Ответ был очевиден, но это не остановило всеобщих прений. Они бессмысленно тянулись и тянулись, пока люди спорили о том, сколько войск понадобится, чтобы защитить стены. Я не принимал участия в обсуждении, прислонился к стене и примечал, кто из танов полон энтузиазма, а кто осторожничает.
Епископ Эркенвальд время от времени посматривал на меня, явно гадая, почему я не бросаю свои зерна пшеницы на общий ток. Но я продолжал хранить молчание.
Этельред внимательно слушал и в конце концов подвел итог обсуждению.
- Город, господин король, - с умным видом заявил он, - нуждается в гарнизоне из двух тысяч воинов.
- Мерсийцев, - сказал Альфред. - Людей, которые должны прийти из Мерсии.
- Конечно, - быстро согласился Этельред.
Я заметил, что многие из танов явно сомневаются.
Альфред тоже это заметил и посмотрел на меня.
- За оборону отвечаешь ты, господин Утред. Каково твое мнение?
Я чуть было не зевнул, но ухитрился сдержаться.
- У меня есть нечто лучшее, чем мнение, господин король, - проговорил я. - Я могу изложить факты.
Альфред приподнял бровь и одновременно сумел изобразить неодобрение.
- Ну? - раздраженно спросил он, когда я сделал слишком длинную паузу.
- Четыре человека на каждый поль , - сказал я.
В поле было примерно шесть шагов, и решение поставить на каждый поль по четыре человека принадлежало Альфреду, а не мне. Когда он приказал строить бурги, то со свойственной ему дотошностью вычислил, сколько человек понадобится, чтобы защищать каждый, и итоговое число определялось окружностью стен. Стены Коккхэма имели в длину тысячу четыреста шагов, поэтому моя гвардия и фирд выставили для их защиты тысячу человек. Но Коккхэм был маленьким бургом, а Лунден - городом.
- И какова окружность стен Лундена? - вопросил Альфред.
Я посмотрел на Этельреда, словно ожидая, что тот ответит на вопрос. Альфред, увидев, куда я смотрю, тоже уставился на зятя.
Этельред подумал одно биение сердца и, вместо того, чтобы сказать правду - что понятия не имеет - ответил наугад:
- Восемьсот полей, господин король.
- В той стене, что обращена к берегу, - грубо перебил я - шестьсот девяносто два поля. В речной стене еще триста пятьдесят восемь. Укрепления, господин король, тянутся на тысячу пятьдесят полей.
- Четыре тысячи двести человек, - немедленно сказал епископ Эркенвальд, и, признаюсь, я был впечатлен.
У меня ушло много времени, чтобы вычислить эту цифру, и я сомневался в правильности своих подсчетов до тех пор, пока Гизела тоже не потрудилась над вычислениями.
- Ни один враг, господин король, - проговорил я, - не сможет напасть со всех сторон одновременно. Поэтому я считаю, что городу нужен гарнизон в три тысячи четыреста человек.
Один из мерсийских танов издал шипящий звук, будто такое число казалось невозможным.
- Это всего на одну тысячу человек больше гарнизона в Винтанкестере, господин король, - заметил я.
Разница, конечно, заключалась в том, что Винтанкестер находился в верном восточным саксам графстве, которое посылало своих людей по очереди служить в фирде.
- И где ты найдешь столько людей? - спросил мерсиец.
- У тебя, - резко ответил я.
- Но… - начал было тот и запнулся.
Он собирался заметить, что мерсийский фирд бесполезен и утратил навыки оттого, что его давно не пускали в дело, а любая попытка собрать людей может привлечь зловещее внимание датских ярлов, правящих северной Мерсией. Вот почему мерсийцы привыкли держать головы низко и хранить молчание. Они были похожи на гончих, дрожащих в подлеске от страха - как бы их не заметили волки.
- "Но" - ничего, - ответил я громче и все еще резко. - Потому что если человек не вносит вклад в защиту своей страны, он - предатель. Его следует лишить земель, предать смерти, а его семью продать в рабство.
Я думал, Альфред мне возразит, но тот продолжал молчать. Вообще-то он даже кивнул в знак согласия. Я был мечом в его ножнах, и он был явно доволен, что я мгновенно продемонстрировал сталь.
Мерсиец ничего не ответил.
- А еще нам понадобятся корабли, господин король, - продолжал я.
- Корабли? - переспросил Альфред.
- Корабли? - эхом отозвался Эркенвальд.
- Нам нужны команды, - объяснил я.
После захвата Лундена у нас имелся двадцать один корабль, из них - семнадцать боевых. Остальные были широкими, предназначенными для торговых плаваний, но и они могли пригодиться.
- У меня есть корабли, - продолжал я, - но им нужны команды, и в них должны входить добрые бойцы.
- Ты собираешься защищать город с помощью кораблей? - дерзко спросил Эркенвальд.
- А откуда возьмутся твои деньги? - спросил я. - От обычного взимания пошлин? Только ни один торговец не осмелится сюда приплыть, пока я не очищу устье от вражеских кораблей. Это означает, что нужно перебить пиратов, для чего мне нужны команды воинов. Я могу пустить в дело и свои личные войска, но их придется заменить в гарнизоне другими людьми.
- Мне нужны корабли, - внезапно вмешался Этельред.
Этельреду нужны корабли? Я так удивился, что ничего не ответил. Работа моего кузена заключалась в том, чтобы защищать южную Мерсию и отгонять датчан от остальной части его страны - значит, сражаться на суше. А теперь ему вдруг понадобились корабли? Что он задумал? Грести на них через пастбища?
- Я предлагаю, господин король, - улыбаясь, заговорил Этельред уважительным и вкрадчивым голосом, - чтобы все корабли к западу от моста были отданы мне. Они будут к твоим услугам, - он поклонился Альфреду, - а моему кузену пусть отдадут корабли к востоку от моста.
- Это… - начал было я, но Альфред меня перебил.
- Это честно, - твердо проговорил король.
Это было не честно, а смехотворно. К востоку от моста стояло всего два боевых корабля, а выше моста - пятнадцать. Эти пятнадцать судов находились там потому, что Зигфрид всерьез замышлял большой набег на земли Альфреда прежде, чем мы сами нанесли удар, и мне нужны были эти суда, чтобы очистить устье от врага.
Но Альфреду не терпелось продемонстрировать, что он поддерживает зятя, поэтому король отмел все мои возражения.
- Ты будешь пользоваться теми судами, какие у тебя есть, господин Утред, - настаивал он, - и я отдам под твое командование семьдесят моих гвардейцев, чтобы укомплектовать команду одного из судов.
Итак, я должен был выгнать датчан из устья с двумя судами? Я сдался, прислонился к стене и стоял так, пока тянулось обсуждение, вертевшееся, главным образом, вокруг пошлин - насколько те будут высоки и какими пошлинами следует обложить корабли соседних стран. И я снова гадал - почему я здесь, а не на севере, где меч человека свободен, где куда меньше законов и больше веселья.
После совещания епископ Эркенвальд перехватил меня в углу. Я застегивал свой пояс с мечами, когда епископ уставился на меня бусинками глаз.
- Ты должен понимать, - приветствовал он меня, - что я был против твоего назначения.
- А я был против твоего, - горько проговорил я.
Меня все еще злило, что Этельреду оставили пятнадцать боевых кораблей.
- Вряд ли Бог будет милостив к воину-язычнику, - объяснил новоявленный епископ, - но король в своей мудрости решил, что ты умелый воин.
- А Альфред славится своей мудростью, - вежливо сказал я.
- Я разговаривал с господином Этельредом, - продолжал епископ, словно я и не открывал рта, - и он согласился с тем, что я могу рассылать оповещения о сборах в Лундене в сопредельные страны. У тебя нет возражений?
Эркенвальд имел в виду, что теперь он обладает властью собирать фирд. Такое право лучше было бы вручить мне, но я сомневался, что Этельред с этим согласится. Однако я не думал, что кузен, каким бы отвратительным человеком тот ни был, способен изменить Альфреду.
- У меня нет возражений, - ответил я.
- Тогда я сообщу господину Этельреду о твоем согласии, - официально заявил епископ.
- И когда будешь с ним говорить, скажи, чтобы перестал бить свою жену.
Эркенвальд дернулся так, словно я влепил ему пощечину.
- Это долг христианина - наказывать свою жену, - чопорно заявил он. - А ее долг - подчиняться. Ты слышал проповедь, которую я прочел?
- До последнего слова.
- Она сама виновата, - прорычал Эркенвальд. - У нее неистовый дух, она бросает вызов мужу!
- Она почти дитя, - сказал я. - И, в придачу, беременное дитя.
- "Глупость привязалась к сердцу ребенка", - ответствовал Эркенвальд, - таковы слова Бога. А что Бог велит делать с глупостью ребенка? Он говорит, что "исправительная розга удалит ее от него"! - Внезапно он содрогнулся. - Именно это и надлежит делать, господин Утред! Бить ребенка, чтобы заставить его слушаться! Ребенок учится переносить боль, когда его бьют, и это беременное дитя должно усвоить свой долг. Такова воля божья! Да славится Бог!
Глава 7
Вода капала с лопастей весел, от капель по морской воде разбегалась рябь. Море было словно выложено плитками света, которые медленно сдвигались, разделялись, сливались вновь и скользили.
Наш корабль стоял в этом движущемся свете. На борту царила тишина.
Небо к востоку походило на расплавленное золото, вылитое вокруг громады просвеченных солнцем облаков; остальное небо оставалось сияюще-голубым. Бледно-голубым к востоку и темно-голубым к западу, где ночь быстро отступала к неведомым землям за далеким океаном.
На юге я видел низкий берег Уэссекса. Он был зеленым и коричневым, без деревьев. До него было не так далеко, хотя я не стал бы подходить к нему ближе, потому что в море, по которому скользил свет, скрывались мели и отмели.
Наши весла бездействовали, ветер не дул, но все равно корабли неустанно двигались на восток, подхваченные приливом и сильным течением реки. Это было устье Темеза - широкое пространство воды, ила, песка и ужаса.
Наш корабль не имел названия. На его корме и носу не были укреплены головы чудовищ. То было торговое судно, одно из двух, захваченных мной в Лундене - широкое, медлительное, неуклюжее, но вместительное. У него имелся парус, но он был свернут и привязан к рею, а рей покоился на подпорках.
Мы дрейфовали с отливом в сторону золотого рассвета. Я стоял, положив правую руку на рулевое весло, в кольчуге, но без шлема. К моему поясу были пристегнуты оба меча, но их, как и кольчугу, скрывал грязный коричневый шерстяной плащ.
На скамьях сидели двенадцать гребцов; Ситрик стоял рядом со мной, а еще один находился на носовой площадке. Как и на мне, на всех остальных не было заметно доспехов и оружия. Мы выглядели настоящим торговым кораблем, дрейфующим вдоль уэссекского берега в надежде, что на северном берегу устья нас не видят.
Но нас заметили.
И за нами крался морской волк.
Он шел под веслами к северу от нашего судна, слегка отклоняясь к юго-востоку, ожидая, пока мы повернем и попытаемся спастись вверх по реке, против течения. Чужой корабль отделяло от нас около мили, и я видел короткую черную поднятую линию его форштевня, увенчанного головой чудовища. Корабль не торопился. Мы не гребли, и его капитан принял нашу пассивность за признак паники. Он думал, что мы обсуждаем, что же нам делать. Весла его корабля медленно погружались в воду, но каждый удар посылал далекое судно вперед, чтобы отрезать нам путь в море.
Финан, сидевший на одном из весел у кормы корабля, обернулся через плечо и спросил:
- В команде человек пятьдесят?
- Может, больше, - ответил я.
Он ухмыльнулся.
- Намного больше?
- Возможно, их около семидесяти, - предположил я.
Нас было сорок три человека, и все, кроме пятнадцати, прятались там, где на судне обычно складывают товары. Спрятавшиеся прикрылись старым парусом, отчего казалось, что мы везем соль или зерно - груз, который надо защищать от дождя и брызг.
- Если их семьдесят, бой будет редкостным, - с наслаждением проговорил Финан.
- Боя вообще не будет, - ответил я. - Потому что они не готовы к нему.
И я был прав.
Мы казались легкой добычей - горстка людей на толстопузом судне. Морской волк встанет с нами борт к борту, дюжина человек перепрыгнет на наш корабль, а остальная их команда будет просто наблюдать за побоищем. По крайней мере, я надеялся, что так и произойдет. Конечно, наблюдающая команда будет вооружена, но те не ждут битвы, зато мои люди будут к ней готовы.
- Помните, - громко сказал я, чтобы прятавшиеся под парусом тоже меня слышали, - мы убьем всех!
- Даже женщин? - спросил Финан.
- Кроме женщин, - ответил я.
Я сомневался, что на борту далекого корабля окажутся женщины.
Ситрик, сидевший на корточках рядом со мной, прищурился, глядя на меня снизу вверх.
- А зачем убивать всех, господин?
- Чтобы они научились нас бояться, - ответил я.
Золото в небе светлело и угасало. Солнце поднялось над темной грядой облаков, и море мерцало еще ярче. На переливающейся, медленно текущей воде виднелось длинное отражение вражеского корабля.
- Весла правого борта! - крикнул я. - Табань! Да понеуклюжей!
Гребцы ухмыльнулись, намеренно вспенивая воду неловкими ударами, которые медленно повернули нос нашего судна вверх по течению, как будто мы пытались спастись. С нашей стороны это было вполне разумным, если б мы и вправду были так невинны и беззащитны, какими выглядели. Тогда нам следовало бы грести к южному берегу, вытащить судно на сушу и бежать, спасая свою жизнь. Но вместо этого мы повернули и начали грести, борясь с отливом и течением. Наши весла сталкивались, заставляя нас казаться неумелыми, испуганными дураками.
- Он заглотнул наживку, - сказал я гребцам.
Но теперь, когда нос нашего судна смотрел на запад, они и сами видели, что враг начал грести всерьез. Викинг шел прямо за нами, его весла поднимались и опускались, как крылья, белая вода вздымалась и опадала под его форштевнем, когда каждый удар весел посылал корабль вперед.
Мы продолжали изображать панику. Наши весла стукались друг о друга, поэтому мы не гребли, а просто месили воду вокруг неуклюжего корпуса. Возле нашей короткой мачты кружили две чайки, их печальные крики разносились в прозрачном утреннем воздухе. Далеко к западу, там, где небо потемнело от дымов Лундена, лежащего за горизонтом, я видел крошечную темную черточку и знал - это, должно быть, мачта еще одного корабля. Корабль шел к нам, и наш преследователь наверняка тоже видел его и гадал, дружеское ли это судно или вражеское.
Не то чтобы это имело значение, потому что викинг за пять минут захватил бы наше маленькое торговое судно, на котором так не хватало людей, и имел бы в запасе еще почти час до того, как отлив и усердная гребля привели бы находившийся на западе корабль к месту, где мы бултыхались. Викинг быстро приближался, его весла работали в унисон, но такая скорость означала, что чужие гребцы не только окажутся неподготовленными к схватке, когда доберутся до нас, но и устанут. Венчавшая высокий нос вражеского корабля гордая голова изображала орла с открытым клювом, выкрашенным в красный цвет, словно хищная птица только что рвала кровавую плоть жертвы. Под этой резной головой на носовой площадке сгрудилась дюжина вооруженных людей. Им предстояло перебраться на наше судно и перебить нас.
Двадцать весел с каждого борта - значит, сорок человек. Если прибавить к этому абордажную команду - еще дюжина, хотя трудно было сосчитать людей, сгрудившихся так тесно. А еще двое стояли у рулевого весла.
- От пятидесяти до шестидесяти! - крикнул я.
Вражеские гребцы не носили кольчуг. Они не ждали боя, и мечи большинства из них будут лежать у ног, в то время как щиты будут свалены на дне.
- Перестать грести! - выкрикнул я. - Гребцы, вставайте!
Корабль с орлиной головой был уже близко. Я слышал, как поскрипывают в уключинах его весла, слышал всплески лопастей весел и шипение морской воды у носа. Я видел ярко поблескивающие топоры, лица под козырьками шлемов тех, кто думал, что сейчас нас убьет, и тревожное лицо рулевого, когда тот пытался направить нос своего судна прямиком на наш.
Мои гребцы толкались вокруг, изображая панику. Гребцы-викинги в последний раз налегли на весла, и я услышал, как их капитан приказывает перестать грести и втянуть весла на борт.
Корабль шел на нас, разрезая воду; теперь он был уже близко, достаточно близко, чтобы ощутить даже запах чужаков. Люди на его носовой площадке подняли щиты, а рулевой направил судно так, чтобы нос скользнул вдоль нашего борта. Викинги втянули весла, когда их корабль устремился вперед, к предстоящей резне.
Я выждал одно биение сердца, а когда враги уже не могли повернуть, дал им увидеть, что те попали в засаду.
- Пора! - закричал я.
Парус оттащили в сторону, и наше маленькое судно внезапно ощетинилось вооруженными людьми. Я сбросил плащ, Ситрик подал мне шлем и щит.
На вражеском корабле кто-то предостерегающе крикнул, и рулевой всем весом резко налег на рулевое весло. Его судно слегка повернулось, но поворот был начат слишком поздно. Раздался треск ломающегося дерева - их нос прошелся по нашим веслам.
- Пора! - гаркнул я снова.
Клапа, стоявший на носу, швырнул абордажный крюк, чтобы захватить врага в смертельное объятие. Крюк вонзился, перелетев через ширстрек, Клапа мощно потянул, и сила движения вражеского судна заставила его повернуться на канате и врезаться в нас сбоку. Мои люди тут же хлынули через его борт. Это были мои гвардейцы, обученные воины, одетые в кольчуги и жадные до убийства, и они легко перепрыгивали через невооруженных вражеских гребцов, совершенно не готовых к бою.
Абордажная команда викингов, единственные люди, вооруженные и подготовившиеся к схватке, заколебалась, едва оба судна врезались друг в друга. Они могли бы атаковать моих людей, которые уже убивали, но вместо этого их вожак выкрикнул команду перепрыгнуть на наш корабль. Он надеялся напасть на моих людей с тыла, и это было довольно умно, но у нас на борту оставалось еще достаточно людей, чтобы помешать этому.
- Убейте их всех! - прокричал я.
Один датчанин - я решил, что он именно датчанин - попытался прыгнуть ко мне на площадку, и я ударил его щитом. Он исчез в бреши между судами, где кольчуга немедленно утянула его на дно.