Однако в день отправки Анисима в Москву в Смоленской земле был нарушен покой. Поляки вновь ворвались в Порецкую волость и учинили там разбой. Шеин решил отправить к Гонсевскому и Сапеге своего посланника. Без совета с князем Горчаковым это не обошлось. Когда Михаил выразил свои мысли князю Матвею, тот ответил:
- Дело это благое, и я могу тебе показать человека, кто справится с твоим поручением.
- Давай, княже, не откладывай исполнение в долгий ящик, присылай своего человека, сделай ему напутствие.
В эту пору у Михаила был уже некий воеводский приказ, где служили дьяки, учитывающие ратных людей, имущество, корм, боевой припас - всё, что обеспечивало защиту крепости. Был у Шеина и воеводский покой в приказе, где он принимал горожан.
Вскоре вернулся к нему князь Горчаков и привёл смоленского дворянина Юрия Буланина. Ему было лет тридцать пять, сухощавый, волосы смоляные, лицо удлинённое, нос с горбинкой, глаза карие с малой раскосинкой. На русича вовсе не похож. Он свободно говорил по-польски, по-литовски. Познакомившись с Буланиным, Михаил сказал:
- Мы с князем Матвеем думаем взять тебя на службу. Готов ли ты послужить отечеству?
Михаил улыбнулся. Таких высоких слов он в себе не носил, а тут на тебе.
- Конечно, готов, - спокойно ответил Юрий.
- Вот и славно. Тогда послушай князя Матвея, что он велит.
- Дело вот в чём, Юрий. Поляки вновь чинят разбой, в Порецкую волость ворвались. Так ты поедешь к панам Гонсевскому и Сапеге и скажешь, чтобы усмирили своих панов. И повод у нас для этого есть. Гетманы Сапега и Гонсевский пишут нам, чтобы мы просили царя Василия Ивановича отпустить из плена польских послов, задержанных год с лишним назад. Скажешь гетманам, что мы готовы помочь польским послам выбраться из Москвы, однако не знаем ни одного имени. Пусть паны Гонсевский или Сапега дадут эти имена.
- А ежели и они не знают? - спросил Юрий.
- Вот это и важно для нас. Добейся, чтобы кто-то из гетманов отправил тебя в Краков узнать имена. Но главное в этой поездке будет для тебя иное. Должен ты выведать, готовятся ли поляки к войне против нас. И мы верим, что ты справишься с уроком.
- Я постараюсь сделать всё, что в моих силах. В случае чего поберегите моих матушку и жену с сыном.
- Мы не оставим их в беде, - ответил князь Матвей.
На другой день, получив от казны польские злотые, Юрий Буланин ушёл за рубеж русской земли. Это был первый посланник, а точнее - лазутчик Михаила Шеина и Матвея Горчакова. Потом их будет много.
Проводив Буланина, Шеин и Горчаков принялись осматривать крепостные стены, башни, рвы, мосты. Воевода Шеин счёл, что они должны знать, куда и сколько слать ратников, если враг надумает осадить крепость. Занятие это оказалось непростым. Нелегко было подсчитать, сколько потребуется воинов, если вдруг придётся оборонять все шесть с лишним вёрст крепостной стены и тридцать восемь башен. Такой силы в Смоленске не имелось, чтобы сразу выставить ратников на стены и башни: ведь к каждому участку стены, к каждой башне надо было приписать пушкарей, стрельцов, лучников. Нужно было призвать горожан и указать им место на крепостной стене. Но работа воеводы и князя прервалась по самому неожиданному поводу.
На седьмой день после отъезда Анисима с Яковом в Москву стременной вернулся в Смоленск. В полуденный час, прискакав в город, он версты две мчался вдоль крепостной стены и наконец нашёл воеводу.
- Михайло Борисыч! Встречай семеюшку! - закричал он, не сходя с коня.
- Вы с неба, что ли, свалились?! - удивился опешивший Михаил. - Я ждал вас недели через три. Ну и где же они?
- Так Усвятье давно проехали, уже близ города.
- Что же случилось в Москве, коль покинули её?
- Боярыня сама всё расскажет. А теперь поспешай их встретить.
Анисим догадался, что воевода и князь осматривают стены и башни без коней. Он спешился и подвёл Михаилу своего коня.
- Скачи, батюшка, до конюшни. А дальше мой и не побежит, - усмехнулся Анисим.
Михаил встретил вначале Якова. За ним следовала небольшая колымага с Марией и детьми, ещё двигались два крытых возка и две телеги со скарбом. Катили они полевой дорогой в версте от моста через Днепр. Михаил соскочил с коня, бросил повод Якову, подбежал к колымаге, на ходу нырнул в неё и оказался в объятиях жены и детей. Расцеловав Марию и Катю с Ваней, спросил:
- Ну что там случилось, родимая?
- Страсти Господни одни. Ежели бы не Сильвестр, не уехать бы нам из Москвы. Спасибо ему, нашему ангелу-хранителю.
- Ну поведай, как всё было! Ежели князь Черкасский, то я...
- Подожди, мой сокол. У нас ещё будет время посетовать и на князя Черкасского. Ты лучше расскажи, как тут без нас маешься?
- Маюсь, вот и послал за вами. Да всё опять же благодаря Сильвестру. - Глядя на Марию, на её бледное усталое лицо, Михаил подумал, что там, в Москве, ей пришлось тяжко и она скрывает что-то, может быть, стесняясь повзрослевшей Кати. - Он меня предупредил через Нефёда, что на вас охотились.
- Вот уж право, охотились! - призналась Мария.
Подъезжая к Смоленску, Михаил велел остановить лошадей.
- Выходите-ка все из колымаги. Вам надо посмотреть на город, где будете жить.
Все покинули экипаж. Мария и дети замерли от удивления. Город, построенный на кручах и холмах, словно бы возносился в небо.
- Благодать-то какая! И храм на самой высокой горе. Право же, с его звонницы можно увидеть Москву, - сказала повеселевшая Мария.
Уже ночью, в постели, когда супруги утолили свою жажду близости, Мария поведала Михаилу о том, что она перетерпела за последний месяц в Москве:
- Впервые князь Димитрий Черкасский появился у нас вечером в день Иоанна Златоуста. Матушка встретила его по чину. И он вёл себя достойно. Ушёл уже затемно. А на другой день, как он сказал, после службы у государя явился в ранних сумерках. После вечерней трапезы остался с матушкой один на один. Что он ей там наговорил, я не знаю, но она позволила ему провести у нас ночь. На другой и на третий день всё повторилось. Он оставался ночевать у нас, ссылаясь на то, что боится ночной порой возвращаться в свои палаты. Матушку, похоже, он околдовал. Я узнала, что он в это время служил не у царя Василия Ивановича, а в Тушине, у самозванца. Его, как и всех таких вельмож, в Москве зовут "перелётами". И вот князь настолько у нас прижился, что счёл возможным домогаться меня. - Мария замолчала, крепче прижалась к Михаилу, и он почувствовал, что её бьёт озноб. Он гладил её по спине, и она продолжила рассказ: - Однажды вечером, когда я шла с молитвы от матушки в опочивальню, князь остановил меня в сенях и попытался поцеловать.
Мария задрожала сильнее, заплакала.
- И что же дальше?
- Я дала ему пощёчину и убежала к себе, закрыла дверь на засов. Он оскорбил меня, я задыхалась от слёз...
- Я поеду в Москву и убью его, - с яростью произнёс Михаил.
- Он заслуживает того, - продолжала Мария. - На другой вечер за трапезой, когда няня увела детей спать, я сказала матушке: "Матушка, попроси князя покинуть наш дом сей же час". Твоя матушка промолчала. Князь тоже молчал. Я не знала, что мне делать. Я видела глаза твоей матери, они были полны слёз, но она словно онемела. А князь смотрел на неё тяжёлым, каменным взглядом. И этот взгляд лишил её сил. Я встала и ушла из трапезной в опочивальню, вновь закрыла дверь на засов, не раздеваясь, спряталась в постель. Он пришёл-таки к двери, дёрнул её. Потом попытался, наверно кинжалом, открыть её. Но ему это не удалось. Он начал звать меня. Я молчала. Он крикнул: "Ты не уйдёшь от меня, Мария!" - и, похоже, ушёл. А утром, как только он покинул наш дом, я стала собираться в путь. Помогали все слуги. Кое-как покидали всё в возки, в телеги, в колымагу, и мы укатили, как беженцы. В полдень мы приехали на Пречистенку и попросили Сильвестра проводить нас хотя бы до Кунцева. Он провожал нас до Можайска. Вот и всё, мой сокол, - завершила свой печальный рассказ Мария, прижавшись к груди Михаила мокрым от слёз лицом.
- Я благодарю Бога, что он наградил тебя мужеством. Сколько крови попортил нам этот негодяй!
Наступившие осень и зима 1609 года принесли в Смоленск много тревог, и одну из них, самую опасную, доставил вернувшийся Юрий Буланин. В Польше началась спешная подготовка к войне, с Русью. Давно уже кончились перемирные лета, и поляков ничто не связывало. Знали Шеин и Горчаков, что война не обойдёт стороной Смоленск. Но на какое-то время она обошла этот город. Пятнадцатитысячное войско гетманов Александра Лисовского и Яна Сапеги, объезжая все крепости на пути, спешили якобы на помощь Лжедимитрию II, но миновали Тушино и, приведя своё войско к Троице-Сергиевой лавре, осадили её. Слухи о подобных действиях поляков поразили Михаила Шеина, но он знал, что крепость Троице-Сергиевой лавры не всякому войску дано взять приступом или долгой осадой.
Однако Шеину некогда было увлекаться слухами, какими бы суровыми они ни были. Он не прекращал своих забот о том, чтобы подготовить Смоленск и крепость к длительному сопротивлению полякам. Он знал также, что Москва увязла сейчас в своих непреодолимых трудностях и ждать от неё помощи не приходилось. Поэтому надо было самим позаботиться о заготовке зерна на хлеб, на крупы, на корм для лошадей. И Михаил поднял на это важное дело весь Смоленск, всех горожан, всех служилых людей и ратников. Шеин не жалел на заготовку провианта городской казны, зная, что, когда город окажется в осаде, деньги потеряют свою цену. Сотни подвод ехали во все концы Смоленской земли и за её пределы скупать зерно, крупы, сало, животину. Всё везли в город, сдавали на хранение дьякам воеводского приказа.
В самую горячую пору заготовки съестного в Смоленске появился московский знакомый Михаила Шеина, лазутчик Лука Паули. Михаил и Лука были рады встрече. Но эту радость омрачало то, о чём Лука рассказывал Михаилу:
- Ведомо мне, что король Сигизмунд и радные паны собираются к зимнему Николину дню отпустить королевича Владислава в Москву. Говорят, якобы с посольством к царю Василию Ивановичу. На самом деле тайные планы короля Сигизмунда вовсе другие. Он хочет посадить своего сына на московский престол. И ещё: для тебя, воевода, по-моему, самое главное, - продолжал Лука Паули. - Гетман Гонсевский прислан в Велиж уговаривать вас, смолян, отдать город польскому королю. Потому велено Гонсевскому идти на ваш рубеж и вести переговоры с государевыми людьми - выходит, воевода, с тобой. И ведомо мне, что как сговоритесь отдать город, так король пошлёт своих людей под Москву и велит им связать Тушинского вора и увезти в Краков.
- Получается, что взамен Тушинского вора Сигизмунд подаст нам на царство своего сынка и в придачу возьмёт себе Смоленск, - рассудил Шеин.
- По-иному и не мыслит себе польский король, - завершил изложение Лука Паули.
На другой день, получив от Шеина свежего скакуна, Лука Паули только ему ведомыми путями отправился в Москву: нельзя ему было попадаться в руки поляков.
А Шеин принялся ожидать своих лазутчиков из Польши. Туда уходили Нефёд Шило, Павел Можай и ещё четверо "крестьян". Они побывали в Дубровницах, в Орте, Копыси и Мстиславле. Вернулись в Смоленск с одной малоотрадной вестью: король Сигизмунд по всей Польше собирает войско и ещё деньги, чтобы нанять иноземных солдат.
Отношения с Польшей ухудшались с каждым днём. Когда Шеин отказался послать на съезд в Велиж смоленских дворян, чтобы получить от них согласие на сдачу города, то брат велижского старосты Симон Гонсевский вместе с государевыми изменниками братьями Хрипуновыми и с "ворами", с литовскими людьми, вторгся в порубежные многострадальные смоленские волости Шученскую и Порецкую. Разбойники выжгли несколько деревень, побили всех крестьян, кто сопротивлялся, многих взяли в плен и разграбили их имущество. Землю этих волостей поляки присоединили к Велижскому повету.
Когда Шеину доложили о разбое в Порецкой и Шученской волостях, он решил встретиться со старостой Велижа гетманом Александром Гонсевским. Он отправил туда гонцов Нефёда Шило и Павла Можая и наказал им передать Гонсевскому, чтобы ждал гостя. Когда Нефёд и Павел вернулись, воевода, взяв на всякий случай полсотни воинов и всех своих лазутчиков, отправился за сто вёрст к северу от Смоленска, в Велиж.
Но Гонсевский встретил Шеина на пути к Велижу и принял его в своём поместье: он не хотел "пугать" горожан появлением русских воинов. Оба крупные, мужественные и по натуре доброжелательные, они, однако, "несли каждый свою правду".
Был накрыт стол, была горилка. Выпили, закусили и повели разговор. Бились в этой беседе долго и ни к чему не пришли. Гонсевский утверждал:
- Рубеж между Смоленском и Велижем обозначен не так, как о том был уговор в Москве между панами и боярами.
- Но в Порецкой и Шученской волостях нет на жительстве ни поляков, ни литовцев. Это наша земля.
- Но мы её добыли, и теперь она наша. Добывайте и вы, - весело смеялся Александр.
Михаил Шеин стал терять присутствие духа. Сказались дорожная усталость и выпитая горилка. Он упрекнул Гонсевского в том, чего тот не заслужил:
- Вот ты говоришь о справедливости и о поруке за слово. Почему же до сих пор вы не вывели свои войска из Московского государства? Обитель святую осаждаете.
Гонсевского это сильно задело за живое.
- Ты хочешь, чтобы польских и литовских воинов вывели из Московии. А я спрошу тебя: каким способом? Если грамотами королевскими, то такие уже были посланы. И сами вы многое теряете, не выходя на переговоры, бегаете от них, держась московского обычая. У вас брат брату, отец сыну не верят. И тот обычай привёл Московское царство к теперешней великой погибели. Будучи в Москве, пригляделся я и прислушался к жизни и, нынешнее ваше поведение видя, дивился тому: что ни делаете, всё только на большее кровопролитие и пагубу своего государства.
Слушая Александра Гонсевского, Михаил вдруг понял, что поляк во много прав. Сколько зла содеяно самими россиянами на погибель державы! И он пришёл к мысли, что сейчас в споре с Гонсевским ничего не добьётся, разве что большего озлобления друг против друга. Подняв кубок, Шеин дружелюбно сказал:
- Ладно, пан Александр, не будем ломать копья напрасно, время рассудит нас. - Он выпил свой кубок и встал. - Прощай. А мне пора в обратный путь.
Гонсевский попытался уговорить Шеина переночевать у него. Но Шеин подал ему руку, откланялся, с тем и покинул имение гетмана.
А вскоре миролюбивая поездка Михаила Шеина на переговоры к гетману Гонсевскому обернулась ему во зло. В Польше были распущены слухи о том, что смоленский воевода боярин Шеин приезжал к гетману Гонсевскому с тем, чтобы обговорить условия передачи Смоленска королевичу Владиславу, которого в Москве позвали на русский престол.
Эти слухи побудили короля Сигизмунда весной девятого года двинуть свои войска в Московское государство. Он торопился, чтобы успеть исполнить задуманное до того, как Василий Шуйский наведёт государственный порядок в державе.
Правда, в эту пору и в стане короля Сигизмунда не оказалось полного согласия между вельможами и крупными магнатами. Одни требовали от короля немедленного завоевания московского престола, другие призывали Сигизмунда вначале покорить Северскую и Смоленскую земли. Он принял второе решение. В последний час он получил от своих доверенных людей сообщение о том, что воевода Шеин и его сотоварищ князь Горчаков, а также все смоленские горожане охотно встанут под королевскую корону Польши. Вести оказались ложными.
Глава восемнадцатая
В ОСАДЕ
О движении польского войска к Смоленску воевода Шеин узнал сразу же, как только королевские полки покинули Краков. Польские сходники, встречаясь в условленных местах с русскими лазутчиками, передавали им всё, что делалось в королевском стане. Последним звеном в цепи лазутчиков в Польше был Павел Можай. Он-то и примчал от рубежа на взмыленном коне, возник перед Шеиным, когда тот с князем Горчаковым принимали обоз с пушками и порохом из Москвы.
- Батюшка-воевода, пришла беда, - сойдясь с Шеиным, тихо передал Можай. - Сам король ведёт войско на Смоленск и в середине сентября будет под его стенами.
- Князь Матвей, - позвал Шеин Горчакова, - иди сюда и послушай, что говорит Павел.
Горчаков подошёл. Михаил сказал Павлу:
- Повтори, о чём поведал мне.
- Я говорю, что польские сходники донесли нам весть о том, что король Сигизмунд покинул Краков и ведёт на нас больше двадцати тысяч воинов.
- Ну что будем делать, князь Матвей? - спросил Шеин.
- Эх, Борисыч, - тяжело вздохнул Горчаков, - загоняют нас в клетку не только поляки, но и сам царь-батюшка. И зачем мы отдали из крепости три тысячи воинов и ополовинили защитников? Не знаю, как от двадцатитысячной рати нам обороняться.
Михаил Шеин был расстроен не меньше Горчакова. Ещё в середине августа повелением царя Василия Шуйского он отправил из Смоленска в Москву три тысячи стрельцов. Тогда Шеин сорвал свою досаду на гонце. "Чтоб ты сгинул где-нибудь в пути!" - воскликнул возмущённый воевода. И уже тогда, предчувствуя угрозу назревающей войны, Шеин предпринял единственно возможный шаг. Вместе с князем Горчаковым, со всеми своими приказными дьяками он сумел набрать в Смоленской земле около двух тысяч ратников, умеющих хоть как-то держать в руках оружие, но нс имеющих его. Ведь потерял он три тысячи стрельцов со шведскими мушкетами, а у тех, что набрали, даже луков со стрелами не было. Пришлось вооружать их кое-чем и учить рукопашному бою.
В конце августа девятого года Шеин и Горчаков могли уже обозреть, что имелось у них для обороны Смоленска. По стенам и башням на трёх уровнях - подошвенном, среднем и верхнем - было размещено более трёхсот пушек и почти четыреста пищалей. Все они были обеспечены пороховыми зарядами, железными и каменными ядрами, картечью для пищалей. Продовольствия также было достаточно, и город мог продержаться в осаде не меньше года. Надеялись, что такой осады король Сигизмунд сам не выдержит, а идти на приступы вряд ли отважится. Крепость и по мнению поляков считалась неприступной.
Но недостаток ратников для защиты крепости всё-таки пугал Шеина. Горчаков докладывал воеводе о росписи людей по стенам и башням:
- Вот что мы с тысяцкими сделали ввиду недостатка ратных людей. По стенам, башням и воротам Смоленской крепости начальными воинскими людьми назначено тридцать девять дворян и детей боярских и сорок восемь посадских дворовых людей.
- А как распределены сотни доброхотов и слобожане?
- Их всего тысяча восемьсот шестьдесят два человека.
- Тогда распиши их на каждый отдел стены по три десятка в помощь ратным людям да поставь по два человека в помощь пушкарям.
Так умелым распределением горожан и посадских людей Шеину и Горчакову удалось заполнить ту брешь, которая образовалась по воле царя после отправки трёх тысяч воинов.
- Что ж, теперь пусть сунется к нам дерзкий Сигизмунд! Так ли я говорю, Михайло Борисыч? - заявил князь Горчаков.
Шеин был сдержаннее в выражении своих чувств. Он предчувствовал, что противостояние с поляками будет долгим и жестоким. Они вырвут Смоленск из рук погрязшей в смуте Руси. И Михаил оказался провидцем. Он прозрел суровые грядущие годы, потому что понимал, чего стоит Смоленск как для Руси, так и для Польши. Борьба предстояла долгая и кровопролитная.