Прерванный полёт
Первым по плану взлетал ведущий. Гамов вырулил на старт. Самолёт замер и, сдерживаемый тормозами, как живой, задрожал от нетерпения. Командир дал газ, выводя двигатели на большие обороты, и со словами: "Дай бог, не в последний раз!" отпустил тормоза. Машина рванулась вперёд и, пробежав по полосе, управляемая уверенной рукой опытного пилота, легко взмыла в небо.
Сделав по коробочке круг над аэродромом, он дал возможность взлететь ведомым машинам. Юркие истребители взлетали один за другим и пристраивались за ведущим слева и справа. Когда крайний самолёт занял своё место в строю, ведущий взял курс на Запад.
В наушниках непрерывно шли доклады:
– "Первый", я "Второй", взлёт нормальный, я в строю.
И такой доклад проходил от каждого взлетевшего истребителя. Наконец, Пётр услышал хрипловатый голос Коли Блинова, командира экипажа замыкающего борта.
– Командир, я крайний, взлетел нормально, наблюдаю всех. Всё штатно.
– Окей! Мы на курсе. Все манёвры повторять за мной. Самостоятельные действия недопустимы. По всем вопросам докладывать мне. Коля, ты мои глаза сзади.
– Хорошо, командир, не волнуйся, всё будет нормально, если что не так, доложу.
– Ладненько, не испортилась бы только погода, всё ребята, до связи! – закончил Гамов и переключился на внутреннюю связь.
Александру Сорокину приходилось не раз летать и выполнять обязанности штурмана в полётах даже с нештатными ситуациями, но работать лёжа и наблюдать за полётом из-за спины командира не приходилось.
Ниша, в которую он влез, была довольно тесной. Делать расчёты приходилось на планшетке лёжа на боку, а чтобы сверить расчётный маршрут с наземными ориентирами, приходилось переворачиваться на живот, приподниматься на локтях и вытягивать голову справа или слева из-за головы пилота.
– Пушкин, ты как? – спросил Гамов.
– Нормально, только очень непривычно, но обзор есть, – ответил штурман, делая на карте какие-то одному ему понятные пометки.
– Это хорошо, что нормально. Ты один летишь в антисанитарных условиях. Вон Вася, до чего же комфорт человек любит, смотри, попал в приличные условия и блаженствует. Ты заметил, Александр Сергеевич, он в полете не сказал ещё ни одного слова?
– Да некогда мне, товарищ командир, вот сейчас радиообмен настрою, тогда можно будет и поговорить, – отреагировал Вася. – А условия, что ж, действительно королевские, как будто не для войны делали.
Полёт проходил спокойно. Внезапно тишину эфира нарушил голос, прозвучавший в наушниках. Это был замыкающий Блинов:
– Командир, наблюдаю шлейф дыма за "Восьмым", похоже на пожар.
– Коля, не понял, горит, что ли?
– Не знаю, командир, огня не вижу, только дым.
– Понял тебя. "Восьмой", что случилось?
– Не могу понять, товарищ командир, вроде всё штатно, а дым идёт.
– Хорошо, возвращайся домой, постарайся дотянуть до аэродрома. Неплохо бы узнать причину дыма, если будет невмоготу, прыгай. Как меня понял?
– Понял, товарищ командир, пошёл на разворот, постараюсь дотянуть до аэродрома.
– "Девятый", ты на связи?
– Да, командир.
– Коля, разворачивайся, сопроводи "Восьмого". Если ему придётся прыгать, засеки место и доложи командиру полка, чтобы организовать поиски и эвакуацию.
– Вас понял. Пошёл домой, желаю всем удачи.
Блинов сделал разворот и послал в эфир команду истребителю:
– "Восьмой", я "Девятый", лёг на обратный курс, пристраивайся за мной, буду твоим ведущим. Как меня понял, приём.
– "Девятый", понял, следую за тобой.
– Если припечёт и надумаешь прыгать, дай мне знать.
– Обязательно, но думаю, что до аэродрома дотянем. Странное дело, всё работает как часы, а дым идёт.
– Хорошо, если дотянешь. Но ты не волнуйся, даже если придётся прыгать, я быстро притащу помощь.
– Не сомневаюсь.
На истребителе летел молодой лётчик Олег Николаев, совсем недавно прибывший на Аляску. Для него этот полёт был первый. Олег считал себя невезучим. После окончания школы военных лётчиков, все его товарищи отправились на фронт бить фашистов, а его оставили в училище инструктором. Почти год, в борьбе за справедливость, он писал рапорты по команде и всётаки "достал" начальника училища. Тот вызвал Николаева к себе в кабинет, посадил напротив и сказал:
– Знаешь, товарищ Николаев, я ведь тоже лётчик и умею летать не хуже тебя. За моими плечами Хасан и Испания, а вот приказали обучать молодых пилотов и я обучаю. Честно говоря, я бы тебя никуда не отпустил, но пришла телеграмма откомандировать лучшего инструктора. Вот я тебя и отправляю.
– Спасибо, товарищ полковник! – обрадовался пилот.
– Благодарить будешь потом, а сейчас получай предписание и вперёд, – сказал, протягивая руку, начальник училища. – Смотри, не подведи нас. Желаю удачи.
– Есть! – чуть не вскрикнул Олег. Щёлкнув каблуками, он повернулся кругом и быстрым шагом, почти бегом, выскочил из кабинета.
А потом опять "невезуха". Иваново и Аляска, которую даже тылом назвать нельзя. Даже в школе лётчиков он был ближе к фронту. И вот сейчас, на первом же задании, пожар. Всё идёт не так.
Пока Олег рассуждал о своей несчастной судьбе вдруг неожиданно для себя обнаружил, что дыма в кабине почти нет, рассеялся. Оглянувшись, он не увидел и того противного шлейфа. Мотор работал ровно. Взгляд на приборы – тоже ничего необычного. Все системы работают. Ручкой и педалями попробовал рули – всё отлично. Олег нажал кнопку радиостанции:
– "Девятый", я "Восьмой", как слышишь меня? Приём.
– Слышу тебя "Восьмой", в чём дело?
– Не знаю, по-моему, пожар закончился.
– То есть как закончился?
– Дыма нет, машина послушна, приборы в штатном режиме. Может, догоним своих?
– Нет, своих мы уже не догоним, у тебя горючки не хватит, да и разобраться надо в ситуации. Ну-ка, дай газу, выйди вперёд, я на тебя посмотрю.
Олег сделал несложный манёвр и оказался впереди ведущего. Блинов вместе со штурманом внимательно рассматривали хвостовое оперение истребителя, фюзеляж, двигатель. Ничего, даже малейшего намёка на случившееся.
– Вот если бы я своими глазами не видел этого дыма, не поверил, что он был, – проговорил Блинов. – Но вариантов нет, летим в Фербенкс, там инженерная служба разберётся.
На аэродроме их уже ждали. Когда самолёты зарулили на стоянку, пилоты обнаружили стоящие в готовности дежурный тягач, пожарную машину и машину скорой помощи с медиками. Здесь же были инженеры с военной приёмки во главе со старшим, Кисельниковым.
У самолётов ещё крутились винты, когда подъехали две машины. Из первой вылезли командир полка с заместителем по политчасти, из второй – два особиста, майор и капитан. Пока ожидали встречи с лётчиками, майор, козырнув командиру полка, спросил:
– Товарищ подполковник, вы не будете возражать, если мы поработаем с Николаевым, пока Блинов будет докладывать вам по сложившейся ситуации.
– А вас сложившаяся ситуация не интересует? – спросил Недосекин, раздосадованный прибытием особистов.
– Конечно, интересует, – сориентировался майор. – Я с вами послушаю, если вы не возражаете, доклад Блинова, а капитан Ильченко побеседует с Николаевым.
– Хорошо, я не возражаю. Только предупредите своего Ильченко, чтобы не перегибал палку, у молодого пилота – первый полёт, и пока не разобрались в причинах случившегося, давайте не будем делать выводы.
– Именно так и будет, – согласился майор, улыбнувшись уголками губ. Он прекрасно понимал причину не совсем хорошей реакции командира полка на свою просьбу, в которой отказать ему не могли. Работая с лётчиками не первый год, он знал, что ему не откажут, но, подойдя к своему коллеге, сказал:
– Я буду с Недосекиным, послушаю доклад Блинова, а ты как следует тряхни Николаева, похоже на трусость, а может быть, и сговор. Ведь кроме пилота бомбардировщика дыма никто не видел. Николаев был крайним в строю и за ним шёл только Блинов. Да и следов пожара на самолёте не видно. Нужно получить информацию до того, как он переговорит с Блиновым и услышит мнение командира. А тот почему-то пока не видит саботажа в том, что задание двумя самолётами не выполнено. Всё, пошли, пилоты уже вылезли из машин, идут на доклад.
Пилот бомбардировщика на правах старшего подошёл к командиру полка, приложил руку к пилотке и начал доклад:
– Товарищ командир, экипаж бомбардировщика "Б-25" после сопровождения самолёта "Аэрокобра" с неисправностью на борту посадку совершил.
– Красиво докладываешь, старлей. Только мне непонятно, твой ведущий говорит пожар, я докладываю комдиву – пожар, а ты, единственный, кто видел всё своими глазами, говоришь: неисправность. Как это понимать?
– Сам не понимаю, товарищ командир. Взлетели, построились, легли на курс. Я иду замыкающим, весь строй как на ладони, всё штатно, видимость – "миллион на миллион". Прошли минут десять. Вижу, от хвоста крайнего самолёта появился дымок, а чуть позже он превратился в шлейф дыма. Стало ясно, что "Кобра" горит. Доложил ведущему, получил команду возвращаться для сопровождения Николаева. Задача была поставлена дотянуть до аэродрома, чтобы выяснить причину пожара. Пока летели назад, дым прекратился. За весь период полёта "Кобра" вела себя штатно, но об этом лучше доложит пилот истребителя, – он кивнул в сторону стоящих в отдалении Николаева и Ильченко.
– Как остальные самолёты? – спросил командир полка.
– Остальные ушли по маршруту, товарищ командир. До нашего разворота не было никаких проблем, за исключением этой "Кобры".
– Но внешне не видно никаких следов пожара, ты точно видел дым? – уточнил командир. Недосекин верил своим лётчикам, но в то же время факт возвращения самолётов был налицо.
– Дым я видел точно и Гамову доложил я, и сопровождать "Кобру" по его приказу полетел тоже я, – начал выходить из себя Блинов.
– Заводиться не надо, товарищ старший лейтенант, – тихо, но очень жёстко посоветовал майор-особист. – Вы лучше скажите, когда вы познакомились с Николаевым? О чём вы с ним разговаривали перед полётом.
– Не надо меня, товарищ майор "на пушку" брать, – не выдержал Блинов. – До постановки задачи на перелёт я вообще его не знал, может быть пару раз видел в столовой. Он же только приехал сюда и служит в другой эскадрильи, лучше спросите у Жевлакова. В полёте я его знал по позывному, сейчас узнал, что он Николаев. Так что разговаривать с ним я при всём своём желании не мог. Да и такого желания не испытывал, – уже почти со злостью закончил лётчик.
– А когда прекратился дым? – не унимался майор.
– Минут через десять после разворота, – нехотя отвечал Блинов, он понимал, что в любом случае отвечать на эти вопросы придётся.
– Почему не стали догонять товарищей?
– Ну, мы же не в партизанском отряде. Я получил приказ сопроводить "Кобру" до аэродрома, нужно узнать причину дыма. И топлива у Николаева могло не хватить. В рапорте я всё укажу, но лучше расспрашивать у истребителя, он всё испытал на себе, – закончил пилот и вновь кивнул головой в сторону стоящих в отдалении Николаева и Ильченко.
А там происходило следующее. Встретил молодого пилота, Ильченко приобнял его и, отводя в сторону, спросил:
– Слушай, Олег, что это у тебя произошло?
– Да как сказать, товарищ капитан, летел нормально. Приборы показывают, что всё в исправности, почувствовал запах дыма, в это время слышу: замыкающий докладывает ведущему, что видит дымный след от моего самолёта. Слышу команду разворачиваться и следовать на базовый аэродром. Замыкающий тоже развернулся и пошёл впереди меня. На пути домой дым прекратился.
За время, пока пилот говорил, они отошли на достаточное расстояние, чтобы их не могли слышать посторонние. Капитан жёстко взял его за руку чуть повыше локтя и резко развернул к себе. Приблизив своё лицо с сощуренными глазами к лицу Олега почти вплотную, он сказал сквозь зубы:
– Слушай ты, младший лейтенант, ты мне "горбатого не лепи". Говори, почему не захотел лететь? Испугался? Или тебя кто-то попросил вернуться? Говори сейчас, потом поздно будет. Всё равно причина вашего с Блиновым возвращения будет известна, но будет уже поздно. Тогда трибунала тебе не избежать. Пойдёшь на фронт и не летать, а в окопы, вшей кормить. Вот тогда ты пожалеешь, почему не сказал мне правду. Он сделал небольшую паузу и продолжал, опять переходя едва ли не на дружеский тон:
– Говори, дружок, я слушаю тебя.
– Я всё рассказал, как было. А фронтом меня пугать не надо. Я просился на фронт, но, к сожалению, попал сюда. Будет решение отправить меня на фронт, я готов. А то, что я не трус, докажу хоть в небе, хоть в пехоте, там тоже люди воюют.
– О, да мы обиделись! – ехидно проговорил капитан. – А вот обижаться не надо, ты ведь не кисейная барышня, расскажи всё, как было, и дело с концом.
– Говорить мне больше не о чем, если я не арестован, то должен доложить командиру, извините.
В это время, как будто кто-то ждал этой фразы, до них донеслось:
– Младшего лейтенанта Николаева – к командиру полка!
Олег развернулся и молча пошёл к группе офицеров, среди которых находился и подполковник Недосекин.
– Ничего, Николаев, ещё встретимся, зря ты меня не послушался, – прошипел вслед Ильченко.
Младший лейтенант шёл не оборачиваясь. У него было такое ощущение, что он сбросил с плеч какой-то тяжёлый груз. Он шёл к командиру и был уверен, что здесь его поймут и всё станет на свои места.
Пока командир полка разбирался в ситуации, заслушивая участников событий, главный инженер военной приёмки Кисельников со своими "спецами" обследовал "Аэрокобру". При внимательном осмотре фюзеляжа самолёта, в его хвостовой части, была обнаружена гильза от дымовой шашки. Всем стала понятна причина возникновения дыма. Доклад Николаева командиру полка уже не понадобился.
Особисты оставили в покое пилотов и переключились на поиски виновника. Как оказалось, это американские техники решили просто пошутить над молодым пилотом и заодно проверить его морально-боевые качества. Так выглядела их официальная версия. Как было на самом деле, неизвестно. По информации, полученной с американской стороны, к "шутникам" были приняты меры материального воздействия. В американской армии наказание денежным штрафом было одним из самых серьёзных наказаний.
Для наших специалистов это был серьёзный урок. После случившегося был издан приказ, по которому американские специалисты после советской приёмки к самолётам не допускались и в полёт их выпускали только свои.
Над бездной моря
Для Гамова, который вёл за собой шесть истребителей, ситуация осложнилась. Отправив замыкающий бомбардировщик для сопровождения горящего истребителя на аэродром взлёта, он остался как бы без глаз сзади. Гамов обратился к командиру истребителей Жевлакову:
– Внимание, "Второй", как слышишь меня? Приём.
– "Второй" на связи, слышу хорошо.
– Федя, перестройся, стань крайним в конце строя, посматривай, чтобы никто не потерялся, поработай замыкающим.
– Есть, командир, выполняю.
Они летели на высоте около трёх тысяч метров. Погода давала прекрасную видимость. По расчётам штурмана Сорокина, скоро должна была появиться материковая кромка побережья. Чтобы увидеть землю и сверить курс с наземными ориентирами, он из-за головы пилота стал чаще выглядывать, всматриваясь сквозь лобовое остекление самолёта.
– Командир, а, похоже, синоптик не наврал, давая к концу дня ухудшение, смотри, на северо-западе – тучки.
– Да здесь погода меняется часто, особенно в худшую сторону, – отшутился Гамов. – Хорошо бы, сегодня успеть вернуться, а то ведь из-за погоды можем застрять.
Очень скоро отдельные небольшие тучки, появившиеся в разных местах небосвода, стали объединяться, расти в размерах, плотнеть и довольно быстро превратились в сплошную облачность. При подходе к ней Гамов дал команду радисту включить внешнюю связь.
– Внимание всем, здесь первый, как слышите меня? Приём!
Пилоты по очереди доложили о готовности слушать командира.
– Подходим к сплошной облачности. Чтобы видеть друг друга, пойдём насколько возможно ниже кромки облаков. При снижении облачности до трёхсот войдём в облака. В этом случае дистанцию в строю увеличить в два раза, держаться курса, он не меняется. Всем находиться на приёме. При возникновении проблем – доклад немедленный.
Однако, несмотря на приготовления к худшему, всё обошлось. Удача сопутствовала перегонщикам. Они благополучно, не увеличивая дистанции, строем, на нижней кромке облаков дошли до материка и благополучно приземлились в Уэлькале. Передачу самолётов провели быстро. Но меняющаяся погода, да и синоптики держали летчиков в напряжении. Они быстро, как только прошла команда, ввалились в брюхо транспортника, и стали располагаться поудобнее на металлических сидениях.
– Оказывается, сидеть лучше, чем лежать, – сказал с многозначительностью Сорокин.
– Да ты что! А я грешным делом позавидовал тебе, – рассмеялся Гамов, – Вот, думаю, Пушкин, лежит себе в гор-гроте и в ус не дует. Винты крутятся, самолёт летит, штурман спит, а служба идёт.
– Окей! В следующий раз, когда погоним "G-20", взлёт и посадку сделаешь ты, а на маршруте поменяемся местами. Самолёт ведь потому так и называется, что сам летает. Самолёт будет лететь, а командир будет в гор-гроте спать, – почувствуешь прелесть лежания…
Лётчики-истребители слушали этот разговор и не верили своим ушам. Один из них, веснусчатый парень, наклонившись к своему соседу, на ухо прошептал:
– Послушай, что говорят бомбёры. Они что, вот так запросто меняются в полёте местами?
– Да ты не удивляйся, брат, – отмахнулся тот. – Они запросто все могут в полёте спать, а самолёт будет лететь сам, это тебе не истребитель.
– Вот это да, – парень стал слушать разговор бомберов с еще большим интересом.
Но из-за усилившегося шума мотора говорить и тем более слушать стало трудно. Разговор сам собою затих. В грузовой кабине транспортника наступила та полусонная атмосфера, когда пассажиры, пережив взлёт, начинают дремать. Но уснуть им не удалось, самолёт вошёл в плотную облачность, в зону повышенной турбулентности, усилилась болтанка. Минут через сорок полёта, чтобы не попасть в мощный снежный заряд и избежать обледенения, транспортник был вынужден обходить огромное снежное облако. Это увеличило время полёта.
Но несмотря на все трудности до Аляски долетели в целом нормально. Когда винты остановились, Гамов, на правах старшего, поднялся и сказал:
– Авиационный бог сегодня был с нами, на нашей стороне. Всем спасибо за полёт! Желаю, чтобы и в дальнейшем выполнение задания у всех и всегда заканчивалось бы так же благополучно. До свидания.
Повернувшись к своему экипажу, сказал:
– Пошли! – взял планшетку и направился к люку.