Особняк Моншеню, куда его пригласили, располагался не так далеко, как показалось гостю вначале. От сада Елисейского дворца его отделяла стена, но и в ней неподалеку от дома была устроена калитка. Поэтому царю не понадобился никакой экипаж. Чтобы попасть сюда, ему достаточно было прогуляться по благоухающему летнему саду.
Российский государь уже поджидал гостя на скамейке во дворе особняка. Рядом с ним сидела худая, невзрачная пожилая женщина с накладными волосами, одетая в очень простое платье.
Завидев через ограду спустившегося из коляски надменного австрийца, царь встал и, широко улыбаясь, направился навстречу. Женщина последовала за ним, чуть отставая.
– Я рад вас видеть, князь. Хочу представить вам баронессу де Крюденер, мою новую духовную наставницу и хозяйку этого дома.
Меттерних учтиво поклонился и хотел поцеловать баронессе руку, но она испуганно спрятала ее за спину. Князь смутился, но виду не подал, а затем увлекся разговором с царем относительно нынешних видов на урожай винограда в провинции Бордо.
Вскоре хозяйка пригласила гостей к столу. Он был накрыт на летней веранде с видом на сад Елисейского дворца. Меттерних увидел на столе четыре столовых прибора и спросил у Александра:
– Мы еще кого-то ждем?
Царь покраснел как красная девица и ответил, смущаясь:
– Он для Господа нашего Иисуса Христа!
Теперь уже Меттерних не знал что и сказать.
– А-а-а! – протянул он, словно что-то понял в происходящем.
– Извините, князь, – перебил его Александр. – У нас с баронессой время молитвы. Вы можете пока полюбоваться видом. А если хотите, можете присоединиться к нам.
– Нет, спасибо, Ваше Величество, – поблагодарил благовоспитанный министр. – Я лучше подышу свежим воздухом.
Царь и баронесса вошли в дом, но через раскрытое окно князю было хорошо видно, как они опустились на колени перед распятием и стали молиться. До уха князя доносились лишь обрывки этой странной молитвы:
– …благослови, Боже, победителя Змия… помоги живому предисловию к священной истории…
Наконец они закончили исполнение своего обряда и вернулись к заждавшемуся гостю.
Меттерних боялся, что на обед подадут лишь хлеб, которым Иисус когда-то накормил голодных, и какое-нибудь церковное вино типа кагора. Но его опасения оказались напрасными. В доме у баронессы была отменная французская кухня, и ее повар постарался на славу. Поэтому после хорошей закуски и доброго вина первоначальное впечатление шока от увиденного в этом странном доме несколько стерлось, и можно было начинать говорить о серьезных вещах, для чего, собственно, министр сюда и приехал.
– Я бы очень хотел, Ваше Величество, чтобы под патронажем держав-победительниц был подготовлен всеевропейский договор о мире и сотрудничестве, который не только бы гарантировал незыблемость монархического строя в государствах, но надежно уберегал их от новых революций и войн, – высказал свою точку зрения австрийский дипломат.
– Я полностью согласен с вами, князь. И даже более. Я знаю, что нужно поместить в качестве краеугольного камня в фундамент будущего европейского миропорядка.
Меттерних весь превратился в слух.
– Интересно, очень интересно. И что же это такое, Ваше Величество?
Царь еще немного помолчал и, только окончательно убедившись, что гость заинтригован до предела, вымолвил:
– Это Библия. Священное писание.
Не дождавшись ответа, государь развил свою мысль:
– Применение заповедей Божиих не должно ограничиваться частной жизнью. Напротив, они должны управлять волею царей и всеми их деяниями. Вечный закон Спасителя должен лечь в основу управления государствами и в международные отношения. Все христианские правители должны объединиться в Священный союз. Только так они смогут соединиться узами действительного и неразрывного братства, признать себя как бы единоземцами, а своих подданных как бы членами единого народа христианского. А внутри своих владений государи будут управлять подданными и войсками, как отцы семейств.
Представитель Габсбургов не знал, что и ответить на это предложение. Настолько далеким от реальной жизни оно ему казалось.
– Но, Ваше Величество, между христианскими народами так много различий. Право же, я даже представить себе не могу, чтобы католики, протестанты и православные забыли обо всех своих разногласиях и объединились.
– Вы ошибаетесь, мой друг, – ласково ответил государь, словно он сам уже облачился в рясу священника. – В христианстве есть нечто более важное, чем различия в вероисповедании. Это само Священное писание. Вот вечное. Начнем вместе преследовать неверие. Вот в чем корень зла. Будем вместе проповедовать Евангелие. Это великое дело. Я надеюсь, что когда-нибудь все вероисповедания соединятся. Это на самом деле возможно. Но время еще не пришло. Давайте же будем приближать его. И тогда не будет никаких войн и революций. Миром станет править Добро.
Меттерних заслушался сладкой речью русского царя, будто бы присутствовал на церковной службе. Но очень скоро опомнился от наваждения и учтиво произнес:
– Я от всей души благодарю вас, Ваше Величество, за столь содержательную беседу. Я обязательно передам ваши предложения императору Францу. Они необычны, но заслуживают самого серьезного изучения. А вам, баронесса, большое спасибо за отменный обед. Очень был рад знакомству с вами.
"Наивный чудак! И на этой религиозной химере он собирается построить новую Европу? – размышлял про себя князь, пока его коляска проезжала по душным парижским улицам. – Или этот хитрый византиец готовит крестовый поход на Константинополь? Но это ему не удастся. Босфора русским не видать как своих ушей. Зато набожность царя можно ловко использовать в своих целях. Если хочет он Священного союза, пусть его получит. Но под сладким елеем богословских истин все равно будет суровая правда жизни. Каждая нация за себя, а Бог за всех. C'est la vie".
Глава 8. Сын за отца
Один из первых латиноамериканских сериалов, который показало наше телевидение еще в начале девяностых годов, назывался "Богатые тоже плачут". Бывшим советским гражданам, брошенным родным государством в стихию рынка, было трудно понять, чего же плачется этим богатеям на собственных виллах, в фешенебельных офисах? С жиру, что ли, бесятся?
И вот, став по-настоящему богатым человеком, я на своей шкуре испытал, чего стоит это скромное (или нескромное) обаяние буржуазии.
Ничто не возникает из ниоткуда, и ничто не уходит в никуда. Этот закон сохранения материи применим и к богатству. Дело в том, что, уделяя повышенное внимание накоплению материальных благ, индивид волей-неволей ограничивает себя в духовных вещах. Среди своих коллег-олигархов, бывших и действующих, я не знаю начитанных, высокоинтеллектуальных людей. Да, это целеустремленные, волевые личности, точно знающие, чего они хотят в жизни, и непременно, любой ценой добивающиеся поставленных перед собой целей. Вечная гонка за право быть первым требует таких колоссальных затрат жизненной энергии, что ее не остается для самых дорогих и близких тебе людей. Никакие модные салоны и безграничные суммы на кредитной карточке не заменят жене любящего мужа, а детям дорогие гувернеры и престижные школы – заботливого отца. Все это – эрзац. Жалкая подачка, чтобы откупиться. Никакие миллионы и миллиарды не стоят тех лишений, на которые успешные люди обрекают свои семьи. Затраты превышают совокупный доход. Это неизбежно ведет к банкротству.
Вчера у меня было свидание с мамой и Лешкой. Если мама использовала любую возможность, чтобы увидеться со мной, то старшего сына я уже давно не видел. Я знал, что у него проблемы в университете, что он плохо сдал летнюю сессию, и его даже готовили на отчисление с юридического факультета МГУ. Потому он и избегал встреч со мной. Это было нетрудно, достаточно не прийти или опоздать в следственный изолятор в отведенное для свиданий время, и нелицеприятный разговор с отцом не состоится.
Я не видел Лешку полгода. За это время он возмужал, расширился в плечах и из нескладного долговязого юноши превратился в молодого интересного мужчину. Прошлым летом он носил жидкую кудрявую бородку, забавно смотревшуюся на детской физиономии. Сейчас же пришел гладко выбритый, в строгом костюме с наглаженными стрелками на брюках.
– Привет, па. Как ты? – спросил он в переговорное устройство с другой стороны прозрачной стенки из сверхпрочного пластика.
– Нормально, сын. Дописываю книжку.
– Здорово. Я раньше гордился, что у меня папа – такой известный бизнесмен. Но писатель – это еще круче.
– А как твои дела?
Лешка не спешит ответить на мой вопрос, а, порывшись во внутреннем кармане пиджака, извлекает из него потрепанную зачетную книжку и прислоняет ее в развернутом виде к стеклу. Пять экзаменов и по всем разными почерками и разными чернилами стоит одна и та же оценка – "отлично".
– Молодец! Значит, взялся за ум. Так держать, – хвалю я сына.
А он, похоже, долго готовился к этому моменту, стремится удержать радостный миг победы и дальше листает зачетку.
– Я исправил две тройки за прошлую сессию на пятерки. Осталась только одна оценка "удовлетворительно" за первый курс. Пересдам этот предмет, и декан говорит мне, что я смогу претендовать на красный диплом.
Я смотрю на сына и не верю своим глазам. Неужели это тот великовозрастный хлыщ, который еще два года назад, загибая пальцы, пренебрежительно говорил об университетских преподавателях, что они овцы. Который все свободное время проводил в ночных клубах и на всевозможных тусовках. Который еще в конце первого курса привел ко мне домой фотомодель и заявил, что решил жениться на ней. Который заявлял, что ему мало триста долларов в день на карманные расходы, и клянчил у меня на день рождения Porche Cayenne за 115 тысяч евро. Неужели это мой сын? Сейчас он живет гораздо скромнее, чем когда я был на свободе. И насколько он стал лучше за это время! Воистину не было счастья, да несчастье помогло!
– Пап, я собираюсь после четвертого курса пойти на практику в прокуратуру. Ты не будешь возражать?
Еще одна усмешка судьбы: сын олигарха Ланского, которого Генеральная прокуратура обвиняет во всех смертных грехах, будет проходить практику в учреждении, призванном стоять на страже закона. А может быть, в этом и есть сермяжная правда, чтобы такие независимые пацаны, как мой Лешка, становились прокурорами. У них есть собственные суждения, ими трудно будет манипулировать.
– Я поддерживаю твое стремление. А что у тебя с женитьбой?
Лешка отмахивается:
– Да ну ее. Рано еще, папа, мне жениться. Вот закончу университет, встану на ноги, тогда можно будет думать о семье. А пока я к этому не готов.
Я готов расцеловать его через стеклянную перегородку. Слезы гордости за сына наворачиваются мне на глаза. Но мама не дает мне расплакаться.
– Я тебе с твоим товарищем блинов свеженьких испекла. Поешьте. Как-никак масленица.
Спасибо, мамуля. Конечно же, мы за милую душу слопаем твои блины. Редактор от стряпни моей мамы просто без ума.
Бедная, как она постарела за полтора года моей отсидки. Ее длинные волнистые волосы стали совсем седыми, морщины частой сетью легли на родное лицо. Стала тяжело ходить. Но все равно – упрямая – не бросает работу. Хотя ей уже скоро шестьдесят четыре года. Все подруги давно сидят дома и возятся с внуками и правнуками. А моя мама каждый вторник едет на метро через весь город в модный мебельный магазин и приводит в порядок всю накопившуюся за неделю бухгалтерскую документацию.
Сколько раз уже говорил ей, хватит, деньги на жизнь у нас в любом случае будут. Но нет, упрямо твердит свое:
– Я никогда ни у кого не сидела на шее и тебе обузой быть не хочу.
Вот такая у меня мама!
– Ты вообще понимаешь, что ты творишь! – впервые за тринадцать лет нашей совместной работы мой заместитель позволил себе разговаривать со мной в таком тоне.
– Вчера я встречался с Сим Симом. У них там волосы дыбом стоят от твоих художеств! – кричит мне в лицо Неклюдов, в прямом смысле брызгая слюной на персидский ковер ручной работы в моем кабинете. – Твой фонд финансирует партию Яблонского, ты даешь деньги коммунистам, а скольким кандидатам в депутаты по одномандатным округам ты финансируешь предвыборную борьбу? Ты что, Миша, окончательно рехнулся? Решил создать фракцию Ланского в Государственной думе? И ты думаешь, что тебе позволят это сделать? А вот это видел?
И Леонид ткнул мне фигу под нос.
Я делаю вид, что читаю последние новости из Gazeta.ru на мониторе своего ноутбука, но кукиш перед глазами столь выразителен, что я не могу не прореагировать на него.
Я поднимаю свой отрешенный взгляд на специалиста по безопасности и спокойно спрашиваю:
– Чего ты так разнервничался? Я что-то сделал противозаконное? Ты сам знаешь, что эти деньги заработаны мной законным путем, я заплатил государству все положенные налоги, поэтому позволь мне распоряжаться своими доходами по моему собственному усмотрению. Я же не попрекаю тебя за то, что ты купил банк в Тель-Авиве, а Семена Семеновича – за приобретенные им акции Венесуэльской нефтяной компании. Каждый волен вкладывать свои деньги, куда ему заблагорассудится.
Лицо Неклюдова стало багровым, даже его бесцветные глаза налились кровью.
– Но не в антигосударственный переворот! – орет Леонид.
От наставления меня на путь истинный его отвлекает звонок мобильного телефона. Не отрываясь от монитора, я одним глазом слежу, как меняется его лицо. Оно белеет буквально на глазах. Мощное тело бывшего спортсмена вдруг превращается в безвольную рыхлую массу и опускается на самый край стула, едва не обрушившись на пол.
– Случилось что-нибудь? – спрашиваю я компаньона.
Он с трудом подбирает слова:
– Мой Вовка на Рублево-Успенском шоссе насмерть сбил четырех таджиков. Его задержала милиция.
Я реагирую гораздо быстрее, чем он.
– Так чего же ты сидишь? Быстрее едем туда!
Трагедия произошла на повороте к новому поселку Раздоры, где Неклюдовы прикупили себе очередной особняк. Старший сын Леонида, будучи в изрядном подпитии, повез друзей на своем новом джипе в казино и по дороге увидел бригаду гастарбайтеров из Таджикистана, возвращавшихся или направлявшихся на строительство загородной виллы. Кто-то из володькиных друзей высказался насчет чурок, заполонивших столицу, и Неклюдов-младший, не долго думая, чтобы показать собственную удаль и восстановить попранную, на его взгляд, справедливость, направил свой большой квадратный автомобиль в самую толпу рабочих. Четверо скончались на месте. Один из них – мальчишка четырнадцати лет, приехавший с отцом в Москву, чтобы заработать больше денег для матери и сестренок, оставшихся в Курган-Тюбе. Еще пятеро получили серьезные ранения. Свидетелей преступления – хоть отбавляй. У выживших таджиков был мобильный телефон. По нему они сами вызвали "скорую помощь" и милицию. Еще не стемнело, поэтому факт наезда засвидетельствовали многие дачники. В этот момент как раз напротив места преступления остановился рейсовый автобус, и десятки простых дачников видели, как наглые пьяные юнцы целенаправленно давили несчастных таджиков. Вовка не только сбил их и сразу уехал. Он еще сдал назад и дважды прокатился, вдавливая в асфальт тела своих жертв.
Подозреваемых задержали очень быстро.
Когда мы вместе с милиционерами вошли в казино, то сразу увидели возле рулеточного стола группу молодых людей. Они, как ни в чем не бывало, играли в рулетку и пили дорогой французский коньяк. На коленях у Володьки сидела размалеванная девица и вульгарно смеялась. Отец вплотную приблизился к развлекающемуся сыну, а тот уставил на него отсутствующий взгляд с дебильной улыбкой: ты чего, мол, мешаешь отдыхать?
Леонид, ни слова не говоря, врезал по этой самодовольной физиономии от всей души так, что кресло с великовозрастным оболтусом и его веселой подругой опрокинулось, и они с визгом полетели на пол.
– Заберите его, – холодно приказал бывший офицер контрразведки опешившим ментам.
На Владимира тут же надели наручники.
На стоянке возле казино стоял джип, забрызганный грязью и кровью.
Уже в тюрьме я узнал от мамы, что суд приговорил Владимира Неклюдова к пятнадцати годам лишения свободы в колонии строго режима. Отец палец о палец не ударил, чтобы выгородить сына.
Зачем я полез в политику? Этот вопрос мне задают многие. Неклюдов, Редактор, журналисты, следователи. Чего мне еще не хватало? Я сам не раз спрашивал себя об этом, но четко ответить даже самому себе на него не мог.
Наверное, в жизни мужчины бывают моменты, когда он не может поступить иначе. Если он, конечно, мужчина. А может быть, потому, что гораздо раньше других увидел, какие выгоды можно извлечь из демократии?
Вы знаете, сколько нужно отнести денег в правительство, чтобы оно приняло нужное постановление? Поверьте, очень много. Гораздо дешевле на стадии избирательной кампании материально поддержать перспективного кандидата в депутаты Государственной думы. Это тоже требует основательных материальных затрат, но гораздо меньших, чем аппетиты чиновников.
Вот Редактор сравнил меня с парижским банкиром Увраром, ногой открывавшим кабинеты в Директории, которого Наполеон все-таки засадил в Венсеннский замок. И я, как никто другой, понимаю этого древнего олигарха. Вы не представляете, какой это кайф – заходить в чиновничьи кабинеты не просителем, о коих они привыкли вытирать ноги, а человеком, который прекрасно может обойтись без помощи этих "слуг народа" и провести любое решение, минуя их, через Государственную думу. О как же они тебя начинают за это ненавидеть! Если б вы только знали!
А еще я открыл в себе талант педагога. Мне очень понравилось читать лекции студентам, встречаться с ними, отвечать на их каверзные вопросы. Я буквально наслаждался, видя, как загораются глаза у юношей и девушек, когда я говорю о том же, о чем они думают, что обсуждают в аудиториях и общежитиях. Почему Россия при всем своем богатстве такая бедная? Почему у нас больше ценятся родственные связи и кумовство, а не ум и талант? Почему у нас закон не обязателен для всех, а применяется выборочно? Одному это можно, а другому нельзя? Я старался отвечать честно, без вранья. И сам все больше и больше задумывался: и в самом деле – почему?
Естественно, у меня было много врагов. Мои недоброжелатели не могли простить мне моего независимого поведения, моего успеха, моего чувства собственного достоинства, коего они уже давно и безвозвратно лишились. Они строили козни, наушничали на меня, в том числе и президенту.
Смотрите, Ланский копает под вас. Он сам замыслил стать во главе государства. Он слишком контролирует нефтяной рынок. У него слишком много денег. Он хочет рулить Государственной думой. Он становится неуправляемым. Того и гляди, продаст свою компанию американцам, и Россия потеряет контроль над своими природными ресурсами. Его надо остановить. Любой ценой.