– Хабарда, буйный парень. Оннако лжи и омманов не знат…
Через несколько дней под вечер – они уже вернулись из лесу и Антон раздувал во дворе самовар – в калитку забухали. Он подошел, глянул в щель. Хасан стоял с мешком за спиной, с неразлучным карабином в руке.
В избе горбач выстроил на столе стопку золотых монет – полуимпериалов, выложил пачку банковских билетов и серую книжицу паспорта.
Старик взял паспорт, раскрыл, начал недоверчиво разглядывать страницы, рассматривать на свет плотные листы с проступающим водяным знаком – двуглавым орлом.
– Не сумлевайся, Прокопьич. Все подписи и печатки железные, клянусь аллахом. Запишем все честь по чести.
– А часы? – видимо часы казались леснику самым важным.
– Как уговорились, – Хасан вынул новенький, сверкающий хронометр. Это был "Эриксон" – с двумя крышками, с выгравированными на них медалями и титулами поставщика императорского двора и даже с внушительной, хотя и дутой, цепочкой для жилета.
– А одежа?
– Все будет в ажуре, ты же меня знаешь!
– Знаю, – угрюмо согласился старик.
– Смотаюсь к артельщикам, – Хасан кивнул на тяжелый мешок, парусина его обтягивала объемистую бутыль. – Послезавтра к обеду вернусь. И хайда-айда!..
Горбач ушел по своей тропе. А наутро Антон и Прокопьич приступили к последним приготовлениям. Старик затопил по черному баньку. Студент старался по хозяйству, помогал, чем только мог. Как отблагодарить старика? Как заглушить чувство вины перед ним – хотя в чем эта его вина?..
Прокопьич навязал два свежих березовых веника, распарил.
В низко рубленной баньке пахло смолой, березовым духом, горчило горло и щипало глаза дымом. Старик плескал из ковша на раскаленные камни. Они шипели. К потолку поднимался пар.
Поочередно хлестали друг друга вениками, растирали жесткой мочалкой, охали, кряхтели. Антон тер волосатую мускулистую спину Прокопьича и вдруг увидел на лопатке проступившие под седыми волосами вытатуированные, размером с вершок, синие буквы: "КАТ". Он вздрогнул: "Палач?"
– Давай ишшо! – выгибал спину старик.
"Прокопьич – палач?" Это было непостижимо! "Всех подбирает…" Те ржавые кандалы за поленницей. И любовь к лесу. И несдерживаемая скорбь о Жене. О завтрашнем его уходе. "Как сын…" И соболишко в закутке за печью. Неужели могут совмещаться в человеке любовь ко всему сущему и эта ужасная профессия? Любовь – во искупление?.. Антон отбросил мочалку.
– Ты чо? – повернул к нему косматое мокрое лицо старик.
– Кем ты был, Прокопьич?
Старик не понял. Антон ткнул его пальцем в буквы на лопатке:
– Тут написано!
– А-а… – Лесник опустился на лежанку, провел ладонью по мокрой груди. – Она! – Поднял глаза. В сыром тумане баньки они засветились, как угли. – За нее…
– О чем ты? Я тебя о буквах спрашиваю.
– За нее, сынок… – Он поник. – Почитай, моложше тобе был… Любились мы с ей. А помешшик наш, я-т курской, Прохоровского уезду, он ее собе. Она: "Не, не замай!" А он ее изнасильничал, адали зверь. Она-т руки и наложила. Ну, я его подстерег… – Старик стиснул пальцы. – Меня в кандалы – и сюда, вечником. Ишшо, оннако, при батюшке Лександре Втором, до освобождения.
– Но почему же "кат"?
– И тут, – лесник поднял спутанные пряди, Антон увидел такие же буквы, впечатанные в кожу лба. – И тут, – Прокопьич выставил плечо. На нем тоже проступило: "КАТ". – Лонись как оно – клеймили, ровно лошадей аль быков. Раскалят докрасна и на лоб. Ежели бродяга, "Б" выжгут, ссыльный поселенец – "С" и "П", ну а "КАТ" – каторжный, значит.
Антону стало нестерпимо стыдно.
– Извини меня, Прокопьич… Какая она была? Красивая?
– Она! – Голос старика словно бы поднимал ее на недосягаемую высоту. – Она… Махонька. Как козочка.
– Прости меня, отец…
ДНЕВНИК НИКОЛАЯ II
19-го июля. Вторник
Идеальный жаркий день. В 10 час. отправился в байдарке с Кирой в сопровождении гички с Родионовым. Обошли Падио с некоторыми приключениями. Сунулись в проливчик, отделяющий его от Пай-сар, но он оказался непроходимым даже для байдарок. Их пришлось перенести па руках, попали в болото с жидкой грязью; все перепачкались здорово. Кира и я вышли в знакомое место и без 10 мин. час достигли яхты. А гичка должна была сделать большой круг и прибыла, только что мы окончили завтрак. Около 3 час. съехали на материк, сделали небольшую прогулку к месту второго пикника. Оттуда переехал напротив на Тухольм, где с превеликим наслаждением выкупался. Вернулся к чаю аккуратно. До обеда читал Аликс. Вечером игра в кости.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
В первой половине июля начальник московского охранного отделения полковник Заварзин направил своего офицера, ротмистра Иванова за границу для сбора очередного "урожая".
С давних пор, еще со времени Зубатова, московское отделение находилось в привилегированном положении – оно имело, параллельно с департаментом полиции, своих собственных секретных сотрудников, освещавших революционные эмигрантские организации и сообщества, которые после поражения революции 1905 года обосновались в различных городах Европы. На этот раз ротмистр выехал на встречи с агентами в пограничном пункте Сувалки, а также в Лейпциге и Париже.
Неделю назад Заварзин получил от Иванова телеграмму, отправленную уже на обратном пути – из Варшавы. Ротмистр извещал, что в ближайшие дни в Москву должен прибыть некий "Алексей", немалая сошка в подготовке предполагающейся конференции Российской социал-демократической рабочей партии. Офицер указал подробный путь следования "Алексея", адреса его явок, сообщил, что фотография наблюдаемого в "конторе" имеется, однако же следует учесть, что он может сбрить бороду и усы.
Едва посланец из Парижа оказался в пределах империи, его задержали. Дорогим презентом оказался обнаруженный при обыске листок с адресами более сорока явочных квартир заграничного партийного Центра в различных местах России. Полковник поначалу не поверил в удачу. Но первые же проверки подтвердили: адреса подлинные.
– Благодарю, – крепко пожал руку Заварзин своему подчиненному, когда тот, возвратившись из командировки, явился к нему с докладом. – Разыграно как по нотам.
Блестящие глаза и довольная улыбка ротмистра свидетельствовали, что провалом "Алексея" результаты его поездки не исчерпываются.
– Что еще раздобыли интересного?
– Имею честь представить, господин полковник, агентурные сведения, добытые секретным сотрудником Вяткиным. – Голос Иванова звучал деловито, но с долей пафоса. – Материалы касаются выступлений Ульянова-Ленина и настойчивых намерений заграничных верхов РСДРП осуществить общепартийную конференцию.
Ротмистр вынул из портфеля и положил на стол перед Заварзиным объемистую тетрадь с мелко исписанными страницами.
– Должен сказать, что секретный сотрудник Вяткин и на сей раз сработал превосходно.
Каждый офицер охранного отделения имел своих собственных агентов, с которыми встречался с глазу на глаз. Начальство знало этих осведомителей лишь по кличкам и почерку их донесений. Однако Вяткин (подлинная его фамилия – Брендинский Матвей Иванович) был завербован лично Заварзиным. Полковник и сам бы с удовольствием поддерживал связь с агентом, если бы не обилие иных служебных дел. Брендинский происходил из потомственных почетных граждан города Казани, был учителем. Четыре года назад за участие в противоправительственной деятельности его арестовали и выслали под гласный надзор полиции в Нарымский край. Он бежал, снова был арестован. Вот тогда-то Заварзин и провел с ним душеспасительную беседу, закончившуюся полюбовным соглашением: Матвей Иванович получает новый срок, отправляется на север, по дороге ему организуют побег – вплоть до границы. Оказавшись за кордоном, он проявляет активность, внедряется в РСДРП, поближе к верхам партии, однако вопросами идейной борьбы не занимается, а обслуживает "технику": транспортировку нелегальной литературы и переправку революционеров в пределы империи. Жалование – 150 рублей в месяц.
От той единственной встречи с Брендинским у полковника сохранилось в памяти круглое лицо, хитроватые мигающие глазки, губы, приподнятые по углам в форме запятых, и тихий, елейный голос. После беседы с новым агентом Заварзин не очень обнадеживал себя успехом: такой тип может и струсить, и обмануть. Однако риск был невелик: Матвей Иванович ничем выдающимся в своей прежней преступной деятельности не отличался.
Тем приятней было убедиться полковнику, что намеченный план осуществился полностью – подопечный проявил редкостное рвение. За минувшие годы ему удалось войти в доверие политэмигрантов. Вяткин начал работать с главным транспортером эсдеков неким Пятницей и получил в свои руки адреса, по которым направлял в глубь России большевиков, возвращавшихся из-за границы на нелегальную работу, и пакеты с революционными изданиями. Однажды ему доверили даже объезд нескольких местных организаций для извещения о предстоящем совещании. Вяткин провалил Московский городской и окружной комитеты партии – все члены их были отправлены на каторгу. По его же наводкам были взяты подпольная типография и нелегальное паспортное бюро. Ныне местом пребывания Вяткина была пограничная станция Сувалки. Но полковник Заварзин полагал, что пора Матвею Ивановичу перебираться поближе к "верхам", в самую гущу партийной эмиграции.
Ротмистру Иванову во время его поездки поручалось обсудить при встрече с осведомителем все возможные варианты.
Теперь полковник взвесил на ладони объемистые записи:
– Как удалась вам акция с "Алексеем" и его адресами?
Первый допрос "Алексея" Заварзин вел сам. Предъявил расшифрованные списки явок: "Что означают данные записи?" – и по тому, как изменился в лице арестованный, понял, что удар попал в самую болезненную точку.
Теперь ротмистр объяснил:
– Акцию осуществил Вяткин. Он снабдил нелегала паспортом и билетом, проводил на вокзал. Он же зашифровывал список с адресами, а при встрече передал мне шифр.
– Великолепно. Но не повлечет ли это за собой провала нашего агента?
– Нет. "Алексей" не может знать, что сие – дело его рук: список он получил не от Вяткина. К тому же положение нашего агента в организации безупречное.
– А что в тетради?
– Это агентурная записка Вяткина о современной текущей работе как заграничных верхов, так и местных организаций РСДРП в империи.
– Резюмируйте.
– В Париже созданы Организационный комитет и Техническая комиссия по подготовке общепартийной конференции. Предполагается провести в крупнейших промышленных центрах империи выборы делегатов на нее. Время созыва конференции – конец сентября или начало октября текущего года. Соберется она, по имеющимся предположениям, в Кракове, для каковой цели намечено снять в одной из пригородных местностей дачу. Организаторы дела ожидают, что на эту конференцию явятся до тридцати делегатов из России. Часть из них отправятся за границу легально, остальные – при посредстве контрабандистов.
Ротмистр перелистал тетрадь Вяткина.
– Всю подготовку проводят большевики. Против них в заграничных организациях выступают так называемые ликвидаторы и сторонники Троцкого. В противовес этой конференции они хотят собрать свою в Вене, исключительно из представителей заграничных ячеек. Надо полагать, что эта идея не получит поддержки в местных социал-демократических организациях в империи. Вяткин докладывает также об имперских подпольных партийных организациях.
– Весьма любопытно. Как оценивают лидеры партии работу их организации в Москве?
– Сведений о Москве у Вяткина не имеется.
– А по Петербургу?
– В столице большевистские группы функционируют за Нарвской заставой и по Шлиссельбургскому тракту. Насколько известно агенту из рассказов проезжающих и из переписки, партийные ячейки имеются также в Василеостровском и Городском районах Петербурга.
– А что по другим городам?
– Одной из самых обширных признается киевская организация. Имеются сведения о существовании партийных групп в Ростове-на-Дону, Екатеринославе, Сормове. Недавно возникли подобные группы в Одессе и Николаеве. Существует довольно благоустроенная организация РСДРП в Тифлисе. Что касается Баку, то там нелегальная литература поступает в местную организацию из Парижа транзитом через Персию.
– Вы упомянули, что подготовка к конференции ведется уже и в самой России. "Алексей" – первая ласточка?
– Нет. Еще ранее через Вяткина проследовали два агента Ленина – некие Захар и Семен. – Ротмистр снова полистал тетрадь. – Вяткин указывает приметы Захара. Захар выехал специально в Петербург и Москву. Здесь он будет носить псевдоним "Хазаров". – Иванов поднял глаза от тетради. – В случае, если это донесение пойдет выше, агент настойчиво просил отметить, что сведения совершенно конфиденциальны и ни в коем случае не подлежат предъявлению. Иначе мы можем провалить своего сотрудника.
– Разумеется, – согласился Заварзин.
– Что касается Семена, то Вяткину известно следующее: прежде он носил прозвища "Игнатий" и "Афанасий", долго работал на Урале и в Одессе. Направлен Лениным в районы Приуралья. В случае ареста Семена эти сведения также предъявлению не подлежат.
– Безусловно, – снова кивнул полковник и резюмировал: – Вяткин потрудился наславу. В рапорте ходатайствуйте о единовременном вознаграждении. А что по Парижу?
У московского отделения были два секретных сотрудника, внедренных в общепартийную школу большевиков в Лонжюмо. Оба агента приехали в школу как ученики: "Андрей" – якобы от партийной группы из Нижнего Новгорода, а "Василий" – от социал-демократической организации Иваново-Вознесенска. На агентов была возложена обязанность освещать ход занятий в школе, но главное – расшифровать подлинные имена слушателей и установить, какими комитетами они направлены. До поры до времени Заварзин не ставил департамент полиции в известность об этой акции: получится – пожнет лавры, постигнет неудача – никто не возведет на него хулы.
– Мне было чрезвычайно трудно организовать встречу с агентами, так как они постоянно проживают в Лонжюмо, а приезжих, тем более русских, в селении не бывает, – доложил ротмистр. – Мое появление там сразу бы привлекло внимание. Пришлось ждать, когда слушатели вместе с одним из преподавателей школы, известным департаменту Воиновым-Луначарским, выедут в Париж на экскурсию в музеи. В зале Лувра я встретился с "Василием". Он передал, что некий Серго, грузин или армянин, ярый ленинец по убеждениям, вольнослушатель школы, недавно заявил о болезни горла или уха и уехал из Лонжюмо в Париж – якобы делать операцию. Назад Серго до сей поры не вернулся. Есть основания предполагать, что он также командирован Лениным в Россию. Однако через Вяткина он не проходил.
"Два-три агента на всю Россию, да еще при нынешнем положении на местах… – подумал Заварзин. – Ничего у них не получится. Хотя народ они упорный. Как бы там ни было, надо доложить директору. И особо выделить оживление деятельности эсдеков в столице".
– Ваше усердие достойно всяческих похвал, – поднялся он и протянул руку ротмистру. – Еще раз благодарю.
А когда ротмистр вышел из кабинета, приступил к составлению донесения.
ДОНЕСЕНИЕ НАЧАЛЬНИКА МОСКОВСКОГО ОХРАННОГО ОТДЕЛЕНИЯ ДИРЕКТОРУ ДЕПАРТАМЕНТА ПОЛИЦИИ
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
При сем имею честь представить Вашему Превосходительству настоящие агентурные сведения, добытые Отдельного Корпуса Жандармов ротмистром Ивановым в последнюю командировку от секретного сотрудника "Вяткина". Доношу, что материалы эти, касающиеся выступлений Ленина и настойчивых намерений заграничных "верхов" партии осуществить общепартийную конференцию, находят себе подтверждение и в сообщениях остальной агентуры отделения, почему и заслуживают, благодаря своей полноте и детальной справедливости, исключительного внимания и доверия.
Часть означенных сведений, касающихся делегирования в пределы империи особо уполномоченного "Алексея", уже использована и в результате своей разработки дала возможность задержать последнего со всеми поступившими в его распоряжение адресами и явками Заграничного партийного центра в подпольные имперские организации и группы.
Агентурное наблюдение за остальными упомянутыми в сведениях лицами, в виду возможности их появления, и в районе, вверенном моему наблюдению, продолжается.
Прошу Ваше Превосходительство принять уверения в совершенном моем почтении и преданности.
Ваш покорнейший слуга П. Заварзин
Примерно в это же самое время коллега Заварзина, начальник санкт-петербургского охранного отделения полковник фон Коттен узнал от своего агента, внедренного в профессиональное общество рабочих по обработке металлов, что туда, в правление на Ямской, дом 16, явился незнакомец, представившийся председателю Кузьме Гвоздеву уполномоченным по созыву общепартийной конференции РСДРП. Приезжий попросил содействия в проведении собрания столичных социал-демократов. На сем собрании намечено восстановить Петербургский комитет, который и должен выбрать своего делегата. Гвоздев доложил о визите уполномоченного на заседании правления. На заседании присутствовал секретный сотрудник охранного отделения.
Фон Коттен также поспешил сообщить об этом директору.
Тотчас из департамента последовало распоряжение: принять все меры к выяснению личности прибывшего и в возможно непродолжительное время арестовать как его, так и всех членов правления профессионального общества рабочих вкупе с членами городского комитета, ежели он будет воссоздан. Директор не преминул указать, что полковник Заварзин оказался более расторопным, чем фон Коттен: он располагает детальными сведениями о действиях социал-демократов, в том числе ц в Петербурге, хотя этот район ему неподведомствен.
Фон Коттен приказал учредить неотступный филерский надзор за членами правления. А вот заграничный представитель как сквозь землю провалился. Бог с ним! Заварзин лезет из кожи вон – Заварзин пусть и старается! И, вызвав шифровальщика, начальник петербургского охранного отделения продиктовал ему:
НАЧАЛЬНИКУ МОСКОВСКОГО ОХРАННОГО ОТДЕЛЕНИЯ (КОПИЯ В ДП)
Москву выехал прибывший за границы организатор выборов делегатов общепартийную с.-д. конференцию. Рост средний, лет тридцать пять – тридцать семь, блондин, лицо круглое, розовое, глаза серые, нос длинный, усы рыжие, черная пиджачная пара, крахмальная сорочка стоячим воротником, черная пушкинская шляпа. Случае обнаружения подлежит аресту.
В тот же день получив телеграмму, Заварзин снова обратился к тетради Вяткина. Приметы уполномоченного, побывавшего в столице, совпадали с теми, какими осведомитель обрисовал "Захара".
Начальник московского охранного отделения начал готовить встречу посланцу большевиков.