Иннокентий Антипович вскочил. В ту же минуту он почувствовал, что глаза его засыпаны песком. Он вскрикнул от боли и злобы и инстинктивно протянул руки вперед, чтобы отразить новое нападение.
Несмотря на свою старость, Гладких обладал страшною силой.
Если бы ему удалось поймать невидимых ему врагов, хотя бы их было двое, то, наверное, они не ушли бы живыми из его железных рук.
- Подходите, негодяи… я расправлюсь с вами!.. - закричал он и хотел сделать шаг вперед, но ощупал перед собою руками толстую железную кирку, которая употребляется при пробах золотоносных песков.
Гладких схватил ее обеими руками и с силой вырвал у державшего это орудие, но в ту же минуту получил совершенно неожиданно такой сильный удар, что пошатнулся и, потеряв равновесие, задом полетел в колодец. От неожиданности он не успел выпустить из рук кирки и упал, держа ее в руках, испустив страшный, нечеловеческий крик. Последняя нота этого крика заглохла в глубине колодца.
Оба Семена Толстых - это были они - нагнулись к его отверстию и стали прислушиваться. Из колодца послышались стоны.
- Экой живучий! - пробормотал Семен Порфирьевич.
- Теперь ему, шалишь, капут, не выкарабкаться… - со злобно-радостным смехом заметил Семен Семенович.
- А ну-ка, помоги мне столкнуть этот камень… - сказал отец.
- К чему?
- Разве ты не понимаешь, что этот камень должен быть на дне, чтобы объяснить случайное падение.
- Ты прав.
Они общими усилиями начали двигать огромный камень, на котором сидел за несколько минут Гладких, и который, упав в колодец, конечно, придавил бы его насмерть.
Камень, однако, поддавался туго.
Вдруг перед ними выросла женская фигура и хриплым голосом крикнула, чуть ли не над самым их ухом:
- Убийцы! Убийцы!
Они с ужасом отшатнулись.
Луна всплыла из-за туч и сквозь деревья осветила высокую женскую фигуру с длинными черными волосами и мертвенно-бледным лицом. Под ее высоким лбом сверкали, как раскаленные уголья, черные глаза.
Объятые паническим страхом, оба преступника бросились бежать от колодца.
Им в догонку несся хриплый крик:
- Убийцы! Убийцы!
Стоны из колодца продолжались.
- Спасите! Спасите! - ясно долетали слова.
Женщина услыхала их. Как стрела пустилась она бежать к дому, но выбежав из лесу на дорогу, вдруг столкнулась с двумя прохожими.
Это был нищий Иван и Борис Иванович Сабиров.
- Что такое! Что случилось? - разом спросили они.
- Там, в колодце, Гладких… Спасите его… - сквозь слезы проговорила она.
От звука этого голоса нищий вздрогнул - он показался ему знакомым.
- Кто вы такая? - спросил он, но женщина быстро убежала снова по направлению к лесу.
Все это было делом одного мгновения.
- Вы поняли, что говорила эта странная женщина? - обратился Иван к Сабирову. - Гладких в колодце - я знаю этот колодец… Надо подать ему помощь.
- Конечно же… поспешим… - отвечал Борис Иванович. Они быстро направились к лесу. Иван шел впереди. Подойдя к колодцу, они явственно услыхали стоны. Иван первый пришел в себя от неожиданности всего происшедшего.
- Там, действительно, Иннокентий Антипович! - воскликнул он. - Надо его спасти во что бы то ни стало.
Железная кирка, за которую, как мы знаем, обеими руками ухватился Гладких и которую, по счастью, не успел выпустить при падении, застряла на половине глубины колодца в срубе и Иннокентий Антипович повис на руках над водою.
Скоро, однако, он почувствовал, что руки его коченеют, что силы слабнут, что крики бесполезны - смерть, неизбежная смерть, встала перед его глазами.
Тогда его мысли сосредоточились не на себе, не на своем спасении - он считал себя обреченным на верную гибель - а на Марье Петровне и на бедных сиротах: Борисе и Тане. Ему приходилось умирать, не приведя в исполнение заветного плана, не сдержав данной самому себе клятвы.
Во мраке ночи, и ослепнув к тому же от брошенного ему в глаза песку, Гладких не мог узнать своих врагов, но он угадал их.
Это были два Семена Толстых! Он был совершенно убежден в этом. Не трудно было понять причину, которая побудила этих негодяев на преступление.
Эта причина была - богатство Петра Толстых, на которое они уже давно точат зубы.
Иннокентий Антипович хорошо понимал, что его смерть припишут случайности и что подлые убийцы из засады не будут наказаны.
Эта мысль наполняла его сердце бессильной злобой.
"После меня, - думал он, - настанет очередь Петра. Они убьют и его, завладеют всем его состоянием, будут распоряжаться Таней… Что будет с ней? Какую участь приготовят они несчастной девушке… Нет, нет, я не хочу умереть! Я не должен, не смею умереть!"
Он старался одной ногой упираться в гнилое бревно колодезного сруба, чтобы ослабить тяжесть своего тела, висевшего на кирке, и дать хоть немного отдохнуть совершенно окостеневшим рукам. Гнилое дерево трещало, и каждую минуту кирка могла не вынести тяжести, и он полетит на дно. Там - верная смерть.
Он снова собрал последние силы и снова крикнул. Затем он в отчаянии застонал и заплакал.
"Все напрасно - в доме и в казармах все спят, да если бы и не спали, это слишком далеко отсюда, чтобы кто-нибудь мог услыхать!" - проносились в его уме тяжелые мысли.
- Боже милосердный, за что Ты призываешь меня к Себе, не дав исполнить моего обета! - прошептал несчастный.
В эту минуту к колодцу подошли нищий Иван и Борис Иванович Сабиров.
Гладких услыхал над собой разговор, но в ушах у него был страшный шум и ему показалось, что он ошибся.
- Надежды нет! - простонал несчастный и захрипел.
IX
СПАСЕНИЕ
Необходимо объяснить, каким образом нищий Иван и Борис Иванович Сабиров очутились близ высокого дома в тот самый момент, когда оба Семена Толстых осуществили задуманное ими почти год тому назад зверское преступление.
Жизнь порой играет такими совпадениями событий, что даже простая летописная их отметка кажется неправдоподобною.
В таком неправдоподобии, быть может, упрекает и нас читатель этого правдивого повествования, а, между тем, мы пишем почти не украшая действительности, пишем то, что до сих пор находится в свежей памяти сибиряков-старожилов.
Читатель не забыл, что нищий Иван, он же Егор Никифоров, обещал Сабирову принести в Завидово шкатулку, которую четверть века назад передал ему отец молодого инженера, передал при обстановке, тоже, конечно, не забытой читателями.
Мы видели Егора среди развалин его бывшей избы в то самое время, когда Татьяна Петровна приходила посмотреть на бывшее жилище ее несчастных родителей. Он был там именно для того, чтобы достать шкатулку Ильяшевича, но осевшая и разрушившаяся от времени печка, обрушившиеся балки и масса насыпавшегося мусора делали невозможным совершить эту работу одному, без инструментов, а потому он с пустыми руками отправился на следующий день в Завидово, объяснив Борису Ивановичу встреченное им препятствие в исполнении его обещания.
- Попросить кого-нибудь помочь - не рука, а одному мне не осилить, особливо без инструментов, - печально сетовал Иван, стоя перед сидевшим за своим письменным столом Сабировым.
- Я могу помочь тебе… я силен… и не белоручка! - заметил последний.
- Да уж придется нам с вами там повозиться, потому окромя вас не с кем.
- Но я могу только через несколько дней, а то теперь у меня спешная работа, - отвечал инженер.
- Как вам свободно… Она оттуда не убежит, страсть как завалена.
Они выбрали день и решили, что Иван встретит Бориса Ивановича вечером, на почтовом тракте, при повороте на проселочную дорогу, ведущую на заимку Толстых, и что оттуда, во избежание подозрений, они пройдут пешком, через тайгу в поселок. Сабиров должен был захватить с собой потайной фонарь, лопату и веревку с крючком, которым стаскиваются бревна.
Выбранный Иваном и Сабировым день был как раз днем совершившегося покушения на жизнь Гладких. Все произошло, как было решено между ними, и вот почему оба они очутились ночью в тайге близ высокого дома и, услыхав крики о помощи, поспешили на них и встретили полупомешанную нищую, голос которой так поразил Ивана.
Последний наклонился к колодцу и явственно расслышал стоны, не видя никого в черной глубине.
- Иннокентий Антипович, это вы? - крикнул он. - Это я, Иван, вы слышите меня?
- Да… - донеслось из глубины колодца.
- Мужайтесь… мы все сделаем, чтобы спасти вас.
- Веревку, веревку… - крикнул изо всей силы Гладких.
- Есть! - крикнул Иван.
Они сделали петлю из захваченной Борисом Ивановичем с собой веревки и спустили вниз.
- Веревка спущена! - крикнул нищий.
- Я слышу… - отвечал голос из глубины колодца. Сабиров светил фонарем. Иван почувствовал, что Гладких схватил веревку.
- Там сделана петля, попробуйте обернуть веревку вокруг вашего тела или подмышки…
Иннокентий Антипович не мог последовать этому совету, так как должен был держаться руками за кирку.
- Это невозможно! - с отчаянием в голосе крикнул он.
- Я это предугадывал! - задумчиво сказал Борис Иванович.
- Что же мы будем делать? - растерялся Иван.
- Подождите! - вдруг сказал Сабиров и, передав фонарь Ивану, укрепил железный крюк веревки за толстый, выступавший из земли, корень ближайшего дерева и стал спускаться по веревке в колодец.
Все это было делом одного мгновения, и Иван опомнился лишь тогда, когда Сабиров уже висел над бездной.
- Боже мой, что вы делаете? - мог только воскликнуть он.
- Не бойся, веревка крепка! Свети только мне как можно лучше.
- Но как же вы выберетесь назад? - воскликнул озадаченный нищий.
- Я хороший гимнаст! - отвечал Сабиров и скрылся уже в глубине колодца.
Он благополучно достиг Гладких и, упершись одной ногой в сруб колодца и держась одной рукой за веревку, другой закинул с ног петлю на талию Иннокентия Антиповича и затянул ее.
Гладких не шевелился и молчал, пораженный появлением нежданного и отважного спасителя. То, что сделал Сабиров, было страшно рискованным чудом гимнастики. Недаром с малолетства он с страстью предавался всевозможным телесным упражнениям и старался подражать всем виденным им в Петербурге акробатам. Это искусство сослужило ему теперь свою службу.
Иван лежал на животе у края колодца и светил, обливаясь холодным потом. Наконец, послышался голос Бориса Ивановича.
- Готово… Я поднимаюсь…
Старик вздохнул свободно. Сабиров снова по веревке, упираясь ногами в гнилой деревянный сруб, взобрался наверх.
Он был бледен, как полотно. Иван при его появлении вскрикнул от радости.
- Он привязан… - сказал молодой человек.
- Теперь надо его только вытащить… Сможем ли мы это?
- О, у меня крепкие руки! - воскликнул Иван.
- Так за дело.
Они схватили веревку обеими руками и потянули. Из колодца не доносилось ни одного звука. Гладких, казалось, был там недвижим. Он потерял сознание, что сделало его еще тяжелее.
- Я не в силах более, - прохрипел Иван.
- И я тоже!.. - заметил Борис Иванович.
Старик стал громко звать на помощь. Через несколько минут к колодцу стали собираться рабочие с прииска. Иные из них спали не в казармах, а на вольном воздухе.
- Что случилось?
- Иннокентий Антипович в колодце… Помогите, братцы, его вытащить!
Несколько дюжих парней схватились за веревку, и не прошло пяти минут, как Гладких уже лежал на земле около колодца. Он был недвижим.
- Он умер! - воскликнул Сабиров.
Иван встал на колени, наклонился к лежавшему и стал прислушиваться к биению его сердца.
- Нет, он только обмер! - сказал он.
- В высоком доме не должны знать о случившемся, - обернулся он к рабочим, встав с земли. - Несите его в казарму, облейте голову водой и, когда он очнется, проводите до дому.
Все это было сказано нищим почти повелительно.
- Слушаем, - отвечали рабочие, подчиняясь обаянию сильного духом нищего.
- Он скоро очнется, нам здесь нечего делать, - сказал Иван Сабирову. - Пойдемте.
Они оба удалились, захватив веревку и фонарь. Рабочие только что хотели исполнить приказание нищего, как Гладких действительно открыл глаза и пришел в себя. Он приподнялся на земле и сел.
Увидав вокруг себя несколько человек, он слабо заговорил:
- Иван… ты мне спас жизнь…
Он протянул руку.
- Нищий Иван ушел, Иннокентий Антипович, - проговорил один из рабочих.
- Кто же вы?
- Мы приисковые…
- А-а… - протянул Гладких.
"Боже! Какое чудесное спасение от ужасной смерти… И провидение избрало для этого нищего Ивана… Зачем он ушел? Наверное, для того, чтобы я не благодарил его… Но как это случилось, что я вдруг потерял сознание?" - неслись отрывочные мысли в голове Иннокентия Антиповича.
- Скажите мне, что здесь было? - обратился он к рабочим.
- Мы сами немного знаем… Мы пришли как раз вовремя, чтобы помочь им вас вытащить из колодца, - отвечал один из них.
- Кому им?
- С нищим Иваном был инженер, который спускался в колодец и обвязал вас веревкой…
- Я припоминаю! - вслух подумал Гладких. - Они ушли вместе?
- Да.
Иннокентий Антипович вспомнил, что Татьяна Петровна говорила ему, что нищий Иван передал ей о возвращении Сабирова в Сибирь, и тотчас же догадался, что никому иному, как Борису Ивановичу, он обязан жизнью.
"Человек, у которого я отнял лучшую надежду… которому разбил сердце… спас мне жизнь, - думал Гладких. - А если Мария и ее сын умерли? Я выдам Таню за него. Но нет, они живы, живы… я их найду!" - продолжал он рассуждать мысленно.
- Но как это вас угораздило попасть в колодец, Иннокентий Антипович? - спросил один из рабочих, молодой парень.
Иннокентий Антипович вздрогнул, но отвечал после некоторой паузы:
- Темно… я шел, надеясь на свою память, оступился и полетел. Поделом! Сколько лет все собирался засыпать проклятый колодец и все откладывал за недосугом.
Он встал и, в сопровождении одного из рабочих, отправился в высокий дом.
X
ШКАТУЛКА
Нищий Иван и Сабиров направились, между тем, к поселку и достигли развалин избы Егора Никифорова.
- Мы пришли! - сказал первый.
Борис Иванович с удивлением смотрел то на развалившуюся избу, то на своего спутника. Иван зажег фонарь.
- Нам надо влезть в окно.
Он полез первый, а за ним Сабиров.
Поставив фонарь на безопасное место, они общими усилиями, по указанию Ивана, стали стаскивать балки и разгребать землю, мусор и кирпич вокруг разрушенной печи…
Наконец обнаружились половицы.
Иван, после некоторого раздумья, поднял одну из них и просунул в отверстие руку.
- Здесь! - с торжеством воскликнул он. Борис Иванович весь дрожал от нетерпения.
- Прежде нежели я передам вам эту шкатулку, выслушайте меня, - заговорил Иван. - Она была мне передана вашим отцом в минуту его смерти под клятвой, что я никому не отдам ее, кроме вашей матери, но когда я хотел это сделать, ваша мать уже бесследно исчезла отсюда… Вот почему эта шкатулка сохранилась здесь почти четверть века. Если бы я знал, что несчастная Мария Толстых еще жива, я бы и теперь не отдал ее вам, но я думаю, что не нарушу моей клятвы, если передам сыну то, что принадлежит его матери. О существовании этой шкатулки знаю только один я… Через минуту вы будете ее владельцем и просмотрите содержимое ее у себя в Завидове… Я сказал вам уже, что не знаю, что заключается в ней… Это, сознаюсь, меня беспокоит… Быть может, вы откроете в лежащих в ней бумагах страшную тайну… Обещайте мне только одно…
- Что же?
- Что бы ни было в ней, обещайте мне ничего не предпринимать, не посоветовавшись со мною, и послушаться моего совета.
- Обещаю и клянусь тебе в этом.
- Я приду к вам на днях в Завидово…
Затем Иван вынул шкатулку, обернутую в кожу, бережно снял последнюю и передал вместе с лежащим на шкатулке ключом Борису Ивановичу.
Сабиров взял ее дрожащими руками.
- Помните ваше обещание…
- Иван, ты всегда будешь моим руководителем и советником… - взволнованно отвечал Сабиров, бережно пряча ключ в карман.
Они вышли из развалин и пошли назад по той же дороге, по которой пришли сюда. Иван пожелал проводить молодого человека до почтового тракта, где ждал его ямщик.
- Неровен час, что случится! - сказал он.
Когда они проходили мимо высокого дома, одно из его окон было освещено.
- Это комната Иннокентия Антиповича, - сказал Иван. - Он уже дома и, конечно, никогда не забудет, что вы для него сделали… Теперь можно сказать уже наверное, что его крестница будет вашей женой.
Дойдя до почтового тракта, они расстались. Сабиров сел в тележку и быстро поехал домой.
Он приехал в Завидово ранним утром, но, несмотря на бессонную ночь, и не подумал о сне.
Он сел за свой письменный стол, бережно поставил на него шкатулку, дрожащею рукою отпер ее и поднял крышку.
Его глазам представились пачки бумаг. Он вынул их. Под ними оказалась пачка серий, десять полуимпериалов и несколько штук кредитных билетов разного достоинства, золотые часы с цепочкою и бриллиантовый перстень.
Не обратив внимания на деньги и вещи, Борис Иванович принялся за чтение бумаг.
Немного открыло ему содержание этих бумаг, четверть века пролежавших в земле.
Это были документы его деда, из которых он узнал, что его отец был сын родовитого поляка, сосланного за мятеж, громадные имения которого были конфискованы в пользу казны. Кроме того, тут же был университетский диплом Ильяшевича.
Какой интерес представляло все это для него - незаконного сына Марии Толстых? Одно только порадовало его, что он узнал наверное имя своего отца - Бориса Петровича Ильяшевича.
Остальные бумаги были: десять писем его матери к его отцу. Их содержание красноречиво говорило о горячей, беззаветной взаимной любви Марии Толстых к Борису Ильяшевичу, такой же любви, какую питал он, Борис Сабиров, к Татьяне Петровне.
Он не знал лишь, может ли он рассчитывать на подобную же взаимность.
Ему припомнился вечер на Рождество, проведенный с нею в гостиной к-ского общественного собрания.
Тогда ему показалось, что она любит его. Но теперь? Теперь не забыла ли она его?
Вопрос этот мучительно сжал его сердце.
Сложив бережно прочтенные им бумаги, он счел найденные деньги. Они были законным наследством от его незаконного отца. В пачке оказалось шестнадцать серий и кредитными билетами около девяноста рублей.
Он спрятал деньги и вещи в свою дорожную шкатулку и туда же положил шкатулку своего покойного отца, в которую запер бумаги. Только поздним утром он заснул.
Нищий Иван провел тоже бессонную ночь.
Его тревожил вопрос, что найдет Сабиров в переданной ему шкатулке. Он был уверен, что он откроет в них всю тайну убийства его отца и даже догадается, кто был убийца. Хотя он сам не открывал настоящего виновника смерти отца Бориса Ивановича, но он дал ему ключ к разгадке - так, по крайней мере, казалось ему, и это его мучило.
Ранним утром он уже ехал по дороге в Завидово на телеге проезжего крестьянина.
Когда он вошел в избу, которую занимал Сабиров, последний только что проснулся.