Подобно тому, как сага о Карле Великом и его паладинах - это Тема Франции, Легенда об Артуре на протяжении почти четырнадцати столетий была и остается Темой Британии. Поначалу предание, затем - героическая повесть, которая вбирала в себя по пути новые детали, новые красоты и радужные романтические краски, пока не расцвела пышным цветом у сэра Томаса Мэлори.
Но в последние годы историки и антропологи все чаще и чаще склоняются к мысли, что Тема Британии - это и в самом деле "материя, а не пустая болтовня". Что за всем собравшимся вокруг нее божественным туманом языческого, раннехристианского и средневекового великолепия стоит одинокая фигура одного великого человека. Не было рыцаря в сверкающих доспехах, не было Круглого стола, не было многобашенного Камелота; но был римско-британский военачальник, которому, когда нахлынула варварская тьма, показалось, что последние угасающие огоньки цивилизации стоят того, чтобы за них бороться.
"Меч на закате" - это попытка из осколков известных фактов, из домыслов, предположений и чистых догадок воссоздать человека, каким мог бы быть этот военачальник, и историю его долгой борьбы.
Содержание:
Глоссарий 1
Hic Jacet Arthurus Rex Quondam Rexque Futurus 1
Предисловие автора 1
Глава первая. Меч 2
Глава вторая. Мир левой руки 5
Глава третья. Птицы Рианнона 8
Глава четвертая. Лошади мечты 10
Глава пятая. Бедуир 13
Глава шестая. Работник и плата 17
Глава седьмая. Границы 20
Глава восьмая. Ветер с севера 23
Глава девятая. Боевые трубы весной 28
Глава десятая. Битва при Дэве 31
Глава одиннадцатая. Сын ведьмы 35
Глава двенадцатая. Тримонтиум 38
Глава тринадцатая. Народец Холмов 42
Глава четырнадцатая. Сит Койт Каледон 46
Глава пятнадцатая. Костры Середины Лета 50
Глава шестнадцатая. Факелы Ламмаса 55
Глава семнадцатая. Гуэнхумара 59
Глава восемнадцатая. Любовники 61
Глава девятнадцатая. Обитель Святых жен 65
Глава двадцатая. Зверь и цветок 69
Глава двадцать первая. Мать-Земля 75
Глава двадцать вторая. Прощание с севером 79
Глава двадцать третья. Надгробная песнь 82
Глава двадцать четвертая. Двойник 84
Глава двадцать пятая. Тени 87
Глава двадцать шестая. Меч в небе 88
Глава двадцать седьмая. Королевская охота 91
Глава двадцать восьмая. Rex Belliorum 93
Глава двадцать девятая. Бадонский холм 96
Глава тридцатая. Аве цезарь! 100
Глава тридцать первая. Сделка 103
Глава тридцать вторая. Капитан королевы 106
Глава тридцать третья. "Меж твоих грудей было тепло, Лалага" 109
Глава тридцать четвертая. Редеющие ряды 113
Глава тридцать пятая. Предатель 116
Глава тридцать шестая. Последний лагерь 118
Глава тридцать седьмая. Король Плодородия 121
Примечания 125
Розмэри Сатклифф
Меч на закате
Глоссарий
Акве Сулис - Бат
Андерида - Певенси
Бурдигала - Бордо
Вента Белгарум - Винчестер
Виндокладия - Бэдбэри
Вирокониум - Роксетер
Галлия - Франция
Гарумна - Гаронна
Глевум - Глостер
Дубрис - Дувр
Дурокобриве - Данстэйбл
Дэва - Честер
Ир Виддфа - Сноудон
Иска Думнониорум - Эксетер
Каллева - Силчестер
Кастра Кунетиум - Каслдайкс
Клута - Клайд
Комбретовиум - Бэйлам Науз (Саффолк)
Кориниум - Сиренчестер
Корстопитум - Корбридж
Кунетио - Милденхолл
Линдинис - Илчестер
Линдум - Линкольн
Лондиниум - Лондон
Лугуваллиум - Карлайл
Мон - о. Англси
Нарбо Мартиус - Нарбонна
Портус Адурни - Портчестер
Пролив Вектис - Солент
Река Абус - Хамбер
Сабринское море - Бристольский залив
Сегедунум - Уолсенд
Сегонтиум - Карнарвон
Сорвиодунум - Олд Сарум
Тамезис - Темза
Толоса - Тулуза
Тримонтиум - Ньюстед
Эбуракум - Йорк
Эстуарий Бодотрии - Фирт-оф-Форт
Эстуарий Метариса - зал. Уош
Яблочный остров - Гластонбери
Hic Jacet Arthurus Rex Quondam Rexque Futurus
Артура нет… Со сломанным мечом
Навек уснул Тристан. Изольда рядом спит,
Там, где к глубинам запада поток
Над затонувшей Лионессой воды мчит.
Пал Ланселот… Блиставший солнцем шлем
Давно ржавеет рядом с треснувшим копьем.
Гавейн, Гарет и Галахад - все тлен,
И, безымянный, Авалон порос быльем!
Где прах тех рыцарей и ясноглазых дам?
В руинах Камелот, и Тинтагел угас,
Но где они, известно лишь богам -
Ведь чары Мерлина утеряны для нас.
И Гвиневеру не зови. Позволь
Ту прелесть сохранить, что Время-судия
Вложило в имя, где слились восторг и боль,
Став одиноким плачем соловья.
Не углубляйся в тайну. Может статься,
Что терем Аштолат - лишь дымная изба,
Что рыцарем считали самозванца,
Что Дева-Лилия распутна и груба,
А все легенды - лишь красивый вздор,
Их выдумал поэт. Он подбирал слова,
Точно паук, сплетающий узор
На ткани бытия. А правда такова:
Когда Рим пал, как старый, дряхлый ствол,
В котором уж иссяк целебных соков бег,
Из верхней ветки к небу вдруг пошел
Один чудесный, несгибаемый побег -
Британский дух. И горстка храбрецов -
Пусть грубых и простых, но кто был сердцем чист
И за победу умереть готов, -
Смогла подняться, слыша бури рев и свист,
И бой принять, и в злое сердце смело
Направить грозный меч иль крепкое копье,
С величием, что в небесах гремело,
Когда они давно ушли в небытие.
Они легендой стали. Их начальник,
Артур, Амброзий - имя знать нам не дано -
Прославлен доблестью необычайной,
А рыцарям бессмертье суждено.
Их было мало. Нет нигде ни слова -
Когда и как настиг их вечный сон,
Шли они в бой под знаменем Христовым,
Иль вел их Гвента огненный дракон.
Но знаем мы: когда саксонский шквал
Их смел с лица Земли, померк небесный свет
Для всей Британии. Последний луч пропал,
И люди шепчут в темноте: "Артура нет…"
Френсис Бретт Янг
Предисловие автора
Подобно тому, как сага о Карле Великом и его паладинах - это Тема Франции, Легенда об Артуре на протяжении почти четырнадцати столетий была и остается Темой Британии. Поначалу предание, затем - героическая повесть, которая вбирала в себя по пути новые детали, новые красоты и радужные романтические краски, пока не расцвела пышным цветом у сэра Томаса Мэлори.
Но в последние годы историки и антропологи все чаще и чаще склоняются к мысли, что Тема Британии - это и в самом деле "материя, а не пустая болтовня". Что за всем собравшимся вокруг нее божественным туманом языческого, раннехристианского и средневекового великолепия стоит одинокая фигура одного великого человека. Не было рыцаря в сверкающих доспехах, не было Круглого стола, не было многобашенного Камелота; но был римско-британский военачальник, которому, когда нахлынула варварская тьма, показалось, что последние угасающие огоньки цивилизации стоят того, чтобы за них бороться.
"Меч на закате" - это попытка из осколков известных фактов, из домыслов, предположений и чистых догадок воссоздать человека, каким мог бы быть этот военачальник, и историю его долгой борьбы.
Кое-какие детали я сохранила из традиционной ткани Артуровской легенды, потому что в них чувствуется дыхание истины. Я оставила первоначальный сюжет, или, скорее, два взаимопереплетающихся сюжета: Грех, который несет в себе свое собственное возмездие; и Братство, разбитое любовью между женщиной вождя и его ближайшим другом. В них есть неизбежность и безжалостная чистота контуров, которые можно найти в классической трагедии и которые принадлежат самым древним и сокровенным тайникам души человека. Я сохранила тему, которая, как мне кажется, незримо присутствует в этой истории, - тему Священного Короля, Вождя, чье божественное право, в конечном итоге, - умереть за жизнь своего народа.
Бедуир, Кей и Гуалькмай упоминаются по имени раньше всех остальных товарищей Артура, и поэтому я оставила их, отдав роль друга-и-любовника Бедуиру, который был там с начала и до конца, а не Ланселоту, который является позднейшим французским заимствованием. Оставила я и собаку Артура и его белую лошадь, как из-за их ритуального смысла, так и потому, что Артур - или, скорее, Артос - которого я так хорошо узнала, был из тех людей, кто придает большое значение своим собакам и своим лошадям. При раскопках в римской крепости Тримонтиум были обнаружены кости "прекрасно сложенной девушки-карлика", лежащие в яме под скелетами девяти лошадей. Необъяснимая находка, которой я попыталась дать объяснение в захвате Артосом крепости и в истории с "Народцем Холмов". И так далее… Почти каждая часть романа, вплоть до маловероятной связи между Медротом и этим таинственным саксом с британским именем - Сердиком, полулегендарным основателем Уэссекса, - имеет под собой какую-то почву помимо воображения автора.
Изложив, так сказать, обстоятельства дела, я хотела бы выразить самую горячую благодарность людям, которые тем или иным образом способствовали написанию "Меча на закате", - и в том числе Оксфордскому университетскому издательству, за то, что оно позволило мне использовать некоторых героев, уже появлявшихся ранее в "Несущем светильник"; а также авторам многих книг, от Гилдаса в VI в. до Джеффри Эша в 1960 г.; странно разнородным специалистам, подробно и терпеливо отвечавшим на мои письма с вопросами о разведении лошадей; моему канадскому другу, приславшему мне стихотворение "Hic Jacet Arthurus Rex Quondam Rexque Futurus"; сержанту Разведывательного корпуса и его юной подруге, которые помогли мне выяснить происхождение этого стихотворения после того, как я и вышеназванный канадский друг потерпели плачевную неудачу в своих поисках; и майору 1-го Восточно-Английского полка, который посвятил три солнечных дня своего отпуска из штабного колледжа тому, чтобы помочь мне спланировать кампанию Артоса в Шотландии и вычертить для меня тремя цветами на штабной карте решающую победу при Бадоне.
Глава первая. Меч
Теперь, когда луна близка к полнолунию, ветка яблони отбрасывает ночную тень сквозь высокое окно на стену рядом с моей кроватью. Здесь много яблонь, и при дневном свете половина из них - не более чем дички; но тень, что расплывается и дрожит на моей стене от налетевшего ночного ветерка, а потом снова становится четкой, - это тень той Ветви, о которой поют певцы, Ветви с девятью серебряными яблоками, звон которых может открыть дорогу в Страну Живых.
Когда луна поднимается выше, тень исчезает. Белое сияние струйками стекает по стене и расплывается по покрывалу, а потом наконец касается меча, лежащего рядом со мной, - они положили его здесь потому, что, как они говорят, я беспокоился, если его не было у меня под рукой, - и глубоко-глубоко в темном сердце огромного аметиста Максима, вделанного в головку эфеса, рождается вспышка, едва заметная искра сверкающего фиолетового света. Потом лунный свет уходит, и узкая келья становится серой, как паутина, и звезда в сердце аметиста засыпает снова; засыпает… Я протягиваю руку в серую пустоту и касаюсь знакомой рукояти, которая в стольких боях согревалась от моей ладони; и ощущение жизни есть в ней, и ощущение смерти…
Я не могу спать в эти ночи из-за раны, пылающей огнем у меня в паху и в животе. Если бы я позволил, братья дали бы мне сонный напиток, который был бы сильнее, чем этот огонь; но мне не нужен сон, даруемый маковым отваром и мандрагорой и оставляющий в мозгу темный осадок. Я довольствуюсь ожиданием иного сна. А пока мне о стольком нужно подумать, столько вспомнить…
Вспомнить… вспомнить сквозь сорок лет тот раз, когда я впервые держал в руке эту искру фиолетового света, вызванную к жизни не холодной белизной луны, но мягким желтым сиянием свечей в рабочей комнате Амброзия в ту ночь, когда он подарил мне мой меч и мою свободу.
Я сидел в ногах кровати и скоблил лицо пемзой, что проделывал обычно два раза в день. Во время кампаний я, как правило, отпускал бороду и коротко подстригал ее, но на зимних квартирах всегда старался держать подбородок гладким, на римский манер. Иногда это означало истязание гусиным жиром и бритвой, после которого я оставался ободранным и исцарапанным и благодарил огромное количество богов за то, что, по меньшей мере, не был - подобно Амброзию или старому Аквиле, моему другу и наставнику во всем, что касалось конницы, - чернобородым. Но при везении все еще можно было достать пемзу, потому что нужно было нечто большее, чем франки или Морские Волки, чтобы полностью перекрыть торговые пути и запереть купцов внутри их собственных границ. Всего несколько дней назад в Вента Белгарум пришел один из торговцев с грузом пемзы и сушеного винограда и несколькими амфорами слабого бурдигальского вина, нагруженными попарно на спины вьючных пони; и мне удалось купить одну амфору и кусок пемзы размером почти с мой кулак - такого куска мне должно было хватить на всю эту зиму, а может быть, и на следующую тоже.
Закончив торг, мы выпили по кубку вина и поговорили, или, скорее, говорил он, а я слушал. Мне всегда доставляло удовольствие слушать, как люди рассказывают о своих странствиях. Иногда разговоры путешественников лучше слушать при свете костра и приправлять их для остроты большим количеством соли; но рассказы этого человека были дневного сорта, и если им и нужна была соль, то совсем немного. Он говорил о радостях некоего дома на улице сандальщиков в Римини, об ужасах морской болезни и о вкусе выращенных на молоке улиток, о мимолетных встречах и неприятных случайностях на дороге, переполненной смехом, как кубок переполняется вином, о запахе и цвете роз Пестума, когда-то продававшихся на римских цветочных рынках (он был, по-своему, чем-то вроде поэта). Он говорил о расстояниях от одного места до другого и о самых лучших тавернах, которые еще можно было найти на дороге. Он говорил - и меня это интересовало больше, чем все остальное, - о готах из Южной Галлии, о рослых, темной масти лошадях, которых они выращивали, и о большой летней конской ярмарке в Нарбо Мартиусе. Я и раньше слышал о лошадях из Септимании, но никогда - от человека, который видел их своими глазами и имел возможность составить собственное мнение об их достоинствах.
Поэтому я задавал множество вопросов и приберегал на потом его ответы, чтобы поразмыслить о них вместе с некоторыми другими вещами, которые уже давно жили в моем сердце.
Я много думал об этих вещах за последние несколько дней, и теперь, когда я сидел, уже наполовину раздетый для сна, и скоблил подбородок куском пемзы, я вдруг понял, что пришло время покончить с раздумьями.
Почему именно в ту ночь, я не знаю; время было выбрано не слишком-то удачно; Амброзий провел весь день на совете, час был поздний, и он мог уже даже лечь спать, но я внезапно почувствовал, что должен пойти к нему этой ночью. Я наклонился вбок, вглядываясь в отполированную выпуклую поверхность боевого шлема, висящего в головах кровати, - единственного зеркала, которое у меня было, - и ощупывая щеки и подбородок в поисках волосков, которые еще нужно было соскоблить; и мое лицо посмотрело на меня в ответ, искаженное изгибом металла, но достаточно ясно различимое в свете оплывающих свечей, широкое, как у юта, и загорелое под шапкой волос цвета луга, выбеленного солнцем в пору сенокоса. Думаю, я унаследовал все это от матери, потому что во мне несомненно не было ничего от смуглого, узкокостого Амброзия; и, соответственно, от Уты, его брата и моего отца, который, по слухам, был похож на него. Никто никогда не говорил мне, какой была моя мать; возможно, никто не заметил этого, не считая Уты, который зачал меня с ней под кустом боярышника, просто так, от хорошего настроения после удачной охоты. Возможно, даже он заметил немногое.