Домашние, особенно Елизавета, порадовались, что к родовому боярству Михаилу добавили чин боярина. Все кланялись ему низко, поздравляли. Мария с Катей посмеялись:
- Теперь к батюшке ни с какого боку не подъедешь.
Когда же Шеин поведал всем о другой новости - о назначении его воеводой в Смоленск да чтобы семья была при нём, то возникло долгое и неловкое молчание. И первой нарушила его Мария. Она сказала бодро и с улыбкой:
- Нам, семейникам воевод, судьбой так велено: куда иголка, туда и нитка. Вот завтра и начнём собираться в путь.
- Верно говоришь, Мария, только невмоготу жить там, на порубежье, - заметила искушённая жизнью боярыня Елизавета.
- Да не горюй, матушка, не печальтесь, славные! Пока не осмотрюсь, не устроюсь на новом месте, никого из вас не потяну из Москвы в Смоленск.
- Не питай себя надеждами. Коль царь так повелел, то делать придётся по его велению, а не по нашему хотению, - опять вмешалась боярыня Елизавета.
После невесёлого разговора о будущем воеводстве у самого Михаила кошки на душе заскребли. О себе он не думал, но зачем государь повелел ехать в Смоленск с семьёй? Знать же должен: чем меньше у воеводы семейной обузы, тем легче везти ему воеводский воз. Однако предаваться каким-либо горестным рассуждениям по поводу отъезда в Смоленск у Шеина да и у прочих в семье просто не оказалось времени.
В эту пору "макушки лета" Москву заполонили слухи о том, что на юге Руси, в Стародубе объявился новый Лжедимитрий и будто бы он уже собрал большое войско и выступил с ним на север. Слухи с юга порождали в Москве были и небылицы. Никто не знал, чему верить, но то, что к новому Лжедимитрию валом повалили польские шляхтичи и немало гулящих людей, ни у кого не вызывало сомнений. И вновь среди знатных вельмож разгорелись страсти. Многие из них не любили царя Василия Шуйского, считали его недостойным трона и теперь готовы были преступить свои клятвы в верности царю, отойти в стан нового Лжедимитрия.
Царь Василий Шуйский не думал уступать трон без борьбы. Вновь начались сборы войска. Делалось это в спешке. Да и воевод во главе войска царь Василий поставил не тех, кто отличался умом, доблестью, умением воевать. Возглавить рать он поручил своему бездарному в военном деле брату Димитрию Шуйскому. Он словно забыл о том, что среди преданных ему россиян есть такие одарённые воеводы, как князья Мстиславские, князь Скопин-Шуйский, наконец воевода боярин Шеин.
У Лжедимитрия II оказались под рукой более сильные воеводы и крепкое войско, многие ратники которого не раз побывали в сражениях. К весне 1608 года Лжедимитрий укрепил войско крупными польско-литовскими отрядами. В войско нового царя влились казаки во главе с отважным атаманом Иваном Заруцким. А в разгар весны к войску Лжедимитрия присоединились со своими полками "известные своей доблестью и зверским мужеством" гетманы Александр Лисовский и Ян Сапега.
Всё, что происходило в стане Лжедимитрия II, какими-то путями мигом долетало до Москвы, будоражило её всё больше. Может быть, такие вести о Лжедмитрии приносили в Москву ведуны, ясновидцы, которых в стольном граде становилось всё более. В эту горячую пору появился на подворье Шеиных названый отец Михаила и Марии ясновидец Сильвестр. Его приняли как родного. А после бани и обильной трапезы Сильвестр увёл Михаила в конец подворья, которое выходило к речке Неглинке. Там на скамье под навесом они и устроились на беседу. Зелёные глаза Сильвестра горели неземным огнём, и начал он свою речь с непривычных Михаилу слов:
- Скажу я тебе, батюшка-воевода, о том, что дано мне видеть Всевышним. Грядёт великая беда нашей державе. Завтра, в день апостола Иакова, у села Волхова на Калужской земле сойдутся два войска - рать царя-батюшки, ведомая его тупым братцем, и рать Лжедимитрия Второго. Да будет он Тушинским вором вскоре. Они сойдутся на жестокую битву и по прошествии двух дней по Божьему гневу многих государевых людей побьют. А уцелевшие побегут к царствующему граду. И некому будет остановить войско Лжедимитрия, и он придёт под Москву и сядет царствовать в селе Тушине. К нему пойдут служить Рюриковичи - князья Долгоруковы, Засекины, Мосальские и Сицкие. Ещё Гедиминовичи - князья Трубецкие.
Жаль Москву. В ней станет смутно и неуютно. У царя не найдётся сил побить стотысячную рать, что соберётся вокруг Тушинского вора. И Шуйский закроется в Москве, как в осаждённом граде. Воровские шайки будут хозяйничать в её посадах и слободах...
Сильвестр замолчал, сорвал стебель осота, стал пробовать его остроту.
Молчал и Шеин. Он просто не знал, что возразить Сильвестру: рассказанное им предстало перед Шеиным как кошмарный сон. У него мелькнула, как показалось ему, спасительная мысль: немедленно уехать в Смоленск. Да-да, немедленно, потому что, если Москва вновь окажется в руках самозванца, Смоленск одним из первых городов Руси восстанет против него. "Завтра же пойду в Разрядный приказ и потребую путевые грамоты. Именем царя потребую", - решил Михаил.
Сильвестр смотрел на Шеина сбоку, прищурив свои зелёные глаза. В них гуляла лукавинка.
- Так и поступи, боярин-батюшка, как мыслишь, - сказал он.
- Экий ты проныра, названый мой батюшка. - Михаил хлопнул Сильвестра по плечу. - Никуда от тебя не денешься.
- Да как же мне не порадоваться: ведь ты дельное надумал. Добавлю последнее: чем скорее уедешь, тем лучше для державы. Однако не забудь и меня позвать.
Отъезд Михаила в Смоленск оказался неожиданно быстрым. Едва он на другой день пришёл в Кремль, чтобы зайти в Разрядный приказ, как по пути его перехватил дьяк приказа Пётр Шипилов.
- Боярин-батюшка, за тобой поспешаю. Волей царя грамоты по Смоленску готовы и всё приведено в движение. Ратные люди ждут тебя на Ходынском поле. И велено тебе завтра же идти в Смоленск.
Выговорив всё это, дьяк Шипилов повёл Михаила в Разрядный приказ. Там он встретился с дьяком Никитой Перфильевым, который сказал:
- Помню тебя, батюшка-воевода, как с правителем Борисом Годуновым приезжал.
- Ия тебя помню, батюшка Никита. Что ты скажешь мне на дорогу?
- Одно скажу: завтра иду к государю, чтобы он повеление положил на грамоту о припасах к Смоленску. А тебе, боярин, до свету, никем не обременённым, следует выехать в град порубежный.
- Ты хочешь сказать - без супруги, без сродников?
- Верно понял, боярин. Получи сей час подорожную и поспешай...
Так и получилось, что ещё не сбылось предупреждение Сильвестра о сражений под Волховом, о бегстве царского войска, как царь Василий Шуйский поспешил отправить Шеина в Смоленск, потому что кончилось время перемирных лет и Польша со дня на день могла напасть на Смоленск, чтобы неожиданно захватить столь грозную крепость.
Так в одночасье решилась судьба Михаила Шеина, и "в апреле 1608 года мы видим его воеводой в Смоленске, весьма важном в то время стратегическом пункте Московского государства, у польско-литовского рубежа", сказано в Русском биографическом словаре.
Завершив дела в Разрядном приказе, Михаил не поехал на Рождественку, а отправился на Пречистенку к Сильвестру. В лавке, куда зашёл Михаил, он увидел лишь Катерину. Она встретила его с улыбкой, показала на рыжую кошечку.
- Зюзя гостей намывала только что. Вот ты и гость нежданный, боярин славный.
- А помнишь, как о незваном-то госте говорят? - тоже улыбнулся Шеин.
- Ты для нас всегда желанный.
- Где ваш батюшка?
- Урок у него с Ксюшей. Греческому письму учит.
Покупателей в лавке не было, и Катерина закрыла дверь на засов. Позвала Михаила:
- Идём в покои. Ноне у меня день без купцов.
Сильвестр и Ксюша сидели за столом, и девочка старательно выводила гусиным пером греческие буквы и слова, списывая их из книги, лежащей перед ней.
- Право же, неугомонные, - молвила Катерина. - Идёмте в трапезную. Время за столом посидеть, сыты пригубить.
Михаил не смог отказаться. Но, пока Катерина собирала на стол, он успел поговорить с Сильвестром о том, с чем пришёл.
- С просьбой к тебе, брат мой. Как ты сказал, я спешно уезжаю в Смоленск. Завтра уже буду в пути. Тебя же прошу собрать моих побратимов, ежели это воз можно, и отправить их в Смоленск. Это Нефёд Шило, Никанор, Павел Можай, Пётр и Прохор... Все они...
- Костромские! - утвердил Сильвестр.
- Вот-вот. Ещё, ежели есть у тебя на примете удалые парни, человек пять-шесть, их позови. Деньги на харчи, на оружие и сбрую я тебе оставлю.
- А меня ты не возьмёшь?
- Придёт нужда - обязательно позову.
- Годится. Ты поезжай в Смоленск не печалясь. Год у тебя пройдёт без особых хлопот, а там посмотрим.
Катерина накрыла стол и позвала Сильвестра и Михаила. Она наполнила три кубка медовухой, налила Ксюше сыты, сказала:
- Я с тобой, Михайло Борисыч, теперь долго не увижусь. Как и всех нас, ждут тебя тяготы великие, так ты отвагой наполни сердце и живи, как велит Бог.
- Спасибо, матушка названая. И за тебя буду молиться. Ты мой ангел-хранитель.
Вернувшись домой, Михаил поведал домашним о своих переменах, о том, что утром отправляется в Смоленск. Елизавета заявила:
- Вопреки воле царя-батюшки я завтра с утра тебя не отпущу. В полдень уедешь. Эк удумал на воеводство ехать словно нищий! Вот соберу тебе всё добро, что должно быть у воеводы, и отправлю. Ещё Якова с Дарьей возьмёшь. Они тебе хозяйство вести будут.
Михаил не возражал. Он покорился воле матери, подумал, что она, поди, батюшку так собирала в путь. И пролетел последний день перед отъездом в хлопотах. В них приняла участие вся семья. Даже Ваня нашёл себе занятие: он носил за отцом саблю в ножнах - дело-то мужское.
Наконец хлопоты завершились. Наступила последняя ночь, проведённая Михаилом Шеиным в Москве, перед долгой - одиннадцатилетней - разлукой со стольным градом, с Рождественкой. Сам Михаил того не знал, но у него было предчувствие. Мария, понимая состояние супруга перед отъездом, пыталась утешить его, говорила, что ничего не случится в их жизни, ничто не нарушит её обыденного течения.
- Не ты один будешь стоять на своём порубежном воеводстве. Рядом будут верные люди. И я скоро приеду. Да ежели бы не спешка, сей же час покинула бы Москву. - И, прижавшись к Михаилу, Мария прошептала: - Я скоро примчусь к тебе. Скоро. Сердце моё вещает о том. Не могу без тебя долго быть одинокой.
- Прилети ко мне, белая лебедь, прилети, - лаская Марию, шептал Михаил.
Воевода Шеин покинул Москву 22 апреля, в день Радоницы - поминовения усопших. Уже миновал полдень, трапеза праздничная состоялась. Поцеловав мать, жену, детей уже за воротами подворья, подождав Анисима, который никак не мог проститься с Глашей и сынками, Михаил вскочил на коня и поскакал, чтобы поскорее порвать нити, всё ещё крепко удерживавшие его. Якова с Дарьей Михаил не стал ждать. Было решено, что они поедут следом.
И вот уже Михаил и Анисим покинули город. Близко село Кунцево, до малого поворота знакомая дорога. С полудня и до вечера Шеин и его стременной отмахали без малого сорок вёрст и приехали в Большие Вязёмы, где в юности Михаил бывал много раз. В ту пору он только что пришёл на службу в Кремль и его поставили чашником к правителю Борису Годунову. А государь в те годы возводил в Больших Вязёмах Троицкую церковь, рядом же ставил двухъярусную шестипролётную звонницу и возводил плотину у пруда. Тогда Михаил дивился строительной страсти Годунова. Потом это удивление переросло в поклонение, когда правитель Годунов завершил строительство Смоленской крепости.
Глава семнадцатая
ПОД ЗВОН КОЛОКОЛОВ
Никогда Шеин не чувствовал себя так беспокойно, как за полдня до въезда в Смоленск. Какая-то тяжесть пришла к нему ещё в пути, после Дорогобужа. В последнем перед Смоленском селе Усвятье Михаил зашёл в храм и помолился. Странно, но, молясь, он видел пустынный мост через Днепр с северной стороны города и чудо зодческого творения - главную Фроловскую башню в несколько ярусов, с бойницами, с арочным въездом и железной решёткой в нём. Он увидел мощёную дорогу на Соборную гору и там Мономахову храмину - всё было величественно и безлюдно. Никто его не встречал, ни для кого он не был в Смоленске желанным гостем. И вспомнилось ему, как десять лет назад, когда завершилось возведение крепости, смоляне встречали Бориса Годунова. Благовест стоял над городом несмолкаемый. Но он же не Борис Годунов, осудил себя Михаил, не правитель Руси, он всего-навсего воевода, спешно выпровоженный из Москвы.
Моление в Усвятье не успокоило Михаила. Он вышел из храма хмурый и крикнул Анисиму, чтобы подал коня. Но скакуна подвёл Яков, который догнал-таки Шеина в пути.
- Вот, боярин, твой конь.
- А где Анисим?
- Ускакал!
- Куда его нелёгкая понесла?
- Так туда, на заход солнца, похоже, что в Смоленск.
- Ну я ему задам за своевольство! - рассердился Михаил.
- И поделом. Много воли взял стременной, - поддержал Шеина строгий нравом Яков.
Последние версты перед Смоленском Михаил одолевал не спеша и даже неохотно. Ему захотелось остановиться где-нибудь близ речки и въехать в город ночной порой и чтобы стражи проводили его до дома князя Матвея Горчакова, в котором он нашёл бы приют. Однако взбодрив себя утешением, что время сейчас такое и никому нет дела, кто приезжает к ним в город, Шеин лёгкой рысью помчал к Смоленску. Вскоре он увидел и сам город, вернее, Соборную гору и вознёсшийся над нею Мономахов храм. Едва осмотрев то, что было видно за версту, Михаил услышал благовест колоколов. Знал воевода, что такой благовест возвещает о чьём-то приезде в город. "Вот уже кого-то и встречают", - с чувством досады подумал Михаил. И вдруг его осенила догадка: "Уж не меня ли?" Однако он осудил себя за такую честолюбивую мысль: "С какой это стати в мою честь колокольный звон?"
Вот и мост через Днепр. А на той стороне близ арки Фроловской башни - большая толпа людей, и видны даже ризы архиереев. У самых ворот в толпе мелькнул конь знакомой светло-серой масти. Так это же Анисим там! Эк его угораздило? Но догадка Михаила о том, что встречу ему, воеводе Смоленска, устроил Анисим, была ему приятна. Навстречу Михаилу мчался отряд всадников, и он узнал в переднем всаднике князя Матвея Горчакова, которого Шеин помнил с тех пор, как приезжал в Смоленск с Борисом Годуновым. И так же в ту пору служащий при воеводах князь Горчаков встречал Годунова. Матвей Горчаков подскакал к Шеину, поклонился.
- Михайло Борисыч, как случилось, что гонца из Москвы не было? - не дождавшись ответа, он продолжал: - Мы бы тебе настоящую встречу устроили!
- Спасибо, князь Матвей. Я и подобной встречи не ожидал.
Шеин и Горчаков подъехали к толпе встречающих. Михаил увидел архиепископа Смоленского Сергия, спешился, бросив поводья на шею коня, подошёл к Сергию, поклонился. Тот протянул ему крест, и Михаил поцеловал его.
- С приездом, славный воевода. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь! - звонко сказал Сергий и повёл Шеина за собой в гору.
И все потянулись следом. А вдоль дороги уже собрались сотни горожан. Анисим вышел из толпы, держа на поводу коня, и пристроился за Шеиным. Оба они сделали вид, что ничего особенного не произошло.
Процессия поднялась на Соборную гору, колокола благовестили, и у Михаила на душе стало отрадно. "Ради смолян не пожалею живота", - подумал он. Между тем архиепископ Сергий привёл всех к Мономахову храму. Врата его были открыты, в нём горели свечи, лампады, а на клиросе пел хор певчих. Началось богослужение. Михаил и Матвей встали близ амвона, а за их спинами возник Анисим. На его лице светилась довольная улыбка: удалась затея. Да и не напрасно. Пусть знает Смоленск, что на воеводство приехал большой воевода!
После молебна в палатах князя Горчакова была трапеза, на которой князь познакомил смоленских вельмож с новым воеводой и зачитал им подорожную грамоту Разрядного приказа, где от имени царя всея Руси Василия Ивановича Шуйского было сказано, что Михаил Шеин поставлен главным воеводой в Смоленске, а в его товарищах князь Матвей Горчаков.
И все выпили за здравие нового воеводы и пожелали ему "править в мире и правде многие лета".
Чуть позже, когда собравшиеся выпили по второй и по третьей чаре первача, начались буйные разговоры, и из них Шеин понял, что на Смоленской земле не будет мира, а вот правда... Так это в его руках править по правде.
- При таком положении Смоленска и ввиду жестоких событий вокруг Москвы тебе воевода Михайло Борисыч, надо быть сильно настороже. У наших порубежных жителей, смоленских и литовских, случаются частые ссоры и сбруя звенит. Да вот как поедем по волостям, много чего увидишь. А пока, Михайло Борисыч, тебе надо отдохнуть, - закончил беседу князь Горчаков. - Палаты воеводские ещё не приготовлены, так ты у меня располагайся.
Князь Матвей Горчаков пришёлся по душе Михаилу. Невысокий, сухощавый, с маленькой круглой, уже в седине, бородкой, с большими серыми глазами и плавным голосом, он навевал покой и тишину мирной жизни. Но вот же стоял при воеводах в товарищах и помогал им править не только мирные дела, но и ратные. Вскоре Шеин и Горчаков сошлись во взглядах на порубежную жизнь и вместе потянули "лямку" воеводских дел.
Благодаря князю Горчакову у Шеина возникла оживлённая переписка с велижским старостой гетманом Александром Гонсевским и оршинским старостой гетманом Андреем Сапегой. В этой переписке Михаил Шеин убеждал старост прекратить всякие набеги на порубежные русские селения Порецкой и Шучейской волостей. Эта переписка помогла укрепить добрососедские отношения. Но Андрей Сапега "со слезами на глазах" писал Михаилу Шеину, что именитые польские паны вторгаются в Московское государство самовольно и он, староста, не имеет силы остановить их. И всё-таки благодаря переписке с Андреем Сапегой и Александром Гонсевским, о которой в Польше знали многие, лето 1608 года прошло без каких-либо порубежных столкновений, и в октябре Михаил Шеин отважился вызвать в Смоленск Марию с детьми.
К этому времени Сильвестр выполнил просьбу Михаила, и в Смоленск прибыли его побратимы по Пронску и Мценску, по схваткам под Москвой с отрядами Ивана Болотникова. Михаил был рад Нефёду Шило, Павлу Можаю, Петру и Прохору. С ними было ещё семь отважных костромичей, которых нашёл Сильвестр. Вскоре же всем им нашлось достойное дело. На другой день по приезде Нефёда Шило с сотоварищами Михаил Шеин, встретившись с князем Горчаковым, попросил его:
- Ты, княже, помоги мне вот в чём. Примчали к нам служить костромичи-звероловы. Они нам очень будут нужны, но их надо научить польской речи. Найдёшь для них способного дядьку?
- Найду, боярин. Есть у меня смоляне, которые бойко лопочут по-польски и обиход знают.
- Вот и славно. Да пусть упорно учат. Казны не пожалею, оплачу. Одиннадцать человек их, а старшим над ними Нефёд Шило.
В эти же благодатные дни ранней осени Михаил послал Анисима и Якова в Москву за Марией и детьми. Это не было случайным побуждением - видеть близ себя Марию и детей. Прислал ему Сильвестр через Нефёда Шило предупреждение, говорил в нём: "Твой недруг князь Димитрий Черкасский теперь в стане Тушинского вора. Так ведомо мне, что Димитрий грозился умыкнуть Марию с детьми". Не внять совету названого отца Михаил не мог и поэтому наказывал Анисиму:
- Моих ты обязательно доставь. А Глашу свою от моей матушки не отрывай.
- Ладно, батюшка-воевода, всё так и сделаю. Понимаю же.