Но, когда Русь забыла о Смоленске, отвернулась от него и судьба. В одну из последних ночей мая из Смоленска убежал в стан врага мещанин Андрей Дедёшин.
Его привели в шатёр гетмана Рожинского, и он рассказал всё о себе и почему появился у поляков.
- Хорошо, мы тебе верим, что желаешь нам добра. С чем ты пришёл?
- Я знаю, в какой башне очень тонкие стены, в неё молено вломиться, пробив её таранами. Башня очень большая, в неё могут войти больше ста воинов, а из неё - в город.
- Ты болван и ничего не понимаешь в военном деле, - вскипел гетман. - Но мы принимаем твой совет. Будет по-твоему - получишь дворянское звание.
И Дедёшин в ту же ночь привёл поляков к Шиловой башне. Они осмотрели её и чуть позже начали копать к ней траншеи, подтаскивать тараны, прикатили несколько пушек. К утру в траншеях скопилось больше тысячи воинов, а за ними в стане приготовились ещё, может быть, две тысячи воинов.
В эту ночь ведуну Сильвестру не спалось. Его томило предчувствие большой беды. Накинув кафтан, он вышел из опочивальни и пошёл в город. Дойдя до крепостной стены, он поднялся на неё и направился к югу. И вдруг в его душе раздался колокольный набат. Он был настолько сильный, что Сильвестр вынужден был остановиться вблизи Шиловой башни. Квадратная, с широкими стенами сажен в шесть, она ему не понравилась. Сильвестр унял "колокольный" звон, настроился и услышал, что во вражеском стане будто горный ручей гогочет на камнях. Он разгадал: это был тихий людской говор. Он уловил тонкий скрип колёс, натужное дыхание людей, как будто тысячи их тянули непомерную тяжесть. И перед его взором возникла картина: там, внизу, против Шиловой башни собирается большая рать, к крепости подкатывают орудия, тянут тараны.
Постояв с минуту в размышлениях, Сильвестр понял, что нужно делать, и приступил к исполнению задуманного. Он спустился со стены, подошёл к воинам, которые несли караульную службу, и спросил:
- У вас тут всё тихо?
- Да, сотский, - ответил десятский.
- Слушай же. Иди сей же миг к воеводе Шеину и скажи, что у Шиловой башни поляки готовятся к приступу.
- Да полно, сотский, какой приступ!
- Иди, как велено. - И Сильвестр перекрестил десятского.
У того глаза на лоб полезли от страха, ему показалось, что перед ним сам Илья-пророк. Он убежал к воеводским палатам.
А Сильвестр помолился на восток, вспомнил свою незабвенную Катерину и медленно направился в Шилову башню. Он увидел двух стрельцов, которые дремали у бойниц, поднялся на второй ярус, где стояла только пушка и не было ни души, со второго - на третий и там узрел двух пушкарей, которые дежурили у орудия, но спали.
- Эй, тетери! Вставайте, а то пушку украду!
Пушкари просыпались медленно, от немощи им было трудно открыть глаза.
- Чего тебе? - спросил один из них.
- Стрелять будем. Есть у вас заряды, ядра?
- Вон в закроме у стены посмотри.
Сильвестр подошёл к закрому. В темноте ничего но было видно, но он нащупал пороховые заряды, пересчитал их - оказалось двадцать три заряда. "Хватит", - подумал он. К нему подошёл пушкарь.
- A-а, это ты, огнищанин! - узнал он Сильвестра.
- Где у вас ядра? - спросил ведун.
- Так на первом ярусе. Сил нет поднимать. Зуба ми бы взяли, так их нет.
- Вот что, пушкари. Именем воеводы прошу вас сносить пороховые заряды с третьего яруса на второй. А я подниму туда ядра.
- Ежели именем воеводы, тогда можно, - отпятил пушкарь поживее.
- Кладите заряды у пушки, - сказал Сильвестр и поспешил вниз.
Он знал, что ему нельзя медлить. Увидев стрельцов, он именем воеводы заставил их помогать ему переносить ядра. Вскоре и ядра и заряды лежали на настиле из брёвен возле пушки. Можно было передохнуть, но времени на то не оказалось. В рассветной дымке короткой июньской ночи поляки пошли на приступ. И прогремели вражеские пушки, в стену первого яруса башни ударили ядра. Вот ещё залп, ещё! Ядра крошили кирпич. Но вот пушки умолкли, а в стену ударили тараны. И раз за разом! Раздался гром, и стена первого яруса обрушилась.
Поляки хлынули в башню. Они втянули тараны и принялись разрушать стену, за которой открывался путь в крепость.
Сильвестр понял, что настал его час, что ему и четверым ратникам нет пути к отступлению. Однако он вспомнил, что с третьего яруса есть выход на стену, и велел ратникам уходить, сам же вступил на путь обретения свободы души через восхождение в Царство Небесное. Ясновидец, проживший долгую и памятную россиянам жизнь, зажёг трут. Когда, по его счету, ратники покинули башню, он помолился и, чувствуя, что башня внизу переполнилась врагами, поднёс трут к грядке пороха. Он вспыхнул и...
И прогремел мощный взрыв, потрясший округу. Шилова башня поднялась в небо и рухнула, похоронив под своими обломками славного россиянина и сотни полторы врагов. Но ещё не осела пыль, ещё плавал в воздухе дым, как из траншей против Шиловой башни поднялась не одна тысяча польских воинов, которые лавиной устремились в пролом. Они шли стеной, с яростными криками.
Михаил Шеин успел привести к пролому почти тысячу ратников - всех, кто ещё мог держать в руках оружие. Он сам повёл их в сечу на поляков, на немцев, на малорусских казаков. Сеча была неравной. В пролом вкатывались всё новые и новые волны врагов, а ряды защитников крепости с каждым мгновением становились всё реже. Рядом с Шеиным бились Нефёд Шило, Павел Можай, Пётр, Прохор, ещё семеро отважных воинов. Но вот упал Пётр. Нефёд Шило отбивается от врага плечом к плечу с Михаилом Шеиным. Но их уже теснят с двух сторон, и они отходят, отходят, и вместе с ними отступают ратники. А впереди всё пространство уже заполонили поляки и их наёмники. Кто-то из врагов проник за спину Шеина, рвался убить его, но на пути шляхтича встал Анисим и сразил его.
Остатки ратников Шеина уже почти окружены, за их спинами только воеводские каменные палаты. И ратники скрываются в них, считая, что там можно будет биться с врагом. Многие же успевают уйти в Мономахову храмину. Михаил Шеин понимает, что это конец, это падение Смоленска. Он ещё рвётся вперёд, и падают под ударами его тяжёлого меча дерзкие шляхтичи, которые изначально охотились за воеводой. Он не думает о себе, страх смерти отступил. А она обходит его стороной, и он не помнит, как оказывается в просторном воеводском доме.
Поляки стеной остановились перед каменным зданием, и никто из них не сделал попытки ворваться в него. В то же время не меньше двух сотен поляков, немцев и казаков побежали к Мономахову храму и скрылись в нём. Там началась резня.
А в эти минуты дворянин Юрий Буланин спустился в усыпальницу храма, где лежало больше сотни пороховых зарядов. Он высек искру, она упала на трут, он затлел, Юрий разорвал холст верхнего заряда и сунул в него трут.
Этот второй взрыв потряс весь город. И долго после него сыпались, падали на землю камни, кирпич, обломки дерева - всё то, что составляло храм, что было в нём.
Услышав взрыв, Михаил Шеин рванулся к дверям воеводских палат, чтобы вновь принять бой, но Павел Можай и Нефёд Шило удержали его, перекрыли путь к двери.
- Не рвись на погибель, воевода! Ты нам ещё нужен! - небывало властным голосом крикнул Нефёд Шило.
Михаил пытался вырваться из их рук, но к нему подбежала Мария, держа за руки Катю и Ваню.
- Возьми и нас с собой, родимый! Мы примем смерть вместе с тобой! - припадая к Михаилу, твёрдо сказала Мария.
В воспалённой голове Михаила билась одна мысль: "Так не должно быть! Так не должно быть!" И когда эта мысль обожгла его сердце, он оттолкнул от себя Можая и Шило, отстранил Марию и ринулся к двери. Всё это случилось мгновенно. Выбежав из двери, Михаил увидел перед собой гетмана Яна Потоцкого и крикнул ему:
- Защищайся!
Но Ян Потоцкий, окружённый шляхтичами, сложил на груди руки и произнёс:
- Зачем мне защищаться? Я - победитель!
- Эх, матушка-Русь, предала ты нас, - прошептал Михаил и воткнул меч в настил крыльца. - Возьми меня, гетман, я твой пленник!
И было позднее записано в биографической хронике так: "Шеина привели в королевский стан и подвергли пыткам, допрашивали по 27 пунктам о предполагаемых его отношениях с князем Василием Васильевичем Голицыным, Ляпуновым, Салтыковым и Тушинским вором и причинах упорной обороны, и о том, где скрыта смоленская денежная казна. После пыток и допроса Шеина заковали в кандалы; король взял к себе его сына, а жену и дочь отдал Льву Сапеге ".
Как смотрели на Шеина современники, видно, например, из грамоты от двенадцатого июня 1611 года, написанной казанцами пермичам: "... А тем и утешаются русские люди, Божиим милосердием, что дал Бог за православную веру крепкого стоятеля, светлейшего Ермогена, Патриарха Московского и всея Руси, а в Смоленске архиепископа Сергия да премудрого боярина Михаила Борисовича".
Глава двадцать вторая
СПАСИ НАС, ВСЕВЫШНИЙ
Король Сигизмунд приехал в Смоленск на четвёртый день после взятия города. Его встречали войском, потерявшим больше половины воинов. Отдельно, в плотном окружении конных шляхтичей, стояли более сотни пленных во главе с воеводой Михаилом Шеиным. Король въехал в город в открытом экипаже. Он обозрел своё войско, поднимая руку, махал ею воинам в ответ на многократно прозвучавшее: "Виват! Виват! Король Сигизмунд!"
Экипаж короля подкатил к пленникам. Король вышел из экипажа и подошёл к стоящему впереди Шеину. Сказал почти со злостью:
- Ты много попортил мне крови, русский воевода. Ну ничего. Как говорят у вас: долг платежом красен.
Он стоял перед Шеиным, важно подбоченясь. Борода с рыжинкой была гордо вскинута. Холодные голубые глаза не сулили никакой милости. Сын короля Швеции Юхана III Вазы, он занял после смерти отца престол, но вскоре был изгнан из страны и нашёл приют в Польше. Полякам и литовцам он пришёлся по нраву, и они избрали его королём Речи Посполитой.
Сигизмунд подозвал гетмана Потоцкого и произнёс, показывая на Шеина:
- Допроси его с пристрастием, для чего получишь от меня лист.
- Исполню, ваше величество, - ответил гетман.
Он был воином, но не палачом, потому голос его прозвучал вяло.
- Похоже, ты, вельможный пан, устал, и я не уверен, что допросишь этого демона, как должно. Поручи Шеина гетману Рожинскому.
- Исполню, ваше величество.
Но король уже забыл о Потоцком, потому что увидел Марию Шеину. Он умел ценить женскую красоту и, присмотревшись к бледному, но не потерявшему прелести лицу русской полонянки, сказал:
- И как это, вельможная пани, тебя угораздило очутиться в Смоленске и попасть в плен? Если ты пожелаешь служить при моём дворе, сей же миг будешь свободна.
- Не хочу твоей милости, государь. Я разделю судьбу своего мужа, - без вызова, но твёрдо ответила Мария.
- Напрасно, вельможная пани. Его судьбе мало кто позавидует. - Король остановил свой взгляд на дочери Шеиных. - Я верю, что ты это сделаешь ради своей дочери. Вы будете украшать мой двор. - Король повернулся к приближённым, увидел канцлера Льва Сапегу и крикнул: - Вельможный Лев, подойди к своему королю!
- Слушаю, ваше величество, - подбежал к королю канцлер.
- Отвези их в Богородское. Но это не всё. Завтра ты отправишь их в своё имение и будешь беречь как зеницу ока. Не приведи Господь, если с их голов упадёт хоть один волос.
- Государь, я всегда служил тебе верно, - с поклоном ответил Лев Сапега.
Он позвал двух молодых шляхтичей и обратился к Марии:
- Пани, извольте пройти с нами до экипажа.
За спиной Марии неподалёку среди пленных стоял рядом с Анисимом Ваня Шеин. Увидев, как уводят Марию и Катю, он ринулся к ним. Однако Анисим удержал Ваню за руку. И всё-таки он крикнул:
- Матушка, и я с тобой!
Отрок не остался незамеченным королём Сигизмундом. Он окинул Ваню взглядом с ног до головы, улыбнулся и сказал:
- Ты вырастешь при моём дворе и станешь шляхтичем. - Он подозвал Яна Потоцкого. - Тебе это поручение будет приятнее. Отправь паныча в Краков, распорядись поместить его в Вавеле.
- Исполню, ваше величество, - ответил Потоцкий и попытался взять Ваню за руку, но тот не дался. - Не бунтуй, паныч, напрасно...
Тут дал о себе знать Анисим, который держал Ваню за руку.
- Ваше королевское величество, - поклонился Анисим королю, - отправьте и меня с сыном воеводы. Я его воспитатель, и со мной он во всём будет послушен. - Анисим сделал шаг к королю и довольно тихо сказал: - К тому же мы с ним пишем иконы. И католические...
- Как тебя звать? - спросил король.
- Анисим Воробушкин.
- О! - удивился король и бросил через плечо Яну Потоцкому: - Пусть этот шляхтич сопровождает сына воеводы.
- За мной! - крикнул Ян Потоцкий Анисиму.
- Мы готовы, вельможный пан. Но позволь Ване проститься с отцом.
Сказано это было довольно громко, и Сигизмунд услышал. Он был в хорошем настроении и разрешил:
- Иди прощайся, Во-ро-буш-кин, - улыбнулся король.
Анисим провёл Ваню мимо пленных к Михаилу Шеину.
- Мы с Ваней вернёмся на Русь, - произнёс он скороговоркой и добавил: - Ваня, простись с батюшкой.
Отец склонился к сыну, поцеловал его и сказал:
- Храни тебя Всевышний.
Подошёл Ян Потоцкий с двумя воинами, и Ваню с Анисимом увели. Это был миг разлуки отца и сына на долгие восемь лет.
Осмотрев ещё раз пленных, король проехал мимо войска, и перед ним открылась улица на Соборную гору. Он решил доставить себе удовольствие осмотрев. Смоленск с её высоты, а поднявшись и обозрев покорённый город, произнёс:
- Отныне и навсегда быть Смоленску польским градом.
Сигизмунд вспомнил, что до начала осады Смоленск был одним из богатейших городов Руси. "А где же смоленская казна?" - мелькнуло у короля, и ом спросил гетмана:
- Пан Потоцкий, ответь мне на такой вопрос: ты искал городскую казну? Где она?
- Я не искал её, государь, нам было не до этого.
- Тогда спроси у воеводы Шеина.
- Я пытался. Он говорит, что ничего не знает о городской казне.
- Знает и скажет сегодня же. Отправь его сей же час к Алиму и Алиме. Они добудут из него всю подноготную.
В Смоленске королю нечего было делать. Горожане не встретили его "хлебом-солью", и он, покинув город, уехал в село Богородское, что стояло к югу от Смоленска в семи вёрстах, думая по пути, что ему пора уезжать в Краков. Но на другой день после утренней трапезы Сигизмунд велел привести к нему воеводу Шеина, позвал ещё маршалка Стаса Копыря с листом. Когда воеводу привели, король велел Стасу Копырю прочитать все пункты, изложенные на листе. После прочтения Сигизмунд спросил Шеина:
- Будешь ли ты отвечать на эти вопросы как смелый воин? Или к тебе применить пытку?
- Если ты, государь, спрашиваешь, почему я так упорно держался в Смоленске, то скажу без принуждения. Смоляне защищали родной город. Я помогал им оборонять родную землю.
- Допустим, что это так. А что ты скажешь на то, где лежит городская казна? Куда её спрятали? Там многие тысячи золотых и серебряных рублей, которые теперь принадлежат мне.
- Истинно не знаю, государь.
- Лжёшь. Простояв воеводой три года, ты должен знать и знаешь о Смоленске всё.
- Всего никто не может знать.
Король почувствовал, что ему сопротивляются, и приказал воинам отвести Шеина в подвал, а Стасу Копырю - позвать туда палачей.
Михаила привели в подвал, в передней части которого под потолком было окно. При тусклом свете Шеин увидел стол, две скамьи и у окна мягкое кресло. Сигизмунд пришёл и сел в это кресло. А следом появились палачи. Шеин удивился: это были мужчина и женщина. Смуглолицые, с чёрными волосами и разговаривали они на незнакомом Шеину языке. В руках мужчина держал небольшой металлический обруч, а женщина - ларец красного дерева. Она поставила его на стол, открыла, достала из него кусок красного бархата и принялась выкладывать на бархат маленькие шила, ножички, клещи - всё миниатюрное, хорошо сделанное. Раскладывая свои "орудия", она показывала их королю и воеводе, при этом улыбалась, и в её лице не было ничего палаческого. Шеин даже подумал, что она привлекательна. Приготовления к пытке шли медленно, и это нравилось королю.
Но не Михаилу Шеину. Он мрачно посмотрел на воинов, которые притащили грубое деревянное кресло, усадили в него воеводу и принялись привязывать сыромятными ремнями его руки к подлокотникам. Шеин начал ругаться, делал это со смаком, и это снимало его нервное напряжение, он уже не боялся пыток. Он поносил короля, и тот, не стерпев оскорблений, крикнул:
- Скажешь ли ты наконец, где смоленская казна, и я прекращу твои пытки!
Шеин порадовался тому, что нервы у короля оказались слабее, чем у него, и, чтобы вовсе избавить себя от пыток, произнёс:
- Я покажу, где спрятана смоленская казна.
Воевода сказал заведомую неправду: он и впрямь не знал, где хранилась казна. Но ему не оставалось ничего другого. Он подумал, что эта "игра" с королём может что-то принести ему полезное.
Так и получилось. Шеина отвезли в Смоленск, и он привёл гетмана Яна Потоцкого и маршалка Стаса Копыря к развалинам взорванного Мономахова храма.
- Вот, расчищайте этот завал и там в подвале, под ризницей, может быть, найдёте смоленскую казну.
- А если не найдём? - спросил Ян Потоцкий.
- Найдёте, - усмехнувшись, ответил Шеин.
Гетман Потоцкий оказался проницательнее короля. Ткнув в грудь Шеина пальцем, он жёстко проговорил:
- Ты морочишь нам голову, и тебе это дорого будет стоить. Помни, что твоя жена и твои дети у нас в заложниках и за всякую твою подлость им придётся расплачиваться. Спросишь, чем? Найдём.
Эти слова отрезвили Шеина. Он знал, какие мучения могут причинить поляки его близким. Сердце воеводы сжалось от отчаяния.
- Ладно. Я сказал ложь: нет под этими развалинами городской казны. Но мне неведомо, где она. А теперь делайте со мной, что хотите. Да спасёт меня Всевышний.
Позже Михаила Шеина всё-таки пытали, но так и не добились ничего, что предавало бы интересы смолян, Руси. Король отступился от Шеина, и его с искалеченными кистями рук повели вместе со всеми пленными в Мариенбургскую крепость. Когда его уводили из села Богородицкого в полубессознательном состоянии, он молил Бога о том, чтобы избавил от страданий Марию, дочь Катю, сына Ваню.