– Коллежский советник Красильников прикомандирован министерством внутренних дел для сношений с местными властями, а также российскими посольствами и консульствами как в Европе, так и в новом Свете, – начал разъяснять посланник Демидов. – По росписи предоставлена должность вице-консула, однако по возложенным обязанностям… – Демидов сам был удивлен непонятливостью нового посла. – Вакансия освободилась после ухода действительного статского советника Гартинга, – многозначительно добавил он.
– Ах, Гартинга… – наклонил голову Извольский. И, обращаясь уже к самому Александру Александровичу, с неприязнью оглядывая его узкий в плечах фрак, сказал: – Прошу найти завтра несколько минут для беседы со мною.
А назавтра, при встрече с глазу на глаз, холодно заявил:
– Позорная и подрывающая дружественные взаимоотношения России с Францией история с Гартингом не должна повториться. Я не интересуюсь теми поручениями, кои возложены на вас министерством внутренних дел. Однако я не потерплю, чтобы во вверенном мне высоком учреждении продолжалась столь сомнительная деятельность. Кабинет останется за вами. Но вашим шпионам, – он прищелкнул пальцами, – я запрещаю не только переступать порог посольства, но и направлять на сей адрес свои, – он снова прищелкнул, – доносы. Честь имею!
Красильникова как по носу отщелкали. Но неужели на Фонтанке потерпят подобное обращение с полномочным представителем того министерства, которое находится под отеческой опекой самого Столыпина?.. С рвением куда более горячим, чем к предмету первейших своих забот – политическим эмигрантам, Александр Александрович начал подбирать досье на самого посла. Ага, поляк! Правда, основатель его рода прибыл в Россию еще при Иване III во главе вооруженного отряда и предложил свои услуги царю, за что был пожалован вотчинами и поместьями. С той поры, с XV века, предки нынешнего посла служили российскому государству верой и правдой. Зато родич по женской линии князь Яшвиль, занимавший высокий пост в армии Павла I, собственными руками и задушил императора… Ясное дело: польская кровь…
Но отец – губернатор в Туле. Да и собственная карьера какова: в тридцать лет – посол в Японии, в тридцать пять – в Копенгагене, в неполные сорок – министр. Чем же объяснить отстранение и перевод в Париж?.. Вот она, нить! Красильников незамедлительно уведомит директора департамента о странном поведении посла, свидетельствующем о несоответствии Извольского возложенным на него обязанностям!..
Чиновник отправил в Петербург донесение.
Но последовали новые удары – один за другим наносили их сотрудники самой заграничной агентуры. Парижские газеты все еще соревновались в добывании материалов, порочащих охранную службу Российской империи, и некоторые сотрудники ЗАГ, то ли боясь разоблачений, то ли покусившись на гонорары или возмечтав о популярности, пусть и скандальной, разглашали весьма конфиденциальные и щекотливые сведения о своих услугах политической полиции. Хотя эти сведения относились к гартингскому прошлому, но как начинать работу в этих условиях ему, новому заведующему? Нашлись и такие осведомители, которые начали шантажировать: плати баснословные суммы, иначе выступим с разоблачениями. Пришлось платить. Дела – еще ни на грош, а расходы… И вдруг, казалось, привалила удача: агент, единственный, на кого Красильников еще мог положиться, уведомил, что из совершенно достоверных источников ему стало известно о подготовке покушения на министра внутренних дел: кто, когда и где. Вот случай, который покроет все неудачи и промахи! Заведующий послал срочную шифровку директору. Директор доложил министру. Что началось!.. Оказалось же, что вся история вымышлена самим агентом, желавшим упрочить свое положение в глазах нового начальства. Столыпин через Зуева выказал свое крайнее неудовольствие.
Впору было подавать прошение об освобождении от должности. Но Александр Александрович не сдался. В голове его уже возникла идея, осуществление коей должно было решительно изменить ситуацию. Тогда, в первый раз оставив на несколько дней кабинет на рю Гренель, он приехал в Петербург.
Директор департамента принял идею с интересом: заведующий ЗАГ объявит всем агентам наружного наблюдения, что заграничная агентура отныне и окончательно прекращает свое существование. Каждому филеру будет выдано причитающееся вознаграждение, а взамен получена расписка "о полном удовлетворении". Тем временем Красильников организует частное розыскное бюро, агенты коего смогут заниматься своей деятельностью вполне легально. Подобные бюро существуют в Париже во множестве. Владельцем одного из них, к примеру, состоит недавно вышедший в отставку начальник французской сыскной полиции. Новое бюро будет содержаться на средства департамента, но для прикрытия займется выполнением заказов и некоторых частных лиц – политиков, коммерсантов, ревнивцев. Дело будет поставлено на солидную ногу, а главное – с соблюдением всех требований французских законов. И посол не сможет тыкать его носом, как нашкодившего щенка.
Зуев предостерег: под Извольского копать можно, но с чрезвычайной осторожностью – хоть он и в опале, однако из круга неприкасаемых. План же одобрил. В качестве хозяина частного бюро Красильников предложил Генриха Бена. Сыщик недавно вышел в отставку с поста инспектора парижской префектуры, в российской же заграничной агентуре служил с момента организации ее, более трех десятков лет. Розыскного опыта ему не занимать: выполнял задания Петербурга не только во Франции, но и во всех сопредельных с нею странах. Бен – преклонного возраста. Учитывая это, заведующий ЗАГ решил дать ему в компаньоны и помощники молодого сотрудника Альберта Сабмена. Только они двое посвящены в замысел и только они будут поддерживать связь с Красильниковым. У Гартинга было тридцать восемь филеров. Александр Александрович для начала наймет всего двенадцать, чтоб не привлечь внимание к новому бюро: откуда, мол, такие средства у начинающего предпринимателя? К тому же и найти надежных филеров стало трудно: законченные прохвосты и шантажисты. Со временем заведующий увеличит отряд агентов наружного наблюдения. В случае же срочной надобности будет приглашать для выполнения отдельных поручений агентов парижской префектуры.
Директор дал свое добро. Красильников вернулся в Париж, и вскоре на оживленной рю Августин, в традиционном пассаже, где под высоким потолком с цветными витражами гнездились десятки контор различных компаний и фирм, среди других вывесок появилась новая эмалевая табличка: "Бен и Сабмен. Дознание, розыск, частные наблюдения". Теперь, если социалистам даже и удастся разведать, что бюро следит за русскими эмигрантами, они не смогут учинить абструкцию: "Бен и Сабмен" зарегистрировано официально, и никому не дано права вмешиваться в деятельность частного предприятия и доискиваться, кто его клиенты. А пусть и докопаются: бюро может выполнять поручения и российского департамента полиции. Старый сыщик объяснит, что ему даже лестно, если такое учреждение обращается за содействием к нему, а не к конкуренту. Конечно, прежняя филерская организация под новой вывеской сможет ввести в заблуждение лишь публику и прессу. Сами же розыскные службы обоих государств готовы по-прежнему работать дружно и согласованно. Об этом уже уведомил Красильникова директор парижской "Сюрте женераль".
Теперь Александр Александрович покинул Париж во второй раз и вот сейчас, бодро шагая по плитам набережной Фонтанки, вновь держал путь к дому № 16, готовя в голове энергичные фразы, коими обрисует директору восстановленную деятельность заграничной агентуры: политические эмигранты вновь взяты под бдительный надзор, особенно неусыпно ведется слежка в гнездилище российских революционеров, обосновавшихся в Париже после ликвидации смуты пятого – седьмого годов.
– Какие последние парижские новости? – осведомился Зуев.
Нил Петрович был медлителен в движениях, грузен. От всего его облика веяло таким покоем и добродушием, что настроенный на сжатый, напружиненный доклад, Красильников с трудом подавил вспышку энергии.
– Париж не может жить без сенсаций, ваше превосходительство. Наверное, уже слышали: из Лувра похитили "Джоконду" Леонардо да Винчи.
– Да, – колыхнулся директор. – Замечательное произведение.
– Мне в Лувре побывать еще не довелось, все недосуг, дела службы, – заметил Александр Александрович. – Говорят, картина вот такая: полсажени на полсажени, даже того меньше.
Зуев мягко улыбнулся, как бы поощряя.
– Приняты самые энергичные меры к розыску, – продолжил чиновник. – Предложено в награду миллион. – И не удержался: – Подумать только: больше, чем роспись всех расходов ЗАГ на целый год!
– Что еще любопытного? – побудил директор.
– Я слышал, вы, ваше превосходительство, собираете карикатуры, посвященные российской полиции. В Париже все не угомонятся, я тут подобрал. – Красильников расстегнул портфель. – Остры не в меру.
Карикатура из сатирического журнала "Асьетт о бер" и впрямь была остра: русский студент, стоя навытяжку перед полицейским, спрашивал: "Я участвовал в революции, а теперь хотел бы стать полицейским – что нужно для этого сделать?" – "Пройти четыре испытания, – отвечал тот, – совершить: подлог, кражу с применением оружия, обращение еврея в православие, подстрекательство к политическому убийству".
– Французы, что с них взять? Спасибо, – принял карикатуру директор. И наконец повернул к делу: – Ну-с, а как там бюро "Бен и Сабмен"?
Красильников обстоятельно доложил. Заключил кратким обзором положения в эмигрантских группах различных партий, особенно выделив последнее собрание членов Центрального Комитета РСДРП, о котором уже сообщил в недавней шифротелеграмме.
– Думаете, получится у них с общепартийной конференцией ?
– Сомневаюсь, ваше превосходительство. Социал-демократическую партию раздирают противоречивые силы. Как известно, отзовисты требуют ухода в глубокое подполье; ликвидаторы, напротив, – полного отказа от нелегальной деятельности; примиренцы – группа влиятельных лиц, стремится примирить тех и других. Только большевики во главе с их лидером Ульяновым-Лениным упорно требуют от партии следования старым революционным лозунгам. На мой взгляд, именно Ульянов-Ленин наиболее опасен. Он решил всеми средствами добиваться созыва конференции.
– Отчего же это ему не удастся?
– Без участия представителей от крупнейших промышленных и партийных центров России такая конференция будет несостоятельна, ваше превосходительство, а я уверен, что вы вряд ли допустите делегирование таких представителей и их беспрепятственный выезд из империи. – Красильников сделал паузу и с огорчением добавил: – Хотя, к сожалению, оказался возможным приезд в Париж участников ленинской школы пропагандистов, ныне обосновавшейся в Лонжюмо.
– Да, наши коллеги в Петербурге и на местах подкачали, – согласился директор. – Вторично допустить такой просчет непозволительно. Продолжайте столь же энергично, как начали, освещать политическую эмиграцию. На первом месте – приверженцев Ленина. – Нил Петрович освободился из объятий кожаного кресла, привалился к столу, подложив, чтобы не давило грудь, подушки кулаков. – Наружное освещение умело дополняйте использованием секретных сотрудников. С второстепенными осведомителями пусть занимаются ваши помощники. Вам же рекомендую поддерживать личный контакт с одним наиболее ценным агентом. Он внедрен как раз в среду социал-демократов.
– Кого вы имеете в виду, ваше превосходительство?
– Ростовцева.
Красильникову стоило труда не выдать своего удивления: в бумагах, оставшихся после Гартинга, он не нашел никаких следов этого агента.
– Ростовцев состоит при верхушке РСДРП едва ли не с первых дней партии, – заметил Зуев. – За многолетнюю службу он оказывал нам весьма ценные услуги. По своему положению и связям в революционной среде сей сотрудник может оказывать их и впредь. Он инициативен, настойчив, хитер, не стесняется в средствах для достижения цели. И предан.
– Но не откажется ли он от сотрудничества с нами из-за волны последних разоблачений? – высказал сомнение заведующий ЗАГ.
– В крайнем случае сами пригрозите ему оглаской компрометирующих материалов.
– У меня нет наводки на этого агента, – вынужден был признаться Красильников.
Это признание директор встретил со снисходительной улыбкой:
– Видите, как оберегал Гартинг свой источник. Учитесь. – Он открыл сейф, вынул узкую продолговатую коробку, перебрал плотные карточки. – Запомните. Парижский адрес Ростовцева: бульвар Распай, двести пятьдесят. Там же находится издательство медицинской литературы, им образованное, однако же субсидируемое нами.
"Со своим планом частного сыскного бюро я не так уж и оригинален, – с досадой подумал Александр Александрович. – Сколько же должен я платить этому агенту?.."
– Ростовцев получает две тысячи франков вознаграждения помесячно. Соответствующая сумма включена в новую роспись секретных расходов заграничной агентуры, утвержденную господином министром, – директор пододвинул чиновнику особых поручений листок, густо испещренный цифрами. – Агентурные расходы не подлежат отчетности.
Красильников не смел глазам своим поверить – это был поистине царский подарок.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Серго, уезжая из Лонжюмо, думал задержаться в Париже лишь на несколько часов. Он считал, что Заграничная организационная комиссия, созданная после совещания членов Центрального Комитета РСДРП, – это боевой штаб, с энергией и страстью уже занявшийся подготовкой всероссийской конференции. Серго ошибся. В штабе – как уж там получилось? – большинство мест заполучили примиренцы. Ушли не часы, а дни, пока члены комиссии решали: посылать уполномоченных или не посылать? Наконец согласились.
Каждый уточнил маршрут. Серго выбрал Киев – Ростов – Баку – Тифлис. Дальше – по обстановке. Адреса явочных квартир нужны ему были только для первых двух городов. Закавказье он знал превосходно.
– Пока можем дать вам всего четыреста франков. Сами знаете, денег в партийной кассе мало, – сказал секретарь комиссии.
"Четыреста франков – немногим больше ста рублей, – прикинул Серго. – Едва хватит, чтобы добраться до Баку…"
– Потом подошлем еще, – успокоил секретарь. – По первому запросу.
Обсудили "технику": линии связи, сроки, шифр для переписки с ЗОК. Секретарь посоветовал Серго пробираться в Россию через Лейпциг: там главный транспортер партии Пятница. Его помощник Матвей хорошо наладил переправку нелегалов через границу в районе Сувалок.
Но Орджоникидзе не было нужды пробираться тайно. Его паспорт на имя Аслана Навруз-оглы Гусейнова был выправлен по всем правилам и мог выдержать любую проверку. К тому же он решил ехать не через Германию, а через Австро-Венгрию: надо непременно навестить Юзефа.
В такую жару Серго ухитрился простудиться. Наверное, перекупался на прощание в студеной Иветте. А чуть простудится – сразу и ангина и воспаление уха – память о сибирском этапе.
– Сходите к эскулапу нашей колонии, – посоветовал секретарь. – Яков Отцов – старый партиец. Врачует всех – приезжающих и отъезжающих. К тому же не может быть и речи ни о каком гонораре.
Серго направился по указанному адресу. Представил себе бедняка доктора в поломанном, обмотанном ниткой пенсне на изможденном лице. Во Франции российские дипломы не признавались. Своих-то пациентов эскулапы врачевали, а на пропитание зарабатывали мытьем посуды в ресторанах или разноской молока по утрам.
У подъезда респектабельного, с атлантами по фасаду, дома на бульваре Распай красовалась зеркальная табличка: "Медицинское консультационное бюро доктора медицины Берлинского университета Я.А. Житомирского". "Перепутал адрес? – подумал Серго. "Я" – Яков, имя совпадает. Значит, Отцов – партийная кличка? Зачем же открыл настоящую фамилию? Не думает возвращаться в Россию?.." Он все же поднялся на второй этаж, позвонил, потянув на себя начищенную бронзовую ручку.
Сопровождающая его до кабинета сестра милосердия, юная француженка, была в шуршащем крахмальном халате. Сам доктор выглядел представительно – спокойное лицо, залысины, внимательные глаза за толстыми стеклами очков.
– Чем могу быть полезен?
– Извините… Мне к доктору Отцову.
– Слушаю вас, товарищ, – улыбнулся хозяин кабинета. – Оттуда? – Он многозначительно кивнул в сторону окна. – Прежде я вас не видел.
– Оттуда – и туда, – сразу же располагаясь к нему, ответно улыбнулся Серго. – Да вот… – Он коснулся горла.
Врач подошел к умывальнику:
– Садитесь в кресло.
Осматривал, тщательно выслушивал, приговаривая: "Да, да… Да, да…" Выписал ворох рецептов. Добродушно усмехнулся своей оплошности, сбросил листки в корзину:
– Сам подберу необходимые лекарства. Вы когда уезжаете?
– Завтра.
– Эти принимайте внутрь. – Он рассортировал пакетики и флаконы. – Это для уха. По две капли три раза в день.
Проводил до прихожей, протянул на прощанье РУку:
– Желаю успеха! Да, а мы и не познакомились.
– Серго, – благодарно ответил на рукопожатие Орджоникидзе. – Большое спасибо, товарищ.
Вот, кажется, и все. Только послать телеграмму в Краков, Юзефу: "Заеду. Ждите". Визу он получит в Вене. Все равно там пересадка.
Однако, оставляя Париж, он испытывал какое-то беспокойство. Он не мог объяснить себе, откуда возникло это чувство. Вроде бы программа действий намечена четко. Цель ясна. Может быть, хотелось уловить созвучный его собственному настроению запал? Секретарь же комиссии говорил медленно, растягивая фразы. Не понравился тон? Может быть, Серго судит предвзято, зная, что секретарь – один из "добреньких"?.. Не каждый человек – с кавказским темпераментом, успокаивал он себя. Главное – впереди снова горячая работа. Ильич сказал: "Дьявольской трудности задача". Они – как агенты "Искры", строившие партию на заре века. Вот чего жаждет душа!.. Еще из Персии, посылая свою просьбу в комитет школы, Серго написал: "Обязательное условие – возвращение в
Россию по окончании школы – мною безусловно принимается". Он рад выполнить обязательство!..
В Вене, в российском консульстве, чиновник перелистал паспорт.
– Пошлина за визу будет стоить семь крон. – Положил паспорт в стол. – Прошу вас зайти завтра.
Этого Серго не предусмотрел: задержку на сутки, расходы на пошлину и на отель. Да еще, возможно, проверят паспорт… Скрепя сердце обменял франки на кроны. "Голодного спросили, что тяжелей всего, он ответил: "Пустой желудок"…" Серго затянул пояс потуже.
Наконец все формальности были выполнены, и он смог выехать в Краков, к Юзефу.
В прошлом году, накануне отъезда из Персии, Серго получил адрес польского товарища от Ежи, такого же волонтера персидской революции: как в шестьдесят третьем году добровольцы из разных стран спешили на помощь восставшим полякам, так и свободолюбивые сыны Вислы принимали участие в революционных вспышках по всему миру. "Юзеф – надежный человек, – заверил польский волонтер. – Убежденный эсдек. В тюрьмах побывал, из Сибири бежал. У него есть связь с Парижем".
Именно это и нужно было Серго. В Кракове по адресу, который указал Ежи, Юзефа не оказалось – он переехал на новую квартиру. Орджоникидзе разыскал улицу Коллонтая.