешь зерно!