- Я береговую линию обхожу, - ответила она наконец, словно наступившая между ними тишина тяготила ее. Несмотря на его приветливую улыбку, которая смягчала выражение его глаз, ей было тяжело выдержать на себе его пристальный взгляд. Ее голос прозвучал хрипло и слишком низко. - Береговую линию обхожу, - повторила она, - ищу мелкую рыбешку.
- Ты зашла слишком далеко.
- Иногда случается заходить далеко, коль поблизости ничего нет.
- Ты ведь следила за мной, разве не так?
- Так, - поспешно ответила она, не таясь: он видел ее насквозь, и не имело смысла увиливать.
- Тебя кто-нибудь послал?
Она взглянула на него, и ей захотелось успокоить его внезапно возникшие опасения.
- Как тебя зовут?
- Энн Тайсон.
- Зачем же ты следишь за мной, Энн Тайсон?
- Я, - она замолчала, прекрасно понимая, что, лишь тщательно подбирая слова, сумеет убедить его, - беспокоилась за вас.
Она не назвала его "сэр", и всякий раз, припоминая позже их встречу, она думала об этом с удовольствием, лелея воспоминание как память о любимом подарке.
- Пески очень опасны, - продолжала она, - а вы гуляете тут без проводника. Канал Кир, как мы его называем, еще не самое плохое место, но вот дальше… как раз за вами… это канал Кент… там и всадника может смести волной, как пустую ракушку.
- Отчего же ты так тревожишься за меня, Энн?
И вновь наступила недолгая заминка. Отчасти замешательство женщины было вызвано стремлением подыскать нужные слова, ясные и простые, к тому же ей очень хотелось, чтобы этот ужасный местный диалект был как можно менее заметен в ее речи. Отчасти же она понимала, что такая пауза необходима и ему, дабы обрести уверенность в себе. А затем она поведала свою историю. Историю, которую она крайне редко рассказывала кому-либо вообще, однако на сей раз она чувствовала: ее слова окончательно убедят его.
- У меня была дочка - мое единственное дитя. Самое дорогое в моей жизни. Она утонула прямо здесь. Мы нашли ее тело в Песках на следующий день. Просто тогда опустился туман… хуже не придумаешь… и она заблудилась, пока искала моллюсков. Я бродила по берегу, разыскивала ее, а потом прилив подхватил меня и понес в открытое море. В тот день мне невиданно повезло: меня вынесло на песчаную отмель. Ей было всего девять. С того самого времени я и поселилась на побережье и все время начеку. У меня лачуга неподалеку от фермы, где вы оставили коня. Мне все кажется, что, живя здесь, у самого моря, я и к ней поближе.
Он кивнул, сделал несколько шагов ей навстречу и, протянув правую руку, положил ладонь ей на плечо.
- И как же ты живешь?
- Море кормит. Меня называют Старушка Удача: мне всегда перепадает какой-нибудь улов.
Тепло его руки согревало, и эта теплая тяжесть вдруг заставила ее ощутить страстное желание зависеть от кого-нибудь.
- Вряд ли ты старше меня. Ты только притворяешься старой каргой, ведь верно?
- Верно, так безопасней.
- Если твое тело умастить маслами, Энн Тайсон, да нарядить в шелка, ты бы стала ничуть не хуже любой великосветской дамы.
Его черты отличались привлекательностью, загорелое лицо было исхлестано непогодой. Крупный нос, прекрасные зубы, карие поблескивающие глаза и широкие черные брови; он не носил парика, и в его длинных густых волосах седина уже давно преобладала над каштановым цветом, а на левой щеке белел шрам, который образовывал ямочку всякий раз, когда он улыбался. Он жестко прижал свою ладонь к ее плечу, едва не причиняя ей боль; и она слегка отклонилась назад, стремясь как можно лучше рассмотреть его. В ее движениях сквозила неуверенность, однако, давно привыкнув повиноваться тем, кто выше ее по положению, она сознательно сбросила с себя наносный образ старой карги, превратившись в обычную женщину, которую ему удалось разглядеть с первого же взгляда. Он попытался взять ее за руку, и только теперь она обратила внимание, что два средних пальца на его левой руке плотно прижаты к ладони, точно когти хищника. И в этот миг ее неловкое движение разрушило близость, только что появившуюся между ними.
- Старая рана, - объяснил он, вскинув обе руки, а затем безвольно опустив их. - У меня много ран, Энн, и на теле, и в душе. Потому-то я и пришел сюда. Тебе лишь надо исцелить душу и тело, передо мной же возникают такие преграды, которые вряд ли преодолимы.
- Вы разговариваете сами с собой.
- Я лишь хочу изменить свою натуру и стать иным человеком. Ты понимаешь?
- Нет, - призналась она, и ее внезапная усмешка разрушила физическое желание, которое он в ту минуту испытал к ней.
- Ну что ж, может, мне теперь лучше вернуться, пока прилив и пески не поглотили меня?
- Еще есть время.
- Я все равно собрался уходить. Вот. - Он протянул женщине мелкую серебряную монетку. - В благодарность за твое беспокойство.
Ей не хотелось брать деньги, однако она так и не осмелилась отвергнуть его дар. Она взяла серебро, но почувствовала себя униженной.
- Ты привлекательная женщина, Энн Тайсон… Я не забуду своего ангела-хранителя с залива Морекамб.
Он приложил руку к сердцу и поклонился.
Она улыбнулась, но теперь в его манерах проглядывало некоторое нетерпение. И с переменой его настроения молчаливая неосязаемая связь, возникшая было между ними, бесследно испарилась. Скорее всего, он уже и вовсе забыл о ней. Он вновь отвесил женщине небрежный поклон и направился к берегу. Она вернулась к ловле креветок, суетливо возясь в безжалостно холодных потоках воды и стараясь обуздать чувства, которые внезапно он пробудил в ней…
Сумев противостоять одному искушению, он почувствовал за собой право поддаться другому. Ньютон предостерегал его от случайных связей, однако же эти опасения всегда оказывались преувеличенными. Слава Богу, что уже утром им придется расстаться. Ньютон негодовал по поводу расходов, вызванных внезапно возникшей задержкой. Он никак не мог взять в толк: какая необходимость тратить несколько дней в полном одиночестве в Песках? Между тем цель этого уединения заключалась отчасти именно в том, чтобы скрыться от бдительного взгляда Ньютона. Но как бы он мог понять это, если между ними речь шла исключительно о необходимости должным образом отрепетировать роль. И подготовиться следовало весьма тщательно: единожды начав действовать, им уже не представится возможности повернуть назад. На сей раз не должно быть ни единой ошибки: ему и без того достаточно приходилось страдать, слишком часто он проигрывал. К тому же молодые годы уже давно остались позади, и он собирался бросить судьбе последний вызов - все равно что заглянуть в черное жерло готовой выстрелить пушки. Ему вдруг пришло в голову, что Ньютон, которому никогда не доводилось бывать на линии фронта, представления не имел о потребностях души, о воле и воображении, которые приходилось держать на взводе, точно пистолетный курок, дабы поддерживать себя на протяжении многих недель. Эти безумные монологи, обращенные к морю, необъяснимо укрепляли его.
Будь проклят этот Ньютон с его запретами… он заслужил отличную выпивку и, несмотря ни на что, обязательно устроит себе праздник, сохранив его в тайне.
- Он вел себя очень даже спокойно, - заметила она, слегка поглаживая тонкими пальцами мускулистую шею жеребца, покрытую бархатной кожей.
- Это потому, что он доверяет тебе, Сэлли.
- Ага… уж теперь, поди, он меня точно знает.
- Проведи его немного по тропинке, хорошо?
Она развернула коня, и они двинулись вдоль узкой тропинки, с обеих сторон обрамленной зарослями боярышника и платанами, которые лишь местами прорезались пунктиром серебристо-серых березок. После пустынных песков это закрытое со всех сторон местечко представлялось уютным убежищем.
Они шли молча, и конь неторопливо брел между ними. Это была всего четвертая их прогулка к морю, и все же девушка чувствовала, что даже за такое короткое время он успел узнать ее гораздо лучше, чем те, кто годами служил с ней на ферме. Всякий раз, получая от него по шесть пенсов, она была вынуждена отдавать эти деньги своему хозяину, у которого работала служанкой. Однако, рассказывая ему об этом, она не проронила ни единого слова жалобы. Напротив, провести несколько минут с ним рядом представлялось ей настоящим счастьем, которые бы она не променяла ни на какие сокровища мира, в то время как старый болван только и заслуживал жалких шести пенсов.
- Ты знакома с Энн Тайсон? - спросил он, и она кивнула. - Наверное, еще несколько лет назад она была весьма похожа на тебя. Такие же волосы - чуть рыжеватые, как спелый каштан, забранные в пучок на затылке… я заметил, у многих женщин в этом краю именно такой цвет волос… и голубые глаза… тревожный симптом для такого старого человека, как я, правда, Сэлли?
- Да вы ничуточки не стары! Да вы и вовсе не такой, как другие! Вы - самый красивый мужчина из всех, что я видала! И вы такой добрый! - выпалила она короткий панегирик и торопливо отвернулась, вконец смутившись. Вдруг такой богатый, красиво одетый джентльмен проявит нежное чувство к ней, а это ее "другие" прозвучало так, точно у нее и впрямь был некто из совершенно иного круга, который она себе и вообразить-то не могла.
Но даже такой неловкий комплимент ему пришелся по душе.
- Нет, нет, Сэлли. Это ты красавица. Истинная красавица.
Он остановил на ней взгляд, и она, совершенно осмелев, выдержала его. Однако вскоре девушка ощутила всю откровенность этого пристального взора, краска залила ее лицо, и она снова смущенно отвернулась. У нее чересчур широкие верхние скулы, подумал он, представляя, как его пальцы скользят по ее лицу, и тонкий рот излишне широк, точно разрез. Копыта коня приглушенно цокали по пыльной тропинке. Он почувствовал безошибочную неотвратимость невероятного сексуального удовольствия и задохнулся от счастья. Над их головами платаны так и тянулись ветвями друг к другу, как бы стремясь переплестись и превратить тропинку в узорчатую галерею.
- Мне надо очистить башмаки, Сэл, - заметил он, выбрав наконец прогалину. - Ты не откажешься мне помочь?
Она молча кивнула, испуганная, точно зайчонок.
- Мы привяжем его к этим воротам. И сможем присматривать за ним… правда, мальчик?
Пока она привязывала повод, он поглаживал шею коня, и пальцы оставляли следы на бархатистой коже, покрытой испариной.
- Позволь, я помогу тебе, - предложил он, и хотя она была куда проворней его, он подхватил ее на руки и помог перебраться через ворота, а затем они вместе направились в поле.
Больше всего он любил предвкушение. Каждый раз он оттягивал момент до тех пор, пока сладострастное чувство в душе не превращалось в натянутую до звона струну.
- Здесь, - сказал он. Они оказались посреди луга, теплая трава достигала бедер, дневное золотистое солнце приглашало прилечь и понежиться в его ласковых лучах. Сэлли опустилась на колени, сорвала полную горсть травы и стала чистить ему сапоги.
Мужчина неспешно посмотрел на нее сверху вниз, ему уже больше не хотелось медлить: это была их последняя встреча. Рыжие волосы, белая шея, неутомимое молодое тело в поношенном платье с чужого плеча, много-много лет назад полученном от какой-то престарелой грузной благотворительницы. Он был подлинным ценителем женщин, и от предвкушения того, какое истинное удовольствие его ожидает, у него внезапно пересохло в горле.
- Позволь, я помогу тебе, - несколько неловко повторил он, опустившись прямо перед ней. Теперь их лица оказались совсем близко, плотная стена высокой травы скрыла их от любопытных взглядов. Он снова замер. - Ты красавица, Сэл, - повторил он мягко. Она закрыла глаза, чуть раздвинув губы, и мучительное желание, отразившееся на ее лице, было сродни боли. Он легко поцеловал ее в губы, потом еще раз, с трепетной нежностью. Привыкшая только к грубому обращению, к жадным похотливым рукам в полутемных углах и жестокому короткому совокуплению без малейшего удовольствия, она громко застонала от этой соблазнительной ласки.
Он все понимал и осознавал: часть его души всегда оставалась холодна и расчетлива, словно обладала собственным рассудком. Он как бы видел всю сцену со стороны. Эта его часть созерцала, оценивая каждое его действие, и была способна направлять его. Его снедало собственное тщеславие, он искренно полагал, что преподносит этой бедной девушке невиданный дар. Из всего увиденного и услышанного он отчего-то заключил, будто лишь он один во всем мире такой мужчина, которому нравится заниматься любовью и проводить время с женщинами, заботиться о той, кого он страстно желал, и доставлять ей удовольствие. Он единственный, и такого другого мужчины не сыскать.
Брошенные на траву платья послужили им ложем. Когда она обнажилась, перед его взором предстало белое, с мягко обрисованными мускулами гибкое тело. Девушка прильнула к нему, в то время как его пальцы скользили по ее коже, рассеянно, нежно, все больше распаляя желание в ней и до поры пригашая его собственное. Неожиданно он вошел в нее: жестко, но совсем не грубо, и стал двигаться медленно, даже несколько апатично, доставляя ей несказанное удовольствие.
Теперь только он почувствовал себя в своей стихии. Что ему воспетый поэтами земной рай с его лесами и лугами! Он любовался и наслаждался не озерами и не стремительными потоками, но ее губами, сосками, мягкой шелковистостью ее волос, белизной зубов, гладкостью ногтей, бархатистостью и упругостью молодой кожи. Исступленная страсть накатывала волнами, и покровы неизвестной ей доселе любви спадали. Все в этот момент приобретало особое значение: ее плотно сомкнутые веки, палец, скользящий по ребристой гряде позвоночника вниз от шеи, и неожиданное соединение губ, точно переплетение ветвей над тропинкой, когда язык тянется прикоснуться к нежному нёбу. Взлеты и падения прерывистого дыхания заставляли их слиться в единое целое, и их тела двигались в унисон, крепко прижимаясь друг к другу. Именно такой в своих мечтах он рисовал естественную природу. Иногда ему, как сейчас, даже удавалось воплотить свою мечту в жизнь, но всякий раз он желал чего-то большего, и эта неудовлетворенность беспрестанно мучила его.
Затем они на несколько минут погрузились в дрему, лежа рядом, лицом друг к другу, уже истощенные, но по-прежнему ощущая не успевшие оборваться узы. На душе было легко, словно ему отпустили грехи. Сладкий запах травы убаюкивал. Прядка рыжеватых волос прилипла к ее влажному лбу, обнаженное тело казалось совершенно безвольным в полусне. Он проснулся первым и нежно погладил ее по плечу, наслаждаясь ощущением этого легкого прикосновения к ее коже.
- Знаешь, теперь нам следует пожениться.
Этот неожиданный порыв немало удивил его самого. Он даже на секунду усомнился: неужели же он в самом деле произнес подобные слова? Звук его голоса разбудил ее. Она бросила на него взгляд, в котором смешались недоумение и укоризна.
Но слова, произнесенные вслух, словно бы обрели материальность. В воображении он уже видел себя хозяином маленькой фермы на Песках. Здесь, в глухой провинции, он станет вести простой образ жизни, иной раз коротая время за рыбалкой, в то время как юная жена скрашивала бы его досуг. Он бы жил в беззаботности, обретя хоть и крохотный, но уютный семейный очаг. Сэлли будет опекать и обожать его, а ее прекрасное молодое тело и жертвенная готовность повиноваться ему скрасят изъяны такого мезальянса. Он выстроит удобный дом, заполнит его книгами и станет прогуливаться вдоль побережья по вечерам, как сейчас. И тогда он знал бы наверняка, что чувственные удовольствия, даже пресыщение, доступны ему в любой момент.
- Что ты об этом думаешь?
Она резко отстранилась от него, словно намереваясь наброситься и ударить, как разъяренная кошка. Он прекрасно осознавал, что его внешность и аристократичные манеры разительно контрастировали с ее грубой простотой, и это больше всего ее угнетало. Но противостоять и сопротивляться той силе, которая в нем заключалась, она не могла и потому, лишь всхлипнув, отвернулась.
- Другие причиняли тебе боль, разве не правда, Сэлли? - Он взял ее руку и поцеловал тыльную сторону ладони. - Все они причиняли тебе одну лишь боль.
- Когда вы вернетесь?
- Завтра.
Они оделись в полном молчании и неторопливо направились обратно к воротам. Он довольно грузно опустился в седло: в свои годы, потеряв былую легкость, он начал полнеть.
- Для чего вы такое сказали? - наконец вымолвила она через силу.
- Я сказал собственно то, что думал, Сэл.
Ему вдруг пришло на ум, что те, с кем ему доводилось общаться, считают самой прекрасной чертой его характера именно чистосердечность.
Она осталась стоять на обочине тропинки, когда человек, которого она знала под фамилией Хоуп, рысью ускакал прочь. Проводив его взглядом, она снова повернула к морю, на запад, туда, где солнце садилось за заливом прямо в Фернесские холмы - недосягаемая далекая страна, в которой ей никогда не суждено побывать. Сейчас золотой диск солнца, окутанный алой пеленой, медленно опускался за горизонт, и его по-прежнему теплые лучи озаряли ее преображенное лицо.
Мужчина же не терзался ни малейшими сомнениями. Он ни разу не оглянулся. Его мысли уже были далеко, и потому он не обращал внимания на солнце, которое в тот миг преображало песчаные гряды. Мелководье, залитое кровавыми лучами, медленно уступало приливу, и теперь устье залива превратилось в исполинский зев, с жадностью поглощающий океанские воды.
Ощутив невиданный подъем, мужчина без остановки проскакал две мили до самого Ланкастера. Эта простая женщина, с которой он больше никогда не свидится, воодушевила его. Теперь он был совершенно уверен в успехе.
Ньютон стоял в центре комнаты, в полутьме сгущающихся сумерек. С темным мореным дубом, которым были отделаны лучшие апартаменты гостиницы "Королевские дубы", контрастировало только его бледное лицо. Хоуп боялся, что Ньютон, как случалось и раньше, догадается о его проделках и станет ему выговаривать. И как всегда, ему хотелось верить, будто страх его - неоправданная глупость, и он боролся сам с собой, стремясь избавиться от него. Он прекрасно осознавал, что, дойди дело до открытого столкновения, Ньютону не устоять. Этот человек имел над ним власть и влияние лишь в те моменты, когда сам он оказывался слаб. Как сейчас. Он даже нуждался в определенном покровительстве.
- Это моя последняя репетиция, - сказал Хоуп, входя в номер и захлопывая за собой дверь. - Настал мой час.
- Неужели?
- А нельзя ли добавить немного света? - Хоуп дернул за шнурок колокольчика. Откуда-то снизу послышалось едва различимое позвякивание.
Ньютон пристально следил за тем, как его партнер затевает совершенно ненужную суету.
- Ты же не станешь мне лгать, Джон, правда?
- По поводу чего?
- Ты помнишь, мы договорились не оставлять никаких следов. Никаких улик.
- Ты меня обвиняешь? - Его тон неожиданно приобрел воинственность, а перекошенное внезапным гневом лицо потеряло всю привлекательность.
- Ни в коей мере. - Ньютон закрыл тему обсуждения, и без того получив достаточно ясный ответ.