Отец и сын Юденичи, дворяне Российской империи, люди православные по вероисповеданию, не раз слушали выступления руководителей этого комитета купца Пороховщикова и публициста Аксакова. Такие собрания с разрешения московского градоначальника происходили во дворе ресторана "Славянский базар". Там же шла и запись добровольцев для отправки на восставшие против оттоманского ига Балканы.
Николай Юденич был среди тех московских юных дворян, купеческих и мещанских детей, которые не раз опускали свои серебряные рубли и медные пятаки в жестяные кружки сборщиков добровольных пожертвований в пользу южных славян. Это считалось в 70-е годы XIX столетия поступком, достойным уважения окружающих. При этом говорилось:
- От нас героям восставшей Боснии, на свободу славной Герцоговины...
- На помощь восставшей под знаменем Святого креста Болгарии, русские и болгары братья в православии...
Московская молодёжь зачитывалась газетными материалами фронтовых корреспондентов. Имя "белого генерала" Скобелева было у всех на слуху. Чего стоили одни его обращения к войскам перед броском через Балканские горы:
"Нам предстоит трудный подвиг, достойный испытанной славы русских знамён: сегодня мы начнём переходить через Балканы с артиллерией без дорог, пробивая себе путь в виду неприятеля через глубокие снеговые сугробы..."
Генерал Михаил Дмитриевич Скобелев стал кумиром русского воинства на долгие годы. Восторгался его личностью и Николай Юденич. Он будет изучать тактическое мастерство военачальника в стенах Николаевской академии Генерального штаба, преподаватели которой в день похорон "белого генерала" положат на его могилу венок, на котором будет лаконичная надпись: "Герою Скобелеву, Суворову равному..."
Выбор Николаем Юденичем полка случайным не был. В конце 1878 года отцовский дом посетил капитан Михаил Зуев, ротный командир лейб-гвардии Литовского полка, возвращавшийся через Москву, где у него проживали родственники, на место службы. Георгиевский кавалер находился на излечении в госпитале Одессы после участия в боях за Дунаем, в Болгарии. Юденич-старший дружил с Зуевым ещё с гимназических лет.
Разговор о Русско-турецкой войне, о том, как шло освобождение Болгарии, состоялся за столом. Николай Юденич молча слушал взрослых. А разговор шёл о боевых делах лейб-гвардии Литовского полка, волей императора Александра II оказавшегося за Дунаем.
- Скажи, Михаил Николаевич, как наши солдаты шли на войну, чего они от неё желали?
- Шли, как все, с великой радостью. Шутка ли дело - не просто воевать с турками, как было раньше, а освобождать от них православный народ.
- У нас в Москве рекруты уезжали, как на праздник. Так их провожали в семьях, на вокзале.
- И наш эшелон с литовцами на каждой станции встречали хлебом-солью. Да и не только у нас в России. В Румынии, хоть и не было официального разрешения местных властей, всё равно жители были очень радушны.
- Что же было за Дунаем?
- Война. Одни переходы и в дождь, и в слякоть чего стоили. Турки в поле выходили редко, всё больше отсиживались в крепостях да за завалами в горах на лесных дорогах.
- В газетах писалось корреспондентами с войны, что Плевна очень трудно далась нам?
- Ещё бы, труднее трудного. Редутов у турок было столько, что все подступы к Плевне простреливались не только пушечным огнём, но и ружейным. Было дело - возьмём редут, а он оказывается весь под огнём с соседних.
- А солдаты-то как себя вели на войне?
- Тут слов нет: сражались по присяге, держались молодцами. Турки штыкового боя нашего никогда не выдерживали. Как дело доходит до рукопашной - так сразу отступают. Если ваш солдат доблестно бился за Веру, Царя и Отечество, то султанского аскера на смерть за Стамбул было послать не просто.
- Но турок было не меньше русских. Что же они не держались против нашей армии?
- Почему не держались? Держались, да ещё как. Одна Плевна чего нам стоила. Только турки всё же сдали. Сколько их в конце войны разбежалось по горным тропам, сами паши султана не знали.
- Мы много наслышаны о переходе через Балканские горы, особенно через Троянский перевал. Там, как писалось в газетах, гибли целые римские легионы, а турецкие паши искали даже летом обходных путей.
- Это ещё что. Немецкий фельдмаршал Мольтке недавно сказал, что тот генерал, который вознамерится пройти через Троян, заранее заслуживает имя безрассудного.
- Ведь это один из самых именитых людей берлинского генералитета?
- Да, генерал Мольтке - известная личность. Он считает и по сей день, что на Трояне два батальона пехоты смогут задержать наступление целого корпуса. А мы взяли и прошли через этот перевал.
- Где ранение получил, Михаил Николаевич? Никак, с полгода в одесском госпитале пролежал ведь.
- Под Филипполем. Солдаты вынесли из-под огня, спасибо им, братцам сердешным. Тогда и отвоевался.
- А орден за что даден?
- За Филипполь получил я Святого Владимира 4-й степени с мечами. Там наш полк больше десятка орденских наград получил, не считая солдатских Георгиев.
- А теперь какова твоя судьба, Михаил Николаевич? Снова в Варшаву, в свой полк?
- Туда на днях выеду, отпуск по ранению заканчивается. Через год-два буду писать рапорт, испрашивать разрешение на поступление в Николаевскую академию Генерального штаба. Это моя давняя мечта.
- Удачи тебе. Будешь в Москве - наша семья всегда рада тебя видеть.
- Спасибо. Николай ваш тоже скоро в офицеры выйдет - пусть просится в гвардию. Это настоящая школа на будущее...
Памятная встреча с одним из офицеров-литовцев, много порассказавшего о боевых делах своего полка на войне с Турцией, и закрепила желание юнкера-александровца Юденича служить в лейб-гвардии, и обязательно в Литовском полку. Той мечте было суждено сбыться сразу же после окончания военного училища.
Подпоручик Николай Юденич был зачислен в состав гвардейского полка "со старшинством в чине с 1881 года", то есть с года окончания военного училища для него начинался отсчёт офицерской службы. Отсчёт с этого года шёл и для получения последующих воинских званий, и для определения выслуги лет.
В лейб-гвардии Литовском полку, впрочем как и в других полках русской армии, не обязательно гвардейских, существовала одна хорошая традиция. Приходили ли в полк молодые офицеры или новобранцы - безграмотные крестьянские парни, - их в первую очередь знакомили с полковой летописью. А Литовскому полку было чем гордиться.
Полк был сформирован в 1811 году, в самом преддверии русского похода великой армии императора французов Наполеона Бонапарта. Ещё не обустроенный до конца полк оказался в самом пекле Отечественной войны 1812 года, пройдя через все её испытания…
Подлинная ратная доблесть нашла пехотинцев-литовцев на Бородинском поле. Главнокомандующий русской действующей армией генерал-фельдмаршал Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов писал в реляции о стойкости гвардейских Литовского и Измайловского полков: "...покрыли себя славой в виду всей армии".
Затем последовало участие в ожесточённом и кровопролитном сражении за город Малоярославец и участие в походе на поля Европы. Лейб-гвардии Литовскому полку вскоре вручается почётнейшее Георгиевское знамя с надписью: "За отличия при поражении и изгнании неприятеля из пределов России. 1812 год".
Литовцам удалось вновь отличиться в Русско-турецкой войне 1877-1878 годов: после успешного форсирования Дуная в сражении под Телишем. Полк осаждал Плевенскую Крепость, которая пала ценой больших усилий. Затем последовал бросок через заснеженные, труднопроходимые Балканские горы. Ожесточённые бои следовали один за другим - под Ташкисеном, при Дальних Камарницах, под Петровичем и Филиппополем, современным Пловдивом.
Филиппополь и стал для лейб-гвардейцев вторым Бородино. За героизм и мужество при освобождении с боями этого древнего болгарского города пехотинцы-литовцы получили почётные надписи в виде позолоченных пластинок на головные уборы: "За Филиппополь 3, 4 и 5 января 1878 года".
Начало службы в одном из старейших полков русской армии служило хорошей школой на будущее - офицерский коллектив лейб-литовцев имел добрые традиции. Более того, благодаря корпоративности гвардейских офицерских полков случайные люди туда просто не попадали. А людям, которые в чём-то запятнали честь своего мундира, приходилось навсегда оставлять ряды императорской лейб-гвардии. Снисхождений никому не делалось...
С приказом на руках подпоручик Николай Юденич, одетый в белоснежный китель, явился в избранный им полк гвардейской пехоты. По неписаной традиции он обнял первого попавшегося ему на пути гвардейца-литовца, ставшего во фрунт и отдавшего молодому офицеру воинскую честь. Им оказался старый сверхсрочный ротный фельдфебель Андрей Новгородцев.
- Спасибо, братец. За знание службы и устава.
- Рад стараться, господин подпоручик.
- Фельдфебель, у меня к тебе сразу есть дело. Познакомь меня сегодня же с ротным хозяйством.
- Чего проще! Можно походить по казарме сейчас. Люди уже на занятиях...
Для многих офицеров, прежде всего пехотных, служба в гвардейских полках служила лишь трамплином для будущей армейской службы в той же инфантерии. Подобное случилось и с Николаем Юденичем, который хотел пройти сквозь все тернии военной службы.
Пехотная рота, в которую он попал, стала для него первой академией на командирскую зрелость. Будущий командующий Кавказским фронтом не раз вспоминал:
- Моими первыми учителями в полку оказались не батальонные командиры, а унтер-офицеры моей роты...
Занятия проводились по взводам. Подпоручик старался приходить минута в минуту. Унтер-офицер Симахин при его подходе командовал солдатам:
- Смирно! Глаза направо!
Юденич, подражая полковым офицерам постарше, говорил по гвардейскому обычаю, не повышая голоса:
- Здорово, братцы.
В ответ неслось дружное:
- Здравия желаем, ваше сиятельство!
После этого подпоручик командовал унтер-офицеру Симахину:
- Командуй.
Тот привычно отдавал команду выстроенному в одну линию пехотному взводу:
- Штыки примкнуть!
Солдаты в единую минуту примыкали к дулам винтовок четырёхгранные штыки. Следовала новая команда взводного унтер-офицера:
- К штыковому бою изготовсь!
Затем следовала новая команда:
- Коли! Коли!
На что нижние чины-литовцы громогласно отвечали:
- Ура-а-а!..
Молодой пехотный подпоручик долго не задержался в императорской гвардии, показав свою перспективность как пехотного командира. Он получил новое назначение с повышением в чине и должности в армейскую пехоту. Такое было обычным явлением в русской армии, поскольку даже краткосрочная служба в гвардии считалась лучшей рекомендацией офицера даже в высоких генеральских чинах.
Вызванному в штаб Варшавского военного округа подпоручику было сказано:
- Николай Николаевич, в полку у вас примерная репутация. Но, как вы сами знаете, в гвардии с перспективой для любого офицера сложно. А вам ещё в чинах расти и расти.
- Премного благодарен за такое похвальное слово.
- Мы предлагаем вам новое место службы - Туркестанский край. Там хорошие возможности для служебного роста.
- Я согласен, ваше превосходительство. Позволю себе "просить - что меня ожидает в Туркестане?
- Командование стрелковой ротой. И повышение в воинском чине, вы ведь идёте в армейскую пехоту из императорской лейб-гвардии.
- Благодарю вас, господин генерал...
Новое место службы по условиям райским никак нельзя было назвать. Климат Туркестанского края с его жарой и безводьем, удалённость от центральных губерний - вот что прежде всего определяло здесь тяжесть офицерской службы. Туркестанский округ к числу престижных не относился, хотя и давал многое.
Туркестанская служба проходила для гвардейского офицера не в полку, а в отдельных батальонах - 1-м Туркестанском стрелковом и 2-м Ходжентском резервном. В годы Перовой мировой войны Юденич в ранге главнокомандующего Кавказским фронтом скажет не одно доброе слово в адрес стрелков-туркестанцев.
Командование ротами дали армейскому поручику Николаю Юденичу прекрасную во всех отношениях командирскую закалку и необходимую строчку в личном послужном Списке. Он получал теперь полное право подачи рапорта по команде с просьбой разрешить ему поступать в военную академию.
Рапорт начинался словами: "Прошу, ваше превосходительство, дозволить мне получить возможность..."
Мечта молодого офицера сбылась: после производства в поручики гвардии он получает направление для сдачи вступительных экзаменов в Академию Генерального штаба - высшее военно-учебное заведение старой России и России сегодняшнего дня. Академия давала не только прекрасное образование (в ней преподавал весь цвет военной профессуры), но и блестящее продолжение армейской службы.
Скромный коричневый двухэтажный дом на Английской набережной Невы был подлинным храмом военной науки Российской империи. Вызов на экзамены состоялся в августе месяце. Поручик Николай Юденич явился на них, как и все, в парадной форме. Для него и других поступающих этот день казался настоящим праздником. Обыденным днём он просто не мог быть.
Право поступать в Николаевскую академию Генерального штаба давалось, как правило, только раз в офицерской биографии. То есть свою судьбу счастливец, получивший такое разрешение, мог решить только единожды. Поступать повторно - случай из редких.
Перво-наперво с абитуриентами по традиции встречался сам начальник академии: каждый поступающий обязан был представиться ему. Обычно задавалось несколько вопросов:
- Место вашей первой службы, поручик?
- Варшава, ваше превосходительство. Лейб-гвардии Литовский полк, двенадцатая рота.
- В Туркестанский округ попали по своему волеизъявлению или в приказном порядке?
- По своему согласию, ваше превосходительство.
- Чем командовали в Туркестане?
- Ротой. Сперва в стрелковом батальоне, затем в Ходжентском резервном.
- Что ж, весьма похвальное начало офицерской службы в пехоте. Желаю вам, поручик, удачи на вступительных экзаменах...
О том, насколько серьёзен и безжалостен был экзаменационный отбор в Академию Генерального штаба, описывает в своих мемуарах Антон Иванович Деникин, сам поступивший в неё в 1895 году:
"Мытарства поступающих в академию начинались с проверочных экзаменов при окружных штабах. Просеивание... выражалось приблизительно такими цифрами: держало экзамен при округах 1500 офицеров; на экзамен в академию допускалось 400-500; поступало 140-150; на третий курс (последний) переходило 100; из них причислялось к Генеральному штабу 50, т. е. после отсеивания оставалось всего 3,3 процента..."
Поручик Николай Юденич, как и поручик Антон Деникин, успешно прошёл через экзаменационное сито и сумел достойно закончить академический курс обучения.
По установленному с давних пор порядку первым был экзамен по русскому языку. Его боялись больше всего, поскольку именно на русском языке отсеивался каждый пятый кандидат в академические слушатели. Требовалось получить не менее девяти баллов по двенадцатибалльной системе; оценка складывалась из баллов, полученных за диктовку и сочинение.
Юденич на всю жизнь запомнил первый свой академический экзамен. Когда всем была роздана бумага, профессор русской словесности Цешковский начал внятно диктовать отрывок из пушкинской "Истории пугачёвского бунта". После диктанта писалось сочинение. Поручик-туркестанец выбрал из тридцати тем, начертанных мелом на доске, тему необычную - "Романтическое течение в русской литературе". Хотя можно было писать сочинение с более привлекательным для военного человека названием, например: "Вступление Наполеона в Москву", "История завоевания Сибири" или "Взятие крепости Карс в ходе Крымской войны".
Профессор Цешковский, невысоко оценив диктант, поставил за сочинение высший балл. Объявляя оценки группе, он среди прочего заметил:
- Поручик Юденич, при выборе темы сочинения вы проявили, на мой взгляд, настоящую храбрость...
Число поступающих после первого экзамена заметно сократилось, настолько строг оказался профессор Цешковаский и другие академические словесники. Затем последовали вступительные экзамены по математике, уставу, общевойсковой тактике, иностранным языкам - французскому я немецкому, истории, русской географии.
Но всем из них Николай Юденич получил в среднем по десять баллов. После сдачи последнего экзамена был зачитан приказ по академии о зачислении на первый курс:
- Настоящим приказом в число слушателей Императорской Николаевской академии Генерального Штаба зачислены...
- Поручик Юденич Николай Николаевич...
В тот же день счастливый до небес Юденич-младший отписал в отцовский дом в Москву коротенькое письмо:
"Экзамены выдержал до последнего. В академию принят. Целую. Ваш Николай".
...Николаевская академия Генерального штаба (бывшая Императорская военная академия) была создана по инициативе двух известных в начале XIX века военачальников Русской армии, участников нескольких войн - генерала от инфантерии А. И. Хатова и швейцарца генерала от инфантерии барона А. А. Жомини.
Первый из них - Хатов - имел блестящий послужной список. Он, один из крупных военных своего времени, прошёл должности начальников Санкт-Петербургской школы колонновожатых и топографического отделения канцелярии генерал-квартирмейстера, был генерал-квартирмейстером Главного штаба, начальником отделения Военно-учёного комитета.
Жомини до своего появления в России успел послужить в швейцарской и французской армиях на командных и штабных должностях. Состоял в рядах великой армии императора французов Наполеона Бонапарта и участвовал в его русском походе 1812 года. После очередного столкновения с маршалом Бертье, начальником штаба наполеоновской армии, швейцарец прозорливо перешёл в ряды русской армии. Сперва А. А. Жомини находился в штабе и свите императора Александра I, затем стал видным военным теоретиком и историком.
Устав и штат академии были высочайше утверждены императором Николаем I в октябре 1830 года. Но занятия в ней начались только через два года, из-за событий Польского восстания 1830 года.
Почётным президентом академии был назначен брат государя великий князь Михаил Павлович, первым директором - генерал-лейтенант И. О. Сухозанет (Сухозанет 1-й), прославленный артиллерист, участник многих военных кампаний, потерявший ногу на поле боя.
Учёба в академии продолжалась три года и давала солидные знания в области военных наук. Об уровне обучения в ней говорил такой факт, что при получении хотя бы одной неудовлетворительной оценки слушатель незамедлительно отчислялся и отправлялся к прежнему месту службы.