***
Вторую докладную записку Пятова морской ученый комитет под давлением общественного мнения постановил направить на отзыв на этот раз русскому специалисту. По распоряжению адмирала Чернявского, временно исполнявшего обязанности председателя комитета в связи с болезнью вице-адмирала Матюшкина, докладная была передана поручику Русиловичу. В письме на его имя говорилось, что морской ученый комитет, исполняя волю его императорского высочества генерал-адмирала, принял к рассмотрению вторую докладную записку Пятова. Комитет обращается к господину поручику с просьбой дать таковой отзыв. В конце стояла подпись адмирала Чернявского.
Русилович, еще не читая докладной, знал, как он поступит. О, конечно, он не только уничтожит проект Пятова, но и воспользуется случаем, чтобы противопоставить этому проекту свой собственный. Вот уже тогда успех обеспечен!
- А не думаешь ли ты, дорогой Генрих, - сказала Клара Ивановна, когда муж рассказал ей о своих планах, - что неловко одновременно с уничтожением чужого проекта предлагать свой? Ведь и ребенку будет ясно, какие мотивы руководят тобой.
- Ах, Клара, ну как ты не понимаешь! - с досадой воскликнул Русилович. - Ведь комитет теперь будет заинтересован поддержать проект русского инженера и тем реабилитировать себя в глазах общественности. Комитету важно будет доказать, что он вовсе не собирается топить каждый русский проект в угоду иностранцам. Кроме того, я могу рассчитывать на поддержку Швабе.
- Но ведь господин Гобс не советовал тебе делать этого?
- Боже мой, до чего ты непроницательна, мой друг, - с тонкой усмешкой возразил жене Русилович. - Ну, неужели ты до сих пор не заметила, что я шел с Гобсом только до тех пор, пока он был мне нужен? Теперь этот англичанин мешает мне, и я живо уберу его с дороги. Не забывай, что он все-таки иностранец, а я в России у себя дома…
Русилович, приступив к составлению отзыва на проект Пятова, исходил из уже знакомых ему старых образцов прокатных станов. Все предлагаемые изобретателем новшества он отверг: ведь потребуется небывалое искусство и немыслимые издержки, чтобы изготовить мощные валы, какие необходимы в машине Пятова. Кроме того, никакая прокатная машина, писал Русилович, не может обойтись без махового колеса, тем более такая громадная, как машина Пятова. Эти примеры показывают полную техническую неграмотность автора проекта. При этом Русилович обошел молчанием главный довод Пятова о том, что такой прокатный стан уже построен и действует на Холуницких заводах.
О самом процессе сварки листов в прокатном стане он также сделал ряд ядовитых замечаний. При этом материал он черпал отнюдь не из собственного опыта, ибо никакого собственного опыта у Русиловича не было. Но это не мешало ему начисто отрицать все то, что писал Пятов о преимуществах своего способа.
"Не вдаваясь в дальнейшие подробности предложения Пятова, как ни к чему не ведущие, - писал в заключение Русилович, - и принимая во внимание весьма нерациональные рассуждения Пятова по вопросу о приготовлении тяжеловесных листов, можно полагать, что процесс приготовления упомянутых листов Пятову мало известен, и потому, предлагая опыты и доверяя их Пятову, трудно было бы ожидать успешных результатов".
Работая одновременно над составлением своего проекта, Русилович постарался в докладной привести многочисленные ссылки на опыт иностранных специалистов и тем доказать выгодность предлагаемого им способа производства брони. В середине мая отзыв на проект Пятова и свою докладную записку Русилович отправил в морской ученый комитет.
Однако еще до официального рассмотрения отзыва Русиловича на проект Пятова и его собственного предложения в комитете произошли два события, которые сильно взволновали и озадачили Русиловича.
Адмирал Матюшкин со свойственным ему в служебных делах беспристрастием откомандировал Русиловича на Ижорские заводы для проведения опытов. Швабе, до недавнего времени горячо поддерживавший проект Русиловича, неожиданно самым категорическим образом воспротивился этим опытам, ссылаясь на перегрузку заводов и различные недостатки проекта. Началась длительная переписка, время уходило.
Вторым событием, которое еще больше взволновало Русиловича, было письмо, поступившее в конце лета в комитет от управляющего морским министерством генерал-адъютанта Краббе. В этом письме содержалась резко отрицательная оценка проекта Русиловича, данная генерал-адмиралом. Случай сам по себе неслыханный и потому особенно тревожный. Обычно генерал-адмирал не высказывал своего мнения до решения комитета.
Русилович терялся в догадках.
…Несмотря на то, что фирма Броун и Ко стала монопольным поставщиком брони для русского флота, ее представителя в Петербурге мистера Гобса ни на минуту не покидало чувство беспокойства и тревоги. Строгий приказ главы фирмы предписывал Гобсу всеми средствами препятствовать деятельности русских изобретателей в области производства корабельной брони. А что он мог сделать? Ему, например, не удалось подкупить Пятова, хотя, казалось бы, у человека безвыходное положение. Хорошо, что вторая докладная его записка передана на отзыв Русиловичу. Но Гобсу не удалось помешать тому же Русиловичу подать в комитет свой собственный проект. В то же время он получил тревожные сведения о новых опытах по производству брони, которые ставили штабс-офицер по испытательной части Петербургского арсенала полковник Плесцов, известный заводчик подполковник Путилов, морской офицер Окунев и ряд других лиц. Некоторых из них морской ученый комитет отправлял для предварительных испытаний их проектов на Ижорские заводы, которые превращались, таким образом, в важнейший центр по производству брони. Гобс это сразу понял и потому обратил особое внимание на начальника Ижорских заводов. Он решил привлечь его на свою сторону и заставить чинить препятствия изобретателям. Но как это сделать?
Прежде чем что-нибудь предпринять, Гобс, как обычно, подробно донес о всех своих соображениях и планах в Лондон. Полученный вскоре ответ в первый момент ошеломил его своей неожиданностью.
"Мой дорогой Гобс, - писал ему Броун. - Должен признаться, что меня порадовало ваше письмо. Вы верно определили свою главную цель в данный момент - полковник Швабе. От такого дурака, как поручик Русилович, больше, кажется, нечего ждать, это - выжатый лимон. Однако это не все. Мне неясно, почему Швабе, так горячо выступив против Пятова, теперь готов, как вы сообщаете, поддержать Русиловича? Постарайтесь узнать, в чем тут дело.
Меня и моих друзей в адмиралтействе чрезвычайно беспокоит активность русских изобретателей. Поэтому в результате длительных совещаний было решено следующее. Стремление русских к независимости в деле броненосного судостроения следует в последний момент возглавить нам. Мы поможем строить в России - вероятнее всего на Ижорских заводах - первый завод по изготовлению корабельной брони. И он будет строиться столько лет, сколько мы захотим.
При этом я рассчитываю на поддержку русского морского агента в Лондоне графа Путятина, полковника Швабе (и это вы должны взять на себя, дорогой Гобс), а главное - на поддержку великого князя. Он питает к нашей фирме не только глубокое уважение, но и полное доверие. Главным козырем во всей этой игре будет новое изобретение, материалы о котором вы нам прислали…"
Гобс никак не ожидал такого грандиозного разворота дел и был восхищен ловкостью и проницательностью своего хозяина.
С Русиловичем хозяин прав, лошадь издохла и нечего ее стегать. Итак, Швабе… В самом деле, почему он воевал с Пятовым и готов поддержать Русиловича? Дружба? Перед Гобсом всплыло хмурое, желчное лицо Швабе, его угрюмый подозрительный взгляд, и он только усмехнулся. Так что же? Ведь Пятов и Русилович, по существу, предлагают одно и то же -- новый способ изготовления брони. Почему же Швабе воевал с Пятовым? Значит, не из-за его способа? Из-за чего же?
Гобс великолепно знал историю пятовского проекта, и он начал тщательно припоминать все ее подробности. Пятов ездил на Ижорские заводы. Зачем? Он привез оттуда план бронепрокатного завода, который должен был строиться, если бы утвердили его проект. И Швабе был против проекта, следовательно, и против нового завода. Но он в то же время за проект Русиловича и выходит за новый завод? Однако Русилович не предлагает проекта такого завода. Кто же в таком случае его строил бы?… "Швабе!" - чуть не закричал Гобс. Ах, дьявол! Как он раньше не подумал об этом. Значит, у Швабе существует свой проект бронепрокатного завода! Причем этот завод, по-видимому, может выпускать броню по способу Русиловича.
Размышляя над письмом хозяина, Гобс сидел в кресле, подперев голову руками и закрыв глаза. Казалось, он дремал. Только легкое дрожание век да крепко стиснутые губы говорили о напряженной работе мысли.
А в чем заключается проект Русиловича? Он, как и Пятов, предлагает, между прочим, производить броню путем прокатки. Но, отвергнув огромные прокатные станы Пятова, он рекомендует прокатывать броню небольшими листами, а затем приваривать их друг к другу. Значит, все-таки прокатывать, прокатывать, как Пятов. И Швабе готов построить для этого завод по своему проекту. Но почему же он молчал об этом проекте раньше, еще до Русиловича, до Пятова? До Пятова? Но ведь тогда не существовало даже мысли о прокатке брони, значит, не могло существовать и проекта такого завода. Так идея Пятова вдохновила Швабе? Но Пятов составил свой проект, будучи на Ижорском заводе, с ведома и под контролем Швабе, который, конечно, этот проект видел!
И тут словно завеса упала с глаз Гобса. В одну секунду он сформулировал то, к чему шел так долго, наощупь, блуждая в лабиринте собственных мыслей. "Швабе украл проект бронепрокатного завода у Пятова!" - твердо сказал себе Гобс.
Он открыл глаза и с облегчением вздохнул. Ему предстоит договориться со Швабе. И, он уверен, они это сделают на обоюдовыгодных условиях.
ГЛАВА VII
Пятов вышел из залы ожидания на платформу московского вокзала.
С самого отъезда в Петербург и прощания с Варей его не покидало какое-то тяжкое, щемящее чувство, которое бывает у людей, которым предстоит проведать любимого и безнадежно больного человека. Больше всего на свете боишься тогда услышать, что его уже нет в живых. Пятов спешил в Петербург и сам внутренне боялся этой спешки и радовался, когда что-нибудь задерживало его в пути, инстинктивно стараясь отдалить от себя тот момент, когда угаснет последняя искра надежды, когда он столкнется с чем-то страшным и неотвратимым, что, казалось, ждало его в столице. Ему требовалось усилие, чтобы побороть в себе этот малодушный страх.
В то же время ему было неприятно смотреть на людей, которые могут радоваться в такой тяжелый для него момент, весело болтать о чем-то, смеяться и шутить. А в зале ожидания, где он только что был, его, как нарочно, окружали именно такие люди. И они, видно, были тоже недовольны, что рядом с ними сидит такой угрюмый, молчаливый человек, которого не удается расшевелить никакими разговорами и вопросами. В зале было шумно, душно и жарко, и Пятов, увидев, что до поезда остается уже немного времени, решил выйти на платформу.
Вьюга как будто обрадовалась его появлению. Ветер со свистом ударил ему в лицо, шапку и плечи мгновенно засыпало снегом, и Василий Степанович с удовольствием ощутил на своем разгоряченном лице ледяное дыхание метели. Но тут же непонятная тоска и щемящее чувство одиночества охватили его. Он все ходил и ходил по пустой платформе.
- От края подальше, господин! - услышал он. - Поезд подходит!
Из темноты показалось желтое пятно фонаря, с лязгом и шипеньем прополз мимо паровоз, и за ним потянулись черные силуэты вагонов. Раздался удар колокола, и платформа сразу наполнилась людьми. Все суетились, что-то кричали, носильщики тащили багаж.
Наконец, поезд тронулся. Вагоны все быстрее и быстрее застрекотали на стыках рельс.
Пассажиры стали готовиться ко сну. Сосед Василия Степановича, размотав шарф, принялся стягивать с себя полушубок. Взглянув на неподвижно сидящего на своем месте Пятова, он остановился и в изумлении воскликнул:
- Василий Степанович! Батюшки! И умудрил же господь встретить тебя здесь!
Василий Степанович поднял голову и узнал своего давнего приятеля по Холуницким заводам приказчика Хрулева. Он искренне обрадовался этой встрече.
- Здравствуй, здравствуй, Петрович, - устало промолвил он, - и в самом деле получилось нежданно- негаданно.
- Ах ты, господи, - суетился Хрулев, совершенно забыв о своем полушубке, который болтался у него на одном плече и сполз на пол. - Да куда едешь? Да как жизнь? Варвара Фоминична-то как?
Он засыпал Пятова вопросами, радостно вглядываясь ему в лицо.
- Варвара Фоминична, слава богу, здорова, недавно второго сына мне подарила. Васей назвали. А еду я, - Василий Степанович помрачнел и, понизив голос, сокрушенно сказал, - за своей судьбой, Петрович, еду.
- Это как же понимать, Василий Степанович? Нешто дело твое в Петербурге не решилось еще?
Пятов грустно покачал головой.
- Уж год ответа жду, - сказал он. - Теперь вот сам за ним еду. Видно, плохо мое дело, Петрович.
- Постой, постой, - решительно перебил его Хрулев. - Это как же так плохо? Я небось все помню. И как ты с Никитой и с Фомой Елизарычем день и ночь работал, и как ты потом в Петербург ездил и, вроде, довольный вернулся. И дело это ты затеял не для собственной пользы, а для отечества нашего. Так как же так плохо? Не может того быть, нипочем не может…
- Ан, видно, может, Петрович.
- Да не может! - настаивал Хрулев. - Думаешь, я совсем без понятия? Для флота нашего ты трудился. Матросики наши тебе…
- Матросики… - с горькой усмешкой перебил его Пятов. - Я ведь кругом в долгах. Обнадежили меня год назад в Петербурге. Генерал-адмирал слово дал, что изобретение мое принимает. И сам я твердо убежден, что броня, изготовленная по моему способу, самая надежная. Вот я и арендовал завод, оборудовал, уйму денег потратил, своих да чужих. Теперь, видно, в пору или петлю на шею надеть или в долговую тюрьму садиться. Забыл генерал-адмирал свое слово! А вот кредиторы-то не забывают, письмо за письмом шлют: мол, срок, срок подходит. Страшный для меня срок, Петрович…
Поезд постепенно замедлил ход и скоро остановился. Разговор сам собою прервался. За окном послышались чьи-то громкие голоса, замелькали огни.
Когда поезд снова тронулся, Хрулев, наклонившись к Пятову, убежденно сказал, как будто продолжая спор с самим собой:
- Не может такой нужный труд пропасть! Ты, Василий Степанович, прими еще во внимание: испугаются они твое дело провалить, ей богу, испугаются. И потом, нешто нет там, в Петербурге, людей которые дело понимают и добра России-матушке хотят?
- Есть, конечно, - согласился Пятов, - и немало.
- Ну, вот, - удовлетворенно сказал Хрулев. - Так ты поразмысли, может задержка какая случилась, может и обойдется все?
- И так случиться может, Петрович, - с сомнением, в котором таилась все та же искра надежды, ответил Пятов. - Дело большое, государственное, тут, конечно, спешить нельзя.
И, подчиняясь бессознательному желанию найти в своем деле что-то такое, что неминуемо должно было задержать окончательное решение, Пятов стал подробно рассказывать все с самого начала. Хрулев напряженно следил за его рассказом, чувствуя, какая мучительная борьба между отчаянием и надеждой происходит в душе его собеседника, и невольно сам заражаясь этим настроением.
…Перед расставанием в Петербурге Хрулев долго тряс руку Пятову, и с его доброго, рябоватого лица не сходила при этом ободряющая улыбка, но глаза смотрели участливо и грустно.
- Да, чуть не забыл, - вдруг опомнился он. - Где же ты остановишься? Ведь Никита в Петербурге, хозяин его тоже зачем-то вызвал. Так он, верно, повидать тебя захочет. Да и я…
- Никита? - обрадовался Пятов. - Так пускай непременно придет и ты с ним, слышишь? А остановлюсь я в Пассаже, на Невском… Ну, прощай, Петрович. Эх, о заводах не успел тебя расспросить.
- Успеешь! Только новостей хороших припаси, свидимся еще!
В канцелярии морского ученого комитета чиновники при появлении Пятова начали таинственно перешептываться, насмешливо поглядывая на посетителя. Знакомый Пятову чиновник с ехидной усмешкой спросил:
- Что, господин Пятов, не новый ли проектик изволили принести?
- Мне сейчас не до шуток, сударь, - ответил Пятов, встревоженный необычным приемом. - Соблаговолите доложить обо мне господину председателю комитета.
- Его превосходительства вице-адмирала Матюшкина нет в столице. Разрешите доложить его заместителю, адмиралу Чернявскому?
Пятов утвердительно кивнул головой, и чиновник с неожиданной готовностью бросился выполнять его просьбу.
Василий Степанович, ожидая ответа, расхаживал вдоль барьера, пересекавшего канцелярию, и чувствовал, как десятки глаз наблюдают за каждым его движением. Все чиновники прекратили работу и как будто чего-то ждали.
С каждой минутой все больше в нем росло беспокойство. Но вот появился чиновник и с учтивым поклоном вручил ему сложенный лист. В огромной канцелярии, как по команде, воцарилась тишина.
Нетерпеливо развернув бумагу, Василий Степанович быстро пробежал несколько строчек письма: "Настоящим доводится до сведения г-на Пятова, что в Англии, на заводе фирмы Броун и К° недавно изобретен, проверен на практике и запатентован способ прокатки броневых плит, в связи с чем Морское министерство в услугах г. Пятова более не нуждается".
Василий Степанович стоял неподвижно, будто окаменев, не в силах оторвать взгляда от страшного письма. В глазах у него на секунду потемнело, небывалая бледность разлилась по лицу. Наконец, он повернулся к притаившимся кругом людям, окинул их полным отчаяния взглядом и срывающимся голосом гневно крикнул:
- Что они наделали? Кого они погубили, меня?!
Он бессильно опустил руки и медленно направился к двери.
Выйдя из адмиралтейства, Василий Степанович некоторое время шел по набережной, ничего не видя и не слыша, и вскоре поравнялся с западным павильоном адмиралтейства, выходившим к Неве. Он внезапно остановился около арки и после минутного колебания направился к видневшемуся в глубине двора подъезду. "Надо попробовать увидеть генерал-адмирала, - мелькнула у него мысль. - Может быть, он и не знает, что случилось".
На втором этаже помещалась канцелярия шефа военно-морского флота. На вопрос Пятова, можно ли добиться приема у его высочества, чиновник небрежно ответил, что его высочество находится в Варшаве и всеми делами сейчас ведает управляющий министерством генерал-адъютант Краббе, который сможет принять посетителя только недели через две. Но разве Пятов в состоянии ждать так долго? Он отозвал чиновника в сторону и сунул ему в руку скомканную трехрублевку.
Через несколько минут чиновник вернулся и с наигранным сочувствием проговорил:
- Их превосходительство велели передать, что протоколом заседания ученого комитета от 9 сентября сего года, который его высочество уже утвердил, положено прекратить с вами отношения. В Англию же, на завод Броуна, для перенятия его опыта уже выехали от нашего министерства корпуса инженер-механиков подпоручик Титов и прапорщик Куколевский, а от горного департамента князь Максутов и генерал Иосса. С вашим же делом его превосходительство не знаком.