Антирелигиозная тема занимает значительное место в литературе всех стран и народов. В произведениях прогрессивных писателей мы встречаемся с резкой критикой религии и церкви, религиозных догм, религиозной морали, далеко не богоугодных деяний святых отцов. Отражая думы и чаяния народа, писатели борются с утешительным дурманом, имя которому - религия.
Высокое призвание литературы - в служении народу. Антирелигиозные произведения помогают людям понять истинную сущность религии, воочию увидеть все зло, которое несет она народу. Эту цель преследует и предлагаемую читателю серия Художественная атеистическая библиотека.
Содержание:
Кандидаты в святые 1
Исцелитель-заочник 9
В. Ардов. Как делали святых 11
Примечания 11
Кандидаты в святые
- Дарлинг, - сказала Александра Федоровна царю, - вот уж десять лет вы царствуете, а наследника престола у вас нет.
Последние царь и царица разговаривали между собой по-английски. Хорошо говорить по-русски немецкая принцесса Алиса, названная при принятии православия Александрой, так и не научилась, да и не чувствовала в этом особой надобности. Ну, а по-английски нет местоимения "ты" (только для обращения к богу); отец говорит сыну "вы".
- Мы еще молоды, - вяло возразил царь, теребя по привычке усы.
То, что мы теперь называем подтекстом, в данном случае было: "Ну, а что делать?" Царица именно так и поняла, потому что она горячо воскликнула:
- Будем просить бога, обратимся к святым православным заступникам!
Царь переступил с ноги на ногу. Ему была непонятна такая необычайная приверженность крещенной в православие лютеранки к святыням православной церкви. Недаром он слыхал, что этот злой министр Витте прозвал царицу язычницей православия! Сам-то царь не чувствовал в душе особого религиозного рвения. Однако он не решался вступать в спор с властолюбивой женой. По опыту он знал, что всякое возражение приводит только к неприятности.
- Мы уже служили молебен святителю Николаю, - неохотно сказал он, отводя глаза с подпухшими подглазницами в сторону.
- Надо заслужить милость божью, - наставительно ответила царица и, опустив голову, замолчала, как бы прислушиваясь к внутреннему голосу.
Этот неприятный для царя разговор происходил в голубой гостиной Зимнего дворца летом 1903 года. Царская семья еще не переехала в Царское Село, где царь и царица жили затворниками после январского расстрела 1905 года. Распутин еще не появился во дворце, но царская чета все больше склонялась к мистицизму, к странникам, к шарлатанам-врачам и к врачующим попам. Зачинщицей здесь была Александра Федоровна, страдавшая резко выраженной формой истерии. Только с полгода назад закончилась удивительная история. Алиса считала себя беременной, у нее из месяца в месяц рос живот. Придворные приемы и выезды были прекращены, шел уже девятый месяц, потом пошел десятый, одиннадцатый… Во дворце шептались. Старейший из придворных, министр двора барон Фредерике, которому по старости все прощалось, попросил царя пригласить для осмотра царицы лейб-медика профессора Отта. До сих пор такие осмотры дам из царского рода запрещались этикетом. На этот раз осмотр состоялся, и оказалось, что все - результат самовнушения. Царица немедленно, так сказать, пришла в себя. Живот у нее опал, болезненные ощущения прошли.
Тем более она теперь жаждала и в самом деле "понести" наследника! Дочки ее больше не устраивали.
В безвкусно обставленной комнате в углу стоял голубой рояль под цвет шелковых обоев. Голубой ковер под ногами заглушал шаги. На тумбах из драгоценного дерева с резьбой в стиле барокко стояли голубые фарфоровые вазы, рядом и китайские и датские. Царь хмуро смотрел в окно на Неву, у которой в свою очередь был какой-то хмурый вид: отнюдь не голубая, под цвет гостиной, речная вода, серые тучи, низко опустившиеся над водой…
"Все полковники моей армии, - грустно думал царь, - могут рассчитывать на производство в генералы. И только я один умру полковником, потому что в генералы производит император, а я не могу сам себя произвести!"
Правда, министр двора Фредерикс уверял вчера, что представить к производству может Георгиевская дума, но это сомнительно, да и сам Фредерикс более чем сомнителен. Царь слегка усмехнулся, вспомнив, что на последнем дворцовом балу бедный старик до того умаялся, что, встретив в зале царя, ведущего под руку супругу французского посла, приветливо сказал: "И вас, молодой человек, пригласили ко двору!"
Зато предан. Батюшка говорил, что это самое главное. Вот Витте - тот не заговаривается, а что толку? Несомненный либерал в душе, хотя и прикидывается верноподданным. Так что же все-таки Алекс хочет?..
Царица помолчала и, видимо помолившись в душе, заговорила сама:
- Есть двое святителей церкви, которые из-за козней вашего безбожника Победоносцева до сих пор, к нашему стыду, не канонизированы, - твердо заявила она, - Ваша обязанность - заняться их мощами!
- То есть как заняться мощами? - с недоумением спросил царь.
- Это значит открыть их нетленные мощи и добиться причисления обоих к лику святых! - чуть покраснев от гнева, сказала царица. Ей показалось, что венценосный супруг смеется над ее религиозным порывом. - Вот это будет с вашей стороны заслугой перед престолом всевышнего, и вам воздастся!
- А… кто же эти двое? - несмело спросил царь. Александра встала. Она была довольно высокого роста, по крайней мере для женщины. Рядом с царем она выглядела даже чересчур длинной, поэтому на картинах и снимках всегда позировала сидя. Тогда, в 1903 году, она была в расцвете сил, выпуклые глаза ее блестели истерическим огнем, она говорила высоким голосом, с постоянной уверенностью в своей правоте. Это еще больше подчиняло ее воле слабовольного царя.
- Ужасно! - с гневом воскликнула царица. - Вы не знаете их имен, а народ, простой народ, стоит на коленях у царского престола и молит о прославлении заступников небесных перед престолом господа!
- Простой народ? - спросил несколько сбитый с толку самодержец.
- Да! - с силой ответила Александра. Не вставая, она дотронулась до кнопки звонка, и в гостиную тотчас вошла приближеннейшая фрейлина Вырубова, некрасивая, совсем еще молодая женщина с фигурой и лицом пьющей кухарки у бедного петербургского чиновника. Вырубова присела в реверансе. - Письмо! - коротко приказала ей царица, и Вырубова, очевидно ожидавшая это приказание, мгновенно достала из складок платья письмо.
- "Всеподданнейшее прошение государыне императрице матушке нашей Александре Федоровне, - читала почти по складам русский текст царица, - от православных христиан твоего города Таганрога, что на Азовском море. Открылись у нас здесь святые останки угодного богу святителя Павла Таганрогского, усопшего в 1879 году и ныне проявившего себя великими чудесами…"
Далее шли описания чудес, творимых принятием внутрь горсти земли с могилы святого. Заведовала всем делом "мать честная" Мария Величко, невенчанная жена таганрогского мещанина Павла Стажкова. Она построила на его могиле часовню со склепом и засыпала склеп землей. Землю эту она объявила священной. За горсть Мария Величко взимала по целковому. Торговля (покупателями были в основном жаждущие исцеления) шла бойко. Пациенты тут же поедали землю, и Мария только-только успевала пополнять запасы чудотворной земли.
- Алекс, - сказала Вырубова (не зная английского языка, она разговаривала со своей близкой подругой - царицей по-немецки), - вот тут еще письмо… От таганрогских священников. Представил петербургский митрополит Антоний Вадковский.
Она протянула еще один конверт, но Алиса брезгливо сжала холеные руки.
- Митрополит Антоний - интриган и либерал, - поспешно сказал царь, ждавший случая произнести что-нибудь приятное супруге. Но та даже бровью в его сторону не повела.
- Государь император - глава православной церкви, - сказала она в пространство. - Неугодных иереев он вправе заточить!
"Собственно, глава православной церкви - святейший синод, - с некоторым раздражением подумал царь, - а не я". Он, конечно, промолчал, однако ясно вспомнил: рассказывал ему его учитель в юности, нынешний обер-прокурор святейшего синода К. П. Победоносцев, как глупо повел себя царь Павел Первый, который называл себя "главой церкви" и даже запрашивал синод, не может ли он сам служить обедню, на что синодальные отцы дали осторожный ответ: "У нас нет достаточно великолепных для государя риз".
Он увидел, что Алиса подала Вырубовой знак читать послание таганрогских священников, и прислушался.
"Он, Павел, по фамилии Стажков, - читала русский текст Вырубова с легким иностранным акцентом, - происходит из небогатой семьи, никогда никакого имущества не имел и служил в качестве канцеляриста при генеральном суде, откуда был выгнан за пьянство. Все чудеса Павла Стажкова являются подтасовкой его последователей, а жизнь его не только не отличалась святостью, но была примером житейской безнравственности".
Дальше шли подробности.
- Какая гадость, - поморщилась царица, - это все ваш Победоносцев!
- Алекс, ради бога, - не удержался царь, - митрополит Антоний - величайший противник Константина Петровича, он ему в пику и письмо таганрогских попов прислал…
Царица вдруг закатила глаза и закричала тонким голоском, совершенно как деревенские "порченые" кликуши. Царь побледнел и беспомощно посмотрел на Вырубову. Та, не теряя ни минуты, деловито приступила к своим обязанностям сестры милосердия царицы; одновременно она через плечо небрежно кинула царю:
- Уходите! Вы только раздражаете бедную Алекс! Царь, втянув голову в плечи поспешно на цыпочках покинул гостиную.
* * *
Жарко бывает в Таганроге в июле! Со стороны моря - ни ветерка. С полей тянет чудесным запахом скошенного сена и чем-то еще приятным. Воздух чистый, прозрачный. Но вот проедет водовозка деда Ерошки - поднимется вслед великая пыль. Уже и водовозки не будет видно, уже и скроется из виду бренчащее ведро, привешенное к задку телеги, а густая пыль, пронизанная полуденным солнцем, точно марево, долго еще будет висеть над переулком. А тут не чалый мерин с бельмом на правом глазу, запряженный в дроги с бочкой или, как ее здесь называют, кадушкой, а пара рысаков легко и быстро тянет, как игрушечный, легкий франтовской экипаж, в котором редкие прохожие сразу узнают выезд богача архитектора поляка Эмерика. Но почему не сам Эмерик, надменный старикашка с баками, сидит на рессорных подушках, а расселись в экипаже два попа, один - чернорясник, другой - в белой рясе? И кто они? Уж больно независимый и важный вид у незнакомцев! Куда они едут?
Экипаж замирает у бывшего особняка грека Маврокордато на Греческой улице. Все таганрожцы знают, что его вдова, местная уроженка Анна Ерофеевна, из русских купчих, подарила особняк Павлу и что теперь дом перешел по завещанию умершего к Марии Величко. Таганрожцы постарше отлично знают и предысторию Марии, которая в молодости не год и не два была главной приманкой местного веселого дома. Так как этот дом посещали и приезжие капитаны иностранных судов, то можно сказать, что слава Марии (она тогда называлась Клеопатрой) разнеслась далеко за моря. Ныне она весьма безбедно проживала в наследственном доме, оказывая всяческую заботу часовне на могилке усопшего любовника. Тут главным было - вовремя подвозить землицу да следить, чтобы в ней не оказалось осколков стекла или иной пакости. Люди доверчиво ели землю, зачем же создавать неприятности?!
С некоторых пор она понизила цену на горсть "святой" земли с рубля до полтинника. Хоть она была и жадна, эта дебелая с отечным, когда-то очень красивым лицом женщина, но дело понимала. Не всякий грешник, жаждавший загробного спасения или прекращения желудочных колик, мог потратить рубль. А уж полтинник как-нибудь найдется. Да и воз земли, разделенный на горсти, приносит за день немалый доход… Ого-го! Марию Петровну уже начинали одолевать грустные мысли. Одинока она. Кому же деньги ее достанутся? Вот что-то сердце пошаливает, пошла бы к врачу, да ведь сразу об этом народ узнает, пойдет шум, будет сплошной убыток. Не землю же с могилы этого пьянчужки ей внутрь принимать, она-то не дура!
Нет, чуяло, чуяло сердце, что готовит судьба ей удар. Так оно и вышло! Принес к ней черт этих двух попов из Петербурга, а попы-то оказались в высоких духовных чинах. Один - протоиерей какой-то из синода, а второй - одновременно и монах и священнослужитель, иеромонах Гермоген. Мария Петровна не знала, что хитроумный Победоносцев послал в Таганрог для проверки святости Павла уважаемого царицей мракобеса Гермогена, дав ему в помощники преданного обер-прокурору "скромного делопроизводителя" из синода молодого попа Евгения Старицкого. Гермоген не мог не понимать, что царица царицей, а пока он сам во власти всесильного обер-прокурора Победоносцева, чей известный адепт отец Евгений непременно донесет о всяком неверном шаге кандидата в епископы.
Да, силен был Константин Петрович Победоносцев! Собственно, особенно силен он был при царе Александре Третьем, а при его сыне Николае власть обер-прокурора как бы чуть приуменьшилась, но еще была достаточна.
Недаром всей России были известны стишки: "Победоносцев для синода, Обедоносцев для себя, Бедоносцев для народа и Доносцев для царя". Известно было также, что именно он, Победоносцев, послужил Льву Толстому в какой-то степени прототипом государственного чиновника Каренина, сухого формалиста и бездушного чиновника.
Конечно, с каждым из двух иереев Победоносцев имел особую беседу у себя в петербургской квартире. Одетый в скромный штатский сюртук, диктатор всея Руси был похож на старого врача. В действительности же он был доктор римского права, автор учебника, принятого на всех юридических факультетах страны. Не многим было понятно это странное перевоплощение: из профессоров-юристов в фактического главу православной церкви, подмявшего под себя все светские власти. Даже область светской цензуры была ему подвластна. Недаром великий хитрец издатель Сытин именно у Победоносцева искал разрешения на те или иные выгодные издания!
Церковные иерархи трепетали перед обер-прокурором синода. И все-таки ему приходилось лавировать. Посылая в Таганрог одного представителя так называемого белого духовенства и одного - черного, то есть монашествующего, Победоносцев делал это неспроста. Гермоген выступает с черносотенными проповедями и поэтому привлек доброжелательное внимание царицы. С ним даже обер-прокурору приходится держать ухо востро, но Константин Петрович понимает, что Гермогену тоже не приходится пренебрегать им, обер-прокурором, не ровен час! Поэтому он убежден, что молодой иеромонах прислушается к его наставлению. Конечно, наставление должно быть осторожным, без нажима. Ни одного слова, на которое впоследствии этот ехиднейший Гермоген мог бы сослаться! Полутоны, намеки, недоговоренности. Обер-прокурор хочет провалить таганрогского святого, но ведь царица явно хочет противоположного! Тем более нельзя допускать признания святых заслуг этого прохвоста, Павла Стажкова! Нельзя потому, что иначе царица получит возможность укорять его, Победоносцева, в небрежении делами церковными. Почему-де он раньше не внял гласу свыше? Почему не принял могилку святого под охрану церкви? Почему допустил, что строптивые таганрогские попы охаяли святого в своем заключении? Победоносцев отлично знает, чем руководствовались отцы-протопопы: отнюдь не жаром истинной веры, а простым расчетом. То, что перепадает вдове Стажкова, уходит из жадных рук отцов! Да, но раз уж такое донесение состоялось, а обер-прокурор не опротестовал донесения, то как же теперь признаваться в ошибке?! Ну уж нет!
- Как видно из мнения местного священства, - прощупывающе сказал на приеме у обер-прокурора Гермоген, сорокалетний, черный, как цыган, мужчина, то и дело беспокойно хватаясь нервной шарящей рукой за нагрудный крест, знак священства, - едва ли сей Павел был удостоен божьей благодати. Хотя, с другой стороны…
- Вот именно, с другой стороны, - подтвердил Победоносцев, и Гермоген, всматриваясь в бритое, с нависшим носом лицо обер-прокурора, не заметил ни выражения одобрения, ни порицания. А Победоносцев продолжал:
- Главное, ваше преподобие, добиться истины, ничто другое меня не интересует. Вы, как соединяющий в себе и монаха и священника, и умом и сердцем увидите ее.
- А кто же, ваше высокопревосходительство, поедет со мной? - осторожно спросил Гермоген, надеясь хотя бы с этой стороны понять действительные намерения начальства.
- Поедет отец Евгений, - небрежно бросил Победоносцев, вставая из-за своего огромного письменного стола и тем давая понять, что аудиенция кончилась.
- Отец Евгений? Из синода? - переспросил Гермоген, вставая в свою очередь. Он сразу смекнул, куда дует ветер: раз уж эта хитрая лиса, Победоносцев, посылает одного из фактических воротил своего ведомства, то ясно - не для того, чтобы поддержать царицу в ее борьбе с равнодушным отношением обер-прокурора. Примем к сведению!
Гермоген на прощание хотел было благословить хозяина квартиры, но сообразил, что тыкать обер-прокурору в губы руку не след. Победоносцев отпустил гостя легким кивком головы, от чего тот в душе взъярился, но что тут было делать? С этим костлявым чертом не очень-то поборешься. Вот разве при случае…
В Таганроге отцы были встречены на вокзале лицами духовными и светскими. Еще бы! В телеграмме о приезде имелись пугающие слова: "По указанию обер-прокурора святейшего синода". Из встретивших надо упомянуть преподавателя слова божья в мужской гимназии протоиерея Стефана Стефановского, ярого черносотенца, и протоиерея Баландина, сбросившего потом, в 1905 году, свой сан. Из властей был полицмейстер Джапаридзе, высокий старик с седыми баками, как у царя Александра Второго, и член городской управы Платонов, промотавшийся помещик. Примечателен он был только своей дочерью - красавицей Ариадной.
Поезд замер, из вагона первого класса вышли две рясы, черная и белая. В руках у чернорясника был изящный дамский чемоданчик - несессер, у отца Евгения - большой набитый портфель. Встречавшие попытались подойти под благословение, но приезжие сделали вид, что они этого не замечают. Белая шелковая ряса отлично сидела на высоком и статном священнике. Несмотря на бороду, было в его лице что-то актерское. Поверх рясы на серебряной цепочке висел тяжелый серебряный крест.
Иеромонах в черной, тоже шелковой, рясе, в черном клобуке, с загорелым лицом, точно он приехал не из Петербурга, а из Крыма, привлек всеобщее внимание. О нем уже шла слава как о церковном ораторе и будущем епископе. Он ступил на дебаркадер первым и, выслушав представляющихся, обратился к священнику Баландину неласковым тоном:
- Это вы, батюшка, возглавляли комиссию по проверке святости усопшего Павла?
Баландин, средних лет священник, с несколько вялым лицом, вспыхнул и ответил так громко, что все на него посмотрели:
- Да, именно я!