* * *
Подьячий из Приказа артиллерии Елпидифор Кондратьич Бушуев, командированный с Иваном Семенычем для осмотра пороховой мельницы на реке Сестре, сидел в ракитинском тарантасе угрюмо, на вопросы купца только хмыкал да почесывал переносье.
Иван Семеныч велел кучеру остановиться у придорожного трактира, заказал графин водки, закуску. Размякшему от двух стаканов Бушуеву сунул в руку пару рублевиков.
Елпидифор Кондратьич переменился неузнаваемо. Он наклонился к Ракитину с блаженной улыбкой и забубнил ему в ухо:
- Ха! Это ж, куда мы едем, это для умелого человека не пороховая мельница, а золотое дно! Ей-богу! Она тебе, Иван Семеныч, не порох будет толочь, а прямо-таки денежки! Ха! Ты по пороховому делу смекаешь?
- Мало, - признался Иван Семеныч.
- Ха! Не в этом суть! Для такого приятного человека я в лепешку расшибусь. Вот слушай меня, ей-богу, я тебе все точно изложу. Для пороху требуется что? Селитра! - Приказный загнул палец. - Сера! - Загнул другой палец. - Уголь! - Бушуев помахал перед носом Ивана Семеныча тремя пальцами: - Три естества, а соединяются в одно!
- Это я слыхал, - равнодушно ответил Ракитин.
- Слыхать-то, может, и слыхал, да тонкости не знаешь, ха! - рассердился подьячий. - Селитра - а какая? Селитра селитре рознь! Где ее покупать, по какой цене? Сколько класть? Тут у каждого пороховщика свой секрет есть… Теперь насчет серы будем говорить. Скажем, сера наша - Сергиевская либо самарская, и опять-таки сера заграничная, у каждой свое свойство, ха!
- Я вижу, ты знаток! - похвалил приказного Ракитин.
- Я-то? А как бы ты думал? Да я на этом деле собаку съел, ей-богу! Сызмальства при порохе состою… Постой! - Он отмахнулся от Ракитина. - Ты меня с мыслей сбил. Я еще про уголь… Ты про уголь как думаешь: какой попало нажег и гони его в смесь? Ха! Уголь берется исключительно ольховый, вот оно что! И приготовить его не так-то просто! И ежели хозяин всего этого дела простофиля, то ему такого в составы напихают, что его порохом печку не истопишь, ха-ха-ха! А то слыхал: сера, селитра, уголь! - почему-то снова разъярился Бушуев. Бугристое, плохо выбритое лицо его побагровело.
Пара лошадей с усилием тащила тарантас по кочковатой, малоезженой дороге. По бокам расстилался чахлый, редкий бор на моховом болоте. С моря дул холодный ветер, нагоняя тучи. Унылый, наводящий тоску вид. Ракитин загрустил, вспомнив веселое разнообразие московских холмов, садов, улиц, площадей. Он достал из погребца бутылку водки, отпил сам, сунул бутылку подьячему.
- Я вижу, ты хороший человек, - уже слегка заплетающимся языком заговорил Бушуев, пропустив несколько глотков, - и мне тебя жалко. Ты на этом деле либо капитал огромнейший наживешь, либо в трубу вылетишь. Представишь плохой порох в казну, его испытают - ха! - а потом забракуют, вот и пиши мамаше рапортичку о собственном разоренье!
Радужное настроение Ракитина меркло, по спине бежали холодные струйки пота. Болтовня полупьяного подьячего открыла ему многое, о чем он и не подозревал.
"А ведь недаром царь сдает мне в аренду эту пороховую мельницу, - сообразил он. - Верно, там неладом дела идут. Ой, не сгибнуть бы тебе, Иван, с этим новым делом!.."
Бушуев доверительно привалился к плечу Ивана Семеныча:
- Пропадешь, купец, без верного глазу, ей-богу пропадешь!
- А где его взять, верный-то глаз? - с досадой спросил Ракитин.
- Есть такой! - веско ответил Елпидифор Кондратьич.
Внезапная догадка пришла на ум Ракитину.
- Это ты, что ли? - спросил он.
- А хошь бы и я!
- Ежели я тебя позову в управляющие, пойдешь?
- Полторы сотни на год положишь - пойду!
- Полтораста? Не много будет?
- Эй, купец, крупное дело зачинаешь - не жадничай! Больше потерять можешь!
Ракитина охватил порыв мало свойственного ему великодушия:
- Сто восемьдесят дам!
- Верно?
- Верно!
- Давай руку!
Собеседники хлопнули по рукам, отпили из бутылки.
"Эх, многовато я ему посулил!" - подумал Ракитин.
- Не скупись, купец! - точно в ответ на свои мысли услышал Ракитин. - За сто восемьдесят я тебе цепным псом служить буду, я любому твоему недругу горло перерву!
Маленькие черные глаза Бушуева смотрели из-под лохматых бровей ласково и преданно. Ракитин почувствовал, что приобрел верного защитника своих интересов.
- Иван Семеныч, слышь! - окликнул купца Бушуев. - Ты покамест о нашем уговоре никому не сказывай. Я к тебе на службу перейду, когда мельницу примешь.
- А почему?
- Сейчас я казенный человек, мне поручат контракт составить, и я тебе помирволить могу. А коли уволюсь я, на это дело другого поставят, и тебе его особо подмазывать придется!
- Спасибо!
Ракитин с чувством пожал руку приказного.
* * *
Пороховая фабрика стояла на берегу Сестры, у большой плотины, перегораживавшей реку. Действовала фабрика силой воды и потому называлась мельницей; в старину всякое предприятие, получавшее энергию от водяных колес, именовалось мельницей; были мельницы мукомольные, сукновальные, шерстобитные, лесопильные.
Бушуев и пороховой мастер Антип Крохин принялись водить будущего хозяина фабрики по разбросанным ее строениям.
Прежде всего прошли в большое бревенчатое здание, где пол и стены глухо дрожали. Равномерный стук больших пестов, дробивших порох в деревянных ступах, заставлял при разговоре повышать голос.
- Толчильный анбар, - объяснил Крохин.
Ракитин шагнул через порог.
- Стой, стой, купец! - вдруг схватил его за рукав мастер. - У тебя чем сапоги подбиты?
- Как - чем? - удивился Иван Семеныч. - Подковками.
- Железными?
- Железными.
- В таком разе тебе сюда ходу нет. Садись на порог!
Недоумевающий Ракитин сел, и Антип обвязал ему сапоги обрывками кошмы.
- Теперича можешь шагать. А то стукнешь железкой по порошинке - и готово, все одним мигом взлетит!
Ракитин опасливо переступил порог. Бушуев, приехавший в валенках, расхаживал свободно.
- Зачем же порох рассыпаете?
- Ненароком, мил человек. Разве убережешься? Порох здесь толчем, а бус по воздуху летает.
Ракитин постарался поскорее выбраться из опасного места.
В другом амбаре размельчали в порошок увлажненную серу и уголь. Затем Ракитин побывал в помещении, где литровали селитру, и в сушильной избе. В амбаре, где просеивали серу, полуголые рабочие ходили в нестерпимо удушливой серной пыли, обвязав лица тряпками. Ракитин не пробыл там и двух минут и выскочил закашлявшись.
- Как это они терпят?
- Привычка, - равнодушно ответил Бушуев.
"Хороша привычка - медленно помирать, - невольно подумал купец. - А впрочем, не нами началось, не нами и кончится".
У Ракитина осталось довольно сумбурное впечатление от хождения по разным амбарам и избам. Но так как он был от природы сообразителен, то понял в общих чертах, как идет производство пороха.
Литрованная селитра смешивалась с несколькими частями серы и отборного ольхового или крушинного угля. Все эти вещества в порошкообразном состоянии ссыпались в дубовые бочонки и там основательно перемешивались; перед перемешиванием масса увлажнялась во избежание взрыва.
Смесь раскладывалась на медные противни; два десятка противней ставились один на другой и помещались под пресс; масса застывала в форме прямоугольных лепешек. Лепешки разбивали деревянными молотками на куски и дробили на зерна в толчильном амбаре. Последним делом было просеивание через сита и сортировка пороховых зерен по величине.
Ракитин понял теперь, почему из обихода пороховой мельницы изгнано железо и допускаются только дерево и медь; понял, почему при приближении грозы всякая работа на мельнице прекращается и люди бегут из нее. Рабочие-пороховщики жили под вечной угрозой взрыва. Зная, что, как ни берегись, взрыва избежать трудно, пороховщики только старались лишить его силы: скопление больших масс измельченной серы, угля, а тем более готового пороха никоим образом не допускалось. Приготовленный порох хранился в дубовых бочонках, в глубоком подвале, удаленном от фабричных строений, и его старались почаще увозить в город.
Когда Антип Крохин отходил в сторонку, подьячий торопливо бормотал Ракитину:
- Богатое дело! На ходу дело! Одних котлов медных семипудовых четыре штуки! Поддонов свыше сотни! Бочонков дубовых сорок четыре штуки насчитал! Я все на заметочку, хозяин, беру. А как кончим обход, опись составлю, чтобы работники добро не растащили.
По окончании осмотра пришли в контору - маленькую избу, прилепившуюся к сушильному амбару. Ракитина усадили на лавку возле стола, заваленного отчетами и рапортичками. Иван Семеныч принялся выяснять доходность предприятия.
- Сколько пороху готовите в год? - был его первый вопрос Крохину.
- До полутора тыщ пудов.
- Какой ценой сдается зелье в казну?
- Два рубли двадцать шесть алтын и четыре деньги с пуда.
"Самое большее четыре тыщи двести рублев всего приходу на год", - высчитал в уме Ракитин. Вслух спросил:
- Селитру почем покупаете?
- Рупь двадцать алтын пуд - нелитрованную.
- Отход при литровании велик?
"Купец понимает дело! - одобрительно подумал Бушуев. - Прямо в точку бьет!"
- Отход? - Крохин почесал в затылке. - Фунтов восемь с каждого пуда клади.
- Так. Сера в какой цене?
- Десять рублев берковец.
- Уголь почем обходится?
- Десять алтын пуд.
Ракитин быстро сделал все необходимые вычисления. Оказалось: на составные части пороха при выработке полутора тысяч пудов надо затратить примерно две тысячи четыреста девяносто рублей. А еще жалованье управляющему, мастеру, работникам, отопление, освещение…
- Работников сколько? - спросил Иван Семеныч.
- Восемь подмастерьев по восемнадцать рублев на год да двадцать семь учеников по тринадцать рублев. Мне плата - двадцать восемь рублев, - доложил Крохин.
"Пятьсот двадцать три рубли, - подсчитал Ракитин. - Да Бушуеву на сто восемьдесят размахнулся… Это что же получается - мне меньше тыщи остается? Ай да его царское величество! Нечего сказать - удружил, превознес своей милостью! А этот дурак Елпидифор болтает: золотые горы, огромаднейший капитал! Ему-то, положим, на бедность, тут и золотые горы, а мне…"
Впрочем, Ракитин не склонен был долго унывать. Он сообразил, что царские милости не кончатся предоставлением ему в аренду порохового завода: он сумеет выпросить у Петра Алексеевича тысчонку-другую на расширение мельницы, и это будет недурным добавлением к его капиталу. Мало того: как пороховой уговорщик он будет пользоваться еще большим значением в купеческом мире… И самое главное - сердце Ракитина забилось от радости - царское внимание настолько поднимет его в глазах купца Русакова, что тот выдаст теперь за него Анку.
"А уж я ему постараюсь разукрасить это дело, - думал развеселившийся Ракитин. - В моей торговле он разбирается как у себя на ладони, а пороховым делом я запорошу старику глаза!"
* * *
Извлечения из договора о сдаче в аренду казенной пороховой мельницы купцу Ивану Ракитину:
"…А по сему он, Иван Ракитин, принявши по описи, при сем прилагаемой, все хоромное и дворовое строение и все к тому относящиеся принадлежности, обязуется в оных никаких порух и убытков не причинять и по истечении урочных десяти лет, буде сей договор не окажется продлен, все возвратить в сохранности.
…Ежели его, Ивановым, небрежением либо хитростью оная мельница сгорит, то с него, Ивана, все доправить в государеву казну по описи сполна. А ежели волею божией та мельница запалится от молнийного поражения, передать дело на государево усмотрение, как он, великий государь, по своей милости учинить изволит.
…А порох он, Иван, должен представлять самых добрых сортов из литрованной селитры и серы самой чистой и угля ольхового либо крушинного. И буде порох окажется ниже указанных кондиций, и тот порох у него, Ивана, в казну не принимать.
…Пороху сдать на первый год полторы тыщи пудов, а в последующие годы по две тыщи; коли же окажется больше, и тот порох казна тоже примет за себя объявленной ценой. А на сторону изготовленный порох ему, Ракитину, отнюдь не продавать.
…Поелику у него, Ивана, капиталу в недостатке, выдать ему из государевой казны полторы тыщи рублев беспроцентно сроком на десять годов и взыскивать с него, Ивана, по полтораста рублев каждогодно…"
* * *
Иван Семеныч с контрактом в руках явился к купцу Русакову. По его торговым книгам выходило, что до условленной суммы не хватало еще трех тысяч золотых. Но, как и предвидел Ракитин, царское внимание перевесило недохватку капитала. Старик расчувствовался, немедленно созвал гостей, устроил торжественное обручение. До самого венчания он чувствовал себя хорошо, на свадебном пиру ел, пил, шумел больше всех, а на другой день слег в постель и через месяц умер.
Перед смертью Антип Ермилыч похвалился с самодовольной улыбкой:
- Сказал, что три года проживу и Анку замуж выдам, так и сделал! Теперь мне жить больше незачем. Попа зовите.
Похоронили Русакова с большой пышностью.
Глава XXIII
ИЗМЕНА
Царь вышел из дому в первый день рождества - отстоять церковную службу. Сил хватило, но потом он опять лежал несколько дней.
Когда Петр окончательно поправился и приступил к государственным делам, перед ним снова встал вопрос: что делать с Алексеем?
На первое письмо, полученное в день похорон жены, царевич дал смиренный ответ:
"…Буде изволишь, за мою непотребность, меня наследия лишить короны Российской, буди по воле вашей… Наследия Российского по вас не претендую, в чем бога свидетеля полагаю на душу мою… Себе же прошу до смерти пропитания… Всенижайший раб и сын
Алексей."
Царь не поверил ни одному слову. Притворство! Сын выжидает времени. Когда не станет его, Петра, какое значение будут иметь клятвы? Царь хорошо знал им цену.
19 января 1716 года Петр написал сыну новое письмо:
"Что приносишь клятву, тому верить невозможно… Ненавидишь дел моих, которые я для людей народа своего, не жалея здоровья своего, делаю, и, конечно, по мне, разорителем оных будешь. Того ради так остаться, как желаешь быть, ни рыбою ни мясом - невозможно: но или отмени свой нрав и нелицемерно удостой себя наследником, или будь монах, ибо без сего дух мой спокоен быть не может… На что дай немедленно ответ или на письме, или самому мне на словах резолюцию. А буде того не учинишь, то я с тобой, как с злодеем, поступлю.
Петр".
Перед Алексеем впервые встал вопрос о монашестве.
В старину монастырь часто завершал жизненный путь русских царей и знатных бояр. Монашество - конец всему земному.
В первый момент царевич содрогнулся, на высоком лбу заблестели мелкие капельки пота.
Стать мертвецом в двадцать пять лет, тянуть жалкие годы в монашеской келье?
Алексей собрал на совет ближних друзей - Никифора Вяземского и Александра Кикина.
Обсуждение кончилось так:
- Коли иной дороги нет, - сказал Вяземский, - иди в монастырь. Да идти-то надо с умом. Прежде пострижения пошли сказать отцу духовному, что идешь по принуждению. От клятвы, против воли данной, и восточные патриархи разрешат.
- Умно сказано! - в восторге воскликнул Кикин.
А царевич подбежал к Вяземскому и обнял старого наставника.
Через несколько минут готов был краткий ответ:
"Милостивейший государь-батюшка! Письмо ваше я получил, на которое больше писать за болезнию своею не могу. Желаю монашеского чину и прошу о сем милостивого позволения.
Раб ваш и непотребный сын Алексей".
Царь понял письмо Алексея как вызов.
Надо было исполнить угрозу: сослать сына в монастырь. Петра не пугала эта крутая мера, но он сознавал ее бесполезность. Он не хуже Алексея понимал, что клобук к голове не гвоздем прибит. Он хотел устрашить сына, заставить подчиниться, одуматься. Не вышло.
"Крут Алешка, - думал царь. - В меня норовом. Его не переборешь. Ежели б правильной дорогой пошел, добрый бы наследник был".
* * *
Алексей лежал в постели. Он не столько болел, сколько притворялся больным, стараясь выиграть время. Не поднимет отец больного, чтобы надеть на него ненавистный монашеский клобук.
Царевич послал письмо отцу Якову Игнатьеву и Ивану Кикину. Он писал:
"Иду в монастырь по принуждению, и о том пустите всенародный слух. Пусть знают люди российские, что я их не бросил и, когда придет время, к ним вернусь…"
Царевич хитрил и увертывался, так как знал: политические дела требуют отъезда Петра за границу.
Союз с Данией и Польшей был возобновлен вскоре после Полтавской победы, но борьба со шведами шла вяло. Датские министры отговаривались, что не могут снарядить флот из-за отсутствия денег; сухопутные же войска датчане посылали туда, куда требовали их частные интересы, а не общая польза союзников. Англичане и голландцы по-прежнему интриговали при датском дворе, добиваясь, чтобы Дания заключила мир со Швецией.
Надо было предпринять решительные меры. Царь Петр задумал нанести врагу сокрушительный удар с тыла и тем закончить войну, которая тянулась слишком долго. Он замыслил высадить в Швеции крупный десант и разгромить врага на его территории. Датский остров Зеландия отделен от южной оконечности Швеции узким проливом; лучшего места для переправы не придумаешь.
Датские министры под влиянием английских дипломатов подозрительно отнеслись и к этому проекту. Надо было сломить их сопротивление во что бы то ни стало.
Царь Петр снова пустился в далекий и трудный для него путь: здоровье уже было не то, что в молодости.
Перед отъездом за границу Петр побывал у сына, ласково разговаривал с ним, просил опомниться.
- Почему ты упрямишься, Алеша? - спросил царь. - Почему не хочешь за дело взяться? Ей-ей, лучше будет!
- Не под силу мне, батюшка-государь! Человек я немощный, непотребный. Не могу быть наследником. В монастырь пойду.
- Одумайся, не спеши! - добродушно возразил царь. - Потом мне напишешь.
Царь уехал из Петербурга. Развязка спора между отцом и сыном снова была отсрочена. Царевич сразу встал с постели, на радостях устроил пир, где говорилось много хвастливых слов и уже распределялись высшие государственные должности при новом царе Алексее.