- Я хочу вам поручить одного человека… Вы знаете, конечно, что я удалил графа Миниха. Нет спора, - продолжал он, не дожидаясь ответа со стороны Барсукова, - мы были ему обязаны, но нельзя же было брать и меня, и жену, и моего сына-императора в вечное рабство… Понятно, нам пришлось указать ему настоящее место. Не для того же, в самом деле, мы избавились от Бирона, чтобы иметь нового Бирона в лице господина Миниха… Впрочем, - заметив, что совсем некстати разоткровенничался, спохватился принц, - впрочем, вам это малоинтересно. Дело в том, что я Миниху не доверяю… Если он изменил регенту - он так же легко может изменить нам… Понимаете?
- Понимаю, ваше высочество, - отозвался Барсуков, сердце которого замирало от радостного волнения. - Вам угодно поручить мне следить за фельдмаршалом?
- Вот именно! Вот именно! Не только следить, но быть его тенью, его постоянным спутником. Я всего опасаюсь с его стороны, поэтому я хочу знать, что он будет делать, как он будет жить. Куда бы он ни поехал, кто бы его ни посетил - вы должны мне доносить обо всем, положительно обо всем. Пуще всего, - продолжал принц, еще более понизив голос, - пуще всего следите, чтобы он не вздумал отправиться во дворец цесаревны… Ей я тоже не доверяю… Если бы не жена - я давно отправил бы ее в монастырь…
Барсуков набрался храбрости и решил, вопреки правилам этикета, вставить одно замечание, которым на будущее время он мог держать в руках словоохотливого родителя императора:
- Вы не ошибаетесь, ваше высочество, относясь к цесаревне с недоверием. Это - очень опасный враг, с которым, может быть, придется вступить в борьбу в очень недалеком будущем…
Принц Брауншвейгский побледнел, нервным движением запахнул полы халата и воскликнул:
- Правда, правда! Я это сколько раз говорил ее высочеству, но она почему-то уверена в ней… Но это не может помешать нам быть осторожными. Если вы сможете - следите и за цесаревной. Берите себе в помощники кого хотите, но сделайте так, чтобы я мог спать спокойно.
- Я не пощажу жизни.
- Очень хорошо! Я, сударь, физиономист и вам верю… Но помните: прежде всего - Миних. Самое опасное, если он стакнется с цесаревной…
- А если он отправится к ней?
Глаза принца злобно сверкнули; он поднял руку, делая угрожающий жест.
- Тогда его измена будет очевидна, - проговорил он, - и с ним нечего будет стесняться. Я вам даю полномочие: если фельдмаршал поедет в дом цесаревны, арестуйте его моим именем, когда он будет выходить обратно.
- Слушаю, ваше высочество.
Принц замолчал, как бы что-то обдумывая, затем торопливо подошел к секретеру, стоявшему в углу комнаты, выдвинул один из ящиков и, достав оттуда кошелек, сквозь петли которого сверкнули золотые монеты, снова вернулся к Барсукову.
- Вот вам на расходы, - сказал он, опуская в руку сыщика тяжелый кошелек, - тратьте, не стесняясь. Помните, что я вам поручаю безопасность государства, охрану персоны императора. Теперь ступайте. Если что будет нужно - приходите сюда во всякое время, даже ночью… - и, похлопав Барсукова по плечу, принц отпустил его.
Ушаковский клеврет вышел из Зимнего дворца в состоянии какого-то опьянения. Голова его кружилась, в ушах шумело, в глазах расплывались светлые круги.
Вот оно то, к чему он так жадно стремился, о чем так страстно мечтал. Первый шаг сделан - и какой шаг! Теперь его карьера обеспечена. Теперь он не простой послух, не только аудитор тайной канцелярии, а человек, которому поручена "охрана персоны императора"!
Охваченный радужными грезами Барсуков торопливо миновал Дворцовую площадь, прошел набережной Мойки и остановился только на углу Невской перспективы.
"Куда идти? - подумал он. - Домой, или…" - и, не докончив своей Мысли, он круто повернул в сторону Адмиралтейства, решив отправиться за Неву, к старику Поспелову, чтобы, во-первых, узнать, попал ли Яков Мироныч в штат цесаревниной прислуги, а во-вторых, еще раз повидать Катю…
Он бодро зашагал вперед и вдруг вздрогнул, остановившись: прямо на него шел его двойник, его недавний арестант, сыгравший с ним такую злую шутку, - Василий Григорьевич Баскаков.
XI
Кара божья
В первое мгновение сыщик растерялся. Это было так неожиданно, что он даже испуганно попятился в сторону, и очень может быть, что Баскаков, шедший задумчиво склонив голову, так и прошел бы мимо, не обратив внимания на своего двойника. Но Барсукову вдруг вспомнилась сцена в каземате, вспомнился удар, который нанес ему Василий Григорьевич, - и ему захотелось смутить Баскакова.
Тот уже приближался. Барсуков быстро двинулся вперед и столкнулся почти грудь с грудью с молодым человеком. От неожиданности Василий Григорьевич отшатнулся, хотел было извиниться, думая, что виновата его задумчивость, поднял голову и, встретившись глазами с горевшим неукротимою злобой взглядом сыщика, узнал его. Но на лице его не отразилось ни малейшего смущения, как ожидал Барсуков. Василий Григорьевич за эти дни виделся с Левашевым и Лихаревым, рассказал о том, как столкнулся с своим двойником, и узнал от них, что такое Барсуков. Узнал он также, что ему пока решительно нечего бояться, что головкинская интрига не повторится, что страшное "слово и дело" упразднено и что его не могут арестовать официальным порядком. В то же самое время ему объяснили, что от Барсукова необходимо избавиться, и хотя ни Лихарев, ни Левашев не сознались своему новому приятелю, что принадлежат к числу елизаветинцев, за которыми баскаковский двойник охотился раньше и будет, конечно, охотиться снова, - но дали понять молодому человеку, что были бы донельзя рады, если бы Барсуков больше не попадался на их дороге. Все эти мысли вихрем пронеслись в голове Баскакова, и он, обдав сыщика холодным взглядом, обратился к нему:
- Вам, сударь, очевидно, мало одной затрещины, которую я имел удовольствие вам нанести… вы, конечно, желаете повторения.
Ядовитый иронический тон, каким была произнесена эта фраза, заставил Барсукова вспыхнуть до ушей. Как бы он дорого дал за то, чтоб иметь былую возможность крикнуть "слово и дело"! О, тогда бы этот молодчик не посмел так издеваться над ним! Он заставил бы его плакать кровавыми слезами… Но схватить его здесь, на Невском, среди бела дня он не мог. Этим он только бы испортил свою так блестяще начавшуюся карьеру. Ушаков не простит ему самовластия и сумеет так аттестовать в глазах принца, что он уже не будет состоять для "охраны персоны императора". Нет, принимать крутые меры было нельзя. Нужно было сначала упрочить свое положение, сделаться в Зимнем дворце необходимым, а тогда он сумеет так сплавить этого дерзкого мальчишку, что тот всю жизнь будет помнить о нем. И, рассуждая так мысленно, он даже пожалел, что толкнул теперь Баскакова.
Однако нужно было что-нибудь ответить. Баскаков смотрел слишком вызывающе.
- Ого, господин, - проговорил он, - как вы разговаривать умеете! Видно, Невская першпектива - не каземат тайной канцелярии.
Насмешливая улыбка скользнула на губах Василия Григорьевича.
- Вы самолично можете засвидетельствовать, что я и в тайной канцелярии поступил с вами так же, как могу поступить и здесь, на Невской першпективе! - и, высвободив руку из-под плаща, он сделал довольно понятный жест.
Этот жест и это вторичное напоминание о сцене в каземате опять заставили Барсукова побагроветь. И вдруг у него мелькнула смелая мысль и он проговорил:
- А что, если б я потребовал у вас сатисфакции.
Василий Григорьевич побледнел. Перспектива дуэли со шпионом ему не улыбалась. Но он вспомнил, что Левашев, такой же кровный дворянин, как и он, Баскаков, не постеснялся скрестить с ним саблю, приняв его за Барсукова, вспомнил, что от Барсукова следует избавиться, и ответил тоном, полным презрительной иронии:
- Если у вас хватит храбрости держать в руках оружие - я к вашим услугам.
Злобная радость сверкнула в глазах шпиона. Баскаков шел в ловушку, которую он ему расставил. Понятно, он и не рассчитывал драться с ним; ему это совсем было не нужно. Он просто хотел, требуя дуэли, заманить Василия Григорьевича в пустынное место, напасть на него с тремя или четырьмя из своих сыщиков и снова запереть в каземате тайной канцелярии, но запереть уже так, чтобы он оттуда вышел только на кладбище.
- Очень рад, сударь, - промолвил он, - что у вас такие благородные взгляды. Где же вы позволите с вами встретиться?
- На Царицыном поле, - сказал Баскаков, вспомнив о своей дуэли с Левашевым.
- Там неудобно. Там слишком много снегу - со всего Петербурга снег туда возят: теперь там и не пройдешь. А уж если вы не прочь дать мне сатисфакцию, сударь, - быстро добавил Барсуков, уже сообразив, что ему делать и как удобнее заманить своего двойника в западню, - мы можем встретиться с вами на Петербургской стороне сегодня повечеру.
- Мне все равно, - отозвался Василий Григорьевич, совершенно забыв о том, что сыщик может ему расставить ловушку. Он был уверен, что теперь уж его не захватят врасплох. Он захватит с собой шпагу и пару пистолетов, а с этим оружием он справится с кем угодно.
- А если вы согласны, так потрудитесь, сударь, - подхватил Барсуков, - часу в восьмом пожаловать на Петербургскую слободу… Там есть домик некоего Поспелова; вы постучите в окошко - я тотчас же выйду.
- Ладно, - согласился Василий Григорьевич и торопливо отошел от шпиона, глядевшего ему вслед злым, торжествующим взглядом.
Было около семи часов вечера, когда Барсуков поднялся на крылечко поспеловского домишка и постучал в дверь. Он уже все приготовил для встречи с Баскаковым и был уверен, что тот от него теперь уже не ускользнет. Когда Баскаков постучит, он тотчас же выйдет и предложит ему отправиться на берег Невы, к комиссариатским складам. А там уж будут в это время дожидаться двое сыщиков и трое сторожей тайной канцелярии. Они бросятся сзади на Василия Григорьевича, свяжут его, и тогда он может окончательно проститься с белым светом. И, постукивая в дверь кулаком, Баскаков злорадно шептал:
- Покажу я тебе, дружок, сатисфакцию… И глупыш же! Другой бы от меня за версту бежал, а он сам в руки дается…
Наконец его стук услышали. Скрипнула дверь, и мелодичный голос дочери Якова Мироныча окликнул:
- Кто там стучит? Батюшка, ты, что ли?
"Ага, отца-то дома нет, - подумал Барсуков, - ну, это мне на руку… поговорю с нею на свободе".
И вслух он сказал:
- Отворите, Катерина Яковлевна, это - я.
- Вас зачем еще принесло?
- Если пришел - значит, нужно.
- Отца дома нет.
- Я его подожду.
- Так ждите на улице… Я не желаю вас пускать.
- А я дверь сломаю - поневоле пустите.
Очевидно, Катя решила, что Барсуков способен исполнить угрозу, и скинула крючок, запиравший дверь.
Настойчивый гость вошел, улыбаясь, запер дверь и, скинув свой плащ в сенцах, проследовал в горницу, слабо освещенную сальной свечкой, горевшей в жестяном шандале. Барсуков оглянулся - Кати не было.
- Нечего сказать, - промолвил он, - хороша хозяйка: гость пришел, а она спряталась.
- Я для вас не хозяйка, - послышался гневный дрожащий голос девушки, убежавшей в соседнюю горницу, - а вы для меня не гость…
- Кто же я таков?
- Хуже ворога злого.
- Вот как! - воскликнул Барсуков, но это восклицание, которое он хотел произнести обычным насмешливым тоном, вырвалось таким злобным, что он изумился сам и невольно замолчал.
Однако он молчал недолго. Пройдя несколько раз из угла в угол горницы, он вдруг тряхнул головой, точно решившись на что-то, подошел к косяку двери, за которой спряталась девушка, и окликнул ее:
- Катерина Яковлевна!..
- Что вам нужно? Чего вы ко мне пристаете?! - послышалось в ответ, и в голосе, каким были сказаны эти слова, ясно прозвучали подавленные слезы.
- Ответьте мне совершенно откровенно на один вопрос.
- На какой еще?
- Очень вы меня не любите?
- Я вас ненавижу. И как будто вы этого не знаете!
Барсуков подавил тяжелый вздох и печально поник головой. С ним сегодня творилось что-то донельзя странное. Эту жестокую фразу он слышал из уст дочери старого комедианта не в первый раз, и никогда еще до сих пор она не производила на него такого ужасного впечатления. Но сегодня она точно перевернула его сердце, которое вдруг заныло, точно в нем открылась рана, сочившаяся кровью. Как бы он был счастлив, если бы девушка ответила ему теплым, ласковым словом, если б с ее полных, красиво очерченных губ, вместо этой ужасной фразы, сбежало слово любви, если бы эти губы, так и манящие к горячему поцелую, прильнули с этим поцелуем к его губам! Он опять помолчал, опять прислушался к доносившемуся из-за двери дыханию девушки и снова спросил:
- А за что же вы меня так ненавидите?
- А за что же вас можно любить? - вопросом ответила Катя.
- А я вас люблю, Катенька.
- Совершенно напрасно. Я не нуждаюсь в вашей любви…
Барсуков опять печально опустил голову; затем он вдруг точно оторвался от косяка и перешагнул порог комнаты, в которой спряталась от него девушка.
Слабая полоска света, падавшая чрез дверной прорез, позволила ему разглядеть стройную фигурку девушки. Катя сидела на кровати, сжав руки; лицо ее скрадывалось в сумраке, царившем здесь, но ему показалось, что девушка удивительно бледна и что в ее больших, как раскаленные угли, сверкающих теперь глазах стоят слезы. Когда он вошел, девушка вздрогнула, но, когда он подошел совсем близко к ней, - она не пошевельнулась, только еще ниже опустила голову на трепетно вздымавшуюся грудь.
- Катенька, - заговорил он и сам удивился, как странно, как мягко звучит его голос. - Катенька! Неужели для меня все кончено? Неужели вы никогда не изменитесь ко мне?
Он смотрел на нее во все глаза и не видел, чтоб она покачала головой, не слышал ее ответа.
- Катенька, - снова повторил он, - неужели я вам так противен, что вы никогда не полюбите меня?
Он с жадностью, с замиранием сердца ждал ответа. Он чувствовал, что этот ответ снова заставит заныть от боли его сердце, но молчание девушки было для него еще тяжелее, еще мучительнее. И вдруг он вздрогнул.
- Зачем вам нужна моя любовь? - тихим стоном вырвалось у Кати. - К чему она вам?!
- Но я вас люблю… люблю больше жизни… Ведь вы поработили меня… Ведь за счастье назвать вас женой - я не знаю, чем бы я пожертвовал.
Если бы он мог теперь видеть полные слез глаза молодой девушки, если бы он мог разглядеть ее лицо, искаженное мукой, - он понял бы, что в ее сердце совсем нет к нему ненависти. Но он не смотрел на нее; он стоял как преступник, склонив голову в ожидании смертельного удара.
- Это - правда, что вы говорите? - тихо, едва шевеля пересохшими от волнения губами, спросила девушка.
- Что правда? - не сразу понял он.
- Что вам дорога моя любовь, что вам хотелось бы назвать меня своей женой?
Что-то новое послышалось в тоне Кати, и это заставило радостно встрепенуться сердце Барсукова.
- Господи! - воскликнул он вполне искренне. - Да ведь я об этом только и думаю… Да для меня не нужно большего счастья.
- Хорошо, - прозвучал вдруг сразу окрепший голос девушки. - Я вам верю и постараюсь вас полюбить; я соглашусь быть вашей женой, но только тогда, когда вы дадите мне клятву стать другим человеком…
- Как это другим человеком?
- Бросить свою службу в тайной канцелярии… - нервным голосом пояснила Катя. - Пока вы будете шпионом, пока вы будете приносить с собою всюду кровь и проклятие - я никогда не полюблю вас. Но я скажу вам правду: я ненавижу не вас, а вашу службу.
Сердце Барсукова захолонуло от счастья; значит, надежда не совсем еще потеряна. Теперь, конечно, он не может дать клятвы, какую требует от него Катя, но со временем… кто знает. Он может и не служить в тайной канцелярии; теперь дорога для него открыта. Важно то, что любимая им девушка не ненавидит его, что она может полюбить его. И, не помня себя от радости, он хотел упасть на колени к ее ногам… Но в это самое время резкий стук в оконное стекло нарушил тишину. Любовь, полымем охватившая сердце Барсукова, сразу отошла на второй план; он вспомнил, что еще должен отомстить.
- Это - батюшка! - воскликнула Катя, спрыгивая с постели на пол.
- Нет, это пришли за мной, - остановил он ее. - Прощайте, Катя. Спасибо вам, что вы дали мне надежду… Я вас так люблю, что перестану быть шпионом, стану другим человеком… - и, торопливо поцеловав холодную, как лед, ручку девушки, он бросился в сенцы и, стрелой пробежав двор, выскочил на улицу.
Там его дожидался Баскаков.
- Як вашим услугам, господин Баскаков, - сказал сыщик, оглянувшись кругом и убедившись, что Василий Григорьевич пришел один. - Пойдемте.
Они молча зашагали вперед, мимо забора, загораживавшего какой-то пустырь. Но не успели они сделать двухсот шагов, как вдруг на белой пелене снега, лежавшего кругом, выросли какие-то две фигуры, спешно направлявшиеся в их сторону.
Барсуков вздрогнул, предчувствуя что-то недоброе. Он вдруг понял, что его перехитрили. Он остановился и спросил:
- Это что же значит?
- А это - мои секунданты, - спокойно ответил Баскаков. - Они могут быть и вашими…
В эту минуту Левашев и Лихарев подошли так близко, что в сероватом сумраке ночи сыщик сразу узнал их.
- А! Так вы мне устроили ловушку! - воскликнул Барсуков, скрежеща зубами от бессильной злобы.
- Ничего подобного, - холодно отозвался Левашев. - Дуэль с секундантами - дуэль по правилам. И вы можете не обижаться на господина Баскакова… Он, правда, хотел идти один, но случайно проговорился, и мы сочли себя обязанными сопровождать его - во-первых, потому что один он снова рисковал очутиться в каземате тайной канцелярии, а во-вторых, потому что у нас с вами, сударь, есть счеты, и мне очень приятно с вами увидеться.
Барсуков, побелев, как полотно, оглянулся кругом, как затравленный волк, и понял, что ему нет спасения.
- Но это - убийство! - воскликнул он. - У меня даже нет шпаги…
Левашев рассмеялся.
- Если вы шли без оружия на дуэль - значит, вы готовили Баскакову ловушку… Но не беспокойтесь - я вам дам собственную шпагу, чтобы вы умерли честной смертью, хотя вы этого и не заслужили… - и он вытащил из ножен шпагу. Трусливый по природе Барсуков при виде шпаги испуганно вздрогнул.
- Я не буду драться! - закричал он. - Я не умею держать шпагу в руках.
- Это вас не спасет, - тем же ледяным тоном ответил Левашев. - Если вы не хотите умереть от руки господина Баскакова, который шел с вами дуэлировать, так отправитесь на тот свет от моей руки. Но я вас прямо убью… и не сочту это за грех.
- Спасите! - отчаянно закричал Барсуков. - Помогите! Убивают!.. - и, продолжая неистово кричать, бросился бежать.
Но Левашев был наготове. Он одним прыжком догнал его, сбил с ног и почти по рукоять всадил свою шпагу в его грудь.
- Ты прав, негодяй, - глухо сказал он при этом, - тебя действительно убили… - и, вытащив шпагу из тела Барсукова, вокруг которого снег почернел от крови, отошел к своим друзьям.
- Зачем вы это сделали?! - вырвалось у Баскакова.