* * *
Алексею показалось, что сенат и Меншиков скупо снабдили его деньгами. Царевич занял в Риге у оберкомиссара Исаева пять тысяч червонцами и две тысячи рублей мелочью.
"Теперь хоть и до Рима, так хватит", - облегченно подумал Алексей.
Около Либавы царевич встретил тетку Марью Алексеевну, возвращавшуюся из Карлсбада в сопровождении Александра Кикина.
Марья Алексеевна и царевич долго разговаривали наедине. Марья Алексеевна ненавидела царицу Екатерину, она всей душой была за Евдокию Лопухину.
Царевна упрекнула племянника:
- Забыл мать! Ничего не пишешь, не посылаешь!
- Я пятьсот рублей ей отправил, - оправдывался царевич. - А писать что ж? Ей от моих писем пользы не будет, а мне худо…
Тетка разгневалась:
- Самолюбец! О себе думаешь! Помирился с отцом?
- Еду к батюшке, - угрюмо ответил Алексей.
- И благо. Отцу надобно угождать, это богу приятно. Какая прибыль в монастырь идти?
- Не знаю, буду ли батюшке угоден! Я сам себя не помню от горести, рад бы бог знает куда скрыться.
Царевна грубовато прикрикнула:
- Куда тебе от отца уйти?! Везде найдут!
Алексей уже раскрыл рот, чтобы рассказать тетке о своих планах. Последние слова царевны его остановили: он понял, что не встретит сочувствия.
- С Кикиным повидайся! - сказала Марья Алексеевна.
"Сама к нему направляет. Значит, судьба!" - суеверно подумал Алексей.
С Кикиным царевич свиделся тоже наедине.
- Нашел мне место? - нетерпеливо спросил царевич.
- Нашел! Поезжай в Вену, к цесарю. Там не выдадут.
Цесарь тебя примет как сына, тысячи по три гульденов на месяц даст.
Лицо Алексея озарилось радостью. Он был скуповат и любил деньги.
- Спасибо, Александр! Присоветуй, что делать, коли будут ко мне присланные от батюшки в Гданьск.
- Уйди ночью с единым слугой, а багаж и прочих людей брось. Коли же всего двое будет присланных, притворись больным; одного к царю наперед пошли, от другого утечешь.
- Все бы хорошо, да этот черт Данилыч навязал мне шпига - батюшкина механикуса Маркова. Царю предан, аки пес…
- Может, на деньги польстится?
- И думать нечего. Пробовал я его на свою сторону переманить и лаской и обещаньем денежных наград… Не поддается!
- Плохо, плохо, царевич! - Кикин наклонился к уху Алексея. - А ежели сонного ножом по горлу полоснуть?
- Что ты! Что ты! - Царевич в ужасе замахал руками. - Не хочу я смертоубийства! Да и след чересчур явный останется.
- Не знаю тогда, как тебе быть. Разве вот что: вели подать ему на ночь сонное зелье. А сам в экипаж - и пошел!
Это предложение Алексею понравилось.
- Так хорошо будет. Потом в случае чего на него же и свалю: пьян-де напился и дорогой отстал. У него же, кстати, денег ни пфеннига. Когда-то он до Копенгагена либо обратно до Питера доберется… - Царевич задумался. - Да подлинно ли батюшка на меня сердит? Уж и впрямь, не поехать ли к нему, чем тащиться за тридевять земель, ни покоя, ни отдыха не зная?
Еще в этот последний, решительный миг могло состояться примирение. Будь в уединенной комнатке либавского трактира сказано собеседником Алексея разумное слово, царевич без большого сожаления повернул бы в Данию. Но хитрый и двуличный царедворец Кикин не хотел окончания раздоров.
- Что ты, что ты! - горячо зашептал он, наклонясь к царевичу. - Тебя там изведут. Знаешь, как государю князь Василий Долгорукий присоветовал? "Ты, говорит, его в чернецы не постригай! В чернецах жить спокойно, и будет он долго жить. А держи ты, говорит, царевича при себе и с собою вози повсюду, и он таких трудов не вынесет, понеже здоровья слабого, и от волокиты скоро помрет!"
Это была ложь, мгновенно выдуманная Кикиным. Но Алексей ей поверил.
Он тихо, но злобно выругался: призрак спокойной жизни при отце рассеялся.
- Этому не бывать! - решил он. - Еду в Вену! Прощай, Александр. В Питере повидайся с Иваном Афанасьевым, он все знает.
- Как - знает?! - испуганно воскликнул Кикин. - Ты ему и про меня сказал?
- Ну да, - спокойно ответил царевич. - Он человек верный.
Кикин необычайно разволновался. План, ловко придуманный и выполненный им, рушился благодаря глупой болтливости царевича. Алексея хватятся, начнется розыск. Первым делом возьмутся за слуг, за Ивана Большого. Тот, не выдержав пыток, откроет соучастие его, Кикина…
"Как быть? Что делать? - мучительно раздумывал Кикин. - Бежать с Алексеем Петровичем? Спохватятся, поймают… Ах, проклятый у него язык!"
Но в уме Кикина, привычном к интригам, быстро созрел план спасения.
- Пиши, царевич! Пиши Ивану, чтоб ехал к тебе. Когда его в столице не будет, то и донести некому. Мы с тобой давно в Питере не виделись, стало быть, на меня подозрения не будет… Я прямо говорю: коли меня возьмут, пытки не сдержу, во всем повинюсь и тебя выдам.
Кроме письма Ивану Большому, Алексей, по совету Кикина, написал еще два: князю Василию Долгорукому и Меншикову. В письмах царевич благодарил их за поддержку в туманных, двусмысленных выражениях. Расчет был такой: когда начнется розыск и у Долгорукого с Меншиковым окажутся благодарственные письма царевича, их: заподозрят в соучастии.
Прощаясь с Алексеем, Кикин шепнул ему:
- Как будешь в Вене и отец пришлет послов уговаривать, чтобы вернулся, не езди! Он тебе голову отсечет!
* * *
Письмо царевича приказывало камердинеру Ивану Афанасьеву Большому выехать немедленно и нагонять Алексея в Данциге. Афанасьев предъявил письмо Меншикову, тот снабдил старика паспортом и подорожной. Но у царевича не хватило мужества дожидаться своего слугу две-три недели. Алексею все казалось, что царь уже знает о его отъезде из России; он со страхом ждал, что вот-вот перехватят его посланные отца. Прожив в Данциге недолго, Алексей устремился в дальнейший путь. Иван Афанасьев не мог нагнать своего господина и, потеряв его следы, вернулся в Петербург.
Присутствие Егора Маркова страшно стесняло царевича и нарушало его планы. Маршрут, избранный Алексеем для путешествия в Копенгаген, мог показаться царскому механику странным. Но избавиться от Маркова слишком быстро тоже не входило в расчеты беглеца: Егор вернется на русскую границу и там поднимет тревогу. Надо было обмануть "соглядатая".
Отъехав станции две от Данцига, царевич вызвал Егора в номер гостиницы и, пряча от него глаза, объявил, что теперь они будут держать направление на Франкфурт-на-Одере.
- Там живет славный германский медикус, с коим хочу посоветоваться о своем здоровье.
Удивленный Егор ответил:
- Ваша воля выбирать путь.
- То-то! Я к тому говорю, чтобы ты потом не вздумал обносить меня перед батюшкой: мешкали, мол, в дороге…
- Посмею ли я?
- Ступай!
Путешествие продолжалось, подозрительно поспешное.
Смятенную душу Алексея начали обуревать новые сомнения: хорошо ли он делает, завозя Маркова так далеко в Германию? Не раскрывает ли он этим чересчур ясно свои намерения? Кончилось тем, что Егора опоили в деревушке Мариенталь.
Оставив Маркова в гостинице "Три курфюрста" бесчувственного, полумертвого от слишком большой дозы снотворного, царевич в страхе мчался день и ночь, останавливаясь на станциях лишь для того, чтобы поесть. В станционных книгах он прописывался под разными фамилиями и строго-настрого приказал сопровождающим не открывать его настоящего имени и звания.
Но вот и владения императора. Наконец-то!
Отворив окно кареты и взглянув на цесарскую землю, Алексей воскликнул:
- На свободе!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ВОСТОК И ЗАПАД
Глава I
ОДИН НА ЧУЖБИНЕ
Егор Марков очнулся. Кто-то назойливо тормошил его и противным сладким голоском жужжал:
- Bitte! Stehen Sie auf! Bitte! Stehen Sie auf! Bitte! Bitte!
Егор пошевелился. Тупая боль ударила в затылок и виски. Он мучительно застонал. Голос обрадованно воскликнул:
- Er ist lebend!
Марков открыл глаза. Над ним склонился Курт Мейнеке, хозяин гостиницы "Три курфюрста". За хозяином толпились толстые незнакомые немцы.
- Что со мной? - через силу пробормотал по-немецки Егор.
Обрадованный немец быстро заговорил. К счастью, он по нескольку раз повторял одно и то же, и Егор понял из его рассказа, что лежит без сознания вторые сутки и что хозяин уже потерял надежду увидеть его в живых, а потому призвал соседей, чтобы в их присутствии в последний раз попытаться привести его в чувство.
- А где царевич?
- Какой царевич?
- С которым я еду!
- Разве этот вельможа сын царя? - полюбопытствовал Мейнеке.
- Не все ли вам равно? - устало прошептал Егор. - Скажите только мне, где он?
И тут Егор узнал такое, чему поверил с трудом. Оказалось, что, когда он потерял сознание, слуги царевича положили его на постель в каморке гостиницы и вместе со своим господином пустились в путь. А о нем, Егоре Маркове, сказали: "Этот пьяница пускай лежит, пока не протрезвится. А когда встанет, придется ему путешествовать одному, и поделом: скверным поведением он опозорил своего господина!"
- А деньги? - встревожился Егор. - Они оставили мне денег?
Курт Мейнеке сухо ответил:
- Только за ваш трехдневный постой.
Егор схватился за голову; невыносимая боль разламывала ее, а к физическим мучениям присоединились еще и нравственные. Завезен в глубь Германии и предательски брошен один, без денег, без подорожной… Ведь Меншиков, поручив Егора царевичу, не счел нужным написать свидетельство, удостоверяющее личность Маркова.
- Выйдите все и дайте мне покой, - попросил Егор. - Жив я останусь, вам хлопот не будет.
Немцы ушли, а Егор Марков погрузился в глубокое раздумье. Как объяснить происшедшее? Ославить его, Егора, пьяницей!.. Марков вспомнил: сам царевич накануне поднес ему кубок, а когда Егор стал отказываться, Алексей Петрович прикрикнул:
- Али за мое здоровье выпить не желаешь?
Егор выпил. Потом все закружилось перед его глазами…
Какая была цель жестокого поступка? Марков знал давнюю неприязнь к нему Алексея, неприязнь, начавшуюся с той поры, когда они вместе учились токарному искусству у Людвика де Шепера. Может быть, Алексей Петрович хотел таким способом уронить царского механикуса в глазах царя? Но Петр знал исполнительность своего любимца и едва ли поверит наветам царевича.
"Нет, тут другое, - решил Марков. - Я мешал ему. Царевич едет не к отцу!"
Мысль показалась Егору неоспоримо ясной. Он вспомнил все подозрительные факты, вспомнил, как бегали глаза царевича, когда он сообщил о своем решении ехать через Франкфурт-на-Одере.
- Бежит на чужбину! - прошептал Марков. - Он замыслил измену!
Перед Егором встал вопрос: как поступить? Возвращаться на родину или продолжать путь к царю? Куда ближе?
Марков раздумывал недолго: как ни трудно это, он будет продолжать путь в Копенгаген. Царь ждет его; с улучшением способа выделки пороха мешкать нельзя. И другая задача лежит на нем, Егоре: довести до сведения Петра Алексеевича о бегстве царевича.
На следующее утро Марков покинул гостиницу и, провожаемый насмешливыми взглядами хозяина и слуг, зашагал по грязной дороге.
Продолжать путь на Франкфурт не было смысла. Егор повернул на север, к Штеттину.
Хорошо еще, что за время поездки с царевичем Марков не упускал случая усовершенствовать свои познания в немецком языке; теперь он мог объясняться, расспрашивать о дороге.
Просить милостыню Егор не хотел. Высмотрев дом побогаче, он стучал в дверь. Вышедшему на стук бюргеру или хозяйке предлагал свои услуги.
- Могу починить часы, - объяснял он на ломаном немецком языке. - Веялку поправить, плуг, детскую коляску…
Если не находилось работы по механической части, Егор брался наколоть дров, вычистить колодец; он не брезговал никакой трудной или грязной работой.
За труд его кормили, давали ночлег. Проработав три дня у кузнеца, Егор получил сильно поношенную, но теплую куртку: ведь его бросили в одном кафтане, а уже наступил ноябрь, начинало подмораживать.
Не падая духом, не унывая, когда целый день приходилось шагать с пустым желудком, Егор Марков неуклонно продвигался к северу.
Через тринадцать дней, усталый, но бодрый, Марков добрался до Штеттина.
Глава II
ПОГОНЯ ЗА ЦАРЕМ
Город Штеттин, важный торговый порт на берегу Балтийского моря, был одним из крупнейших городов Померании, онемеченного славянского Поморья, и в старину назывался Щетин. Этим лакомым кусочком стремились завладеть многие. Сильно укрепленный, Штеттин после трехмесячной осады был отвоеван у шведов русской армией под начальством Меншикова. Это произошло осенью 1713 года. Завоеванный город Петр отдал в управление прусскому королю, своему новому союзнику.
Егор Марков надеялся получить в Штеттине средства как можно скорее добраться до царя. Ему пришлось на деле увидеть "добрые чувства" прусских союзников.
Маркову, в его рваной куртке и разбитых сапогах, не удалось добиться приема у прусского губернатора. Пришлось объясняться с одним из адъютантов - надменным юным офицером.
Презрительно выпятив нижнюю губу и поигрывая хлыстиком, офицер рассматривал Маркова.
- И, следовательно, вы пытаетесь меня уверить, что вы отстали от свиты русского кронпринца? Весьма неправдоподобная история!
Егор не хотел позорить достоинство наследника русского престола и не стал рассказывать об истинной причине своих бедствий. Он выдумал историю о том, как он заболел и был оставлен в Мариентале.
- Ваш вид совершенно противоречит всем вашим утверждениям!
- Но я был ограблен в дороге, когда догонял поезд царевича!
- Те-те-те! Рассказывайте такие басни более наивным людям! Вы отняли у меня слишком много дорогого времени. Можете идти.
- Значит, вы не хотите помочь мне добраться до государя?
- Это ваше личное дело. - Офицер равнодушно наклонился над бумагами. Стук отворяемой двери заставил его поднять голову. - Кстати, идет ваш компатриот, объясняйтесь с ним.
Марков повернулся и радостно закричал:
- Кирилл!
- Егорша! - ответил вошедший, и двое русских, нежданно встретившись на чужбине, крепко обнялись.
Немецкий офицер обалдело смотрел на них; по лицу его расплылась сладенькая улыбочка.
- Герр Воскресенский, я вижу, что этот господин, с которым я, признаюсь, обошелся не вполне учтиво, в самом деле тот, за кого он себя выдает?
- Не знаю, как вы с ним обошлись, но Егор Марков действительно механикус царя Петра Алексеевича.
- Герр Марков, очень прошу прощения. Ваша внешность… Прусская администрация примет решительно все меры.
Егору невмочь стало смотреть на льстиво улыбающееся лицо адъютанта, и он повернулся к нему спиной.
- Кирюша! Идем отсюда, ради бога…
Выйдя на улицу, Марков облегченно вздохнул:
- Ф-фу… Противно! Точно медом тебя мажут.
- Слушай-ка, Егорша, а ведь ты сам на себя не похож, - озабоченно сказал Воскресенский. - Глаза голодные, одежда рваная. В толк не могу взять, что с тобой могло приключиться?
- А это преудивительная история, - ответил Марков и рассказал о предательском поступке Алексея.
Воскресенский страшно возмутился:
- Это же прямое злодейство! Да, впрочем, чего хорошего от царевича ожидать? - Кирилл презрительно пожал плечами. - Ладно, не горюй, Егорша! За то бога моли, что до смерти не опоили. А теперь все твои беды позади. Первая у нас забота - одеть тебя, чтобы немки не пугались. А вторая будет общая: как государя разыскать. Я ведь к его величеству курьером от Апраксина.
- Слышно, Петр Алексеевич в Копенгагене?
- Хорошо, кабы так, а боюсь, что и там его не застанем. Дел-то у него, знаешь?
Сомнения Кирилла Воскресенского были вполне обоснованны: при множестве политических и военных замыслов царь Петр то и дело переезжал из страны в страну.
Кирилл Воскресенский и Егор Марков устроились на рыбачьем судне, отправлявшемся в Зунд. Плавание было долгим: на всех подходящих для ловли местах рыбаки задерживались, стояли день-два… Измученные двухнедельным бездействием, два друга с радостью увидели южный берег Зеландии.
Твердая почва качалась под ногами Егора, когда путешественники наконец оставили баржу.
Кирилл рассмеялся:
- Эк тебя шатает, словно пьяного. Сразу видать, что моря не нюхивал. Да это скоро пройдет. А теперь - лошадей, и в Копенгаген!
В первой же деревушке путники разыскали трактир, пообедали, заказали лошадей. Велико было их удивление, когда вместо ямщика в комнату вошел офицер с четырьмя солдатами.
- Вы арестованы! - объявил он на плохом немецком языке.
Воскресенский вспылил:
- Сударь, вы жестоко ошибаетесь, если принимаете нас за контрабандистов! Я русский офицер, а мой спутник приближенное лицо русского государя!
- Ага! - с удовлетворением сказал датчанин. - Ваше признание утверждает меня в предположении, что вы русские шпионы!
- Да вы с ума сошли! - гневно вскричал Кирилл. - Я курьер, я снабжен всеми надлежащими полномочиями и пользуюсь дипломатической неприкосновенностью!
- Приказ есть приказ! Мне велено всех подозрительных иностранцев немедленно препровождать в столицу.
- В столицу? Нам туда и надо!
Офицер задумался.
- По точному смыслу инструкций, я должен заковать вас в кандалы.
- Нас - в кандалы? Меня? Капитан-поручика русского флота? - Воскресенский схватился за кортик. - Ну, счастье твое, сухопутная крыса, что моя шнява здесь у берега не стоит. Приказал бы я дать бортовой залф, от вас всех только пух бы полетел!
Вид русского офицера был так внушителен, что датчанин отступил. Кирилл и Егор были посажены в наглухо закрытую повозку; два солдата с обнаженными тесаками сторожили каждое их движение. Офицер и несколько верховых окружили повозку. Воскресенский возмущался, Марков мрачно шутил:
- Засадили молодчиков в темную клетку. Нечего сказать, посмотрели Данию.