Незваный гость
Оказавшись на земле, командир экипажа направился на доклад к командиру полка, Сорокин пошёл в штаб по своим штурманским делам, ему надо было сдать полётные карты в секретную часть, а бортрадист Вася Казаков заторопился домой, чтобы до прихода Петра и Саши успеть принять душ, переодеться и организовать чай.
Доложив результаты перегона, Гамов спросил:
– Я знаю, что Блинов с Николаевым долетели благополучно, а что с самолётом, действительно пожар?
– Да нет, Пётр Павлович, глупая шутка, – ответил Недосекин, который после того как узнал, что его пилоты в случившемся не виноваты, пребывал в благодушном настроении.
– Как это? – не понимая, спросил Гамов.
– А очень просто, кто-то шутки ради заложил в хвост "Кобры" дымовую шашку. Полная имитация пожара. Особисты в деталях разбираются с этим случаем, но главное, что эта "шутка" – дело рук не наших людей.
Командир дал указание Гамову уточнить у начальника штаба плановую таблицу на завтра и отдыхать. Ваш экипаж стоит в плане.
– Надеюсь завтра не на "Бостне"?
– По-моему нет, но уточни у начальника штаба. А что, не понравился штурмовик?
– На этом самолёте не понравиться не может, всё очень здорово, но штурмана жалко, не один час полета…
– Да, согласен, с рабочим местом штурмана они явно намудрили, но вариантов у нас нет, будем летать. Самолёты нужны фронту.
– Конечно, будем летать. – подтвердил капитан и, приложив руку к козырьку фуражки, спросил: – Разрешите идти?
– Да, конечно, – подполковник Недосекин уже углубился в свои лежавшие на столе бумаги.
Перед самым крыльцом коттеджа, в котором они жили, Гамова догнал Александр.
– Ну как, Петя, доложился? – спросил он.
– Да, всё нормально.
– Ты слышал какую "шутку" сыграли с Николаевым?
– Да, командир рассказал. Я понимаю так, что несмотря на то, что нас окружают союзники и друзья, бдительность терять нельзя. Похоже, наши особисты не зря едят свой хлеб.
– Помнишь? Де Толли ведь тоже предупреждал.
– Да, давай об этом помнить и меньше говорить.
Они вошли в дом, сняли и повесили регланы, рядом пристроили свои планшетки, с которыми не расставались весь день.
– Что сначала, душ или чай? – спросил Вася. Он был уже в пижаме и стоял с заварным чайником в руках.
– Сначала душ, потом чай, – сказал Гамов.
Через полчаса сели пить чай.
– Что-то ты, Вася, сегодня быстро справился с примусом, чай созрел раньше нашего прихода? – спросил Александр.
– Хорошо, Саша, хоть ты заметил старание, не поверите, вчера пожаловался американскому интенданту, что не могу справиться с примусом, так он сегодня мне презентовал электрочайник.
– С подслушивающим устройством? – спросил Гамов.
– Нет, я проверил. Да им это и незачем. Там, где надо, они уже всё установили.
– Ну если так, хвалю за находчивость, молодец.
– Спасибо, товарищ командир. Вот только один вопрос меня мучает.
– Что ещё? Чем недоволен?
– У меня такое ощущение, что пока мы летали, к нам наведывались гости?
– Почему это ты так решил?
Василий тыльной стороной ладони утёр пот со лба, посмотрел поочерёдно на своих товарищей. Он опасался, что его могут неправильно понять, а следовательно, станут шутить да подтрунивать. Но его слушали серьёзным видом. Все понимали, что сюда, на Аляску, отобраны лучшие из лучших, и воровство практически отвергалось. Чужой, тоже вряд ли полезет в дом, где живут советские лётчики. Что тогда? Кто так интересуется их жизнью?
– Я обычно закрываю замок на двери на два оборота. Сегодня, когда открывал дверь, она оказалась закрытой на один. Чашка стоит не на месте. И вообще меня преследует такое чувство, что в доме кто-то есть.
– Может ты переутомился Вася, как себя чувствуешь? – спросил Гамов.
– Зря ты так, командир, – вмешался в разговор Александр. – Надо проверить, мало ли что?
– Ну что ж, давайте проверим, – Гамов нехотя поднялся со стула и направился к себе в комнату. "Всё, как в сказке. Осталось только Машеньку обнаружить".
Друзья тщательно осмотрели весь дом, заглянули под кровати, за шторы, в шкафы – никаких следов. Наконец, с чувством выполненного долга сели пить-допивать Васин чаек. Чувствуя себя немножко виноватым за излишнюю бдительность, Вася разлил чай по новой и спросил, переводя разговор на другую тему:
– А что же с "Коброй", которая возвратилась назад?
– Да ничего особенного. Американские техники решили подшутить над молодым пилотом, подкинули в хвост дымовую шашку.
– Наверное, думали, что лётчик покинет самолёт, – заметил Сорокин.
– Скорее всего, так и было. Но сейчас ими внедряется тема с "шуткой", – поддержал его командир.
Вдруг раздался какой-то шорох и кто-то чихнул. Все, как по команде, повернулись в сторону патефона, звук шёл именно оттуда.
– Что это Вася? Новая пластинка?
– Да нет, я думаю "Машенька", – ответил радист и бросился к тумбе, на которой стоял патефон.
Тумба представляла собой довольно высокий стол, покрытый скатертью. На ней помещался музыкальный аппарат, рядом лежала стопка пластинок и стоял горшок с геранью. Скатерть свисала до пола так, что под ней ничего не было видно. Вася стремительно подскочил к тумбе, резко поднял скатерть, и все ахнули. Там сидел, сложившись вдвое, человек.
– А ну-ка, "Машенька", выходи на свет божий! – с ухмылкой проговорил Вася, вытаскивая кого-то за рукав.
Человек нехотя вылез, ещё раз чихнул; наверное, что-то попало в нос, и заговорил русским, хотя и с сильным акцентом, языком:
– Я не Машенька, меня зовут Янек Борзовский, я поляк. Я прибыл в Фербенкс в составе американской группы для оказания вам помощи в изучении американской техники.
Он говорил сбивчиво, тщательно подбирая слова, пытаясь придумать версию о том, почему он оказался в этом доме в таком неудобном месте.
– Не хочу спрашивать, чем ты здесь занимаешься, Янек, но у нас не принято ходить в гости без приглашения, тем более сидеть под тумбой, когда все сидят за столом. По-нашему, надо бы тебе начистить физиономию, да политес не позволяет. Пусть с тобой разбирается ваша военная полиция, – сказал Гамов.
– Саша, вызови наряд!
Уже через десять минут к их коттеджу подъехала машина военной полиции. Приехали два полицейских в военной форме с повязками "МР" на рукавах и с ними – капитан Ильченко от особистов.
Не разбираясь, довольно грубо полицейские надели на "Машеньку" наручники и, подталкивая в спину, указали путь к машине.
– Надеюсь, вы его не трогали, – спросил Ильченко?
– К сожалению, нет, – ответил Гамов. – Воспитание не позволило.
– Молодцы! Но сегодня на вечер у вас есть работа. Каждый должен написать объяснительную записку, в которой нужно подробно описать всё, что здесь произошло. Завтра перед вылетом я вас найду и заберу их. Пока! Поеду в полицию, послушаю, что он будет им объяснять.
Военная полиция авиабазы Фербенкс после ареста непрошеного гостя уже на следующий день откомандировала Борзовского Янека с Аляски. Американская администрация принесла извинения за происшедшее.
Для советских авиаторов это был наглядный пример того, что несмотря на союзнические и внешне дружеские отношения, среди американцев были силы, которые хотели знать, чем и как живут наши люди. Увы, подтверждались слова американского лётчика Николая де Толли.
Неприятное известие
Старший инженер военной приемки Кисельников объяснялся с американским инженером по поводу некачественной сборки бомбодержателей на самолетах-бомбардировщиках, когда к нему подбежал сержант, дежурный по стоянке самолетов, и доложил:
– Товарищ подполковник, начальник приемки просит вас позвонить ему.
– Хорошо, идите, – отпустил инженер сержанта и, сообщив американскому коллеге о том, что разговор не окончен и будет продолжен, заспешил к телефону.
Полковник Мачин, услышав в трубке голос Кисельникова, сказал:
– Борис Васильевич, поступила вводная: к завтрашнему дню нужно подготовить грамотного специалиста к отправке в Ташкент. Он повезет с собой техническую документацию на "Аэрокобру". Там с ним встретится инженер из Басры. Наш специалист должен будет передать ему документы и рассказать об особенностях приемки и эксплуатации этого самолета. Все необходимые командировочные документы и портфель с документацией пусть сегодня получит у начальника штаба, я распорядился. Проинструктируйте, пожалуйста, его по своим вопросам.
– Есть, товарищ полковник! Все сделаю, – доложил Красильников.
– Ну и отлично! А завтра утром проследите, чтобы он улетел транспортником, и мне доложите.
– Есть! – ответил инженер и, положив трубку, пошел выполнять приказ.
В ангаре он встретил инженера Радоминова и поделился с ним полученным распоряжением.
– Как думаешь, Женя, кого можно послать?
– Костю Чернова, инженера эскадрильи истребителей. Он, во-первых, грамотный специалист, во-вторых, у него семья в Курган-Тюбе. Если добавишь к командировке пару дней, то и семью сможет навестить.
– А как здесь?
– Да как? Подстрахуем, у него и техники хорошо подготовленные, не подведут.
– Ты, пожалуйста, вызови его, а я пока закончу с американцем…
Когда Чернов получил от старшего инженера задачу, Костя несказанно обрадовался. Если он завтра он вылетит в Ташкент, то максимум через пару дней сможет быть в Курган-Тюбе. Молодец Борис Васильевич, продлил командировку.
Чернов, как на крыльях, побежал в штаб получать документы.
Поднявшись на крыльцо, Костя лицом к лицу столкнулся с пилотом Гамовым.
– Здравствуй, Чернов. А я иду тебя искать, – остановил он торопящегося инженера.
– Извини, Пётр Иванович, срочно вызвали к начальнику штаба.
– Я знаю. Там готовят документы для тебя, но они еще не закончили, – Гамов сдвинул фуражку на лоб и почесал затылок. Он не знал, с чего начать. – Костя, ты летишь в Ташкент и заедешь в Курган-Тюбе?
– Да, спасибо Кисельникову. У меня в Курган-Тюбе семья в эвакуации.
– Я в курсе, поэтому и хочу попросить тебя. У меня, видишь ли, тоже в Курган-Тюбе жена и дочь, весной эвакуировались из Балашова, – он покашлял в кулак и продолжил. – Что-то ничего нет от них. Шлю письма, посылку отправил, а ответа нет. Не знаю, может, случилось что. Если я дам тебе адрес, не заскочишь? И посылочку занесешь? Она совсем небольшая.
Гамов расстегнул куртку и достал плоскую коробку, завернутую в коричневую упаковочную бумагу. На ней четкими буквами был написан адрес.
– Конечно, завезу, какой разговор? – Чернов взял у Гамова посылку. – Не переживайте, всё разузнаю и, как вернусь, всё расскажу.
– Ну, спасибо.
Пожали друг другу руки и разошлись.
Прошло время. Как-то Гамов перегнавший очередную партию самолетов и передав их коллегам из 2-го полка в Уэлькале, направлялся к транспортному "Дугласу", чтобы лететь обратно в Фербенкс. Около самолета он нос к носу столкнулся с Черновым.
– О, Петр Павлович! А я вас жду. Знал, что сегодня будете в Уэлькале и принял решение ожидать вас у транспортника.
Гамов посмотрел на Чернова и подумал: "Что-то много слов у Чернова, не к добру это".
– Ну, не томи, рассказывай, что там, как?
– Да расскажу, куда я денусь? – Чернов прокашлялся, стараясь сформулировать предложение. – Короче говоря, был я у них. Все живы здоровы. В общем… У неё есть муж. Как я понял, он инженер. Живут в достатке. Они вместе работают на заводе, который эвакуирован с Балашова. Жена, простите, не помню имя, просила передать вам свои извинения. Сказала, что любви не было, а вот сейчас пришла.
Чернов почесал затылок.
– И меня извините, Петр Павлович, за такую новость.
Пожав плечами и порывшись в сумке, достал посылку.
– Вот, возвращаю. Она отказалась.
Петр взял в руки пакет и, подбирая слова, спросил:
– А дочь? Ты дочь видел?
– Видел. Я их троих видел. Они куда-то уходили. Весёлая, счастливая семья. Девочка называла этого мужика папой. Ваша жена сказала мне, что ей было стыдно и она не находила слов, чтобы вам всё объяснить, потому и молчала, не отвечала на ваши письма.
Чернов как-то суетливо застегнул сумку и, опустив голову, полез по стремянке в зелёное брюхо "Дугласа".
Нельзя сказать, что услышанная новость шокировала Петра. Внутренне он был готов к ней. Время, прошедшее после отъезда семьи, сгладило остроту, но, тем не менее, известие, подтвердившее смутные догадки, неприятно царапнуло сердце. "Ну, что же, чему быть, того не миновать. Одно обидно, почему молчала? Теперь хоть ясность есть".
В это время из распахнутой двери самолёта высунулась голова в шлемофоне.
– Товарищ командир, взлетаем, вы летите?
– Лечу, лечу, – пробормотал себе под нос Гамов и по стремянке полез в транспортник.
К союзникам за помощью
На Аляску пришла зима с её метелями и снегопадами. А таких суровых морозов даже местные жители давно не знали. Но, несмотря на суровые зимние условия, конвейер перегонки работал без перебоев. Вылет самолётов останавливался только в те дни, когда непогода накрывала аэродромы взлёта или посадки. Для того, чтобы подготовить самолёт к вылету, авиационные специалисты много сил и времени тратили на разогрев моторов и подготовку к вылету самолётов, стоявших под открытым небом. Благодаря техническим средствам наземного оборудования работа по подготовке машин к вылету на аэродроме Фербенкса была налажена. Переносные бензиновые печи значительно облегчали работу технического состава.
Однажды командир полка подполковник Недосекин, вернувшись после очередного перегона, доложил полковнику Мачину:
– На аэродроме Уэлькаль серьёзные проблемы, – он сделал паузу, ожидая реакции командира, но ее не последовало. Недосекин продолжал: – В сильные морозы самолёты подготовить к вылету невозможно. Нет спецоборудования.
– Хорошо, завтра я сам слетаю и посмотрю.
Для Мачина эта новость не была неожиданной. Буквально вчера на аэродроме он, наблюдая за работой техников, готовящих к вылету самолёты, подумал: "Если здесь при наличии спецоборудования так тяжело, то как же там, на материке"?
Он вызвал дежурного:
– Соедините меня с Мазуруком.
Ждать пришлось недолго. Два командира поздоровались, посетовали на крепкие морозы и всё, что исходит от этого безумства погоды, и договорились о встрече в Уэлькале.
Утром, вылетев на транспортнике на Чукотку, Михаил Григорьевич вспоминал свой крайний прилёт в Уэлькаль. Это было в октябре. Тогда он на бомбардировщике лидировал группу истребителей. Он хотел узнать сам, что испытывают лётчики, перегоняя самолёты с Аляски на Чукотку. Еще тогда, при встрече с командиром 2-го полка полковником Мельниковым тот посетовал, что приближается зима, а тёплых зданий для личного состава нет вообще. Он спросил, нет ли такой возможности – попросить у союзников для нас пять щитовых домиков.
Пообещав подумать, как можно решить этот вопрос, Мачин улетел на Аляску. Понимая, что такая просьба, исходящая от него будет не совсем корректной, Михаил Григорьевич решил действовать через Москву. Он сообщил об этой проблеме телеграммой наркому внешней торговли страны Микояну и стал ждать решения. Вскоре пришёл ответ, в котором нарком рекомендовал Мачину обратиться за помощью к бригадному генералу Гаффни.
Мачин оказался в сложном положении, выхода из которого не находил. И вдруг осенило: надо посоветоваться с Николаем де Толли, он наш человек, знаком с американским менталитетом – поймет, а, возможно, и поможет. Не затягивая, Мачин пригласил к себе Николая.
– Извините, Николай, что я оторвал вас от дел, но у меня нет другого выхода. Я думаю, что только вы сможете мне помочь, – начал он, доставая из бара коньяк, рюмки и фрукты. – Дело к вечеру, надеюсь, вы сегодня не летаете?
– Спасибо, господин полковник. Не летаю и с удовольствием с вами выпью, – улыбаясь, ответил он, помогая накрыть стол. – Всегда рад вам помочь. Что же такое случилось, чем вы так озабочены?
– Ну, Николай, вы же знаете, у нас не принято называть кого бы то ни было господами. Более того, у нас с вами доверительная беседа, без подчинённых и без посторонних, поэтому обращайтесь ко мне, пожалуйста, Михаил Григорьевич.
– Окей, Михаил Григорьевич, извините за господина, это привычка, фигура речи. Ведь у нас по-другому не обращаются.
– Ну и прекрасно. Я предлагаю по старой русской традиции выпить по чарочке, а потом уже к делу, – хлопотал Мачин, наливая в рюмки коньяк.
После того как выпили за встречу, хозяин кабинета приступил к главному разговору:
– Мне очень нужно с вами посоветоваться, Николай.
– Я вас внимательно слушаю и помогу, чем смогу.
Михаил Григорьевич рассказал о проблеме на аэродроме Уэлькаль, желании помочь и той ситуации, которая возникла после доклада наркому внешней торговли.
– Да, ситуация пикантная, – заметил де Толли, когда Мачин закончил. – Дейли Гаффни не сможет решить этот вопрос, не его уровень. Я предлагаю следующее. В ближайшие дни к нам прилетит командующий военным округом Аляска генерал-лейтенант Брэдли. Перед его приездом я поговорю с шефом, подготовлю его заранее. На совместном обеде, в доверительной обстановке, вы обратитесь к Брэдли с просьбой о помощи, а Гаффни и я поддержим вас. Скажем, что эти щитовые дома советский наркомат по внешней торговле проведёт как помощь Советам по Ленд-лизу.
– Это хорошая идея, – поддержал капитана Мачин. – Так и будем действовать.
Дальше события развивались строго по плану, предложенному Николаем. На совместном обеде с американским командованием полковник Мачин обратился к генералу Брэдли с просьбой о выделении пяти щитовых домов для личного состава 2-го полка. В непринуждённой обстановке эту просьбу поддержали и Гаффнии, и де Толли. С ними согласился и командующий. По его команде было выделено пять щитовых домов, которые на транспортных самолётах переправили на Чукотку…
На этот раз по прилёту на Уэлькаль Мачин встретился с Мазуруком. Они обошли всё хозяйство аэродрома, обратили внимание на работу техников, готовящих самолёты к вылету. Местные умельцы-самоучки изготовили из металлических бочек самодельные печки, которыми обогревали моторы перед запуском. Печки получились громоздкими и, работая под брезентом, были далеко небезопасны. Озабоченность у командиров вызвала работа батальона обслуживания. Здесь были серьёзные проблемы с подготовкой взлётной полосы. Непогода не только приковывала к земле самолёты, не давая возможности им взлетать. Она вместе с низкой облачностью несла с собой пургу, снегопады и вьюги, которые доставляли массу хлопот. Уборочная техника отсутствовала, снег расчищался вручную, и на его уборку привлекалось всё население посёлка. Медленная расчистка аэродрома задерживала перегонку самолётов. Бывали случаи, когда самолёты не могли взлететь даже в ясные "окна", которые иногда предоставляла погода.
За обедом Мазурук сказал:
– Я думаю, что надо обращаться к американцам, – он сделал паузу, посмотрел на собеседника, грустно ковыряющего вилкой салат и продолжил: – Кроме тебя, Михаил Григорьевич, эту задачу никто решить не сможет. Поэтому прошу тебя, помоги!
– Знаешь, Илья Григорьевич, для себя не стал бы унижаться, просить что-то у американцев, но для общего дела обязан и просить, и унижаться. Что в моих силах сделаю.