Стать солдатом нелегко
1
Лёха Жогин вернулся из армии. Ходил по улице в выгоревшей хлопчатобумажной форме, без погон. Будто свои владения оглядывал после долгого отсутствия, как, мол, вы здесь, не заскучали без меня?
Ох, уж и попортил до службы нервы этот Лёха папам, мамам, девчонкам да и парням, кто не мог за себя постоять! Как от песчинки в глазу, не было от него покоя никому в районе.
И вот он отслужил. С любопытством поглядывают на него жители улицы, на которой Лёха прежде "царствовал". Закадычные дружки его тоже встретили с большим любопытством. Хотели сесть на травку под забором в излюбленном месте, где раньше в карты играли, но Лёха осмотрелся, показал на свою одежду. Сели на лавочку.
– Ну как? – посыпались нетерпеливые вопросы.
– Чего как?
– Ну, в армии…
Дружки все были моложе Лёхи, им только предстояло призываться.
Лёнька долго молчал, глядя куда-то вдаль, потом вздохнул и молвил:
– Армия, она ничего, но не дай бог такому в лапы угодить, к какому я попал.
– Генерал, что ли? Сердитый?
– Генералы, они ничего. С ними жить можно. Оп подойдет, спросит: как живешь? Письма из дому получаешь? И пошагал дальше. А мне сержант попался. Крокодил настоящий!
– Зверь?.. – поддакнул Шурка.
– Хуже.
– Кто ж он такой, службист какой-нибудь? Ать-два, не вертухайся?
– Да Юрка наш.
– Кто? Кто? Какой Юрка?
– Да Юрка, в седьмом "б" когда учился, его мать в милицию бегала. Помните? Ну, за портфель. Помнишь? Ты же, Блин, и забрал тот портфель, а меня таскали. – Лёнька криво улыбнулся. – Меня за всех вас брали. Кто бы чего ни сделал, все Лёха Жогин виноват!
Друзья потупились. Это была правда.
– Так почему же Юрка в командиры тебе попал?
– У него десятилетка. В учебном подразделении побыл, поучился, и будь здоров, две лычки на погоны и отделение в зубы. Звание у него – младший сержант. Но для меня старше его не было! Ох и мотал же он мне кишки, ох и делал же харакири. Век его не забуду! Все он мне вспомнил, за всех отыгрался!
– А чего же ты ему в глаз не дал? – удивился Федька Блин, прозванный так за плоское веснушчатое лицо и белобрысые волосы.
– Там дашь! Там так дадут, что всю жизнь помнить будешь! Ох, и попал я! Вьет из меня веревки Юрка, да все с улыбочкой, все на "вы". "Рядовой Жогин, помойте, пожалуйста, лестницу, после дождя грязи натащили, не пройдешь".
– Неужто мыл? – ахнул Шурка.
– Мыл. И нужник чистил первые недели я один. Потом сориентировался. Чего это я, как лопух, за всех работаю? Зажал самолюбие, сделал вид, будто подчиняюсь. Думал, потом уж за все отплачу. Иначе он меня до точки довел бы. Стал я вроде бы слушаться, а он похваливает: "А вы молодец, Жогин. Я думал, с вами труднее будет". А я себя еле держу, вот-вот на глотку ему зубами кинусь. Но держу тормоза и так это вежливенько отвечаю:
– В истории и потруднее случаи известны: обезьяну вон в человека перековали. Смеется: "А вы к тому же еще и остряк, – говорит, – не подозревал!" А я про себя: "Смейся, смейся, уж я с тобой так поострю, когда время придет, острее быть не может". Уж какие я ему пакости не придумывал. И на глазах у невесты в день свадьбы фонарей наставить, и в помойку спустить, чтоб год потом отмывался. Ну, в общем, полное собрание сочинений составил!
– Ну и давай. Юрка вчера приехал.
– Знаю. В одном эшелоне прибыли. Вы его никто пальцем чтоб не трогали. Я все сам сделаю. Он мой. Я за все два года должен удовольствие получить. Уловили?
– Заметано.
– Ну вот, а теперь по домам.
Пошли. Лёха немного впереди: походка у него ладная, грудь вперед, шаги один в один: восемьдесят сантиметров, хоть линейкой меряй. Дружки с боков. Руки в карманы. Плечи вздернуты. Глядят на Лёху и глазам не верят – он и не он!
И надо же такому случиться: только вошли в сквер, где прежде чаще всего проводили время, вдруг нa тебе, прет навстречу Юрка. Тот самый, о котором только что говорили!
Шел он уже не в военной форме – костюмчик, галстучек, весь наглаженный, начищенный, будто и в армии не служил, был маменькин сынок, так им и остался.
Дружки на Лёху уставились. Как борзые – стойку сделали. Аж кончиками носов задвигали. А Лёха побледнел, глаза у него, как два пистолетных дула, на Юрку нацелились…
2
Алексей Жогин и Юрий Садовский учились вместе до восьмого класса. Вернее, Юрий учился и до и после восьмого, а с Жогиным мучились, тянули, чтобы восьмилетку закончил. Вся школа, особенно педагоги, вздохнула с облегчением, когда Жогина в школе не стало. Пошел он работать. Сначала взяли учеником в автомобильную мастерскую. Потом выгнали – запчасти таскал. Устроился в трамвайный парк, тоже долго не продержали. И все это время Жогин "по совместительству" хулиганил в своем районе. Досаждал ребятам из бывшей своей школы. Особенно не любил Юрика Садовского. Румяный и застенчивый, Юрик до шестого класса ходил в коротеньких штанишках. Даже девочки звали его "Пончик". Встретит Жогин Юрика в сквере и начнет выламываться: "Интеллигенция! Мы вкалываем, а они чистенькие ходят!" И наподдаст под зад пыльным ботинком, а огрызнется Юрик – так и по уху смажет.
Мать Алексея Жогина, болезненная женщина, плакала каждый день, молила Бога:
– Господи, когда же его, ирода, в армию заберут? Уж скорее бы, господи! Хоть там из него человека сделают.
Однажды бедная женщина вернулась с базара сияющая, за многие годы впервые так радостно было у нее на душе.
– Услыхал бог мои молитвы! Не обошел меня, одинокую, своей милостью.
Милость свою всевышний послал Лёшкиной матери в виде приказа Министра обороны об очередном призыве в армию.
И поехал Лёшка вместе со своими сверстниками выполнять священный долг перед Родиной, о котором он имел довольно смутное представление. Поехал с надеждой как-нибудь перебиться положенные два года и вернуться домой, к старым друзьям и прежней свободной, веселой жизни.
Ехали с ним в одном эшелоне и ребята, недавно окончившие десятилетку. Юрка Садовский был среди них. Поглядывая на бывших одноклассников, Лёха думал: "Ну, эти у меня не пикнут, всё за меня будут делать". Однако вскоре их рассортировали, и многие ребята уехали в другой город. Жогин попал в полк, который стоял в небольшом поселке. Служба у Алексея пошла ни шатко ни валко: скажут раз – не сделает, пригрозят – ну, тогда как-нибудь через пень-колоду выполнит. Сержант ему попался дослуживающий, не хотел нервы трепать перед демобилизацией, махнул рукой – как хочет, лишь бы другим не мешал.
Жогина это устраивало. Думал: лишь бы время быстрее летело. День прошел – и ладно, на двадцать четыре часа ближе к "дембелю".
Он совсем уже успокоился, надеясь, что служба так пройдет, как вдруг уволился покладистый командир отделения и появился в роте Юрка Садовский. Две лычки на погонах – младший сержант. Значит, эти месяцы Юрка где-то учился. Назначили Садовского командиром того самого отделения, где числился Жогин. Встретились они как старые знакомые:
– Привет!
– Привет!
Лёха обрадовался. "Ну, при этом совсем лафа будет! Этого я быстро к рукам приберу. Вот все и устроилось. Эх, дурак я, боялся армии!"
Садовский, напротив, не очень-то был рад встрече. Не имея опыта, он с опаской подумывал о своей предстоящей командирской деятельности. Побаивался встречи даже с обыкновенными, хорошими солдатами, и вдруг Лёха Жогин ему попал. Как им командовать? Как приказывать? Он ведь способен на все – и обругает, и ударит…
Юрий не был трусом, просто встреча с Жогиным спутала все его планы. Он закончил учебное подразделение отличником. Намеревался сделать свое отделение лучшим в батальоне, теперь все летело к черту: Жогин не даст работать, как бы Юрию хотелось.
С большой осторожностью приступил Садовский к исполнению своих обязанностей. Успокаивал себя: "Жогин прослужил уже немало, чему-то его научили. Рано паниковать, надо посмотреть, может быть, все пойдет нормально".
На занятиях по строевой подготовке Жогин команды выполнял если не от души, то довольно четко. Нельзя же стоять на месте, если все повернулись направо или налево. В спортивном городке тоже выходил к снарядам и пытался делать положенные упражнения. Но после окончания занятий произошла первая стычка. Садовский решил испытать, как будет выполнять Жогин не команды, а простые поручения. Лёха же, будто предвидя такой ход младшего сержанта, решил при первом же удобном случае дать ему урок, чтоб он понял на будущее, с кем имеет дело.
Готовились чистить оружие, надо было получить ветошь.
– Жогин, сходите за тряпками к старшине, – сказал младший сержант будто мельком, а сам насторожился – пойдет или нет?
– Чего-чего? – хищно напружинился Жогин.
– Сходите за ветошью, – повторил командир отделения, стараясь быть спокойным.
Лёха нехотя пошел, принес ветошь, а потом подошел к младшему сержанту вплотную и тихо, чтобы не услышал никто поблизости, прошипел:
– Я тебе вечерком покажу, навек запомнишь.
Садовский смутился, не знал, как поступить. Крикнуть, одернуть, влепить наряд за пререкание? Но что Лёхе наряд? Он и милиции не очень-то боялся.
Юрий смалодушничал, проворчал невнятно насчет того, что здесь, мол, армия, а не гражданка. Однако как следует не одернул распоясавшегося солдата. Так коса впервые нашла на камень…
3
Остаток дня Юрий был в отвратительном настроении. Презирал себя за малодушие. Проклинал день и час, который свел его с этим Жогиным.
Будь он покрепче, позубастее, может быть, и нашелся, как ответить этому горлохвату. Но Юра был типичный "маменькин сынок". До самого призыва в армию ему не разрешалось гулять позже одиннадцати, и мама давала деньги на билет в кино и на пирожное.
Обдумав создавшееся положение, Юрий решил рассказать обо всем командиру взвода лейтенанту Трофимову. Стыдно было, конечно, с первого дня признаваться в своей беспомощности, но другого выхода Юрий не видел.
Трофимов был плечистый, загорелый человек. Лицо у него немного грубоватое, голос громкий, взгляд прямой. Он не будет церемониться с Жогиным, быстро его поставит на место.
Улучив момент, когда в канцелярии роты находился один Трофимов (чтобы никто больше не был свидетелем позорного малодушия), Юрий зашел в комнату и сбивчиво рассказал командиру взвода обо всем.
Лейтенант выслушал его и явно неодобрительно спросил:
– Что же вы предлагаете?
– Наверное, или меня или его надо перевести в другое отделение, – тихо сказал Юрий.
– Это самое легкое решение, – отрезал Трофимов. Он с беспокойством ждал сержанта из учебного подразделения, надеясь, что молодой, с новыми силами паренек бойко возьмется за дело. Прежний, не очень требовательный и флегматичный, не нравился Трофимову. И вдруг этот долгожданный помощник с первого дня раскис.
– Разводить вас в разные подразделения – это линия наименьшего сопротивления, – рубил Трофимов четкие фразы. – Разве можно подбирать по собственному вкусу начальников и подчиненных?
– Я думал, это не совсем обычный случай…
– Значит, Жогина от вас убрать, пусть с ним кто-то другой мучается?
Юрий покраснел. Он об этом не думал. А лейтенант, не щадя его и будто не замечая краски на лице Садовского, резко продолжал:
– Может, вы его боитесь?
"А что, разве не боюсь? – спрашивал себя Юрий. – Конечно, боюсь. Но почему об этом стыдно сказать прямо? Ведь это же правда! Нет, начну сейчас выкручиваться и лгать: что вы, товарищ лейтенант! Никак нет, товарищ лейтенант!"
Поскольку Садовский молчал, командир взвода и без его ответа понял: боится. Офицер ругнулся про себя: "Не было печали! И так работы по горло, теперь еще с этим "птенчиком" придется нянчиться, да и тот – Жогин, о котором он говорит, тоже, видно, гусь хороший!"
Конечно, проще всего было бы поступить, как предлагает Садовский: развести эту пару. И командира роты не трудно убедить. При таком стечении обстоятельств, возможно, самым благоразумным было убрать Жогина из отделения Садовского. Но… Вот это "но" в характере Трофимова и делало самого офицера настоящим командиром. Он не позволял себе жить легко. Готовился к службе долгой и трудной.
Размышляя о том, как лучше поступить, лейтенант пришел к заключению: "На этом случае можно научить младшего сержанта, ведь с ним еще больше года работать вместе. Ну, а если грянет ЧП? Тогда буду полностью виноват я: почему не доложил? Почему не принял меры по предупреждению ЧП? Что же я отвечу? Все знал. Все понимал. Но считал неприличным спихивать трудного солдата кому-то другому. Считал своим долгом растить молодого неопытного командира. И, наконец, мне самому интересно поработать, посмотреть, проверить свои силы в такой сложной психологической ситуации. Говорим мы сейчас о необходимости глубже вникать в психологию человека? Говорим. Вот и я решил вникнуть…"
Трофимов нахмурился, услышав внутренний предостерегающий голос: "Брось ты этот эксперимент. Набьет Жогин младшему сержанту морду, отдадут его под суд. Будут тебя склонять на всех собраниях и совещаниях. Зачем тебе все это нужно?"
Но тут же против этого решительно выступило упрямое "но" в характере молодого командира: "Кто же ты? Командир или трусишка вроде этого "птенчика", который хулигана испугался? Нет, не бывать этому! Сам себя презирать буду".
И лейтенант решил действовать по-своему.
– Если вы такой боязливый, как же вы с врагами в бою биться будете? – спросил он.
– В бой я хоть сейчас… – живо ответил Юрий.
"Ишь какой храбрый, – усмехнулся лейтенант, глядя на румяное девичье лицо младшего сержанта, – "хоть сейчас!". Но, окинув стройную, ладную фигуру Садовского, смягчился: "А что? Не спасует! Ну день, два "покланяется" пулям и снарядам, а потом привыкнет, парень он, видно, неплохой, робкий, но не трус. Это – разные вещи".
Почувствовав симпатию к младшему сержанту, Трофимов перешел на более сдержанный и доброжелательный тон:
– Давай обсудим все спокойно и подумаем, как тебе быть с этим Жогиным. То, что он остается в твоем отделении, это решено. То, что именно ты будешь делать из него человека, это тоже решено. Армия, товарищ Садовский, это такой мудрый и тонкий механизм, где все продумано и обусловлено многолетним опытом. Ученые вот вечный двигатель изобрести не могут, а военные его уже изобрели. Посмотри, кто в армии учит и воспитывает? Да вы сами себя и учите, и воспитываете. Ты – срочной службы?
– Срочной, – кивнул Юрий; он с интересом слушал рассуждения лейтенанта: они были необычными.
– А учишь ты солдат тоже срочной службы? Так?
– Так.
– Вот и получается вечный двигатель – сами себя вы и учите, и воспитываете. А мы, офицеры и разные начальники, вам лишь первичный толчок даем. Я вот, например, к каждой теме только затравку даю да вас, сержантов, учу, а дальше все вы сами отрабатываете. Так или нет?
– Я еще не знаю, не работал.
– Узнаешь. Вообще-то, конечно, я несколько упрощаю, – весело улыбнулся лейтенант, – командирам тоже есть что делать. Всесторонняя подготовка солдат, вопросы тактики, организация боя, обеспечение боя, обобщение опыта, разработка программ, методика обучения и… Да разве можно все перечислить? Я хочу, чтобы ты понял: черновую работу с солдатами ведете вы, сержанты. – Лейтенант поглядел Садовскому в глаза, как он реагирует? Взгляд у младшего сержанта был внимательный и пытливый. "Улавливает, – отметил Трофимов. – Ну, что ж, пойдем дальше".
– Солдаты – люди разные, у каждого свой характер, к каждому особый подход нужен. Вот и давай выработаем твою линию подхода к Жогину. Кто он? По твоему рассказу, парень невыдержанный, хулиганистый, от которого можно ожидать не только грубости, но и рукоприкладства. Может он это сделать?
– Может. Но уступать ему, потакать тоже нельзя, это же неправильно, – возразил Юрий.
– Молодец! Верно подметил. А я разве сказал: нужно идти у него на поводу? Нет, я этого не говорил.
– Тогда как же с ним обращаться?
– Очень просто! В первую очередь вежливо. На "вы" и строго по уставу. Попытается не выполнить приказание – на первый раз предупреди, но заставь выполнить, второй раз накажи. Приучи его к мысли, что ты не отступишься от своего слова. Если сказал – должно быть сделано!
Лейтенант помолчал, подумал: "Конечно, давать советы легко, а парню действительно трудно будет".
– Главное, ты его не бойся, на твоей стороне вся сила законов Советской армии, уставы, все старшие начальники. Я тебе помогу, не хватит моих прав, ротного попросим вмешаться. Свернем мы рога этому типу, не сомневайся!
У Садовского стало легко и даже весело на душе. "С таким лейтенантом не пропадешь!"
– Извините, товарищ лейтенант, вы устали, а я вас задерживаю.
– Ничего, товарищ Садовский, время мы не зря потратили, линию поведения, мне кажется, выработали, если не совсем, то почти правильную, – засмеялся лейтенант. – Помните всегда: больше выдержки, все по уставу. Да, еще вот такая деталь. Он, наверное, ждет от вас несправедливости, притеснения за те обиды, которые вам до армии причинял. А вы, наоборот, поразите его благородством. Ни на один волосок больше, чем с других, не требуйте. Относитесь к нему ровно, как ко всем. Ну, шагайте!
Лейтенант пожал младшему сержанту руку, подморгнул сразу обоими глазами.
4
Настроение у Жогина было отличное: после того как он отказался немедленно идти за тряпками, ничего не случилось. Младший сержант сам не наказал и взводному не "настучал". "Порядок, – отметил про себя Лёха, – дело пойдет! Будешь ты у меня ручной, товарищ младший сержант Юрочка!"
Садовский тоже делал вид, будто ничего не случилось. На строевых занятиях учил солдат и по одному, и все отделение разом. На занятиях по тактике Жогин делал, что и все. Понимал: открыто на рожон лезть нельзя. Но при каждой команде неторопливым ее выполнением, скользящей кривой улыбочкой давал понять Юре: вот, мол, смотри и понимай, не тебе как младшему командиру подчиняюсь, а обстановка этого требует!
Садовский очень хорошо понимал его. Следуя совету лейтенанта, не придирался к мелочам, но, сохраняя внешнее спокойствие и беспристрастность, в душе негодовал. Как ему хотелось заставить Лёху повторить все приемы раз по десять, чтобы слетела с его губ кривая улыбочка, чтобы покатился по его наглой роже пот в три ручья, чтобы бегал Жогин по-настоящему, а не вихлялся ни шатко ни валко!
Преодолевая "штурмовую" полосу, Лёха бежал трусцой, а двухметровую стенку обошел, не захотел себя утруждать.
– Плохо, товарищ Жогин, – сказал ему Садовский, – почти минута выше нормы.
– А мне спешить некуда, впереди службы еще больше года.
– На проверке ваш "неуд" все отделение подведет, каждый человек у нас более десяти процентов составляет.
Младший сержант говорил это не только, чтоб подхлестнуть Жогина, хотел и "общественность" – отделение привлечь для нажима на Лёху.
Жогин ничего не ответил, встал в строй и беззвучно зашевелил губами, наверное, прокатывался по адресу командира отделения.
Когда шли занятия по противоатомной защите, все солдаты, борясь за десятые доли секунды, старались побыстрее надеть защитные средства. Жогин и здесь не очень торопился, натягивал хрустящие чулки и накидку не торопясь.