В Вилюйске Василий познакомился с мисс Кэт Марсден, приехавшей из Лондона в далёкую Якутию обустраивать лепрозорий - специальное поселение для больных проказой. Этой страшной болезнью в те годы страдали десятки местных жителей. В свободное от обследования больных время мисс Марсден охотно занималась с Василием изучением английского языка, к которому сразу полюбившийся ей смышленый псаломщик проявил редкое дарование. По её предложению владыка Мелетий направил Василия Оконешникова в Казань для продолжения учёбы в учительской семинарии и на миссионерских курсах при Казанской духовной академии.
- Будем ждать тебя, отрок, образованным священником, - напутствовал Василия владыка Мелетий. - Якуты добродушный, бесхитростный народ, не отрицающий нашу православную веру. Им только надо помочь, поддержать их духовное стремление. А пастырей у нас мало. Очень мало!
- Я обязательно вернусь, владыка, - Василий в пояс поклонился архиерею и подошёл под благословение.
Годы учёбы в Казани пролетели незаметно. Василий усиленно изучал не только богословскую науку, но и старался обрести как можно больше светских знаний, чтобы расширить свой кругозор, научиться отвечать на самые неожиданные вопросы. Кроме того, он продолжал совершенствовать свой английский язык, которым вскоре овладел в совершенстве. А ещё Василий усердствовал в переводе на якутский язык церковных книг, понимая, что на родном наречии их смысл быстрее дойдёт до сознания земляков.
Вернулся Василий в Якутск осенью 1898 года, двадцатипятилетним православным священником, окрепшим физически и духовно. Принявший к тому времени Якутскую и Вилюйскую кафедру епископ Никанор (Надеждин) охотно выполнил его просьбу о постриге в монашеское звание. Новонаречённый иеромонах Алексий получает послушание миссионерствовать в городской второклассной церковно-приходской школе. Как и в прежние годы, он продолжает заниматься переводом на якутский язык богослужебных и душеполезных книг, поддерживает письменную связь с родителями. Через три года отец Алексий заслужил свою первую священническую награду - набедренник. Видя воспитанность, ответственность и порядочность молодого священника, владыка Никанор назначает его директором церковно-приходской школы и возлагает одновременное исполнение обязанностей казначея Спасского монастыря и эконома архиерейского дома.
Доверие, уважение, почёт! Казалось бы, чего ещё желать? Служи людям и Богу, будь этим счастлив. Но нет, довольствоваться тёплым местечком было не по душе иеромонаху Алексию. Не такие они Оконешниковы! Узнав из газет, что Императорский военно-морской флот объявил о наборе священников, знающих английский язык, отец Алексий загорелся желанием попасть на корабль. Испросив у владыки Никанора позволение посетить родной наслег, он с первым купеческим обозом отправился на Колыму.
- Решил - так поезжай, - одобрил желание сына стать корабельным священником Тимофей. - Нелегко, конечно, будет, но ты, как я погляжу, лёгкой жизни не ищешь. Похвально, сынок! Это по-нашему. Храни тебя Господь! И нас с матерью не забывай…
- Васенька, да как же так? - запричитала Аксинья, бросившись на шею сына. - Мы моря отродясь не видали, а страху-то про него наслышаны. Мало ли кораблей ушло в его пучину… Может, передумаешь, голубь мой?
- Нет, матушка, передумывать не стану. А вот беспокоиться обо мне нет нужды. Все мы под Господом ходим, как Ему угодно, так и будет. А с нас грешных что взять? Сгинуть и на суше можно. Знать, где упадёшь, там бы соломку постелил. На всё воля Божия, матушка. Не печалься, не пропаду.
3. Верность священному долгу
В то же лето отец Алексий уехал из Якутска. С большим трудом добравшись до Петербурга, он подал прошение в Морское ведомство, прошёл положенные испытания и был зачислен корабельным священником в команду крейсера "Рюрик", входившего в состав отряда крейсеров эскадры Тихого океана. И снова в путь, через всю Россию - во Владивосток…
К месту службы отец Алексий прибыл в конце 1903 года. Познакомившись с экипажем крейсера, который принял его очень радушно, он как всегда усердно приступил к выполнению своих повседневных церковных обязанностей. Слухи о возможной войне с Японией оставались пока лишь слухами, которым особого внимания не придавал никто. Более того, и офицеры, и матросы были уверены в превосходстве русского флота над японцами и в разговорах между собой со смехом представляли, как они будут топить самураев, если только те посмеют объявить войну России.
Но случилось непредвиденное. В ночь на 27 января 1904 года без объявления войны восемь японских миноносцев атаковали эскадру русских кораблей в морской крепости Порт-Артуре. В результате два наших лучших броненосца "Цесаревич" и "Ретвизан", а вместе с ними бронепалубный крейсер "Паллада" получили серьёзные повреждения и вынуждены были встать на продолжительный ремонт. Командование флота приняло решение вывести оставшиеся корабли из Порт-Артура во Владивосток. Но неоднократные попытки сделать это к успеху не привели. Тогда из Владивостока на помощь погибающей эскадре поспешил отдельный отряд крейсеров "Россия", "Рюрик" и "Громобой". Но дойти до Порт-Артура им оказалось не суждено. На рассвете 14 августа 1904 года в Корейском заливе крейсера столкнулись с японской эскадрой, которая превосходила их и в численности, и скорости, и вооружении.
День 14 августа 1904 года занимался ясный, безветренный. Вахтенный офицер на крейсере "Рюрик" лейтенант Постельников привычно всматривался через бинокль в горизонт, как вдруг на северо-западе заметил четыре корабля. Они были очень далеко, и определить по флагам на мачтах их государственную принадлежность было невозможно.
- Может наши, а может японцы, - засомневался лейтенант, докладывая о замеченной эскадре командиру корабля капитану первого ранга Трусову.
- Поднимайте на всякий случай команду и прикажите поднять сигналы для "России" и "Громобоя", - распорядился капитан, не отнимая бинокля от глаз.
Не прошло и часа, как всем стало ясно, что наперерез крейсерам идёт японская эскадра. Уклониться от сражения уже было невозможно. На "России", "Рюрике" и "Громобое" затрубили боевые рожки, матросы быстро заняли свои места у орудий. Японцы приближались.
Вдруг с корабля "Идзума" раздался первый выстрел. Недолёт! Наши крейсера тут же ответили ураганным огнём. Завязался жаркий бой. Последним в колонне шёл "Рюрик", ему-то и доставалось больше других. Враг вцепился в могучий корабль мёртвой хваткой. Снаряды решетили его борта, разрывались на палубе, уничтожая всё вокруг, попадали даже в трюм. Появились первые убитые, то в одном, то в другом месте вспыхивали пожары. Но, несмотря ни на что, "Рюрик" и сам разил врага беспощадно. Это особенно раздражало японцев, и они направили на геройски сражавшийся корабль всю огневую мощь своей эскадры, решив, видимо, заставить его сдаться на милость победителю. Но не знал враг характер наших моряков, не представлял силу их духа, укрепляемую корабельным священником. Не обращая внимания на свист осколков рвущихся снарядов, перехватывающий дыхание едкий дым пожаров, отец Алексий помогал санитарам убирать с палубы раненых, утешал добрым словом умирающих… А то, высоко подняв над головой наперсный крест, неожиданно появлялся у орудий, одним своим видом вселяя в моряков бесстрашие и волю к победе.
- Батюшка!.. Батюшка!.. - метался по заваленной ранеными кают-компании обезумевший лейтенант Зенилов. Он стискивал руками пробитую осколком снаряда голову и страшно вращал невидящими, залитыми кровью глазами.
- Ваше благородие, успокойтесь, - пытался удержать лейтенанта на месте отец Алексий. - Да что же это за беда такая? Прилягте на диван, вам и полегчает…
Взрывной волной от разорвавшегося где-то совсем рядом снаряда отца Алексия отбросило к переборке. Сильно ударившись головой, он потерял сознание. Едва придя в себя, он сквозь адский шум не утихающего сражения услышал голос корабельного доктора:
- Батюшка, отец Алексий! Где вы запропастились? Бегите скорее сюда, командир умирает!
На корабле, давно уже потерявшем управление, происходило что-то ужасное. Окутанный паром из пробитых паропроводов, с разворочанными снарядами бортами, горящей палубой, тут и там изуродованными телами убитых и раненых, которых не успевали убирать измученные санитары, "Рюрик" из последнего оставшегося действующим орудия изредка отстреливался от наседавших японских крейсеров.
К пятому часу непрерывного, невиданного по стойкости и мужеству моряков "Рюрика" сражения место командира корабля по старшинству занял уже трижды раненый лейтенант Константин Петрович Иванов. Здраво оценив обстановку, он понял, что крейсер спасти не удастся. Оставалось два выхода из создавшегося положения: сдаться в плен японцам или затопить корабль. Но мог ли офицер Российского флота помыслить о сдаче на милость врагу? Конечно, нет!
Оставшимся в живых членам экипажа было приказано собраться на верхней палубе. Тяжело раненых вынесли из лазарета, кают-компании и других помещений, где им оказывалась медицинская помощь. Лейтенант Иванов объявил о своём решении затопить крейсер. Никто не возражал, наоборот, со всех сторон послышались слова поддержки и одобрения.
- Исповедаться бы перед смертью, батюшка, - сначала робко, а потом всё громче и громче стали раздаваться просьбы моряков.
Отец Алексий, тяжело раненый в руку, превозмогая боль начал общую исповедь. Среди крови и стонов это была страшная картина. Кто-то крестился, кто-то тянул к священнику руки, кто-то, не имея возможности двигаться, смотрел на него полными слёз глазами, уцелевшие от осколков матросы опустились на колени и молча слушали…
- Всем за борт! - срывающимся голосом выкрикнул лейтенант Иванов. - Спасайся, кто может! Открыть кингстоны!
Океанская вода хлынула в трюм и без того уже глубоко осевшего крейсера. Медленно и неотвратимо "Рюрик" стал погружаться в морскую пучину, всё выше задирая свою носовую часть. Привязывая друг друга к деревянным обломкам, матросы бросались за борт, стараясь подальше отплыть от тонущего корабля, чтобы не быть затянутыми под него. Кто был ещё в силах, поддерживали доски с ранеными.
Отец Алексий хотел до последнего момента вместе с командиром оставаться на корабле, но лейтенант Иванов, не слушая возражений бесстрашного священника, под рясой которого недаром была надета тельняшка как символ храбрости и стойкости души моряка, привязал его к обломку бруса и столкнул за борт. Сам лейтенант, подняв к развевающемуся на чудом уцелевшей мачте Андреевскому флагу сигнал "Погибаю, но не сдаюсь!" последним оставил с честью ушедший от врага геройский крейсер "Рюрик".
4. Возвращение в Россию
Получив в том неравном бою серьёзные повреждения, крейсеры "Россия" и "Громобой" с трудом дошли до Владивостока, где были поставлены на продолжительный ремонт, а уцелевших моряков с крейсера "Рюрик" с большими почестями из уважения к их героизму, проявленному во время сражения, крейсер "Идзума" доставил в японский порт Сасебо. Это был плен, но не для всех. Согласно морским традициям, священников и врачей в плен не брали ни на море, ни на суше. Зная об этом, лейтенант Константин Петрович Иванов, оказавшийся в одном лагерном помещении с отцом Алексием, решил передать с ним в Санкт-Петербург докладную записку для Государя Императора о причинах поражения Владивостокского отдельного отряда крейсеров и гибели "Рюрика".
Воспользовавшись относительной свободой передвижения и благожелательным отношением японцев к пленным морякам, лейтенант сумел раздобыть чистую бумагу и карандаш. Написать записку много времени не потребовалось.
- Отец Алексий, у меня к вам будет большая просьба, - поздно вечером, когда все уже уснули, прошептал на ухо священнику Константин Петрович.
- Слушаю, ваше благородие, - охотно отозвался не спящий ещё священник. - Чем могу быть полезным для вас?
Поняв, что от него требуется, отец Алексий размотал повязку на раненой руке и спрятал под неё принесённые лейтенантом бумаги. Японцам и в голову не пришло, что вместе с корабельным священником они выпустили в Россию важные военные сведения, которые вскоре были переданы по назначению.
В Санкт-Петербурге иеромонаха Алексия (Оконешникова) встретили как героя. По ходатайству Синода Русской православной Церкви он торжественно был награждён золотым наперсным крестом на Георгиевской ленте, а Великий князь Константин Константинович и его сестра Великая княжна Ольга Константиновна рекомендовали отца Алексия в настоятели начавшего строиться в российской столице на Николаевской набережной Храма-на-Водах в память о моряках, погибших в Русско-японскую войну.
Казалось, всё в жизни отца Алексия складывается как нельзя лучше. Он честно служил Богу и людям, совершенно не замечая окружающих его славы и почёта. Но нашлись злые завистники, клеветники. Они всячески старались опорочить священника-героя, добившись, в конце концов, его отстранения от служения в Храме-на-Водах. По своему характеру отец Алексий никогда и ни с кем не ссорился. Он был умным, добросердечным человеком, умеющим спокойно прощать своих недругов, как заповедовал всем нам Иисус Христос. Уехав из Санкт-Петербурга в далёкий азиатский городок Зайсан, он стал священником войсковой церкви, чем и был очень доволен. К тому времени родители его умерли, из старых знакомых в Якутии никого не осталось, а потому и возвращаться туда он не решился. Последние годы жизни иеромонах Алексий (Оконешников) провёл в городе Томске, где преподавал Закон Божий в духовной семинарии.
Нередко погожими вечерами отец Алексий выходил к воротам своего небольшого домика на окраине города, садился на скамейку и вспоминал давно минувшие дни. А в ушах нет-нет, да и зазвучит щемящий душу напев известной всем морякам песни:
Плещут холодные волны,
Бьются о берег морской…
Носятся чайки над морем,
Крики их полны тоской…
Миру всему передайте,
Чайки, печальную весть:
В битве врагу не сдались мы,
Пали за русскую честь!
Вот и весь рассказ о славном якуте-герое - иеромонахе Алексии (Оконешникове). Остаётся только добавить, что место гибели крейсера "Рюрик" включено сегодня в число памятных мест славных побед и героической гибели кораблей русского и советского флотов. В точке с координатами 35°11' с. ш. и 130°8' в. д. все российские корабли в память доблестного боя 14 августа 1904 года отдают воинские почести, предусмотренные Корабельным Уставом.
ВЕЛИКАЯ И ЗАБЫТАЯ
Лето 1915 года подходило к концу. В Марфо-Мариинской обители, основанной в Москве Великой княгиней Елизаветой Фёдоровной, праздновали Преображение Господне. Покровский собор едва вместил всех желающих помолиться за торжественной литургией, которую отец Митрофан Сребрянский совершил в сослужении игумена Серафима, давнего друга и духовника Великой княгини. С клиросов возносилось под купол и тут же благостной, завораживающей волной возвращалось к молящимся ангельское песнопение, которым так славился главный обительский храм. Белые парчовые облачения священников придавали дополнительное величие праздничному богослужению.
Все прихожане в руках держали кузовки, корзины, узелки с яблоками, зная, что после службы отец Митрофан будет освящать плоды в честь Яблочного Спаса, пользующегося в народе особым почитанием, поскольку всегда приходится на день празднования Преображения Господня. Ведь именно в этот день православная Церковь торжественно исповедует и прославляет соединение Божества и человечества в лице Иисуса Христа. Своим Преображением Господь благоволил предохранить Учеников от уныния и возвёл их к высшему упованию среди бедствий, которые должны были постигнуть их в мирской жизни.
В трапезной обители был накрыт праздничный стол. Елизавета Фёдоровна, отец Митрофан и игумен Серафим, приехавший на несколько дней в Москву с фронта, вместе с крестовыми сёстрами с удовольствием отведали пирожков с яблочной начинкой, запивая их компотом, тоже яблочным. Как всегда неизменными в этот день были печёные яблоки. Крупные, слегка морщинистые, присыпанные сахарной пудрой, они так и просились в рот.
- А вот этого лакомства вы, отец Серафим, полагаю, ещё не пробовали, - улыбнулась Елизавета Фёдоровна и положила на тарелку игумена два кусочка воздушной яблочной пастилы, ловко подцепив их щипчиками из только что поставленного на стол большого овального блюда. - Белёвская пастила. Кушайте на здоровье!
- Благодарствуйте, Ваше Высочество. Немало наслышан о сей диковинке, но пробовать и впрямь не приходилось. Благодарствуйте…
Отец Серафим прожевал, щурясь от удовольствия, оба кусочка пастилы, запил компотом и вытер губы салфеткой.
- Вкусно, весьма вкусно. Ещё раз - благодарствуйте.
- Вот и слава Богу! Недаром даже и в Париже, и в Риме, и в Мадриде, не говоря уже о Москве и Петрограде, сей продукт идёт нарасхват. Молодец наш Амвросий Прохоров, - Елизавета Фёдоровна тоже положила в рот пластинку сладости. - И ведь какая забавная история приключилась с этим купцом. Мне её года три назад рассказал Великий князь Константин Константинович… Идёмте в мой кабинет, я и вам поведаю о том, - подождав, пока все крестовые сёстры закончили трапезу, Елизавета Фёдоровна с духовником и гостем встали из-за стола.
В просторном, светлом кабинете настоятельницы было свежо и привольно. Великая княгиня попросила келейницу Варвару принести самовар, который исстари на Руси неизменно сопровождал всякую дружескую беседу. Да и после съеденных за обедом сладостей всем хотелось пить.
- Ну и что же приключилось с купцом Прохоровым, Ваше Высочество? - напомнил игумен Серафим, усаживаясь на стул рядом с отцом Митрофаном. - Вы меня заинтриговали.
Из открытого окна доносилось ласковое дуновение ветерка, свободно проникающего сквозь лёгкие шторы. Отец Митрофан, давно знавший предание о происхождении белёвской пастилы, скрыл в бороде лукавую улыбку. Елизавета Фёдоровна опустилась в своё любимое деревянное, очень удобное кресло, придвинув его к столу, и тоже слегка улыбнулась.