– Что он себе позволяет, этот жалкий выскочка! – высказывал Талейрану, уже совмещавшему пост министра иностранных дел с должностью председателя правительства, разгневанный царь. – Он во сто крат заносчивее Наполеона! Но тому хоть было чем гордиться – своими победами. Этот же господин ровным счетом ничего из себя не представляет. Но всякий раз подчеркивает древность своего рода. Толстый и неуклюжий хам! Одевается, как на маскарад! В Москве даже полуграмотный купчина, и тот никогда не наденет строгий сюртук с красными гетрами и шляпу с белыми перьями.
"Хромой дьявол" только развел руками:
– Что поделаешь, Ваше Величество, всякая власть от Бога.
Царь сочувственно вздохнул:
– Бедная Франция!..
– Бедная Россия! – не выдержал я и на полуслове прервал рассказ Редактора. – Вот уж кому испокон века не везет с правителями, так это нашей стране! И сколько ни ломаю над этим голову, все равно, Николай Дмитриевич, не могу понять, откуда такая несправедливость? Вроде бы и люди у нас прекрасные. Возьми каждого в отдельности. Личность. Золотая душа. А вместе соберемся – начинаем жить, как свиньи. Уже сколько веков не можем нормально устроить жизнь в своем отечестве!
Редактор вытягивает шею, задирает свой двойной подбородок и начинает чесать щетину. За полтора года нашего совместного пребывания в этом "санатории" я досконально изучил его привычки и могу поклясться, что сейчас он выдаст очередную коронную фразу. Почесывание подбородка предвосхищает у него просветление мыслей. И точно.
– А чего вы хотите, дорогой мой, от молодой нации. Мы по историческим меркам еще не вышли из юношеского возраста, когда творятся разные глупости. Молодая кровь играет. Вот и экспериментируем на себе. Царь оказался плох – свергли царя. Потом большевики ставили свои эксперименты. Социализм не понравился – долой социализм, на свалку истории его. Теперь вот наступает разочарование и в демократии. Слишком много свободы. Не знаем, что с ней делать. Шарахаемся, как французы двести лет назад. И не знаем, к какому берегу пристать.
– А в чем проявляется этот возраст нации? Ведь внешне мы от европейцев почти не отличаемся.
– А чем вы, дорогой мой, отличаетесь от своего сына? Зрелостью мысли, суждений, поведения, ответственностью. Да всем, чем отличается мужчина от юноши-подростка. Европейцы свое уже отбузили, а мы только начинаем взрослеть.
– Но почему?
– Скажите спасибо нашим предкам. Нечего было почти триста лет с дикарями якшаться. Глядишь, сейчас жили бы как люди. С кем поведешься, от того и наберешься. Вот и набрались мы дури от татар. Ты, Миша, не верь этим сказкам про Киевскую Русь и про варягов. Это было так давно, что даже на правду не походит. Если мы и являемся чьими-то наследниками, так в большей степени Золотой орды. Та же удалая бесшабашность, то же презрение к либеральным законам. Мы же только страх понимаем. Не случайно Россия часто выигрывала войны, но почти всегда проигрывала мир. Ибо мы жить толком не умеем, а умеем только умирать. Нация кочевников, варваров и рабов! Вот кто мы на самом деле!
– Не слишком лестное определение для собственного народа…
Но Редактор, казалось, не услышал моего замечания и продолжил свой пламенный монолог.
– Возьми, к примеру, русскую литературу. Она же началась только с Пушкина. Его предшественники – жалкие рифмоплеты, их писателями назвать даже язык не поворачивается. То же и в музыке, и в живописи, и в политике. Ты думаешь, почему Александр побоялся после победы над Наполеоном отменить крепостное право? Да потому, что народ, одурев от свободы, друг дружку бы загрыз!
– И что ты предлагаешь со всем этим делать? Другого народа ведь у нас нет. Снова посадить его на цепь?
Редактор насупился. Мой вопрос заставил его задуматься.
– Это решит проблему, но ненадолго. А потом он опять сорвется с цепи и столько наворотит!.. Выход один: ждать.
– Чего?
– А чего ждал Моисей, пока сорок лет водил народ Израилев по пустыне? – в свою очередь спросил меня Редактор и, не дождавшись моих слов, сам же и ответил на него. – Пока не умрет последний, рожденный в рабстве.
Я никогда не понимал холуев, людей, которые из‑за денег или из‑за должности заискивали перед сильными мира сего, позволяли вытирать о себя ноги, терпели унижение человеческого достоинства. Но зато потом, дорвавшись до власти, они устраивали своим подчиненным испытания куда горше тех, которые перенесли сами. Моя мама называет это "законом курятника". На куриц, что сидят на самом нижнем шесте, гадят вышесидящие, но если курица снизу забирается наверх, то уже она гадит на своих прежних соратниц.
Если для достижения успеха в жизни необходимо либо давать, либо брать взятки, я буду лучше среди дающих. Как же я не люблю продажных чиновников!
Бывает, заходишь в какой-нибудь высокий кабинет, и тебя встречает его хозяин, вальяжный и радушный с виду, а в глазах у него, как на калькуляторе, щелкают цифры: сколько бы содрать с этого коммерсанта?
Я высоко ценю в людях профессиональные качества, но терпеть не могу лизоблюдства и лакейства. Может быть, поэтому в моей компании так стремительно делали карьеру молодые и способные ребята, а профессиональные интриганы отправлялись в отстой? Может быть, потому у меня так много врагов?
Внутри меня вмонтирован какой-то саморегулирующийся механизм. В экономической теории есть принцип: достижение максимального эффекта с минимальными затратами. Мой же личный принцип с некоторых пор еще имеет дополнительную оговорку: максимальный эффект в делах при минимальном ущемлении собственного достоинства. Иногда даже знаешь, что эта сделка принесет немалую выгоду, но когда представишь, что для ее осуществления предстоит пойти на поклон к чиновнику, которого буквально распирает от ощущения собственной значимости, и он будет важно надувать щеки, а тебя опускать ниже уровня городской канализации… Нет уж, увольте. Лучше я останусь без дополнительного заработка, чем унижусь в собственных глазах.
Жена мне говорит, что это есть проявление гордыни и высокомерия. Что это у меня от "зажратости". Если бы я знал, что такое настоящая бедность, когда дома сидят голодные дети, а ты не знаешь, чем их накормить и во что одеть, тогда не до принципов.
Может быть, она права. Я пытаюсь представить себя бедным, без копейки в кармане. Как бы я себя вел тогда? Но почему-то не могу.
У меня не было голодного детства. Мне не нужно было зарабатывать первоначальный капитал, вылизывая чиновничьи зады. Деньги на меня, можно сказать, свалились с неба. Вернее, с четвертого этажа, из окна квартиры дяди Вани вместе с его бездыханным телом. Мне оставалось лишь с умом распорядиться ими. Да, это тоже требовало определенных навыков, умения и везения. Но это была работа. И даже мои враги признавали, что ее я делал лучше других. Поэтому и выжил.
И только одно обстоятельство омрачало мне жизнь. Я еще не отомстил за гибель дорогого мне человека. Но об этом не забыл.
Единственный постулат из Нового Завета, который я все еще не могу беспрекословно принять, касается второй щеки, которую следует подставить после удара по первой. Что-то здесь не так. По крайней мере внутри меня все восстает против этого тезиса.
Если бы все думали и поступали так, тогда на земле воцарились бы мир и благоденствие. Но всегда же найдется хитрец или дурак, который истолкует твою доброту как слабость и захочет обвести вокруг пальца простофилю.
Скорее всего, это на самом деле идеологический трюк древних римлян. Непротивление злу насилием – удобная формула для рабов. Тогда получается, что христианство – это религия, предназначенная, так сказать, для внешнего применения. В Ветхом Завете – там все в порядке: око за око, зуб за зуб. Мне отмщенье и аз воздам! Это я понимаю, это мне близко. Неужели это кровь моего биологического отца бурлит во мне и взывает к мести за человека, ставшего мне отцом духовным?
– Ни фига себе! – Неклюдов не поверил своим глазам, когда увидел, какая сумма выплачена ему как дивиденды по акциям. – Это просто праздник какой-то. Настоящий золотой дождь! Даже представить себе не могу, на что потратить такие деньжищи? Может быть, купить какой-нибудь европейский футбольный клуб? Или лучше алмазные прииски в Южной Африке? А ты что думаешь по этому поводу? Тебе-то вообще причитается фантастическая сумма. Куда ее вложишь?
Я пожимаю плечами и хочу уклониться от прямого ответа. Но от Леонида так просто не избавишься.
– Ладно, хватит жеманничать, как барышня. Посоветуй товарищу, куда лучше пристроить деньги. Ты же у нас мозг.
– Я думаю, что тебе мое предложение не подойдет. Оно не связано с бизнесом. И не принесет нового дохода. Зато затрат потребует изрядных.
Леонид трясет головой.
– Ничего не понимаю. Ты решил заняться меценатством и пожертвовать свои дивиденды на благотворительность?
– Почти угадал. Я решил пойти в политику.
Неклюдов вскочил с кресла, где еще секунду назад возлежал, и уставился на меня.
– Ты что, Миша, с ума сошел? На кой ляд она сдалась тебе, эта политика? Ведь катаемся как сыр в масле. Все у нас есть, что только заблагорассудится. Чего тебе еще не хватает?
Я думаю, стоит ли ему открывать свои планы. Сразу ведь донесет по инстанции. А с другой стороны, все равно рано или поздно узнает. Шила в мешке не утаишь. Тем более мой новый замысел связан с публичной деятельностью. Поэтому я решаюсь открыться Леониду.
– Тебе знакома теория мотивации человеческой деятельности?
Неклюдов посмотрел на меня как на ненормального и признался:
– Смутно. Я ведь специалист в другой области.
– Ладно. Так и быть, прочитаю тебе по старой дружбе небольшую лекцию. Абрахам Маслоу прославился в науке управления тем, что разработал пирамиду иерархии потребностей человека. Проще говоря, он систематизировал наши потребности по группам и каждую из групп поставил на определенный этаж своей теории. В основе лежат физиологические потребности человека: в пище, воде, убежище… Их удовлетворение обеспечивает лишь физическое выживание. Это своего рода фундамент пирамиды. Затем первый этаж – это потребности безопасности. Это, кстати, твоя стихия. Защита от страха, боли и прочих страданий. Подавляющее большинство людей волнует стабильность своего будущего существования. Гарантия работы, пенсионного обеспечения, медицинского обслуживания, страхование от всевозможных рисков. Дальше – еще сложнее. Потребности принадлежности и причастности. Человек хочет дружбы и любви, хочет принадлежать к коллективу единомышленников.
– С этим все понятно. Хотя, ты знаешь, есть люди, и таких много, которым лишь бы брюхо набить, больше их ничто не интересует.
– Вот-вот, – обрадовался я пониманию. – И что интересно, вышестоящие потребности у людей появляются лишь после удовлетворения базисных. Четвертый этаж – потребности признания и самоутверждения. Эти люди хотят быть компетентными, сильными, уверенными в себе и хотят, чтобы окружающие признавали их таковыми и уважали за это. Таких людей еще меньше. Но они есть. И, наконец, самая вершина пирамиды – потребности самовыражения. Человек, поднявшийся по всем этажам мотивационной лестницы, вдруг осознает, что он рожден не только для того, чтобы есть, пить, одеваться, обеспечить свое будущее и будущее детей, быть другом и любимым, добиться общественного признания, он должен еще и выразиться, реализовать сполна свой личностный и творческий потенциал, выполнить свое предназначение в жизни.
Неклюдов внимательно слушал мой пространный монолог, а когда я закончил, он сказал:
– Извини, дружище, но выше понимания четвертой категории мне, пожалуй, не прыгнуть. Неужели ты всерьез думаешь, что политика – это твое призвание? Может быть, где-нибудь в Штатах или Европе человек с фамилией Ланский и такой внешностью, как у тебя, и сделал бы политическую карьеру, будь у него такие деньги. Но не в России. Наши мужики и бабы никогда не проголосуют за еврея. Даже за такого обаятельного, как ты. Миша, ты же полукровка. Занимайся ростовщичеством, любым бизнесом, к нему у тебя врожденная склонность. Но умоляю тебя, не лезь в политику. Только деньги выбросишь на ветер, лучше раздай их нищим. На себя и на нас беду навлечешь.
– В том-то моя беда, Леня, что простое зарабатывание денег меня уже не греет. Оно мне уже не интересно. Это пройденный, освоенный этап. А зря ты думаешь, что у меня с политикой ничего не выйдет. Удалось же мне выстроить процветающую корпорацию и сделать десятки тысяч людей, работающих в ней, своими единомышленниками. Страна – та же самая корпорация, только очень большая. Если достучаться до сердец россиян и убедить их в правильности выбранного курса, то с ними же можно горы свернуть.
– И какой же политической платформы ты намерен придерживаться? Коммунистической? Устарело! Патриотической? Место занято. Либеральной? Так народ после либеральных экспериментов девяностых годов до сих пор очухаться не может. Заведомый непроходняк.
– Я хочу построить в нашей стране гражданское общество и все имеющиеся в моем распоряжении средства приложу для реализации этой цели.
Неклюдов критически покачал головой и произнес сакраментальную фразу:
– Дай Бог нашему теляти волка поймати.
– До чего же скучно, моя дорогая! – пресытившись любовными играми, пожаловался царь своей новой возлюбленной Леопольдине Эстергази.
– Неужели я так быстро надоела Вашему Величеству, – обиженно прошептала лежащая рядом на роскошной большой кровати молодая княгиня и надула свои пышные губки.
Только вчера после обеда, узнав, что князь Эстергази отбыл на охоту в отдаленный замок близ Зальцбурга и пробудет там несколько дней, ветреный царь отправил его жене записку, что нынешний вечер он проведет в гостях у нее. Княгиня в ответ послала ему список дам, попросив в сопроводительной записке вычеркнуть тех, кого бы он не желал у нее встретить. Александр вычеркнул из списка всех… кроме хозяйки.
– Извините меня, Леопольдина, я ни в коем случае не собирался вас оскорбить. Вы прекрасны и заслуживаете более пылкого поклонника, чем престарелый Дон Жуан.
– Полноте прибедняться, Ваше Величество. Вы и так уже совратили всех приличных дам на Венском конгрессе.
Ваших сил хватает не только на меня одну, – и княгиня стала шаловливо загибать свои маленькие пальчики. – Графиня Зиши – раз, княгиня Аурсперг – два, графиня Секени – три, герцогиня де Саган – четыре, княгиня Багратион – пять. Я только шестая. Как обидно!
– Зато – самая лучшая, – отпустил дежурный комплимент бывалый повеса.
Лицо женщины зарделось от удовольствия. И она заворковала:
– Да, мужчины от меня без ума, государь. Вот и князь Меттерних стал оказывать мне повышенные знаки внимания. Но я ему не верю. Он, похоже, ухаживает за мной, чтобы насолить Вашему Величеству. Не может простить, что вы увели у него двух любовниц – герцогиню де Саган и княгиню Багратион. Это очень злопамятный человек. Берегитесь его, государь.
– Спасибо за предупреждение, моя дорогая. Этому хитрому лису меня не провести. Думаете, я не знаю, что он за моей спиной ведет тайные переговоры с англичанами и французами относительно Польши. Бедняги! Они даже собираются в крайнем случае воевать с Россией. Как это скучно, княгиня.
– Но почему, Ваше Величество? За вашей спиной враги замышляют заговор, а вы скучаете? Надо же действовать!
Александр вяло потянулся, как ленивый кот, пригревшийся на солнышке, и ответил:
– Это разве враги, очаровательная Леопольдина? Да все их козни написаны у них на лицах. Вот Наполеон – это был враг! Умный, хитрый, коварный, но в то же время благородный и великодушный. Как же мне его теперь не хватает! Скучно!
Верно говорят в народе: только черта помянешь, а он тут как тут.
Вечером того же дня Меттерних давал бал в своем большом доме в центре Вены. И вдруг сногсшибательная новость в мгновение ока облетела гостей, заставив их забыть и о представлении, и об ужине, и даже о блистательных дамах.
– Наполеон сбежал с Эльбы! Наполеон во Франции! – испуганно запричитали сиятельные гости.
И только лицо русского царя озарилось счастливой улыбкой. Он подошел торжествующей походкой к потерявшему дар речи Талейрану и сказал:
– Я же говорил вам, что это долго не продлится.
Теперь его жизнь снова обрела смысл. Какое это все-таки наслаждение – иметь достойного противника!
Царь тут же отослал приказ в армию: немедленно выдвинуться в поход на Францию. И все же судьба на сей раз благоволила другим. Русские войска не успели к победному триумфу при Ватерлоо. Слава окончательного разгрома Наполеона осталась за англичанином Веллингтоном и пруссаком Блюхером. Теперь уже британцы решали судьбу несносного корсиканца. В отличие от русского царя они не были столь снисходительны к поверженному императору и сослали его на Богом забытый остров Святой Елены в южной части Атлантического океана.
Но Наполеон все-таки умудрился за сто дней своего пребывания у власти, не подозревая того, помочь своему другу Александру заполучить, наконец, столь вожделенную Польшу. Прибыв в Париж, опальный император обнаружил на своем рабочем столе в Тюильри любопытный документ. Это был секретный договор, подписанный Меттернихом, Талейраном и английским лордом Каслри относительно Польши. Бывшие союзники были готовы повернуть оружие против россиян, если те не откажутся от территориальных притязаний на польские земли. Талейран отослал свой экземпляр королю Людовику, а тот испугался узурпатора и снова сбежал из Парижа. Наполеон же с легкостью отправил сей документ в Вену Александру I в надежде посеять раскол в рядах противостоящей ему коалиции.
Царь пригласил представителей союзников в свою резиденцию и продемонстрировал им документальное свидетельство предательства.
– Я еще раз повторяю вам, господа, что герцогство Варшавское есть мое завоевание у империи Наполеона. Справедливость требует, чтобы мои подданные были вознаграждены за многие страдания и чтобы граница навсегда защитила их от бедствий нового нашествия. Польша принадлежит нам! Я от нее никогда не откажусь. Я займу ее. И пусть меня попробуют оттуда выгнать!
В самый разгар июльской жары находящийся в Париже австрийский министр иностранных дел Меттерних (ведь вновь делили наследство Наполеона) получил от русского царя довольно-таки странное приглашение на обед. Хотя главы делегаций часто приглашали друг друга в гости, чтобы в дружеской, неформальной обстановке за совместной трапезой обсудить животрепещущие проблемы послевоенного устройства Европы. После решения польского вопроса козлом отпущения вновь стала бедная Франция. Поняв, что с России теперь трудно урвать что-нибудь существенное, победители без всякого стеснения хотели поживиться за счет поверженного противника. Аппетит, как говорится, приходит во время еды, вот и теперь англичане, австрийцы и пруссаки не довольствовались баснословной контрибуцией, а уже предъявляли территориальные претензии на исконно французские земли. Александру вновь пришлось выступить в роли друга и заступника Франции.
В приглашении Меттерниха удивил лишь адрес. Вместо Елисейского дворца, где по старой привычке поселился российский император, было указано ничего не говорящее канцлеру предместье Сент-Оноре, 36. Но придворный вельможа привык уже к чудачествам монархов, поэтому прибыл точно по назначению и в указанный срок.