Благочестіе не позволяетъ Туркамъ ѣсть днемъ въ продолженіе Рамазана: они спятъ до самаго вечера; но лишь только наступитъ ночь, - фонари зажигаются; кальяны начинаютъ бурчать и дымиться; продавцы кислаго молока и шербета громко выхваляютъ товаръ свой; въ маленькихъ, грязныхъ харчевняхъ трещитъ на сковородахъ масло, и паръ несется изъ горшковъ сквозь окна и двери. Мимо этой-то грязной, нищенской, оборванной, шумной и пестрой сцены проходили мы по улицѣ Поклона къ жилищу кади. Сквозь узкіе ворота, сведенные аркою, вошли мы въ его канцелярію, миновали маленькую комнату, наполненную запахомъ мускуса, проникли за рѣшетку, подлѣ которой стоялъ простой народъ, поднялись на возвышеніе, гдѣ возсѣдалъ самъ кади, окруженный пріятелями, и важно, молча, опустились на диваны. Блюститель правосудія поспѣшилъ предложить намъ кофе; лицо его выражало большое смущеніе. Черный невольникъ, варившій кофе въ сосѣдней комнатѣ, приготовилъ для каждаго изъ насъ по чайной ложкѣ этого напитка; писецъ или секретарь кади, высокій Турокъ, съ благородной наружностью, подалъ намъ чашки, - и вотъ, проглотивъ эту маленькую порцію, британскій левъ приступилъ къ выраженію своего негодованія.
"Всѣ другіе путешественники (сказалъ онъ весьма основательно) достали лошадей и уѣхали. У Русскихъ есть лошади, у Испанцевъ есть лошади, у Англичанъ есть лошади; но мы, визири въ своей странѣ, мы, пріѣхавшіе съ письмами Галиля-паши, подверглись посмѣянію; надъ нами издѣваются! Развѣ письма Галиля-паши грязь, недостойная вашего вниманія? Развѣ британскіе львы собаки, съ которыми можно обходиться такимъ образомъ?" и т. д. Эта рѣчь, со всѣми ея дополненіями, продолжалась не менѣе четверти часа и кончилась клятвою, что мы съ разсвѣтомъ дня будемъ писать Галилю-пашѣ и англійскому посланнику, если лошади не будутъ доставлены. Послушали бы вы турецкій хоръ, загудѣвшій въ отвѣтъ намъ. Дюжина голосовъ захрипѣла, завопила съ дивана. Робкій переводчикъ не смѣлъ переводить этихъ энергическихъ возгласовъ; но не трудно было угадать, что они заключали въ себѣ мало лестнаго для насъ и для Англіи. Наконецъ, гамъ этотъ заключился клятвою кади, что лошади будутъ доставлены къ тремъ часамъ утра, и что если не исполнитъ онъ своего обѣщанія, тогда можемъ мы жаловаться на него Галилю-пашѣ.
Мы встали и раскланялись съ чрезвычайной важностью. Очень хотѣлось бы знать мнѣ, показались ли мы дѣйствительно похожими на львовъ этимъ поклонникамъ Магомета, и особенно желалъ бы я видѣть въ переводъ на англійскій языкъ спичъ, сказанный въ отвѣтъ намъ однимъ невѣрнымъ, въ чалмъ и широкихъ шараварахъ. Онъ и глядѣлъ, и говорилъ съ такимъ бѣшенствомъ, что, казалось, готовъ былъ утопить всѣхъ насъ въ морѣ, которое шумѣло подъ окнами, сливая неясный говоръ свой съ громкимъ концертомъ внутри комнаты.
Отсюда пошли мы черезъ базары, биткомъ набитые народомъ. Въ одномъ необитаемомъ, полуразрушенномъ домѣ играли и пѣли дѣти; ихъ собралось сюда нѣсколько сотенъ; нѣкоторые, сидя по уголкамъ, курили кальяны; одинъ изъ нихъ напѣвалъ очень миленькую пѣсенку, другіе играли въ казино, и этихъ задорныхъ игроковъ обступила толпа зрителей, слѣдившая за ходомъ игры съ самымъ горячимъ участіемъ. На одномъ базаръ наткнулись мы на сказочника. Онъ говорилъ очень быстро и размахивалъ руками; Турки слушали его съ большимъ вниманіемъ. На другомъ рынкѣ, попивая кофе, глядѣли они съ любопытствомъ на продѣлки фокусника, который очень озлился на насъ, когда открыли мы, куда онъ прячетъ горошины, и хотѣли разсказать объ этомъ публикѣ. Все это чрезвычайно интересовало меня. Здѣсь играютъ въ казино и занимаются фокусами; сказка объ Антарѣ та же самая, которую слышали здѣсь сорокъ лѣтъ назадъ тому; но Турокъ и теперь занимаетъ она попрежнему. Неужели восточные народы незнакомы со скукою? Или этому злу не дозволено проникать сюда?
Съ базаровъ отправились мы взглянуть на Мустафу, который слыветъ здѣсь великимъ человѣкомъ. Но мы не видали его: онъ убѣжалъ въ Египетъ. Султанъ потребовалъ съ него шестнадцать тысячь кошельковъ, то-есть 80,000 фунтовъ стерлинговъ. Великій человѣкъ обратился въ бѣгство, а падишахъ велѣлъ конфисковать его домъ, лошадей, муловъ и все движимое имѣніе. Гаремъ Мустафы опустѣлъ. Мистеръ Мильнесъ могъ бы написать полдюжину прекрасныхъ поэмъ, еслибъ онъ побывалъ съ нами въ стѣнахъ этого необитаемаго теперь святилища. Мы переходили изъ залы въ залу, съ террасы на террасу, и никто не спросилъ насъ: зачѣмъ мы пришли сюда? Дремавшіе на голомъ полу оборвыши едва удостоивали насъ взглядомъ. Мы вошли въ собственный диванъ Мустафы; и здѣсь, какъ въ домѣ кади, было возвышеніе, но на немъ не сидѣло брадатыхъ друзей хозяина въ эту ночь рамазана. Была тутъ маленькая жаровня, но куда же дѣвались невольникъ, кофе и горячіе уголья для трубокъ? Любимыя Мустафою изрѣченія корана все еще оставались на стѣнахъ этой комнаты, но только некому было читать ихъ. Мы перешагнули черезъ спящаго Негра и отворили окна, выходившія въ садъ. Тамъ, между деревьевъ, стояли мулы, лошаки, верблюды и лошади; но гдѣ же Мустафа? Не попалъ ли онъ со сковороды султана, на вертѣлъ Магомета-али? A что лучше: жариться на сковородъ или на вертелѣ? Для полнаго уразумѣнія всей красоты арабскихъ ночей не мѣшаетъ совершить это маленькое путешествіе и взглянуть на дѣйствующія лица и на самое мѣсто дѣйствія.
Пройдя подъ темнымъ сводомъ воротъ, мы очутись въ полѣ, за городомъ, и тутъ открылась передъ нами другая чудная сцена изъ Тысячи Одной Ночи. Небо было усѣяно миріадами блестящихъ звѣздъ; даль пряталась въ туманѣ; бойницы и зубчатыя стѣны города рѣзко рисовались въ воздухи; кое-гдѣ подымались старыя экзотическія деревья; горбы спящихъ верблюдовъ торчали изъ-за рѣдкой травы; собаки лаяли; высокіе городскіе ворота были обставлены фонарями; намъ подали кальяны и шербета, и мы удивлялись при мысли, что въ три недѣли можно перенестись сюда изъ Лондона.
Ночь провели мы въ домъ англійскаго консула. Добрый старикъ отдалъ намъ всѣ свои тюфяки; мы улеглись на полу, а леди прикорнули вокругъ насъ на диванахъ. Что касается до меня, я надѣялся видѣть золотые сны, въ родѣ Альнаскаровыкъ; но, чу! маленькій комаръ загудѣлъ на своей волторнѣ; вспрыгнула дѣятельная блоха, съ злобнымъ намѣреніемъ: попробовать христіанской крови (восточныя блохи кусаются несравненно больнѣе нашихъ), и клопъ… ажъ, проклятый! Неужели назначеніе его заключается въ томъ только, чтобы кусать человѣка? Одинъ Больверъ, своимъ патетическимъ слогомъ, могъ бы описать приключенія этой несчастной ночи, ознаменованной шумомъ, стономъ, проклятіями и позорнымъ униженіемъ человѣчества! Я слышалъ пѣніе пѣтуховъ, крикъ дѣтей, которыхъ убаюкивали матери, и ржаніе бѣдныхъ лошаковъ при нужномъ свѣтѣ; наконецъ услыхалъ я стукъ копытъ и оклики вожатыхъ. Было три часа: лошади дѣйствительно пріѣхали. Ослы, мулы, вьючныя сѣдла и погоньщики - все это перемѣшалось при лунномъ свѣтѣ, посреди живописной улицы. Такъ-то провелъ я первую ночь въ Сиріи.
XI
Кавалькада. - Устройство поѣзда. - Турниръ. - Рамле. - Путевые эскизы. - Встрѣчи. - Абу-Гошъ. - Ночь передъ Іерусалимомъ
Болѣе часа времени потребовалось на приведеніе въ порядокъ нашего каравана. Для удобства всадниковъ, надобно было пересѣдлать лошадей; дамы усѣлись на носилкахъ, впереди и сзади которыхъ были запряжены два черныхъ мула, при каждомъ изъ нихъ находился грумъ, и съ боку шелъ высокій, чрезвычайно добрый на взглядъ, смуглолицый парень, который не давалъ паланкину раскачиваться и предлагалъ свою спину вмѣсто подножки, когда садились въ экипажъ или намѣревались изъ него выдти. Эти три молодца, выдержанные постомъ, прошли около сорока миль, въ продолженіе четырнадцати часовъ, по дурной дорогѣ, легко и быстро, не теряя ни на минуту веселаго расположенія духа. Во время пути раза два напились они воды, и только этимъ преступили правило, предписанное закономъ; но отъ хлѣба и отъ всего, что мы предлагали имъ по съѣдобной части, они отказались рѣшительно, и шли такъ бодро, что верблюды могли бы имъ позавидовать. Какой урокъ терпѣнія для поль-мольскихъ Сарданапаловъ, которымъ рыхлые диваны клуба кажутся все еще недовольно мягкими!
Еслибъ вздумалось мни писать на досугѣ сонеты, я постарался бы выразить въ четырнадцати строкахъ тѣ чувства, которыя волновали меня, когда сидѣлъ я на высокомъ турецкомъ сѣдлѣ, съ плетеною изъ бумажныхъ шнурковъ уздою, парою стремянъ, въ родъ двухъ лопатъ, и съ безчисленными бусами, бляхами и кисточками на сбруи, готовясь на лихомъ скакунѣ въѣхать въ таинственную сферу сирійской жизни. Каковы должны были казаться мы при лунномъ свѣтѣ? Ручаюсь, что такую лошадь и такого сѣдока не часто видите вы въ Лейстерширѣ. Стремена чрезвычайно коротки; грубые ремни рѣжутъ ноги, и вы сидите на конѣ, словно на башнѣ, упасть съ которой очень нетрудно. Неопытному ѣздоку не мѣшаетъ, для безопасности, класть палку или зонтикъ поперегъ осгроконечнаго сѣдла, чтобъ не пролетѣть по-крайней-мѣрѣ черезъ шею лошади. Я нашелъ это средство весьма удобнымъ при спускѣ съ горъ и рекомендовалъ его добросовѣстно смиреннымъ пилигримамъ, которыхъ встрѣтилъ въ городѣ.
Мы, мирные люди, не подражали другимъ, болѣе воинственнымъ путешественникамъ, и не обвѣсили поясовъ своихъ ятаганами и пистолетами. Происшествіе, разсказанное намъ въ Іерусалимѣ, можетъ служить урокомъ для пилигримовъ, которые любятъ украшаться оружіемъ. Почтенный Гогэнъ Эрмеръ, недавно совершившій путешествіе по Востоку, носилъ на поясѣ двѣ пары пистолетовъ такой превосходной отдѣлки, что одинъ шейхъ изъ окрестностей Іерихона, прельстясь ими, ограбилъ его начисто. Не знаю, разсказалъ ли Эрмеръ эту исторію друзьямъ своимъ, по возвратѣ на родину.
Въ дополненіе къ этому, можно упомянуть о другомъ случаѣ. Знаменитый ирландскій перъ, лордъ Ольджентъ, отличившійся во время службы своей въ Бокингэмширскихъ Драгунахъ, хотѣлъ заплатить что-то въ родѣ подати іерихонскому шейху, какъ вдругъ явился другой шейхъ и началъ доказывать, что онъ-то и есть настоящій губернаторъ Іерихона. Оба эти близнеца долго спорили объ особѣ лорда Ольджента, какъ двѣ женщины о невинномъ ребенкѣ передъ царемъ Соломономъ. Пришлось путешественнику заплатить обоимъ; но такихъ исторій здѣсь не оберешься.
Партія наша двинулась въ путь часа въ четыре: леди на носилкахъ; Француженка, горничная, на сѣрой лошади; кавалеры также, какъ и вашъ покорнѣйшій слуга, на высокихъ сѣдлахъ, а слуги, проводники и грумы на разныхъ вьючныхъ животныхъ - всего было четырнадцать человѣкъ. Прибавьте къ этому двухъ препочтенной наружности Арабовъ, съ сѣдыми бородами, въ бѣлыхъ чалмахъ и бѣлой одеждѣ; при бедрахъ ихъ изгибались сабли, а за спиной висѣли длинныя винтовки. Никогда не видывалъ я болѣе почтенныхъ воиновъ. Сдерживая горячихъ коней своихъ, тихо ѣхали они по сторонамъ носилокъ. Когда выбралась мы изъ крутыхъ улицъ города въ открытыя поля, освѣщенныя луной и звѣздами, эти воины двинулись впередъ поѣзда и повели караванъ нашъ по дорогѣ, обсаженной какими-то дьявольски странными, щетинистыми грушами. Казалось, деревья жги выросли въ тартарѣ. Вотъ появлялась заря, сперва пепельная, потомъ зеленая и наконецъ пурпуровая. Воинственныя фигуры нашихъ предводителей живописно рисовались на горизонтѣ, ярко освѣщенномъ ею. Видъ этой маленькой кавалькады и природы, окружавшей ее, навсегда останется въ моей памяти, какъ одно изъ самыхъ свѣжихъ и наиболѣе пріятныхъ впечатлѣній, которыя удалось извѣдать мнѣ съ того дня, когда въ первый разъ увидалъ я плотину Кале. Мы напоили лошадей своихъ водою изъ прекраснаго восточнаго фонтана и при полномъ свѣтѣ дня въѣхали въ шаронскую долину, знаменитую нѣкогда своими розами; но теперь очень скудно обработанную, хотя и все еще прекрасную.
Здѣсь увидали мы вдали другую кавалькаду. Наши бѣлые воины поскакали впередъ опросить ее. Мы тоже пустили скакуновъ своихъ рысцою, и держа зонтики, какъ держалъ копье свое Ричардъ, стремясь навстрѣчу Саладина, неустрашимо ѣхали къ незнакомому каравану. Оказалось, что это были благочестивые польскіе жиды, плывшіе съ нами изъ Константинополя. Мы привѣтствовали ихъ радостнымъ крикомъ; оба каравана, соединясь вмѣстѣ, двинулись гуськомъ, проходя въ часъ по четыре мили. Предводителемъ еврейской партіи былъ Арабъ, съ перешибеннымъ носомъ, съ пистолетами, саблею и ружьемъ; желтая, дамасская ткань обвивала его голову, а носъ былъ залѣпленъ пластыремъ. Онъ ѣхалъ на сѣрой лошади, покрытой блестящей сбруею; чудный, арабскій конь его ржалъ, прыгалъ и становился на дыбы, приводя всѣхъ насъ въ удивленіе.
Только лишь наѣздникъ этотъ кончилъ свои эволюціи, какъ поднялось другое облако пыли, въ которомъ мелькнули вооруженные всадники. Во главѣ этой партіи ѣхалъ Арабъ и за нимъ два янычара съ серебряными булавами, блиставшими на солнцѣ. Они провожали новаго генеральнаго консула Соединенныхъ Штатовъ, который спѣшилъ занять постъ свой въ Іерусалимѣ.
Перешибенный носъ немедленно подъѣхалъ къ американскому Арабу, вынулъ свою трубку и подалъ ее противнику, въ знакъ вызова на джигитство. Вслѣдъ за этимъ понесся онъ по степи, описывая круги, обращаясь назадъ и принимая всевозможныя направленія. Американецъ подражалъ ему. Потомъ оба воина вступили въ бой. Замѣтьте, мы любовались этимъ турниромъ въ шаронской долинѣ, передъ Яфою. Бѣдный пластырь, видя, что онъ не можетъ одолѣть своего противника, вызвалъ его на скалу и полетѣлъ впередъ, сломя голову; Американецъ пустился вслѣдъ за нимъ. Перешибенный носъ былъ побѣжденъ въ другой разъ; Янки стали презрительно ѣздить вокругъ него, и этимъ отклонили попытку къ дальнѣйшему состязанію двухъ соперниковъ.
Чего можно еще требовать отъ человѣка? Рыцари и паладины не могли бы сдѣлать ничего болѣе. Ни въ одномъ романѣ Вальтера-Скотта не читалъ я такой прекрасной и блестящей сцены. Степенные воины нашего поѣзда не принимали участія въ скачкѣ молодыхъ людей. Важно ѣхали они въ своихъ бѣлыхъ чалмахъ подлѣ носилокъ леди; длинныя дула винтовокъ высоко подымались надъ ихъ спиною.
Не было недостатка во встрѣчахъ въ продолженіе этой дороги: то попадались намъ вереницы лошаковъ, или верблюды, по два и по три вмѣстѣ; то погоньщикъ мула, напѣвающій очень странную мелодію; то женщина, подъ бѣлымъ вуалемъ, въ черной маскѣ и желтыхъ папушахъ, ѣдущая на ослѣ, въ сопровожденія своего мужа. Путники часто привѣтствовали насъ поклонами. Наконецъ, подъ пологомъ дыма, увидали мы передъ собою Рамле, съ высокою башнею, которая одиноко возвышалась съ правой стороны его. Пробираясь между бѣлыхъ куполовъ и каменныхъ домовъ маленькаго городка, мы въѣхали на кладбище. Двѣ женщины сидѣли на могилѣ; одна изъ нихъ, склонивши голову къ надгробному камню, раскачивалась изъ стороны въ сторону и причитывала очень жалобно. Генеральный консулъ Соединенныхъ Штатовъ пригласилъ насъ завтракать въ домъ гостепріимнаго Армянина, второстепеннаго представителя американской республики въ Яфѣ. Мы вошли на террасу, украшенную звѣздами и лентами, оставя лошадей своихъ на попеченіе крикливыхъ и оборванныхъ Арабовъ. Хорошо ли они кормили ихъ это была уже не наша забота; при въѣздѣ въ Іерусалимъ, я отдалъ поводья первому человѣку, который стоялъ подлѣ меня, и послѣ не слыхалъ ни слова о своей лошади. За завтракомъ подали вамъ сперва супъ, приправленный корицею и другими пряностями, потомъ жареную и душеную баранину, за которою слѣдовала курица, плавающая въ маслѣ, далѣе темное рагу съ лукомъ и наконецъ пилавъ. Кушанья эти были приготовлены изъ превосходной провизіи и отличались хорошимъ запахомъ. Когда мы вышли изъ-за стола, за него усѣлся простой народъ. Однако мы торопились въ путь, а потому и заставляли этихъ усердныхъ ѣдоковъ поскорѣй облизывать свои пальчики.
По выѣздѣ нашемъ изъ Рамле, мѣстность потеряла мягкій и мирный характеръ, отличавшій прекрасную долину, оставшуюся позади насъ. Солнце поднялось высоко и разсѣяло весь этотъ изящный, свѣжій колоритъ, въ который облекается міръ Божій въ часы ранняго утра и которымъ суждено любоваться такъ рѣдко городскимъ жителямъ. Теперь ѣхали мы по желтой, мрачной долинѣ, почти совсѣмъ необработанной. По сторонамъ дороги росъ, по большей части, дикій пастернакъ, и кое-гдѣ торчали клочья зелени. Мы видѣли много стадъ; поджарыя, низенькія коровенки отличались хорошей породою; черныя козы паслись подъ надзоромъ Негра, одѣтаго въ рубище и вооруженнаго длинной винтовкою, которая вѣсила у него за спиною. Всматриваясь въ вашу маленькую кавалькаду, онъ прикрывалъ глаза рукою. Полуобнаженные поселяне служили дополненіемъ этой грустной картины восточное жизни; торжественно выступавшіе парни, въ полинявшихъ фескахъ и синихъ или бѣлыхъ замасленныхъ рубахахъ, не заключали въ себѣ ничего похожаго на солдатъ. Много и здѣсь попадалось намъ лошаковъ и верблюдовъ, навьюченныхъ между двухъ горбовъ дешевыми товарами. Около полудня остановились мы въ близкомъ разстояніи отъ арабской деревни и съ удовольствіемъ напились свѣжей воды. Бобры и муравьи строятъ себѣ жилища, не совсѣмъ непохожія на эти негодныя избенки, которыя скомканы здѣсь безобразными грудами. Мы одной отдѣльной хижины не встрѣтили мы на всемъ протяженіи дороги. Бѣдные и склонные къ воровству фелахи жмутся всѣ вмѣстѣ, для собственной защиты отъ другихъ воровъ, своихъ сосѣдей. Правительство, которое мы возстановили у нихъ, только что обкрадываетъ этихъ бѣдняковъ. Женщины, въ длинныхъ синихъ рубашкахъ, закрытыя изорванными покрывалами, сновали взадъ и впередъ мимо насъ, съ кувшинами на головахъ. Мальчишки, выпуча глаза, обступили вашу партію и вмѣстѣ съ отцами старались выклянчить бакшишъ. Деревенскія собаки лаяли, бѣгая вокругъ стадъ, которыя шли на водопой или на пастбище.
Впереди темнѣли горы; проводникъ, указывая на самую высокую изъ нихъ, сказалъ, что съ нея виденъ Іерусалимъ. Слова его одушевили насъ, и мы пустились на рысяхъ къ этой гористой стороны, которая была повидимому недалеко.
Но одушевленіе, понудившее проскакать насъ около четверти мили въ три минуты, было внезапно уничтожено невыносимо дурной дорогою. Къ горному хребту вели отдѣльные холмы, по которымъ извивалась вверхъ и внизъ каменистая тропинка. Потомъ дорога потянулась русломъ древней пересохшей рѣки, бурныя волны которой исчезли вмѣстѣ съ мятежнымъ народомъ, обитавшимъ посреди этихъ дикихъ горъ. Каменистыя возвышенія, поднимающіяся по сторонамъ русла, изрѣзаны до самаго верха горизонтальными бороздами; на этихъ параллельныхъ уступахъ до-сихъ-поръ лежитъ еще тонкій слой почвы, и растетъ скудная зеленъ; но когда по руслу этому катилась рѣка, и на крутыхъ берегахъ ея, согласно съ ветхозавѣтной исторіею, тѣснился необыкновенный народъ, горные уступы вѣроятно были покрыты садами и виноградниками, какъ въ новѣйшее время живописные берега Рейна. Теперь страна эта совершенно безлюдна, и вы идете какъ будто посреди какихъ-то окаменѣвшихъ водопадовъ. За исключеніемъ дюжины маленькихъ птицъ, мы не замѣтили на горныхъ уступахъ ни одного живаго существа въ продолженіе всей дороги. Даже воробьи убрались отсюда подъ кровли небольшихъ домовъ Іерусалима, гдѣ ихъ пискъ и чилканье пріятнѣе всѣхъ другихъ мѣстныхъ звуковъ.