Султан увидел слезу, заблестевшую на бледной, нежной щеке слабенького принца. Юссуф сильно привязался к Гассану. Если тот будет у него взят, то при слабом здоровье принца, пожалуй, придется опасаться за него!
Султан раньше не думал и не знал, что Юссуф привязался такой горячей любовью к молодому офицеру.
- Пусть будет по-твоему, - сказал он после краткой паузы, - и по твоей просьбе, только по твоей просьбе, Юссуф, я милую Гассана-бея, чтобы дать тебе доказательство моей отеческой доброты! Но пусть Гассан-бей в наказание не оставляет дворца в течение месяца!
- Благодарю, горячо благодарю тебя, мой добрый отец, за исполнение моей просьбы! - воскликнул принц, с сияющим от счастья лицом, обнимая своего отца. - Но доверши свое милосердие! Из трех виновных ты простил одного - распространи твою великую доброту и великодушие также и на двух остальных!
Лицо султана омрачилось.
- Воздержись от дальнейших просьб, Юссуф, - сказал он серьезно, почти строго, - я дал тебе одно доказательство моей отеческой любви, этого довольно!
- Мой добрый отец! - просил принц, глядя с надеждой и мольбой на своего отца. - Не гневайся на меня, я следую внутреннему побуждению и не оставлю тебя до тех пор, пока ты не распространишь свое милосердие на обоих друзей Гассана-бея! Гневайся на меня, только отмени кровавый приговор, умоляю тебя об этом!
- Ты волнуешься, а это вредно тебе, Юссуф!
- Я буду счастлив и весел, мой добрый отец, я буду сиять счастьем и с благодарностью целовать твои руки, если мое ходатайство не пропадет даром! Избавь их от смерти, ах, как ужасно думать о могиле!
- Иди в свои покои, Юссуф!
- Я могу надеяться, я вижу это по твоему лицу!
- Я подумаю!
- О, теперь я счастлив и доволен! - продолжал принц и порывисто обнял отца. - Благодарю, тысячу раз благодарю, мой добрый отец!
Когда Юссуф, сияющий счастьем, возвращался в свои покои, Абдул-Азис велел позвать своего статс-секретаря.
- Приговор относительно трех офицеров надо изменить, - сказал ему султан, - и позаботься, чтобы мой приказ немедленно был объявлен тем, кого он касается! Гассана-бея я милую, он остается адъютантом принца Юссуфа, но в течение месяца не должен оставлять дворца! Что касается двух других офицеров, я определяю заменить смертный приговор ссылкой.
Племя бедуинов, Бени-Кавасов, в области Бедр взбунтовалось, и дочь одного эмира стоит во главе мятежников, которые беспрестанно нападают на отряды моих солдат и истребляют их. Эту девушку зовут "Кровавая Невеста", как мне об этом сообщили, и со всех сторон арабы стекаются под ее знамена, так что возмущение растет все больше и больше. Обоих офицеров ссылаю я в Бедр и назначаю их предводителями моих войск, посланных против мятежников.
Приготовь приказ и позаботься о том, чтобы он немедленно был доставлен обоим осужденным и чтобы в двадцать четыре часа они оставили Стамбул и отправились в ссылку, из которой, если они не падут в битве, я верну их только тогда, когда они окажут какую-нибудь чрезвычайную услугу! Ступай!
XXX. Ужасная ночь
Вернемся теперь к Лаццаро и Черному гному, очутившимся среди воющих дервишей, которые при этом неожиданном и страшном зрелище в ужасе отступили, не имея возможности объяснить себе, что случилось так внезапно и что за создание очутилось между ними среди ночи.
Страшную, возбуждающую ужас картину представлял грек, мчавшийся, как бешеный, и затем, хрипя, грохнувшийся на пол, а на нем сидящая на корточках, как бы сросшаяся с ним Сирра, вместе с ним тоже упавшая на землю. Нельзя было разобрать этой фигуры, так как Черный гном в первую минуту выглядела горбом Лаццаро.
Дервиши бросились друг на друга, думая, что среди них появился злой дух, тем более что в развалинах, хотя и открытых сверху, но все же недостаточно освещенных звездами, трудно было разглядеть это ужасное видение.
Даже шейх отскочил, исполненный ужаса, и вой дервишей мгновенно смолк, чего никогда с ними прежде не случалось.
Лаццаро, гонимый смертельным страхом, как безумный, опрокинулся назад, собрав последние силы.
Тут Сирра внезапно оставила грека, и новый ужас овладел присутствующими, когда безобразная фигура Черного гнома, подобно чудовищу, пронеслась между ними, бросилась к выходу и скрылась в развалинах.
Наконец-то грек избавился от призрака. Теперь только снова начал он дышать свободно. Наконец он поднялся, и дервиши, подойдя к нему, увидели, что среди них лежал человек, а не демон, и старался встать.
- Дайте мне воды! - воскликнул Лаццаро хриплым голосом, трясясь и озираясь по сторонам, он теперь только узнал, где находится.
Дервиши, по крайней мере некоторые из них, по-видимому, узнали грека. Ему дали ковер, чтобы он сел и немного успокоился, и принесли воды, которую он жадно выпил.
Скоро он пришел в себя, и шейх узнал в нем слугу принцессы Рошаны, который приходил в башню Мудрецов к Шейху-уль-Исламу с поручением от принцессы.
- Что с тобой случилось? - спросил он грека. - Ты все еще бледен и дрожишь.
- Черт возьми! - пробормотал Лаццаро. - Ведь это призрак Черного гнома вскочил на меня.
- Призрак Черного гнома? - спросил шейх, и дервиши окружили грека.
- Ты ведь знаешь толковательницу снов из Галаты? У старой Кадиджи была дочь-подкидыш! Видели вы ее?
- Что-то быстро промчалось между нами! - заметили дервиши.
- Эта коварная и злая девчонка, прозванная Черным гномом, умерла недавно, я сам похоронил ее. Если бы я не сам положил ее в гроб, если бы я не знал, что опа похоронена в Скутари, я бы сказал, что этого не было, но Черный гном умерла, а теперь опа вскочила мне на спину и сдавила горло!
- Мы сами видели призрак! - подтвердили дервиши.
- Вы его видели, а я его чувствовал, - продолжал грек. - Он так крепко сидел у меня на шее и сжимал мне горло, что я не мог избавиться от него, я не мог даже схватить его, чуть было не задохся! Это было невыносимо.
- О, если бы призрак еще раз попался мне, - продолжал, скрежеща зубами, грек, - я не выпустил бы его из рук!
- Он может мучить и душить тебя, для тебя же он неуловим, - заметил один из дервишей.
- Должно быть, не очень-то много хорошего сделал ты ему при жизни, - сказал другой.
Лаццаро встал; ему все еще казалось, как будто нес он Сирру и как будто шея его была в тисках. Он поблагодарил дервишей за их помощь и отправился. Но Черный гном всюду могла наброситься на него, так говорило ему его суеверие. Только в определенных местах призрак имел над ним власть. На обратном пути во дворец его госпожи с ним ничего не случилось, и это еще больше укрепило его в том убеждении, что Черный гном вращается в Чертогах Смерти и вблизи заключенных.
Ужас мало-помалу уступил место бешенству, когда грек пришел во дворец. Призрак должен быть наконец побежден! Он, правда, был неуловим, ведь грек испытал это, так как все попытки освободиться от него были тщетны, но если бы ему еще раз пришлось встретить его, он бы хитрее взялся за дело. Он твердо принял это решение, а что Лаццаро решал, то он непременно исполнял.
В тот вечер, когда Сади и Зора должны были отправиться в ссылку и по приказу султана оставить Константинополь, Лаццаро вышел из дворца своей госпожи, выведав предварительно наверху в покоях кое-что, наполнившее его тайной радостью.
Он преследовал один план! Он хотел в этот вечер исцелить Рецию от ее любви к Сади! И это намерение, которое он на этот раз надеялся привести в исполнение, радовало его и вызывало в нем смех, а когда Лаццаро смеялся, казалось, злой дух торжествовал над побежденной душой!
Его жгучие карие глаза сверкали, и он решил, если и на этот раз в руинах ему явится призрак Сирры, то быть настороже. Под плащом у него был потайной фонарь. Он отправился в конюшни принцессы и велел запрячь ту самую карету, которую он брал уже однажды для перевозки Реции и принца в развалины. Затем он сел в нее, как господин, и отдал кучеру приказание ехать в развалины Кадри.
Вся прислуга принцессы привыкла повиноваться греку, все боялись не только его влияния, но еще больше его коварства и злобы, а потому Лаццаро играл роль хозяина во дворце еще незамужней принцессы.
Через час карста остановилась у коридора в развалинах, который вел в Чертоги Смерти.
Грек, с маленьким фонарем в руке, вылез из кареты и приказал кучеру ждать, затем исчез в длинном страшном коридоре, в котором не было слышно ничего, кроме отголоска его шагов.
Он беспрестанно озирался по сторонам, желая убедиться, не покажется ли где-нибудь призрак, и достиг витой лестницы, неся перед собой фонарь и освещая им каждый уголок.
Сирра не показывалась. Лаццаро достиг верхнего коридора и встретил здесь старого Тагира.
Грек достал из кармана записку, показал ее старому сторожу, три раза поклонившемуся ему со сложенными на груди руками, и взял у него ключ от камеры, где Реция находилась теперь одна, так как принц Саладин, лишившийся чувств от удара грека, по приказанию Мансура-эфенди был взят от нее и переведен в другой покой, где его окружили всевозможной роскошью и всячески угождали ему.
Реция была еще несчастнее теперь, когда у нее отняли Саладина. С трепетным сердцем ждала она со дня на день освобождения, ждала появления Сади - но дни проходили за днями, а она все еще томилась в тюрьме. Пропал нежный румянец ее щек - она ничего не пила и не ела, скорбь изнуряла ее душу, тоска терзала ее, и ее бедные утомленные глаза не высыхали от слез!
Но вот к дверям ее камеры снова приблизились шаги, принадлежащие не старому дервишу. Реция стала прислушиваться. Кто пришел в этот вечер?
Дверь распахнулась - ослепительный свет фонаря пропик в камеру - Реция узнала вошедшего. Это был снова ужасный Лаццаро!
Реция не ожидала вторичного посещения Лаццаро. Опа не предчувствовала, что эта ночь будет для нее еще ужаснее! Она хотела бежать, хотела спастись в соседнем покое.
- Останься! - крикнул ей Лаццаро. - Я пришел увезти тебя!
- Увезти? Куда? - спросила Реция, вздохнув.
- К твоему Сади!
- Ты лжешь! Ты не настолько благороден!
- Почему же? Клянусь тебе, ты увидишь своего Сади, я хочу доставить тебе это удовольствие!
- Ты в самом деле хочешь это сделать? - спросила Реция, все еще сомневаясь.
- Твоя душевная тоска трогает меня, твоя любовь к Сади отталкивает тебя от меня! Я хочу вылечить тебя от этой любви!
- Что значат эти слова?
- Ты все увидишь сама!
- Должна ли я надеяться или опасаться? О, какую муку заставляешь ты меня переносить, жестокий! Сжалься! Освободи меня! Отведи меня к Сади, и моя вечная благодарность будет тебе наградой! Но к кому обращаю я эту мольбу! У тебя нет сердца.
- Не думай так! Мое сердце стремится владеть тобой! Я хочу назвать тебя своей! Я знаю твою верную любовь к Сади. Но будешь ли ты любить так пламенно человека, который оскорбляет твою любовь обманом и покоится в объятиях другой женщины в то время, как ты сохнешь от тоски по нему?
- Сади - мой повелитель и супруг, он может иметь еще других жен, но он этого не сделает, я знаю это! Он поклялся мне в своей любви, и он принадлежит мне, мне одной.
- Безумная вера! - захохотал грек. - Говорю тебе, что он тебя бросил и обманывает! Мне жаль тебя, и потому я хочу вылечить тебя от твоей любви к изменнику! Он уже давно забыл тебя в объятиях другой женщины! Ты сохнешь от тоски и любви к нему, а он болтает с твоей соперницей, которая совершенно вытеснила тебя из его сердца, так что он ни разу не делал даже попытки увидеться с тобой.
- Прочь от меня, искуситель! Я знаю и проникаю в твою хитрость! Твои слова не действуют на меня! Сади мой! Смотри! Моя надежда и вера так непоколебимы, что ты не возбуждаешь во мне и мысли о возможности того, чтобы Сади забыл и покинул меня!
- Я шел к тебе не с пустыми словами! Я принес тебе доказательство!
- Сердце мое трепещет, какое испытание готовится мне?
- Я хочу отвести тебя к Сади! Ты увидишь его!
- Аллах, сжалься надо мной! Не оставляй меня! Руководи мной!
- Если ты не веришь моим словам, то поверишь своим глазам.
- Все, что исходит от тебя, все обман и лукавство! Я ничего не хочу видеть! Я буду любить Сади вечно!
- Дурочка, зачем тебе любить человека, который отказался от тебя и бросил! Ты должна следовать за мной!
Реция, дрожа, закрыла руками глаза, ей стало страшно. В ее душе вызванное греком сомнение боролось с верой клятве Сади, но вера пересилила сомнение!
- Можешь сколько угодно призывать все свое дьявольское искусство, чтобы мучить меня и заглушить мою любовь, тебе это не удастся! Сади мой! А если бы он меня бросил, это было бы для меня смертью!
- Пойдем! Я увезу тебя отсюда! Ты должна сама, своими глазами убедиться в истине моих слов, сомнение будет гибельно для тебя, - сказал грек. - Но что бы ты ни увидела, не говори ни слова, вот единственное условие, какое я ставлю тебе!
- Я не пойду с тобой! - вскричала Реция в отчаянии.
- Ты должна идти! Я требую этого от тебя! Или ты не хочешь еще раз увидеть своего Сади?
- Безжалостный!
- В эту ночь решится твоя участь, ты освободишься от своих страданий, когда увидишь все!
- Пусть будет так! - воскликнула Реция решительно. - Я еду с тобой.
- Встань на колени, чтобы я мог завязать тебе глаза!
- Я готова видеть все, что бы ни было!
- Ты должна увидеть все только на месте, куда я привезу тебя! Там я сниму повязку с твоих глаз, а теперь закрой покрывалом свое лицо!
Реция исполнила требование Лаццаро. Она была в его власти, и к тому же внутренний голос побуждал ее следовать за ним! Если бы она в самом деле увидела Сади, то один ее возглас, быстрое слово могли позвать его к ней! Она предалась надежде освободиться наконец с его помощью от власти ужасного грека! Покрывало, опущенное на ее лицо, закрывало его. Грек, осмотрев все, взял ее за руку.
Он вывел ее из комнаты, оставив ключ в дверях.
Печально последовала за ним Реция через коридор, вниз по лестнице и далее к выходу. Искра надежды загорелась в ее душе. Тысячи образов и мыслей теснили ее сильно бьющееся сердце.
Лаццаро крепко держал руку Реции. Он довел ее до кареты, посадил в нее, и сам сел рядом с ней. Реция не видела, куда вез ее Лаццаро.
Через некоторое время карета остановилась. Грек открыл дверцы и, соскочив на землю, помог Реции выйти из экипажа, который остановился у маленьких боковых ворот дворца принцессы.
Глаза Реции были так плотно закрыты, что она не видела, как ярко освещены были окна. Казалось, там праздновали блестящий пир, по коридорам взад и вперед носились слуги и рабыни с блюдами, на которых лежали плоды, душистые цветы и гашиш.
Войдя во дворец, Лаццаро и Реция услышали обольстительные звуки музыки, доносившиеся к ним из отдаленного зала. Сади-бей, следуя приглашению принцессы, только что явился во дворец, чтобы перед своим внезапным отъездом в ссылку проститься с Рошаной. Она желала, прежде чем он отправится в далекую страну на битву с арабским племенем, еще раз поговорить с ним и дать ему некоторые рекомендации для правителей Мекки и Медины, которые могли быть полезны ему.
Когда Сади получил приказ о ссылке, мысль о Реции сильно беспокоила его сначала, но теперь он отправлялся на поле битвы, воодушевленный мужеством, так как Гассан, оставшийся в Константинополе, обещал ему в его отсутствие приложить все усилия, чтобы отыскать след Реции и защитить ее.
В эту ночь он должен был вместе с Зорой-беем оставить столицу и отправиться в далекую Аравию, где вблизи берега Красного моря, между Меккой и Мединой, лежит Бедр, цель их путешествия. Они должны были вместе с военным кораблем, везущим отряд солдат и несколько пушек, ехать до Дамиетты на берегу Египта. Отсюда начинался дальнейший поход в Медину мимо Суэца, через пустыню Эль-Тей, мимо Акабы.
Страшен был этот поход, в который их посылала воля султана!
Смертный приговор был отменен, но эта ссылка в далекое место военных действий была не что иное, как отправление на смерть. Конечно, это изменение приговора было почетно, по опасности, ожидавшие обоих офицеров в далекой земле мятежников, едва допускали в них надежду когда-нибудь снова увидеть столицу на берегу Босфора! Кто был пощажен пулями лукавых и многочисленных врагов, тот становился жертвой чумы, очень часто свирепствующей в тех местах. Ни один полководец, ни один офицер из тех, кто до сих пор были посылаемы положить конец кровопролитным нападениям и грабежам того арабского племени, не вернулся обратно, все нашли там смерть, не победив и не усмирив мятежников.
Теперь Сади и Зора должны были стать предводителями войск султана. Так как число их значительно уменьшилось, а приверженцы и дикие орды Кровавой Невесты с каждым днем возрастали, сераскир (военный министр) приказал переправить туда несколько сотен башибузуков и четыре пушки, чтобы они под началом двух офицеров двинулись на неприятеля и поддержали находящийся в той далекой стране уже упавший духом гарнизон.
Задача, выпавшая двум молодым беям, несмотря на все опасности, имела в себе много заманчивого! Не только странность этой экспедиции, при которой им представлялся случай проявить мужество и энергию, но и борьба с опасностями, в которой так много людей уже пало, имели большую притягательную силу.
Сади уже мечтал о геройских подвигах и победах, Зора-бей, полный надежд, спешил навстречу битвам, хотя и для него, как и для Сади, высылка из Константинополя была чувствительна.
Мисс Сара Страдфорд еще находилась в турецкой столице, и так как она выбрала Зору среди всех, то между ней и молодым офицером установились скоро дружеские отношения. Она не только принимала преданность Зоры, но и давала заметить, что она была для нее приятна. Когда он перед отъездом пришел проститься с ней, мисс Страдфорд была в высшей степени изумлена этим внезапным событием.
- Вы уезжаете так далеко? Вы отправляетесь на поле битвы и к тому же в далекую опасную страну? - спросила она. - Это печалит меня!
Зора сказал ей, что он вместе с Сади-беем отправляется туда по приказанию султана.
- Нам предстоит отличиться, мисс Страдфорд.
- А может быть, и не вернуться! Мы, люди, склонны верить тому, чего желаем, но большей частью случается иначе, - отвечала прекрасная англичанка, - и я от души жалею о разлуке с вами! Знаете ли вы, какую надежду питала я относительно вас?
- Пожалуйста, доверьте ее мне!
- Отчего не быть мне откровенной! Я надеюсь, что рано или поздно вы вступите в дипломатический корпус, - говорила мисс Страдфорд, - не думаю, чтобы вы серьезно рассчитывали остаться военным, по моему убеждению, вы, при ваших дарованиях, вашем отличном образовании и светском такте, рождены скорей для отношений с политиками и с женщинами, чем с пушками и эскадронами! Я надеюсь, почему, не знаю сама, скоро увидеть вас в салонах дипломатов!