Он мгновение поразмыслил.
- Те корабли можно сжечь?
Я покачал головой.
- Они стоят в ручье, господин.
- Их следует уничтожить, - мстительно сказал король, и я увидел, как его худые руки сжались на коленях. - Они совершали набеги на Контварабург!
В голосе его слышалось смятение.
- Я слышал об этом, господин.
- Они сожгли церковь! - негодующе заявил Альфред. - И все оттуда украли! Евангелия, кресты, даже мощи! - Он содрогнулся. - В той церкви имелся фиговый лист, который завял по воле Господа Христа. Однажды я прикоснулся к этому листу и ощутил его силу. - Альфред вздрогнул. - А теперь все это попало в руки язычников.
Похоже было, что он вот-вот расплачется.
Я промолчал. Беокка начал записывать, перо скрипело по пергаменту, который он неуклюже держал в искалеченной руке. Отец Эркенвальд держал горшочек с чернилами с таким негодующим видом, словно подобная задача была для него слишком ничтожной.
- Ты сказал, тридцать два корабля? - спросил меня Беокка.
- Так мне доложили в последнем донесении.
- В тот ручей ведь можно войти, - ядовито проговорил Альфред; горе его внезапно прошло.
- Ручей у Бемфлеота пересыхает во время отливов, господин, - объяснил я, - и, чтобы добраться до вражеских судов, мы должны миновать их лагерь, который разбит на холме над причалами. В последнем полученном мною рапорте говорилось, господин, что один корабль постоянно пришвартован поперек ручья. Мы могли бы уничтожить его и проложить себе путь, но тебе понадобится тысяча человек, чтобы это сделать, и ты потеряешь по меньшей мере две сотни.
- Тысяча? - скептически переспросил он.
- По последним сведениям, у Зигфрида около двух тысяч человек.
Король на мгновение закрыл глаза.
- Зигфрид жив?
- Еле жив, - ответил я.
Большинство из этих вестей я получал от Ульфа, датского торговца, который любил мое серебро. Я не сомневался, что тот получает серебро и от Хэстена с Эриком, которые хотели знать, чем мы занимаемся в Лундене, но такую цену стоило платить.
- Брат Осферт тяжело ранил Зигфрида, - сказал я.
Проницательные глаза короля остановились на мне.
- Осферт, - без интонаций проговорил он.
- Выиграл битву, - ответил я так же монотонно.
Альфред молчал наблюдал за мной; его лицо все еще ничего не выражало.
- Отец Пирлиг тебе рассказал? - спросил я.
Альфред коротко кивнул.
- То, что сделал Осферт, господин, было очень храбрым поступком. Не уверен, что у меня хватило бы храбрости такое сделать. Он спрыгнул с огромной высоты, напал на ужасного воина и остался в живых, чтобы вспоминать этот подвиг. Если бы не Осферт, господин, сегодня Зигфрид все еще был бы в Лундене, а я лежал бы в могиле.
- Ты хочешь, чтобы тебе вернули Осферта? - спросил Альфред.
Ответом, конечно, было "нет", но Беокка почти незаметно кивнул седой головой, и я понял, что Осферт не нужен в Винтанкестере. Мне не нравился этот юноша, и, судя по безмолвному посланию Беокки, там он тоже никому не был нужен, но его храбрость была достойна подражания. Я подумал, что у Осферта сердце воина.
- Да, господин, - ответил я и увидел, как Гизела украдкой улыбнулась.
- Он твой, - коротко сказал Альфред.
Беокка благодарно возвел к небу здоровый глаз.
- И я хочу, чтобы норвежцев и датчан убрали из устья Темеза, - продолжал Альфред.
Я пожал плечами.
- Разве это не дело Гутрума? - спросил я.
Бемфлеот находился в королевстве Восточная Англия, с которым у нас официально был мир.
Альфреда рассердило, что я назвал Гутрума его датским именем.
- Королю Этельстану сообщили о возникших трудностях, - заявил он.
- И он ничего не сделал?
- Пообещал сделать.
- А викинги безнаказанно разгуливают по его землям, - заметил я.
Альфред ощетинился.
- Ты предлагаешь мне объявить войну королю Этельстану?
- Он позволяет вражеским отрядам заявляться в Уэссекс, господин, так почему бы и нам не ответить тем же? Почему бы не послать корабли в Восточную Англию, чтобы потрепать владения короля Этельстана?
Альфред встал, не ответив на мое предложение.
- Вот что самое важное, - проговорил он. - Мы не должны потерять Лунден. - Он протянул руку в сторону отца Эркенвальда, и тот, открыв кожаную сумку, вынул свиток пергамента, запечатанный коричневым воском. Альфред протянул этот пергамент мне. - Я назначаю тебя военным губернатором города. Не допусти, чтобы его снова захватил враг.
- Военным губернатором? - многозначительно переспросил я, взяв пергамент.
- Все войска и члены фирда будут находиться под твоим командованием.
- А город, господин? - спросил я.
- Город станет Божьим местом, - ответил Альфред.
- Мы очистим его от греха, - перебил отец Эркенвальд, - и да станут его грехи белы, как снег.
- Аминь, - истово проговорил Беокка.
- Я назначаю отца Эркенвальда епископом Лундена, - продолжал Альфред, - и гражданское управление будет находиться в его руках.
Я почувствовал, как у меня упало сердце. Эркенвальд? Который меня ненавидит?
- А как же олдермен Мерсии? - спросил я. - Разве не в его руках здешнее гражданское управление?
- Мой зять, - сдержанно проговорил Альфред, - не будет оспаривать мои назначения.
- И как много власти ему здесь принадлежит?
- Это - Мерсия! - сказал Альфред, топнув ногой. - А он правит Мерсией!
- Значит, он может назначить нового военного губернатора? - спросил я.
- Он будет делать то, что я ему велю, - ответил Альфред; в его голосе внезапно зазвучал гнев. - Через четыре дня мы закончим все приготовления, - он быстро снова собой овладел, - и завершим все дискуссии, необходимые для того, чтобы позаботиться о безопасности и благоустройстве этого города. - Он отрывисто кивнул мне, наклонил голову в сторону Гизелы и отвернулся.
- Господин король, - мягко проговорила Гизела, остановив собравшегося было уйти Альфреда, - как поживает ваша дочь? Я видела ее вчера, и она была в синяках.
Взгляд Альфреда метнулся к реке, где шесть лебедей преодолевали буйную воду под сломанным мостом.
- С ней все хорошо, - сдержанно проговорил он.
- Синяки… - начала Гизела.
- Она всегда была озорным ребенком, - перебил он.
- Озорным? - нерешительно переспросила Гизела.
- Я ее люблю, - сказал Альфред. Не оставалось сомнений, что он говорит правду, - столько неожиданного чувства прозвучало в его голосе. - Но если озорной ребенок забавляет, то для взрослого озорство есть грех. Моя дорогая Этельфлэд должна научиться послушанию.
- Итак, она учится ненавидеть? - спросил я, вспомнив недавние слова короля.
- Теперь она замужем. И ее долг перед Богом повиноваться мужу. Она научится этому, я уверен, и будет благодарна за урок. Трудно наказывать дитя, которое любишь, но грешно воздерживаться от такого наказания. Молю Бога, чтобы Этельфлэд со временем научилась быть любезной.
- Аминь, - сказал отец Эркенвальд.
- Хвала Господу, - сказал Беокка.
Гизела промолчала, и король ушел.
Произнося последние четыре слова, он почти корчился в экстазе.
- Бог до сих пор говорит с нами! - Эркенвальд посмотрел на крышу, словно мог мельком увидеть бога, заглядывающего в дыру в потолке. - Бог говорит с нами!
Он читал проповедь больше часа.
Его слюна блестела в бивших через дымовую дыру солнечных лучах. Он корчился, он кричал и содрогался. И снова и снова возвращался к словам из Евангелия, что жены должны быть покорны своим мужьям.
- Послушны! - проорал Эркенвальд еще разок и сделал паузу.
Я услышал стук в дальнем конце зала - стражник опустил на пол свой щит.
- Послушны! - снова завопил Эркенвальд.
Этельфлэд высоко держала голову. Оттуда, где я стоял - из-за ее спины, - казалось, что она смотрит прямо на этого сумасшедшего, злобного священника, который теперь сделался епископом и правителем Лундена.
Этельред рядом с ней заерзал, но, когда я несколько раз мельком видел его лицо, у него был на редкость самодовольный вид.
Большинство людей в зале явно скучали, и лишь один из них, Беокка, казалось, не одобрял проповедь епископа. Один раз он поймал мой взгляд и заставил меня улыбнуться, негодующе приподняв бровь. Я был уверен: дело не в том, что Беокке не нравится послание Господа, просто он убежден - оно не должно читаться так публично.
Что же касается Альфреда, тот невозмутимо смотрел на алтарь, пока бесновался епископ, но кажущейся невозмутимостью король маскировал свою причастность к происходящему: эта горькая служба никогда не произошла бы без ведома и дозволения короля.
- Послушными! - снова завопил Эркенвальд и уставился вверх, на небеса, будто одно это слово решало проблемы всего человечества.
Король одобрительно кивнул, и мне пришло в голову, что Альфред не только одобрил шумную проповедь Эркенвальда - но, возможно, и потребовал, чтобы тот ее прочел.
Может, король считает, что публичное увещевание спасет Этельфлэд от битья исподтишка?
Послание явно соответствовало философии Альфреда, потому что тот верил: королевство сможет процветать лишь тогда, когда будет управляться с помощью законов, получая распоряжения от правительства, будет послушно воле Бога и короля.
Но как он мог смотреть на свою дочь, видеть ее синяки - и одобрять все это? Он ведь всегда любил своих детей. Я наблюдал, как они растут, и видел, как Альфред играет с ними, однако его религия позволяла ему унижать любимую дочь.
Иногда, молясь своим богам, я отчаянно благодарю их за то, что те позволили мне спастись от бога Альфреда.
У Эркенвальда наконец иссякли слова. Наступило молчание, а потом Альфред встал и повернулся к нам лицом.
- Слово Господа, - сказал он, улыбаясь.
Священники пробормотали короткие молитвы, после чего Альфред покачал головой, словно выбрасывая из нее дела благочестия.
- Город Лунден теперь - истинная часть Мерсии, - сказал он, и через зал пронесся одобрительный, более громкий шум. - Я вверил гражданское правление этим городом епископу Эркенвальду, - он повернулся к епископу и улыбнулся ему, а тот самодовольно ухмыльнулся и поклонился, - а господин Утред будет отвечать за оборону города.
Альфред посмотрел на меня. Я не поклонился.
Тогда Этельфлэд повернулась. Я думал, она не знает, что я нахожусь в этом зале, но, когда произнесли мое имя, она повернулась и пристально посмотрела на меня. Я подмигнул ей, и на ее покрытом синяками лице появилась улыбка.
Этельред не видел, как я подмигнул. Он демонстративно игнорировал меня.
- Город, конечно, - продолжал Альфред, и его голос внезапно стал ледяным, потому что он заметил, как я подмигиваю, - находится под властью и правлением моего любимого зятя. Со временем Лунден станет ценной частью его владений, однако в данный момент мой зять милостиво согласился, чтобы Лунденом управляли опытные в таких делах люди.
Другими словами, Лунден, может, и был частью Мерсии, но в намерения Альфреда не входило, чтобы он уплыл из рук восточных саксов.
- Епископ Эркенвальд имеет полномочия установить размеры пошлин и взимать налоги, - объяснил Альфред, - и одна треть денег будет тратиться на нужды гражданского правительства, одна треть - на церковь, а одна треть - на защиту города. И я знаю, что под руководством епископа и с помощью Всемогущего мы сможем возвести город, который прославит Христа и Его церковь.
Большинство людей в зале были мне незнакомы - почти все они являлись мерсийскими танами, призванными в Лунден на встречу с Альфредом. Среди них находился и Алдхельм - его лицо все еще было черным и окровавленным после того, как я его избил. Один раз он взглянул на меня и моментально повернулся в другую сторону.
Призыв короля был неожиданным, и лишь немногие таны добрались до Лундена. Теперь эти люди слушали Альфреда довольно вежливо, но почти все они разрывались между двумя господами. Северная Мерсия находилась под правлением датчан, и только южную часть страны, граничащую с Уэссексом, можно было назвать землей свободных саксов. Но даже эта земля жила в постоянном беспокойстве.
Мерсийский тан, желавший уцелеть, а также чтобы его дочерей не захватили в рабство и не угнали скот, благоразумно платил датчанам дань - точно так же, как платил налоги Этельреду, который благодаря своим унаследованным владениям, женитьбе и происхождению был признан самым благородным из мерсийских танов. Если бы Этельред захотел, он мог бы объявить себя королем, и я не сомневался, что именно таково его желание. Но этого не хотел Альфред, а Этельред без Альфреда был никем.
- Мы намереваемся избавить Мерсию от языческих набегов, - сказал король. - Чтобы это сделать, нужно укрепить Лунден и таким образом раз и навсегда помешать кораблям норманнов подниматься вверх по Темезу. А сейчас мы должны удержать Лунден. Как это следует сделать?