– Я тут немного похозяйничала без вас. Салат был очень вкусный. Рекомендую попробовать.
Я извинился за опоздание, рассказал про американцев. Она отнеслась к этому с пониманием. И, еще не приступив к салату, я налил себе водки.
– А что предпочитает леди? – спросил я.
– Леди, как и вы, Михаил Аркадьевич, предпочитает водку, – призналась женщина и рассмеялась.
Я рассмеялся тоже.
Первый тост я поднял за благополучное разрешение кризиса.
– В китайском языке иероглиф, означающий "кризис", пишется двумя значками. Первый означает "угрозу", второй – "шанс". И вы, такая хрупкая, такая изящная женщина, это прекрасно доказали на практике. Вы отвели и от своей фирмы, и от моего банка возникшую угрозу и сполна использовали появившиеся у вас шансы. За вас, дорогая Татьяна Ивановна, – искренне высказался я и одним глотком осушил свою рюмку.
Она смутилась, но тост ей, похоже, понравился, и она тоже выпила всю свою водку.
Я не на шутку проголодался, поэтому жадно поглощал разнообразные закуски, выставленные на столе, периодически интересуясь у собеседницы, как же ей все-таки удалось за столь короткий срок срубить такие большие деньги. Она вначале отмалчивалась, а потом, после моей очередной неверной догадки относительно наркотиков, сдалась.
Со своей неизменной очаровательной улыбкой она постучала длинным, ярко-красным ноготком по горлышку водочной бутылки.
– Неужели на водке можно столько заработать? – не поверил я.
– Не на водке, а на спирте, – поправила меня Татьяна Ивановна и честно рассказала мне секрет своего успеха.
– Видите ли, Михаил Аркадьевич, в Советском Союзе были очень жесткие государственные стандарты на выпуск алкогольной продукции, и всю водку делали исключительно из настоящего зернового спирта. А сейчас наш народ, брошенный демократическим правительством на самовыживание и не приученный предыдущей властью к этому, пить стал гораздо больше. И власти разрешили ликеро-водочным заводам частично использовать для приготовления водки и технический этиловый спирт. Мой бывший муж родом из Тульской области. В этом небольшом городе есть химкомбинат, а на нем делают чистейший спирт. Мой бывший свекор только его всю жизнь и пьет, и его братья и сыновья тоже. И никто из них еще не отравился. Я поехала в этот городок, предварительно за взятку оформив наряд-заказ в бывшем Минхимпроме на восемь цистерн этого спирта. Пять из них я поставила на ликеро-водочные заводы, а три забрали североосетинские бутлегеры, осевшие на одной подмосковной овощной базе, куда я раньше поставляла мандарины. С этими подпольными дельцами я чуть было не прокололась. С одной стороны меня пасли чеченские бандиты, страждущие подоить поставщицу, а с другой – правоохранительные органы. Вот так и лавировала между ними, как между Сциллой и Харибдой. Но осетины платили за спирт куда больше, чем заводы. Поэтому приходилось рисковать, чтобы вернуть вам кредит. Меня, правда, могли кинуть сами осетины. Но я пообещала им, что после расчета со мной я их выведу в Москве на людей, которые мне делали наряд-заказы, и помогу заключить контракт с заводом. Поэтому они со мной рассчитались честно. Но первую же цистерну спирта, которую они купили сами по моему каналу, у них арестовал ОБЭП. И тогда я окончательно уверовала в свою судьбу. Провидению было угодно, чтобы я рассчиталась с вашим банком. Наверное, вы на самом деле очень хороший человек, если к вам так благоволят небеса…
Теперь настал мой черед смутиться. Я только и нашел, что спросить:
– Значит, вы снова оказались без бизнеса? Мандарины в прошлом, спирт тоже. Чем же вы теперь думаете заниматься? Может быть, пойдете ко мне в банк начальником коммерческого отдела? Мне светлые головы нужны.
Она задумалась лишь на секунду и ответила отказом.
– Нет, спасибо. Я привыкла к свободе, действовать на свой страх и риск. Поэтому давайте просто будем сотрудничать как банкир и клиент. Мне так больше нравится. А чем я займусь, пока не знаю. Может быть, поставкой нефтепродуктов. Там норма рентабельности значительная.
– А не боитесь. На нефти часто убивают. Даже я со своей крышей, а она у меня весьма добротная, и то не рискую лезть в этот бизнес. А вы – беззащитная женщина…
Сорокина от души расхохоталась:
– Волков бояться – в лес не ходить. И не пугайте вы меня, пожалуйста, а лучше пригласите танцевать.
Она была ослепительна в своем длинном ярко-красном вечернем платье. С ней было так здорово танцевать. Она каким-то шестым чувством угадывала мое каждое следующее движение и наклоняла свое гибкое тело в такт. По сути, это она вела меня в танце, а не я ее. Но в тот вечер я этого понять не мог, ибо основательно напился.
Как мы приехали ко мне домой, я не помню. Дальше, как в тумане, только какие-то фрагменты сохранила память. Ее ненавязчивые губы, теплая и мягкая кожа, маленькие груди и длинные стройные ноги. Это был сладкий сон. А когда я проснулся, как всегда по субботам, поздно, Тани уже не было. И только запах ее волос на подушке свидетельствовал о том, что сон был явью.
Я встал с дивана и поплелся на кухню промочить горло. Моя новая трехкомнатная квартира в тихом переулке рядом с площадью Маяковского, недалеко от дома, где жил Иван Матвеевич, еще представляла собой хранилище нераспакованных вещей, валявшихся по разным углам. На месте стояла лишь кухня и мягкая мебель в гостиной. Спальню должны были привезти и установить сегодня. Поэтому мне предстояло провести весь день дома в ожидании мебельщиков.
Минеральная вода плохо утоляла жажду, а пиво – лучше. Прикончив пару банок, я вдруг почувствовал дикий приступ одиночества и стал перетряхивать свой портфель в поисках Таниной визитки. Несмотря на выходной день, мой телефонный звонок застал ее в офисе.
– Слушаю вас, – услышал я родной голос.
– Нехорошо уходить, не попрощавшись, – слегка наехал я.
– Ты так крепко спал, что я не решилась тебя будить. К тому же дверь у тебя прекрасно захлопывается снаружи, без посторонней помощи. А у меня на одиннадцать была назначена встреча в офисе с нефтяниками. Вот сижу и жду. А ты как?
– Я тоже жду, когда привезут спальню. Ты не хочешь ее посмотреть. К вечеру, думаю, ее уже соберут.
– Приглашение принято. Как только управлюсь с делами, мигом к тебе. Из провизии ничего захватить не надо?
– У меня все есть. Кроме тебя.
– Ой, извини. Ко мне пришли. До вечера. Целую… – и она положила трубку.
Я от безделья стал слоняться по пустой огромной квартире. Несколько раз звонил в мебельный магазин, справлялся, когда привезут мою спальню. Любезный девичий голос отвечал, что машина уже выехала, ждите.
Тем временем пиво в холодильнике кончилось, и мне пришлось открыть бутылку сухого вина. Но и она быстро опорожнилась. За ней последовала другая…
В общем, когда приехали мебельщики, я уже был никакой. У меня только хватило сил, чтобы открыть им дверь, показать комнату под спальню, и я вновь плюхнулся на диван и отрубился.
Проснулся уже в сумерках. Громко шлепая стоптанными шлепанцами по новому паркету, я поплелся в спальню, посмотреть, что сделано за время моего сна. Вся мебель, за исключением комода, стояла на местах, куда я ее мысленно определил.
– Я все правильно расставила? – вдруг спросили меня сзади.
Я обернулся и увидел Таню. Она стояла в дверном проеме, из коридора падал яркий свет, так что ее длинная тень вытягивалась на всю спальную комнату. Поверх брючного костюма у нее был повязан кухонный передник.
– Комод надо переставить. На его месте поставлю большой телевизор, – уточнил я.
– А почему ты соврал, что у тебя есть еда. Холодильник совсем пустой. Пришлось жарить картошку. Вы, сударь, – совсем негостеприимный хозяин.
Я подошел вплотную и крепко прижал ее к себе.
– Прости, – прошептал я ей на ухо. – Я так долго тебя ждал.
В конце августа Татьяна пригласила меня к себе на новоселье. Она скупила три комнаты у разных хозяев в коммунальной квартире на Кутузовском проспекте, вновь объединив их в одну жилую площадь, и отремонтировала на современный лад. Когда я впервые переступил порог ее новой квартиры, то невольно ахнул. Ей удалось органично соединить вещи, которые мне до этого казались несоединимыми. Высоченные потолки под три с половиной метра, переливающиеся всеми цветами радуги массивные хрустальные люстры, печь и камин, украшенные диковинными изразцами под гжель, зеркала в тяжелых бронзовых рамах на удивление легко сочетались с современными точечными светильниками, последними новинками техники.
Из большой залы, служащей для приема гостей, стеклянная дверь, отделанная белоснежным пластиком, вела на маленький полукруглый балкончик, выходящий на набережную Москвы-реки и Белый дом, где в ту пору заседал еще Верховный Совет.
– Да, утерла ты мне нос, – я был вынужден признать свое поражение в области дизайна. – Мой жалкий пентхаус блекнет по сравнению с твоим дворцом. А какой вид из окна! Вся Москва как на ладони. А у меня лишь какой-то жалкий скверик.
– Полноте прибедняться, мсье Гобсек. Тебе, правда, понравилось? – спросила вся светящаяся от радости хозяйка, заглядывая мне в глаза.
– Я восхищен!
– Тогда переселяйся, – просто предложила мне Таня. – Если, конечно, хочешь…
Я пробубнил в ответ нечто нечленораздельное и вскоре ретировался.
Назвать мое тогдашнее состояние простым смятением чувств – все равно что промолчать. Это был самый настоящий вулкан эмоций, глобальная переоценка всего моего предыдущего жизненного опыта. К своим тридцати двум годам я твердо усвоил непреложную истину, что всем женщинам, с которыми доселе сводила меня судьба, было от меня что-то нужно, и чаще всего банального – денег. Так было и с моей первой женой, которая к тому времени оставила меня в покое, получив щедрое приданое, вышла замуж за француза и уехала к нему в Париж. Так было и с моими многочисленными любовницами. Одна хотела стать эстрадной певицей – и я вкладывал немалые деньги в ее раскрутку, другой нравилось путешествовать по миру – и я свозил ее даже на Таити, третьей нужна была от меня квартира в Москве, четвертой – перспективная работа за рубежом…
Я уже настолько привык к своим спонсорским обязанностям, что даже и не думал уже, что может быть иначе. Нет, я, конечно, знал, что кому-то встречаются и настоящие женщины, как моя мама, но это бывает слишком редко. И вдруг на моем пути возникает такая женщина. Она не хуже меня сама умеет зарабатывать деньги. И ей так же, как и мне, не повезло в первом браке. Подруга увела мужа, а тот присвоил себе весь семейный бизнес и совместно заработанный капитал. Ей нужен только я, как мужчина, как человек, к которому ее просто тянет. Я ей нравлюсь, она мне – тоже. Так что же тебе еще нужно, Ланский? Может быть, хватит уже выпендриваться?
Но я боялся поверить своему счастью и продолжал жить, как жил, легко и свободно, без особых обязательств. Работа, ужины в ресторанах, случайные встречи с охотницами на богатеев. И лишь по воскресеньям я выбирался к маме и Лешке. После отъезда бывшей жены за рубеж, мой сын стал жить с бабушкой.
С 3 по 5 октября мы в банке запланировали семинар-совещание по изменениям в законодательстве о банковской деятельности. Пригласили руководителей и главных бухгалтеров своих филиалов со всей страны. Лекции должны были читать самые высокооплачиваемые светила отечественной науки. На три дня мы арендовали конференц-зал в гостинице "Космос". Здесь же забронировали больше сотни номеров для своих региональных сотрудников. В общем, подготовка этого мероприятия обошлась банку в копеечку.
А в Москве не пахло, а просто воняло новой революцией. Противостояние Ельцина и Верховного Совета достигло своего апогея. Президент объявил о роспуске парламента, но народные избранники забаррикадировались в Белом доме и отказались подчиниться президентскому указу. Депутаты даже проголосовали за отставку Ельцина и передали все полномочия вице-президенту Руцкому. Но я все равно не стал отменять семинар, ведь все его участники уже съехались в Москву.
Мое выступление было запланировано в самом конце первого дня. Я сидел в президиуме как на иголках. Секретарша то и дело подходила ко мне и приносила в тонкой красной папке сообщения о последних событиях. Из них я узнал, что вооруженная толпа предприняла захват телецентра в Останкино, что Руцкой возложил полномочия президента на себя, что часть воинских подразделений поддержала Верховный Совет. Я читал эти сводки о триумфальном шествии новой революции и, честно признаюсь, не знал, что делать. Казалось, что президентская власть в России вот-вот рухнет и надо успеть вовремя высказать свои верноподданнические чувства к парламенту. Этого требовали интересы моего бизнеса. Но, с другой стороны, из всего предыдущего исторического опыта России я знал, что бояре никогда не доводили страну до добра. Их победа обернется такой сварой между ними, такой дележкой сладкого государственного пирога, что даже нынешняя никчемная власть измученным согражданам покажется благом.
Я сократил свою речь до минимума, и все равно мы закончили работу лишь около семи вечера. На улицу я вышел, когда уже стемнело.
После долгого пребывания в душном зале свежий воздух московского октябрьского вечера, напоенный прохладой и дымом сгоревшей листвы, подействовал на меня освежающе, как холодный душ. Охранники, пригнувшись, быстро семенили вниз по ступеням лестницы к ожидающему меня кортежу из трех одинаковых джипов Grand Cherokee с затемненными стеклами. Я вначале не понял, в чем причина их столь странного поведения. Но затем, когда мои глаза освоились в сумерках, я различил, как вдали, за станцией метро "ВДНХ", где на ярко освещенном пятачке сновала толпа людей, темноту прорезали трассеры автоматных очередей. На улице, ведущей к телецентру, бронетранспортер отчаянно вертел башней и изрыгал вслед убегающим теням сверкающие гирлянды пуль. Двое охранников не дали мне досмотреть, чем закончится эта схватка, а подхватили меня под руки с обеих сторон и насильно потащили к машине.
Я попросил отвезти меня к матери, на "Сокол".
Бабушка и внук сидели у телевизора и, не отрываясь, смотрели последний выпуск новостей, когда я, открыв своим ключом дверь, вошел в прихожую.
– Папка! – радостно воскликнул девятилетний Лешка, бросился со всех ног ко мне и повис на шее.
Я так давно не замечал за своим сыном столь бурного проявления чувств, что невольно растрогался и чуть не пустил слезу.
– Слава Богу! Цел! – взмахнув руками, запричитала мама. – А тут такие ужасы показывают по телевизору. Гайдар выступил и призвал всех демократически настроенных граждан прийти на митинг к зданию Моссовета и поддержать правительство. Я уже испугалась, что ты туда поехал. Но теперь я тебя никуда не отпущу. Сиди дома. Будешь спать вместе с Лешкой на его диване. Ты ужинать будешь?
– Да. Я голоден как волк, – сказал я, снимая плащ.
– Только мы деликатесов не держим, – предупредила мама. – У нас на ужин любимое блюдо твоей бабушки – жареная картошка с капустой и яйцами. Давно такого не ел?
Мы с сыном так налегли на эту простую еду, что вдвоем умяли содержимое всей сковороды, даже маме ничего не оставили.
– Ничего, кушайте, – приговаривала она. – Я лучше булку с маслом съем.
А потом, сытые и довольные, мы улеглись на диван и стали дальше смотреть телевизор.
Репортеры брали интервью у известных людей, которые собрались у памятника Юрию Долгорукому. Один лишь я снова отсиживался дома, в обществе матери и сына.
– Надо бы туда поехать, – обмолвился я. – Там делается история.
– И я с тобой! – обрадовался Лешка и схватил меня за руку, будто я собрался уже уходить.
– Сидите дома. Оба! – тоном, не терпящим возражения, заявила мама. – Никуда я вас не отпущу.
Потом показали баррикады возле Белого дома. Диктор рассказывал о снайперах, которые засели в ближайших домах и ведут оттуда беспорядочную стрельбу по москвичам, но неизвестно, на чьей они стороне.
И тут меня как будто током ударило. Господи! Но ведь там же живет Татьяна! Окна ее квартиры выходят как раз на Белый дом!
Я вскочил и стал лихорадочно набирать номер ее домашнего телефона. Включился автоответчик. Родной голос поведал мне, что никого нет дома, но я могу оставить свое сообщение.
– Танечка, дорогая, с тобой все в порядке? Я очень волнуюсь за тебя. Пожалуйста, перезвони мне по телефону…
И я продиктовал телефон маминой квартиры. Но она не перезвонила ни через час, ни через два. Уставший Лешка заснул прямо перед телевизором. Я взял сына на руки и держал его, пока мама раздвигала и застилала простыней диван.
– Мамуль, извини меня, пожалуйста. Но мне, правда, нужно съездить в одно место. Не волнуйся, не к Моссовету. Просто один очень дорогой мне человек не отвечает на мои звонки. Я очень волнуюсь за нее, – сказал я маме, когда мы, выключив свет в большой комнате, перешли на кухню.
Мама внимательно посмотрела мне в глаза и только спросила:
– Ты любишь ее?
– Пока не знаю точно, но очень боюсь ее потерять.
– Тогда езжай. Только будь осторожен.
На Ленинградском проспекте я голосовал долго, пытаясь поймать машину. Останавливались многие – и таксисты, и частники, но когда узнавали, что надо ехать чуть ли не к самому Белому дому, тут же отказывались.
– Ты что, дядя, совсем очумел. Там же стреляют! – покрутил пальцем у виска один паренек на старом Volvo, намекая на мои умственные способности.
Наконец один бесшабашный таксист согласился отвезти меня по указанному адресу.
– Двести баксов. Тогда поеду. Будет хоть за что жизнью рисковать! – выставил он условие.
Я согласился, а про себя подумал: надо же, есть такие люди, которые согласны лезть под пули за каких-то две сотни долларов.
На удивление, к дому Татьяны мы доехали без приключений. Таксист выбрал какой-то мудреный маршрут по одному ему известным закоулкам и подворотням. Так что, когда мы подъехали к месту назначения, я даже не сразу сообразил, где мы оказались.
– Какой подъезд? – спросил водитель.
– Третий.
Я рассчитался с ним по оговоренной таксе и пообещал дать еще сто долларов сверху, если он подождет меня в течение пятнадцати минут.
В подъезде было темно как в преисподней. Я кое-как, на ощупь, а больше наугад, добрался пешком до седьмого этажа, где жила Таня, и нажал на кнопку звонка в ее квартиру. Один раз, другой, третий. Но никто мне не открывал. Хотя за бронированной дверью, как мне показалось, играла музыка. Может быть, радио? Хотя какое к черту радио может играть в три часа ночи? Я позвонил в последний раз, но тоже безрезультатно. Тогда я достал из кармана свою визитку и при слабом лунном свете, проникающем на лестничную площадку через небольшое окно между этажами, написал с обратной стороны: "Очень волнуюсь. Позвони. 4.10.1993".
Водитель, молодчина, дождался меня, и я попросил отвезти меня домой, к площади Маяковского.
– Сколько это будет стоить? – поинтересовался я.
– Вы уже со мной рассчитались, – ответил таксист.