Работы в эти дни у Петра прибавилось. Бозе попросил его приготовить маркшейдерскую схему новой шахты, выработки которой должны были соединиться со старой. Кроме того, Петр занялся улучшением рудничной вентиляции, но снимать рабочих с добычи хозяин не позволил – приходилось выкручиваться. Потратившись на экспедиции, Бозе хотел на чем-то отыграться.
С Мором Петр не разговаривал, они только здоровались по утрам – сдержанными, холодными кивками. Мор, должно быть, вообще ни с кем не разговаривал. А на работе вымещал злобу на ни в чем не повинных неграх. То и дело в штреках раздавались крики: это разъяренный надсмотрщик пускал в ход палку. Не однажды Петр порывался броситься на крик, изломать палку, дать по зубам самому Мору, но он сдерживался, понимая, что малым дело не кончится.
Рабочие роптали. Назревала гроза…
Петр сидел с карандашом за "Философией нищеты" Пьера Прудона, а Дмитрий во дворе мастерил очередной хитроумный шкафчик, когда в дом вбежал с побледневшими губами Каамо:
– Питер, все негры просят тебя прийти к ним!
– Какие негры? Куда прийти?
– Наши негры, с рудника. В поселок прийти. Большая беда, Питер. Секе сказал: "Пахнет кровью". Пойдем, Питер!..
Поселок был взбудоражен. То тут, то там среди жалких ветхих хижин топтались кучки чернокожих. Все о чем-то громко спорили, бранились. Навстречу Петру торопливо шел Секе.
– Масса Питер, ты должен рассудить нас. Мы уже не можем. Самсон хочет убить мистера Мора. Мы не хотим больше работать так. Но что мы будем есть? Помоги нам, масса Питер.
– Постой, Секе, давай по порядку.
Секе рассказал по порядку.
Терпение рабочих-негров истощилось. Двенадцать, а то и четырнадцать часов изнурительного труда, нищенское, грошовое жалованье, а тут еще зверства Мора. Сегодня он страшно избил Нгулу, молодого негра, сломал ему руку, парня притащили в поселок полумертвым. Завтра надсмотрщик своей палкой проломит кому-нибудь череп – это тоже терпеть? Самсон – друг Нгулу, Самсон хочет убить Мора. Но разве можно убивать белого человека? Убивать нельзя, однако что же тогда делать?
Петр оглянулся – вокруг него и Секе собралась большая толпа. Негры притихли, и только разгоряченные темные лица да огромные сверкающие белки глаз говорили об их возбуждении. Самсон, стоявший совсем близко от Петра, яростно сжимал зубы. Какой-то незнакомый старик, высохший, с белеющими волосами, пристально смотрел на Петра, а в глазах, карих, по-детски больших, стыла скорбь. На его плечо оперлась женщина с ребенком за спиной, под отвисшими грудями видны были выступающие ребра. Толпа дышала тяжело и жарко.
"Ну, ты, мудрый белый, читающий толстые книги! – язвительно говорил себе Петр. – Люди ждут твоего совета. Что же ты молчишь?"
– Вот что, друзья… – начал он, и толпа, ободренная этими нежданно теплыми для нее словами, придвинулась к нему. – Вам живется тяжело, плохо живется, это верно. И Якоб Мор – злой человек. Но если Самсон убьет его, пользы все равно не будет. Самсона повесят, а вместо Мора придет другой надсмотрщик… Что же нужно делать?
– Да! – выкрикнул кто-то. – Скажи, что нужно делать!
До этого выкрика Петр и сам не знал этого. Теперь его осенило.
– Вы слышали когда-нибудь о стачках, – спросил он, – о забастовках? Это когда рабочие, все, дружно, отказываются выйти на работу… Вы должны сделать так же.
– А кто будет платить нам деньги? Ты? – спросил Самсон.
– У меня нет столько денег, я тоже служу Бозе. Но вы поймите вот что. Хозяину будет невыгодно, если рудник остановится. Он уступит вам. А вы должны сказать ему обо всем, чем вы недовольны.
– Хозяин не будет слушать негров, – сказал старик.
– Нет, будет! – почти крикнул Петр. – Все вместе мы заставим его слушать. – Не "вы заставите", сказал он, а "мы". – Мы сделаем вот как. Все ваши требования запишем на бумагу и предъявим ему.
Бумага – это Петр придумал хорошо. В бумаге была некая магическая сила. И когда он спросил, о чем же надо писать, что требовать, все наперебой начали выкрикивать что-то, поднялся галдеж, и прошло минут пять, прежде чем удалось установить хоть какой-то порядок.
Каамо сбегал домой и принес бумагу и карандаш. Усевшись на чурбак, окруженный тесной потной толпой, Петр принялся составлять петицию. Он долго думал, как начать: "мы просим", "мы требуем"?.. Выбрал "мы настаиваем"– и дальше перечислил требования: продолжительность рабочего дня установить в десять часов, запретить на руднике побои, с повышением добычи золота повышать плату рабочим.
Он громко прочитал написанное – и толпа разразилась ликующими криками, словно мечты уже стали реальностью. Самсон улыбался и приплясывал. Женщина с ребенком за спиной хлопала в ладошки. Только во взгляде седого старика стыла все та же скорбь.
– Постойте! Да погодите же!.. Здесь написано то, чего мы хотим. Но ведь еще надо, чтобы хозяин согласился на это.
И опять все присмирели и смотрели на Петра и Секе – ждали, что они скажут.
– Кто должен отдать бумагу хозяину? – спросил Секе.
Да, кто сделает это? Послать Секе и с ним кого-нибудь еще? Бозе может просто-напросто вышвырнуть их, и ничего они не поделают. Пойти самому?
– Бумагу хозяину передам я, – сказал Петр.
По толпе прошел говор. Мастер Питер – хороший человек, добрый, но он белый. Хозяин тоже белый. Не сговорятся ли они против негров?
– Тихо! – крикнул Секе. – У меня два уха, но я не могу слышать все слова разом. Вы не верите массе Питеру или верите? Я знаю его и верю ему. Птица никогда не может сделаться раком. Масса Питер не выдаст нас и не подведет…
Петр отправился к Бозе прямо из негритянского поселка, не заходя домой. Тот, несмотря на поздний час, работал за домашней конторкой – просматривал счета, колонками выписывал какие-то цифры, итожил. Он немножко удивился неурочному гостю, но встретил его радушно.
– Проходите, Питер. Может, хотите кофе?
– Спасибо. Я по делу… Прочтите.
Бозе читал долго, шевелил губами, брови были сумрачно сведены. Пальцы было дернулись смять бумагу, но старик взял себя в руки, положил петицию на стол, прихлопнул ладонью.
– Кто же сочинил им эту галиматью? Среди них и грамотных-то нет.
– Писал это я, господин Бозе.
– Вы? – У Бозе отвисла губа, красная, мясистая.
– Я, – кивнул Петр и почувствовал, что теряется. Ему вдруг стало стыдно перед стариком и жалко его.
Добрый человек, Бозе сделал для Петра и Дмитрия столько хорошего, да и рабочие его живут не хуже, чем на других рудниках, может быть даже лучше… Но тут же вспомнил негров – и молодого искалеченного Нгулу, и высохшего, выжатого жизнью старика, в скорбных глазах которого стыла неизлечимая боль черного народа, вспомнил Мора и жалобные, приглушенные крики в тесных и душных штреках, вспомнил, как вместе с собаками роются в отбросах тощие голопузые ребятишки в поисках еды. И снова кивнул, уже решительно, отсекая любые пути для отступления:
– Я и посоветовал им это, я и написал. Так, господин Бозе, больше продолжаться не может. – Факт за фактом Петр начал раскрывать короткие, скупые строки требований, рассказал о настроении рабочих, попытался даже убедить хозяина, что улучшение условий на руднике вовсе не уменьшит добычу драгоценного металла, наоборот– повысит производительность труда.
– Ну, хватит! – сердито буркнул Бозе. Он сидел отяжелевший, поникший, мрачный. – Дик знает об этом?
– Он ничего не знает.
– Славный вы ему подарок к свадьбе приготовили… Ладно. Что делать с вами, я подумаю. А своей голытьбе передайте, чтоб завтра все, как один, были на работе. Об этой ерунде, – он взял бумагу и старательно порвал ее, – пусть и думать не смеют!
Петр набычился, глаза сверкнули.
– Они не выйдут на работу.
Бозе грохнул кулачищем по столу.
– Я все сказал!.. До свиданья.
Домой Петр вернулся глубокой ночью: пришлось еще раз сходить в поселок, поговорить с Секе и его друзьями. Пробравшись к своей постели, он потихоньку разделся, лег и начал набивать трубку. Неожиданно из темноты подал голос Дмитрий:
– Ну, и что сказал старик? Поди, разбушевался?
Петр опешил, зажег спичку, засопел трубкой.
– Мне Каамо рассказал, – пояснил Дмитрий. – Что же ты меня-то не предупредил?
– Я сказал Бозе, что ты ничего не знаешь.
– Как это я могу не знать? Дружки все-таки али нет? Негры-то как – крепко стоять намерены?
– Вроде крепко.
– Ох, неладно все это! И не ко времени.
– Ты спи, Митя, не майся. Твое ведь дело сторона.
– Как же сторона, когда ты в это дело ввязался, язви тя!.. Ну, да что говорить. Выходит, придется со стариком воевать… А Беленькая все равно со мной будет. Тут я тоже, брат, не отступлюсь… Ничего, Петро, выдюжим.
Петру захотелось вскочить, облапить дружка, но он сказал только:
– Коли так, спасибо, Митя.
3
Солнце поднялось уже высоко, когда к Петру прибежал Мориц, один из слуг Бозе, проворный подхалимствующий негр. Он передал, что хозяин велел собрать в поселке всех рабочих – будет с ними разговаривать.
Никто из негров на работу не вышел. Мор советовал вызвать полицию и учинить расправу над бунтовщиками. Вейден помалкивал. Бозе бесился, но наконец благоразумие превысило. Мор хотел пойти с ним в поселок – старик огрызнулся:
– Знаю я ваши способности! Справлюсь один…
Толпа чернокожих встретила его настороженным, сумрачным молчанием. Впереди, в окружении нескольких негров, стоял Петр Ковалев, остальные замерли в некотором отдалении.
Артур Бозе подходил, заложив руки за спину, шагая мерно и тяжело. Подошел, стал и долго и внимательно оглядывал исподлобья тесно сгрудившихся негров.
– Ну, вот что, ребята. – Он выталкивал из себя каждое слово по отдельности, насильно выталкивал. – Вы сегодня потеряли полдня. И черт с вами – гуляйте до завтра. Правда, вычту я с вас за два дня. Кто завтра не выйдет на работу, может убираться куда хочет без всякого расчета. Бездельники мне не нужны. Желающих работать я всегда найду. Вам понятно?
Толпа молчала.
– Рабочие придут на рудник, когда будут удовлетворены их требования, – медленно, с расстановкой сказал Петр, и негры одобрительно и грозно загудели.
Бозе искоса посмотрел на Ковалева.
– По-моему, я не спрашивал вашего мнения, Питер.
– Высказать его меня уполномочили рабочие.
– "Уполномочили"! – фыркнул Бозе, еще раз окинул взглядом толпу, сказал угрожающе: – Повторяться я не буду! – повернулся и все так же, сцепив руки за спиной, не торопясь пошел обратно…
Весь этот день Петр провел в поселке. Они с Секе ходили по хижинам, разговаривали с рабочими.
– Видели, хозяин сам пришел к нам, – говорил Секе, – сегодня он еще грозился, а через два дня будет просить нас.
Примерно то же говорил и Петр, но на душе было неспокойно. Это очень реальная угроза – новые рабочие на руднике. Найти их легко – нищенствующих негров в Йоганнесбурге хоть отбавляй.
– Секе, надо готовиться и к худшему. Собери несколько толковых людей, у кого язык хорошо подвешен, поговорим с ними. Надо, чтобы они следили за рудничной конторой и всем, кто захочет наняться, объясняли, как и что у нас получилось.
Секе помотал головой.
– Они не послушаются, эти парни, которые ищут работу.
– Надо, чтобы послушались. Можно привести их в поселок, покормить и еще раз все объяснить.
– Ладно, – согласился Секе, – будем пробовать.
"Да, – размышлял Петр, – правы, до чего же правы Маркс и Энгельс, когда пишут о необходимости единения пролетариев! Задавить рабочих на одном руднике, на другом, на третьем – по отдельности – хозяевам не так уж трудно. А если бы все и повсюду рабочие действовали заодно – кто мог бы перебороть такую силу? И так везде: и тут, в Африке, и в нашей Руси"…
Дома он застал Изабеллу. Она поджидала его.
– Вам надо быть осторожнее, Питер. Мор целый день твердил отцу, что прежде всего нужно убрать заводилу. Это о вас. Я не знаю, он имел в виду полицию или затевает что-нибудь похуже. Отец отмахивается, но Мор – ведь вы знаете его… Будьте осторожны, Питер.
Дмитрий, насупившись, только пыхтел. Белла кивнула на него, сказала жалобно:
– Он говорит, что не может остаться в стороне… И зачем вы все это затеяли!..
Каамо, испуганный и притихший, сидел в уголке, прислушивался. Ночью он, крадучись, подошел к постели Петра, зашептал:
– Питер, я пойду к Самсону. Я скажу Самсону, пусть он убьет Мора.
Петр легонько привлек к себе курчавую жестковатую голову.
– Брось, Каамо, думать об этом. Выкинь из головы. Понял? Иди спать. Все будет хорошо…
Наутро опять никто не вышел на работу. Тревожная тишина нависла над поселком. У дороги, ведущей к конторе, сидели несколько негров – ждали тех, кто придет наниматься на рудник.
Дмитрий маялся от безделья, тихонечко мычал что-то унылое, Петр взялся за книги – не читалось.
Мимо дома крупной рысью проехал Якоб Мор. Друзья переглянулись.
– В город, – многозначительно сказал Дмитрий.
Петр не ответил.
Прошел, наверное, час. Петр встал:
– Пойду в поселок.
– Я с тобой, – поднялся и Дмитрий.
Вдруг дверь широко распахнулась. Рослый юноша-бур, сорвав шляпу, остановился на пороге, головой почти касаясь притолоки. Что-то очень знакомое было в его лице.
– Павлик? – неуверенно сказал Петр.
Павлик Петерсон бросился к нему, хотел, должно быть, обнять, но вдруг смутился этой, как ему, наверное, показалось, недостойной мужчины непосредственности и улыбаясь, протянул большую крепкую пятерню.
– Павлик… Митя, честное слово, он!
Они принялись обнимать его и тискать, похлопывать по спине и по плечам так, что парня пошатывало, а потом начали вертеть его и разглядывать, похохатывая – вовсе не от смешного, а так, от избытка чувств.
Это был уже не мальчик, а йонг – парень. Окажись он не здесь, а пройди мимо на улице, они вряд ли признали бы и окликнули его. Высоченный, видно, в мать, широкогрудый и большерукий, теперь Павлик, хотя исполнилось ему всего шестнадцать, был под стать своим русским приятелям-богатырям. Только веселая рыжая россыпь веснушек осталась от милой мальчишеской поры.
– Ну, садись… Чем угощать тебя? Рассказывай. Как батя?
– Он здесь, у Бозе.
– Да ну?! Слышь, Мить, Иван Степаныч здесь!
Погромыхивая сковородками, Дмитрий отозвался с кухни:
– Не очень чтобы вовремя они приехали.
– Добрый друг всегда вовремя, – задорно откликнулся Петр. Повернулся к Павлику: – Заварушка тут у нас…
– Я слышал, – сказал юноша. – Бозе уже рассказал отцу. Они об этом сейчас и толкуют, а я побежал к вам Мы ведь только что приехали, полчаса назад. Йоганн еще распаковывает вещи.
– Ты слышишь, Мить? Йоганн тоже здесь! Ну, вот это обрадовали – свалились нежданно…
– Почему нежданно? – улыбнулся Павлик. – Бозе пригласил отца на свадьбу Изабеллы. Еще недели две назад письмо прислал.
Петр прихмурился: какой сейчас может быть разговор о свадьбе? Дмитрий аж осунулся за две эти ночи…
Топот многих копыт послышался на улице. Петр выглянул в окно. Отряд конных полицейских направлялся к руднику. Впереди ехали Якоб Мор и дородный краснолицый вахмистр .
– Извини, Павлик. – Петр рванул со стены ременной пояс с револьверной кобурой. – Мить, я все-таки в поселок…
Павлик вскочил:
– Питер, я с тобой!
– Нет, Павлуха. Это дело… В общем, топай лучше всего к отцу. Мы тут разберемся сами.
Он выскочил из дома, за ним Павлик, а следом, на ходу тоже застегивая ремень с револьвером, Дмитрий.
– Питер, Дик, постойте! – К ним бежала Белла. – Куда вы? – Она запыхалась. – Отец просил прийти к нему. И дядя Йоганн, отец Пауля, тоже.
Полицейские уже подъезжали к рудничной конторе. От поселка мчался Каамо. Подбежав, он схватил Петра за руку:
– Ты видел? Они вызвали полицию…
– Сейчас не до разговоров, Белла, – сказал Петр. – Передайте это своему отцу.
– Да подождите вы!.. Полицейских сейчас отправят обратно. Это будет еще одна оплеуха Мору, но он вполне ее заслужил.
– Вы уверены, что отправят?
– Я просто знаю это.
Дмитрий смотрел на свою Беленькую и сиял.
Петр все-таки решил выждать. Они отошли в тень дома. Дмитрий и Белла зашептались о чем-то. Петр положил руки на плечи юношей.
– Познакомьтесь. Вы оба наши друзья, и сами, я надеюсь, станете друзьями. Что ж ты, Павлик? Я бы подал руку.
Молодой Петерсон чуть сконфуженно протянул руку Каамо. Это было для него совсем непривычно – рукопожатие с негром. Каамо, сжимая ладонь незнакомца, широко, белозубо улыбнулся. Улыбнулся и Петр:
– Пойди покажи Павлику наших коней. Он понимает толк в лошадях… Ничего, ничего, если понадобитесь, мы вас кликнем.
Теперь полицейские, спешившись, толпились возле дома Бозе. Должно быть, Мориц вынес им по чарке вина.
– Ну, идемте. – Белла потянула Петра за рукав. – Я вам говорю, их отошлют назад, в город.
– Ну, идемте, – мрачновато сказал Петр.
Полицейские встретились им, когда они подошли к дому Бозе близко. Лицо вахмистра стало совсем пунцовым: видать, он хлебнул не только вина – кое-чего покрепче.
В комнате были Бозе и Петерсон. Мор куда-то исчез.
Иван Степанович расцвел, обнял земляков, троекратно, по-русски, расцеловал их и долго мял и тискал, совсем как недавно они Павлика. Бозе покосился на револьверы, буркнул:
– Присаживайтесь. – И вдруг закричал: – Вы что, думаете, у меня мешки денег, чтобы кормить ваших черных бездельников? Долго еще будет рудник стоять? – И снова стих. – Ладно, говорите спасибо нашему общему дружку Петерсону. Уломал он меня… Йоганн, объясни им, я не могу. – Устало махнув рукой, Бозе тяжелой поступью вышел из комнаты.
Иван Степанович покрутил головой, подмигнул друзьям:
– Допекли вы его… Артур хороший мужик, но какой же бур захочет лишиться лишней копейки? Боюсь, без меня он наломал бы тут дров… Ну ладно, короче. Договорились мы с ним вот о чем. Рабочий день – десять часов. Тоже не сладко, но все же победа немалая. Жалованье будет повышено только забойщикам. Побои официально запрещаются. Однако этот тип – Мор, что ли? – оставляет очень неприятное впечатление. С ним будет нелегко поладить…
Петр встал, нервно прошелся по комнате. Он не ожидал, что все уладится столь легко.