* * *
Алексей давно желал поражения России в войне со Швецией. Он был убежден, что Карл в случае победы лишит царя Петра трона и тогда он, Алексей, возьмет в свои руки власть. Но раньше это были только мечты и надежды, теперь же, после отъезда отца за границу, царевич решил перейти к действиям.
Несколько дней Алексей почти не выходил из кабинета: он обдумывал письмо к Герцу, министру Карла XII. Наконец обширное послание было готово. Царевич рассказывал историю своей борьбы с отцом, жаловался на множество несправедливостей. Он указывал на неисчислимые выгоды, которые получит Швеция, если король Карл посадит его на русский престол. Ему, будущему царю Алексею II, не нужны приморские провинции, которых так добивается его отец; Алексей возвратит их все Швеции, уничтожит флот, распустит армию и восстановит стрелецкое войско.
Алексей обещал поднять смуту в стране. Достаточно ему, приверженцу старины, открыто восстать против отца, и на помощь ему поднимутся массы русского народа. Для победы над Петром, писал он, достаточно будет бросить на Россию несколько шведских корпусов.
Царевич вызвал к себе одного из своих слуг, Стратона Еремеева. Это был человек еще не старый, но видавший виды. Он жил с Алексеем за границей, хорошо знал немецкий язык. Из всей дворни царевича Стратон был самым подходящим для выполнения важного секретного поручения.
Стратон скромно стоял у двери. Царевич подозрительно смотрел на него.
"Можно ли довериться холопу в таком тайном деле? - думал Алексей. - Отдам ему письмо, а он с ним - к Александру Данилычу. Ведь за такое открытие батюшка наградит доносителя превыше всякой меры. А впрочем… Не самому же ехать к Герцу!"
- Стратон! Подойди сюда! - приказал царевич.
Слуга подошел. Царевич положил перед ним крест и Евангелие:
- Клянись!
- В чем, государь царевич?
- Что не донесешь никому о тайностях, каковые я тебе открою.
Еремеев положил руку на крест и повторил за царевичем слова клятвы.
- Вот письмо. - Царевич говорил прерывисто, с трудом. - Знаешь, куда надобно его свезти?
- Как же мне знать, государь царевич?
- К шведскому министру Герцу!
Стратон лукаво усмехнулся:
- По тайности от всех?
Улыбка слуги сразу успокоила царевича.
- Об этом письме ни одна живая душа не должна знать!
- Так, государь царевич! Разумом наделен довольно. Только где этого министра сыскать?
- О том я разузнал. В нынешнее время находится он в голландском городе Гаге.
- Доедем и до Гаги! - бодро откликнулся Стратон.
- Отсыплю золота, не поскуплюсь, - пообещал повеселевший царевич. - Подорожной грамоты у тебя не будет, значит, тебе денег понадобится много. Границу будешь переходить тайно… Смотри же! Будешь верен, награду получишь великую, как стану царем!
Стратон Еремеев сумел выполнить возложенное на него трудное дело. Сухопутьем опасно было путешествовать без подорожной. Стратон свел знакомство с иноземным шкипером, и Ганс Шлиппе за щедрую плату так искусно спрятал Еремеева в трюме, что его не нашли досмотрщики, явившиеся перед отплытием на корабль.
Барон Герц был чрезвычайно обрадован письмом Алексея. Найти такого выгодного союзника в лице царского сына, поднять в России раздоры, расколоть ее на два враждебных лагеря!.. Все это действительно сулило Швеции успех в борьбе с самым могучим ее противником.
Шведы решили вести переговоры с Алексеем, теша царевича обещаниями возвести его на русский престол; на самом же деле у Карла XII были совсем другие планы. Он думал сделать московским великим князем шляхтича Якуба Собесского, потомка прежних польских королей. Этот новоявленный "московский властитель" стал бы покорно исполнять все веления шведского короля.
Изменнику Алексею предстояло столкнуться с коварной, изменнической политикой шведов, но он этого не знал и льстил себя обманчивой надеждой, что нашел в Карле XII могущественного и надежного покровителя.
Герц немедленно послал донесение королю Карлу.
"Мы должны обещать русскому царевичу всяческую поддержку, - писал министр. - Надо войти с ним в постоянные сношения, которые, конечно, должны содержаться в глубокой тайне. Мало того: мы должны дать царевичу убежище, и он станет нашим надежным союзником в борьбе с Петром; его присутствие в Швеции поможет нам выговорить выгодные условия мира…"
Герцу не удалось выполнить свои планы; это произошло потому, что после отправки письма шведскому министру Алексей недолго прожил в России. У него не хватило решимости дождаться ответа Герца. А вдруг отец раньше времени вернется в Петербург?
Эмиссары Алексея действовали. Александр Кикин, который поехал провожать царевну Марью Алексеевну на карлсбадские воды, подыскивал ему убежище.
Глава XXIV
СБОРЫ ЗА ГРАНИЦУ
Алексей жалел, что не воспользовался последней поездкой в Карлсбад, чтобы скрыться от отца. Правда, тогда еще была жива жена, не было соперников по престолонаследию, и пропасть между отцом и сыном была не так глубока.
Вскоре явился прекрасный предлог к отъезду.
Царь написал сыну из Копенгагена:
"Мой сын! Когда прощался я с тобою, ты говорил, что к наследству быть не можешь за слабостью своею и что в монастырь удобнее желаешь; ныне (понеже время довольно на размышление имел) немедленно резолюцию возьми, или первое, или другое. И буде первое возьмешь, то более недели не мешкай, поезжай сюда, ибо еще можешь к действам поспеть…"
Суровый Петр снова пытался примириться с сыном, снова - в который уж раз! - предлагал стать соратником, верным помощником, не хотел гибели Алексея, которой тот слепо шел навстречу.
Но в Алексее взяла верх вражда к отцу и к новой России, которую царь создавал неустанными трудами. Он решил воспользоваться удобным случаем. Алексей поехал к Меншикову, правителю государства в отсутствие Петра.
Александр Данилыч принял царевича, стоя в своем кабинете, сухой и надменный. Он совсем не походил теперь на униженного царедворца, который несколько месяцев назад приезжал к Алексею просить милости.
- Вот батюшкино письмо, - сказал царевич. - Батюшка-государь требует меня в поход.
- Каково решили, ваше высочество?
- Батюшкина воля для меня священна! (Меншиков удивленно поднял брови.) Еду к армии.
- Добро! - молвил светлейший совершенно таким тоном, как обычно говорил это свое любимое слово царь. - Давно пора сию бесплодную распрю кончить. Я чаю, вам на дорогу нужны деньги?
- Затем и приехал, - сказал царевич.
- Добро, - повторил князь. - Деньги будут, ваше высочество. И должны вы для государя одну сатисфакцию учинить.
Царевич взглянул вопросительно.
- Получил я вчера цидулу от его величества. Петр Алексеевич весьма заинтересован способом выделывания пороху. Дознано государем, что голландский порох супротив нашего премного сильнее и дальность боя не в пример оказывает. И пишет государь, что не худо бы нам сие исследовать. А посему незамедлительно командировать к нему механикуса Егора Маркова.
- А я тут при чем?
Меншиков удивился непонятливости царевича.
- Вы к государю едете, и Марков также: вместе и отправитесь. Мне механикуса одного послать - денег на дорогу давать, а вам лишнего человека в свиту взять ничего не стоит.
Алексей сморщился, как от зубной боли: "Вот еще не было печали! Соглядатая подсылает, батюшкина любимца… А как откажешься?"
С кислой улыбкой царевич сказал:
- Не худо придумано, Александр Данилыч! Пускай Марков собирается.
Вернувшись, царевич вызвал камердинера, Ивана Афанасьева Большого. Старик вошел, стал у порога:
- Что прикажешь, царевич?
- Собирайся, Иван! Едем в Неметчину!
- Опять лечиться, что ли? Пируешь больно часто, царевич, сколько раз тебе говорил.
- Ну, ты! Знай свое место!
- Да тебя жаль. Небось чуть не с пеленок с тобой нянчусь.
Алексей внимательно посмотрел на старика:
- Человек ты верный! Скажи, Иван, любишь меня?
- Душу за тебя готов положить! - горячо воскликнул Афанасьев.
- Я тебе великую тайну открою. Будешь молчать?
Иван Большой опустился на колени, трижды размашисто перекрестился.
- Батюшка вызвал меня к себе. Но я еду к цесарю… А может, и в Рим!
Старик ахнул:
- Царевич, опомнись! Погубишь себя! У государя длинны руки, ох, как длинны! Везде тебя достанет.
- Нет, Иван, поздно отговаривать. Что задумал, свершу!
На лице царевича появилось выражение непобедимого упрямства. Иван понял: спорить бесполезно.
- Воля твоя, царевич, - вздохнул старик. - Ты господин, а мы слуги. Что прикажешь, то и сделаем…
- Посоветуй, взять ли мне с собой Афросинью? Жить без нее не могу!
Афросинью Федорову, крепостную Никифора Вяземского, Алексей полюбил еще при жизни жены.
Иван Большой смотрел на него с удивлением.
- Бери, коли хочешь, и Афросинью. Убегай, пожалуй, хоть и к цесарю, только я тебе не советчик. Хорошо, когда удастся это дело. А не удастся, будешь гневаться. "Почему, скажешь, не вразумил меня, старый хрыч?"
- Молчи! Про это дело знаешь только ты да Кикин. Ступай, собирайся! Федора Дубровского ко мне пришли.
Дубровскому царевич тоже рассказал о своих планах. Этот отговаривать не стал:
- Чай, тебя сродники твои не оставят. Только ты, царевич, уезжаешь надолго, так матери денег оставь. Я перешлю в Суздаль…
Царевич недовольно поморщился:
- Мало у меня, Федор, денег. Впрочем… Пятьсот рублей дам. Смотри никому не сказывай!
- Чай, у меня одна голова на плечах! - проворчал, уходя, Дубровский.
Сборы шли быстро.
Алексей Петрович поехал в сенат. Он попрощался с сенаторами, попросил денег на дорогу. Определено было выдать две тысячи рублей. Князь Меншиков дал от себя особо тысячу червонцев. Алексей отозвал в сторону князя Якова Долгорукого, своего тайного сторонника.
- Прощай, князь! - всхлипнув от волнения, промолвил он. ("Признаться разве?.. Нет, не надо!") - Пожалуй, не оставь меня, когда в нужде буду!
- Что ты, царевич! - пробормотал растроганный старик. - Я всегда рад за тебя последнее отдать. Только больше ничего не говори… Смотри, Меншиков глазищами зыркает!
* * *
Распоряжение царя выехать за границу обучаться пороховому делу явилось для Егора Маркова полнейшей неожиданностью. Который раз уж приходилось ему браться за новое дело! Видно, суждено Егору стать в конце концов разносторонним мастером.
Механические ремесла - токарное, слесарное, кузнечное - Егор теперь знал в совершенстве. Хорошо ознакомился с литейным делом: работа на Литейном дворе не пропала даром.
Больше всего заботил Егора в то время приказ царя: соблюдать единообразие размеров орудий. Мастера ленились многократно обмерять калибр - это было связано с большими хлопотами - и нередко растачивали ствол больше чем следует.
Егор изобрел приспособления, позволявшие быстро измерять калибр во время расточки. Это сберегало много времени, работа пошла быстрое, пушек стали выпускать больше, и качество их сделалось гораздо лучше.
Велика была радость Маркова, когда однажды, получив с завода партию пушек, царь прислал письмо:
"Пушчонки прислали зело изрядные; все как одна, и ядра разбирать не приходится. Шведов из тех пушек бьем нещадно".
Егор Марков был одним из ближайших помощников царя в развитии промышленности: немало фабрик и заводов поставил он на ноги своими советами и указаниями. И вот опять новое поручение. Нелегко оправдывать почетное звание царского механикуса!
Марков прекрасно понимал всю важность задуманного царем предприятия. Порох в России выделывался по старинке, большей частью на маленьких мельничках, и был очень невысокого качества.
Армия за двадцать пять лет Петрова царствования совершенно преобразилась. Когда семнадцатилетний царь Петр вступил на престол, основной воинской силой Москвы были нестройные, плохо дисциплинированные, плохо вооруженные стрелецкие полки.
Теперь все переменилось. Россия, могучая, победившая шведов, располагала более чем двухсоттысячной регулярной армией. Закаленная в боях гвардия, испытанная пехота, лихие драгуны, искусные артиллеристы… Ни одно европейское государство не имело такой крепкой воинской силы. Русские заводы давали армии превосходное вооружение: мушкеты, карабины, пушки разных калибров. И только выделка пороха была решительно не на высоте.
Егор Марков собирался в путь с удовольствием. Привлекала возможность познакомиться с заграницей, о которой он так много слышал, но которой до сих пор не видел. Радовала мысль, что он, Егор, может принести великую пользу родной стране.
Смутился Марков, лишь когда Меншиков объявил ему, что он отправляется вместе с царевичем Алексеем. Егор не любил и боялся царевича, особенно после того, как тот пытался втянуть его, Маркова, в свою распрю с отцом. Но, поразмыслив, механик успокоился.
"Не в карете же я с ним поеду, бок о бок! На запятках где-нибудь посадят, и то слава богу. А мне больше ничего и не надо! Еще, снаружи-то сидючи, больше увижу! А с царевичем, может, и трех слов за дорогу перемолвить не придется…"
С присущей ему добросовестностью Егор Марков решил основательно познакомиться с русским способом производства пороха.
Узнав в доме царевича, что до отъезда остается еще больше недели, механик отправился на сестринскую пороховую мельницу Ракитина. Там он провел четыре дня, ознакомился со всеми деталями производства и даже внес в него кое-какие усовершенствования.
Елпидифор Бушуев, давно вступивший в должность управляющего, провожал Маркова с низкими поклонами:
- Удивительно мне, Егор Константиныч, сколь некоторые люди могут быть слепы! Сие про себя говорю. От младости при пороховых делах состою, а не догадался же, что следует водяной силой бочки вертеть, в коих пороховая смесь составляется. Ведь не в пример же сие лучше, чем дубовой скалкой в бочонке бултыхать! И опять же, как вы помогли рабочим, что серу просевают! Теперь ситья двигают вашим приводом через стенку, в анбар не заходя. Дал вам бог соколиный глаз, неча сказать!
- Привычка ко всяким механическим ремеслам, - скромно сказал Егор.
- Нет, не говорите! Привычки мало - надо талант иметь! Превеликое от меня почтение и низкой поклон Ивану Семенычу! Ваш приезд ему сотни три рублев лишку на год принесет.
Глава XXV
ЦАРСТВЕННЫЙ БЕГЛЕЦ
Царевич Алексей выехал из Петербурга 26 сентября 1716 года. С ним были Афросинья, ее брат Иван Федоров, глуповатый малый и любитель выпить, еще трое слуг и Егор Марков. Ивану Афанасьеву царевич дал наказ говорить всем: "Царевич поехал в Копенгаген, к государю".
Тяжелая дорожная карета медленно покатилась по набережной Невы.
Петербург разрастался и хорошел с каждым годом. В нем уже насчитывались десятки улиц. Прямые и длинные каналы с берегами, укрепленными сваями, чрезвычайно украшали город.
Царевич смотрел в открытое окно кареты. Погода была прекрасная. Нева, чуть взволнованная легким ветерком, бежала глубокая и темная; на речном просторе мелькали паруса. Домики на берегах реки выглядели свежо и нарядно, слышались веселые голоса людей. Но на душе у царевича было сумрачно и пусто.
Как встретит его заграница? Где удастся укрыться от страшного отца? Были моменты, когда царевичу хотелось приказать кучеру:
"Поворачивай обратно!"
Но он молчал.
* * *
На углу Невской перспективы и Морской улицы достраивался большой каменный дом. Плотники устанавливали стропила.
Высокий, крепкий мастеровой в холщовом фартуке оторвался от работы, посмотрел вниз, приложив щитком руку к глазам, чтобы заслониться от солнца.
- Кажись, царевича карета, - заметил мастеровой.
- Гуляют, - хриплым голосом отозвался подручный, чумазый подросток.
- "Гуляют", - передразнил плотник. - Ты чего, Ферапошка, рот разинул? Смотри, галка залетит! Беги к десятнику за гвоздями. Боярское дело - гулять, в каретах раскатывать, наше дело - работать!
Плотник наклонился и стал обтесывать стропилину.