Когда Жюльен в первый раз приехал в Париж, в восемьдесят пятом году, из своей родной провинции из городка департамента Оды, он занимал должность секретаря мистера Аскена, богатого владельца виноградников в окрестностях Лиму, избранного депутатом от своей провинции. Жюльен, двадцати одного года от роду, был последним мужским потомком одной из самых древнейших фамилий в его стране. Он знал цену своей красоте и своим способностям и страдал от недостатка средств. Решившись заранее на всякие сделки, вооружившись гордостью, не допускающей чужого суда, он вступил в Париж подобно этим чудным химерическим Бальзаковским героям, которые объявляли городу: "Ты будешь мой!".
Но с тех пор много утекло воды: прошли времена Tiller Rubempre. Париж уже больше не составляет феодальной жертвы, которую могут поделить между собой смелые авантюристы; теперь это раздробленное на тысячу частиц поле, где каждый демократ ищет утоления голода. Растиньяку теперь имя легион; совесть уже не терзает никого, и если фортуна изливает свои блага на одного, это значит, что обиженный ею не был достоин ее. Притом Жюльен, действительно красивый, обольстительный, был только наполовину Растиньяком: он сам слишком любил женщин. Непреодолимые страстные влечения парализовали в нем его победные проекты. До встречи с Мод он был просто очень изящным южанином, который нравился женщинам. Он вел довольно широкий образ жизни, благодаря удаче в картах и щедрости Аскена, который снисходительно относился к нему, так как депутат, несмотря на свои шестьдесят лет, все еще жуировал, и конечно, скрывал свои похождения от своих католических избирателей департамента Оды. И квартира на улице Бом (шла нанята и оплачиваема Аскеном на имя его секретаря, который жил в ней с обязательством от времени до времени предоставлять ее в распоряжение депутата. Жюльена де Сюберсо представлял Руврам Поль Ле Тессье, бывший, в то время, еще депутатом Шорша, а впоследствии сделавшегося сенатором. Он знал де Рувра по баккара и ужинам в обществе девиц. Господин де Рувр, высокого роста господин, с седыми баками, прекрасными манерами, считался богатым человеком, не ведавшим, однако, насколько истощилось приданое его жены, Эльвиры Гернандец, благодаря его игре и женщинам, с тех пор, как он со своей семьей переселился в Париж. Когда Жюльен сказал себе: "я женюсь на Мод", он еще думал, что действует согласно своей программе обогащения и победы, а на самом деле Мод сразу покорила это слабое сердце авантюриста.
Она завладела им силой своей красоты, величием своей грации; а главным образом подчинила его себе потому, что он нашел в ней то, чего не доставало ему и чего он так желал: горячую, беспощадную, решительную душу, способную, во что бы ни стало, победить жизнь и попрать толпу. В восемнадцать лет Мод уже знала, что была разорена и могла только ожидать наследства от дяди со стороны матери. Уже с самого детства научившись завлекать мужчин, она узнала также, чем удержать их и довести до женитьбы при таком ничтожном приданом как её. Но два раза испытала она неприятность флирта, разнесшегося по Парижу и имевшего результатом исчезновение жениха, когда он узнал о состоянии невесты. Она возненавидела отца за свое разорение и распространила свою ненависть и на тех честолюбцев, которые хотели только позабавиться ее красотой и похвастаться оказанным ею предпочтением. С тех пор замужество являлось для нее страною, которую надо взять силой и хитростью. При таких-то обстоятельствах и встретились она и Жюльен, как два вооруженных противника.
Общество сгруппировалось, так сказать, вокруг них, с любопытством собираясь посмотреть на предстоящую борьбу. Казалось очевидным, что они, составляя самую красивую в Париже пару, должны непременно сойтись и влюбиться друг в друга; их вкусы, характеры, происхождение, изящная наружность так подходили, что глядя на них, не было места даже зависти. Сама судьба, как будто помимо их воли, сводила их, и они скоро подчинились этой фатальности, несмотря на протест их возмущенного существа. Жюльен был более ослеплен, и совершенно поддался власти Мод; но и Мод была до крайности раздражена такой непредвиденной развязкой и вынуждена была сознаться, что и она побеждена, не устояв против поцелуя мужчины, которому, несмотря на это, не хотела принадлежать. Она жестоко отплатила ему за свою слабость, объявив, что выйдет замуж, когда захочет, что ему она дает, некоторым образом, временные права на нее, и она отдалась ему наполовину. Жюльен покорился; он любил ее. Так и быть! Он будет не настоящим любовником этой восхитительной девушки до тех пор, пока она не выйдет замуж… за другого; он останется ее любовником и на другой день ее свадьбы. Это послужит платой за существующие условные законы светской жизни, мешающие их счастью. Это будет местью за его исковерканную настоящую жизнь.
С того года, когда они встретились в первый раз, различные неудачи озлобили их еще больше, и в них окрепло намерение действовать сообща против общества, от которого они страдали. По совету Мод, мать ее добилась развода; несколько месяцев спустя мистер Рувр умер и по ликвидация его дел, у вдовы оказалось тысяч шестьдесят франков и по двести тысяч у Мод и Жакелин. Живя вместе, три дамы могли не отставать от равных им по положению в свете и не растрачивать совершенно своего состояния. Но Мод не желала изменять роскоши, которой она еще так недавно пользовалась. Ей понадобилось огромное помещение, трое слуг, выезд в две тысячи франков в месяц. Когда не доставало на это процентов, Мод, не задумываясь, добавляла из своего капитала, потому что не хотела разорять мать, а Жакелин была очень практична и скупа. Но что за беда! Мод так верила в будущее и шла к разорению совершенно спокойно. Последующие обстоятельства едва не оправдали ее надежды. Один молодой румынский дворянин, страшно богатый, граф Кристеану, влюбился в нее до того, что сделал предложение через неделю после первой встречи и, получив согласие, отправился на родину за разрешением родителей. Случилось так, что он неизвестно из-за чего поссорился с одним клубным товарищем и был убит на дуэли ударом сабли. Мод носила траур. В те дни Гектор Тессье сделал замечание: "Любовь к этой женщине всегда будет сопровождаться драмой".
Почти одновременно и Жюльена постигла неудача. На выборах восемьдесят девятого мистер Аскен был побежден своим республиканским соперником, и молодой секретарь остался в Париже один, без открытого всегда для него кошелька депутата, оставившего ему в наследство квартиру на улице Бом, оплаченную за несколько лет вперед. И в картах он стал менее счастлив; несколько раз он был в затруднении, из которого выручал его Аскен, наезжавший в Париж раз в два месяца: старый провинциал навещал свою возлюбленную Матильду Дюруа и дочку Этьеннет. В этой простой семье мистер Аскен удовлетворял некоторое время свои вкусы парижского жуира и там же Сюберсо сделал Сюзанну Дюруа своей любовницей; Аскен вновь переживал несколько недель настоящего парижского вивера.
В конце девяностого года Аскен внезапно умер. Сюберсо рассчитывал получить что-нибудь, но ни он, ни Этьеннет не были упомянуты в завещании; только при наступлении совершеннолетия она должна была получить 20 тысяч франков в виде страховой премии, положенной Аскеном в страховое общество на ее имя в день ее рождения.
В то время, когда на Мод и Жюльена обрушились все невзгоды, любовь их дошла до самых высших пределов. Жюльен каждый день являлся к Руврам и целые часы проводил в комнате Мод, которая заставляла домашних привыкнуть к его присутствию, он свыкся с этой неудовлетворенной любовью и, совершенно побежденный властной девушкой, сделался в ее руках какой-то вещью. Мод не остановилась и пошла дальше; подчинив себе любящего человека, сделав из Жюльена свое послушное орудие, своего раба, она перекроила его душу по образцу своей собственной, внушив ему свои чувства. При ней Жюльен смотрел на жизнь ее глазами, как на борьбу за богатство и власть; он согласился на такую чудовищную сделку: сделаться настоящим любовником ее только после замужества. Жертва эта стоила ему большой борьбы. Смелый скептик в присутствии любовницы, он становился наедине с собой нерешительным. Мод будет принадлежать другому, Мод сделается женой другого! Мог ли он не возмущаться при этой мысли? Как и все слабые существа, он надеялся, что все как-нибудь уладится само собой: что-нибудь вроде удара сабли, от которого погиб румын.
Проекты Мод относительно Максима Шантель повергли в ужас Жюльена; он боялся большой опасности, догадываясь, что теперь Мод серьезно обдумывает выйти замуж, совершенно не соображаясь с его взглядами. Она до последней минуты целые полгода хранила тайну Сент-Амандской встречи. Он заметил (и только теперь сообразил), что за последние шесть месяцев она изменила свою жизнь, больше следила за своими словами и жестами, чтобы в глазах общества, так склонного менять свои суждения, казаться безупречной. "Я дал одурачить себя, – думал Сюберсо, – Мод поступила нечестно. Если я действительно ее союзник, она должна была посвящать меня в свои планы… Да уж, не любит ли она его, в самом деле?"
Мысли эти терзали его в тот темный февральский вечер, когда он, взволнованный, с лихорадочным нетерпением ожидал у себя Мод. Была уже почти ночь, газовые фонари горели на улицах, покрытых снегом; снег медленно еще падал за окнами большими, но редкими хлопьями на тротуары, на дорогу, на оголенные черные ветви огромного пустого парка.
Пробило пять часов на маленьких часиках Empire, в виде амфоры, которые служили украшением небольшого столика.
"Она не придет", – думал он. И вчерашняя ярость вновь поднималась в нем, усыпленная в продолжение дня брошенными Мод в опере словами. Раздался короткий электрический звонок; он вздрогнул и побежал отворять, обновленный, побежденный, ослабевший.
Как только закрылась дверь, он страстно обнял эту трепещущую фигуру. Он не находил других слов, повторяя сто раз одно: "Мод… Мод…". Он твердил это имя, крепко сжимая ее в своих объятьях, целуя ее голову, уши, волосы, шею, и оно звучало как ласка, как поцелуй… – потом, через минуту, усадив ее в кресло, он принялся целовать ее платье, носок башмака, он повторял это имя, эти живые буквы, в которых для любовника заключается грация, ум, запах и формы обожаемой женщины.
"Мод… дорогая Мод…"
Она быстро сняла перчатки и положила руки на его плечи, также целовала его лоб и глаза и в то же время грела свои замерзшие пальцы о его шею и пылавшие щеки. Ее также приводили в смущение и поздний час, и место, и его присутствие.
– Я люблю тебя… Я люблю тебя… – повторяла она тем тихим и измененным голосом, который он один знал… – Я люблю тебя…
Она произнесла эти слова так близко от его лица, что он чувствовал ее дыхание, сладкое как поцелуй.
– О! – прошептал Жюльен, – как я страдал вчера вечером!.. Вы нарочно мучили меня.
Она медленно поднялась, заставив и его встать, и увлекла его в соседнюю комнату.
– Садитесь подле меня и будьте умны, – сказала она. – Нам надо серьезно переговорить; для этого я и пришла сюда.
– Только для этого? – покорно и трусливо спросил он.
– Только для этого, прежде всего. В самом деле, друг мой, дело очень важное, выслушайте меня.
Он послушно сел около нее. Говоря с ним, девушка пристально смотрела на него своими темно синими, казавшимися черными глазами. Она магнетизировала его, и воля ее сообщалась ему. И он загипнотизированный ею, пассивно покорился исходившему из этих глаз выражению высшей воли.
– Слушайте меня… Вы знаете, я не люблю и не буду никого любить, кроме вас. Надо быть сумасшедшим как вы, чтобы вообразить, что я могу предпочесть вам какого-нибудь Шантеля. Это ясно как день и вы поймете, если захотите рассуждать… Только (она еще глубже смотрела в глаза Жюльена) я хочу выйти замуж и непременно за Шантеля.
Она на минуту остановилась. Жюльен молчал. Слова: "Люблю одного вас и никогда не полюблю никого" как бы усыпили его сердце.
– Я хочу выйти замуж, – продолжала Мод, придавая голосу еще более твердости. – Я не могу вести далее такую жизнь, я стою на краю пропасти. Средств моих хватит ненадолго… Во всяком случае, конец близок! Надеюсь, вы настолько любите меня, чтобы не желать увидеть моего падения, но, как бы то ни было, я не желаю его, слышите? Значит, мне необходимо выйти замуж; это мое право; я всегда говорила вам, что такова моя воля, и мы уговорились на этот счет: прежде всего безусловная свобода обоих. Правда это?
– Правда.
– Прекрасно! Сдержим же свое слово. Мы пренебрегли жалкими светскими условиями, созданными для других и непригодными для нас; я, по крайней мере, горжусь этим. Мы с вами бунтовщики и авантюристы, пусть так, но по отношению друг к другу сдержим слово, не так ли? – или порвем все и разойдемся.
Жюльен схватил ее за руки:
– О! Мод!.. Нам расстаться! Не говорите этих слов!.. Вы в состоянии были бы оставить меня, вы?
– Клянусь вам, – объявила Мод, вставая, – что если вы, вопреки нашему уговору и вашим обещаниям, вопреки моему праву и воле, захотите помешать мне выйти замуж, клянусь, вы никогда, никогда в жизни не увидите меня больше.
И тотчас же, обхватив его голову руками, она поцеловала его и проговорила:
– Но я люблю тебя, – сказала она, – и никогда не расстанусь с тобой.
Жюльен, опьяненный и разбитый, прошептал:
– А если вы полюбите вашего мужа?.. Кто поручится?
– Ты сумасшедший, – возразила она. – Клянусь любить тебя одного и всю жизнь принадлежать тебе одному. Я не хочу никого, никого, кроме тебя… Ну, полно, будь же достоин моей любви! Прочь слабость!.. Ты честен и потому мое замужество только развяжет тебе руки. Неужели ты хочешь всю жизнь бегать, добывая средства к существованию? Хочешь, чтобы я давала уроки музыки? Я люблю тебя и потому хочу, чтобы ты был богат и свободен; если ты любишь, ты должен желать видеть меня царицей. Давай открыто бороться за счастье за счет низших нам существ, которых мы должны без смущения употреблять на свою пользу, оседлывая их так же спокойно, как лошадь. И мы останемся друг для друга выше этих людей, которых мы презираем и попираем ногами. Это было твоей мечтой, когда я встретилась с тобой. Что поколебало тебя с тех пор?
Жюльен поцеловал ее руки:
– Ты права.
Мираж, вызванный словами Мод, призывавшими и его, во что бы ни стало завоевать будущее, придал ему энергии, и он почувствовал в себе такую же твердую волю, которая управляла и Мод: он откинул в сторону условную нравственность с той же смелостью и презрением к правам других, как и Мод.
Мод почувствовала, что победила его.
– Поздно, – сказала она. – Надо отправляться.
– О! – умолял ее Жюльен, – останься… только на минуту останься…
В глазах молодой девушки он прочел согласие.
Он почувствовал головокружение от того страстного порыва, против которого Мод еще раз не в силах была устоять…
– Улица Берн, 22… Скорее.
Мод проговорила этот адрес, садясь в карету, ожидавшую ее на улице Бом.
К снегу прибавился еще дождь, и лошадь медленно подвигалась вперед по длинному бульвару Naussmann, где находилась стоянка трамваев, потом на площади Европы, блиставшей светом, как днем, тысячью ее огней, отражавшихся в снегу. Потребовалось более получаса, чтобы доехать до дома Этьеннет. Это был один из тех домов с маленькими квартирами, выстроенных на экономических началах, приходящих в потрепанный вид уже через полгода после постройки, вследствие дурного качества строительного материала и недостаточного ремонта.
Мод с отвращением отворила дверь в помещение привратницы и спросила:
– Где живет Этьеннет Дюруа?
– Третий этаж, дверь в центре, – ответила, не поворачиваясь толстая женщина, занятая стряпней в глубине каморки.
Мод поднялась на третий этаж. Обвалившаяся штукатурка, растрескавшейся потолок, оборванные шнурки у звонков, грязные перила, протертый ковер, покрывавший ступени, – все это вместе обнаруживало полунищету, прикрываемую кое-как. Мод представляла себе, что и ей предстоит жить в такой обстановке, если она не выйдет за Максима.
"О, этого никогда не будет!" – подумала она.
И в ней все более укреплялось сознание необходимости устроить своё будущее на прочных основаниях.
На ее звонок послышались легкие шаги; в отворившейся двери показалась Этьеннет в простом синем суконном платье, с белым батистовым передником, приколотым на груди и завязанным вокруг талии.
– Боже! Какая ты миленькая в таком костюме! – воскликнула Мод, целуя ее – Я пришла проведать тебя.
– В самом деле? – радостно воскликнула молодая девушка – Очень мило. Ты будешь со мной обедать. Да, вдвоем со мной… Мама не здорова – прибавила она, – опять боли в сердце. Она лежит.
– Нет, милая, обедать не получится, меня ждут дома. Шантели обедают у нас запросто. Но я могу посидеть у тебя полчаса.
Она пошла за Этьеннет через узкую приходную в гостиную, низкую комнату, с множеством разнокалиберной мебели и разными безделушками, очевидно, занесенными сюда из другой, большой квартиры.
Этьеннет тотчас объяснила:
– Видишь, мы плохо живем, но я не хотела кое-как сбывать более ценные вещи, когда меняли квартиру. Теперь я постараюсь гитарой заработать на помещение для всего этого.
– Именно о гитаре и твоих песнях я и зашла поговорить с тобой. Вчера в Опере я почти не видела тебя. Вот что я придумала, послушай и скажи, сгодится ли? Максим Шантель через несколько дней уезжает из Парижа…
– Молодой человек, с которым ты под руку выходила после Оперы?
– Да. Он влюблен в меня, годится мне, и я хочу выйти за него… Это между нами. Так видишь, он на днях уезжает в свое поместье в Пауту. Ты поймешь, что я хотела бы сделать вечер при нем.
– Конечно.
– Он возвратится в середине марта. У нас целый месяц для приготовления к празднику, который я хочу устроить очень скоро при его приезде, чтобы тотчас же завладеть им, потому что он странный человек: достаточно ему провести несколько недель в одиночестве, и он совсем одичает. Ты должна приготовить свой репертуар и туалет. Времени как раз достаточно.
– Какая ты добрая! – сказала Этьеннет, опять целуя подругу.
– Да вовсе я не добрая. Это ты такая прелестная, что приятно услужить тебе. И притом, ведь, мы с тобой союзники. Бедная моя, – прибавила Мод, помолчав, – знаешь, наши положения более схожи между собой, нежели ты думаешь. Обе мы страдали из-за низкого эгоизма мужчин… Обе живем именно там, где бы вовсе не желали. Обе ждем от судьбы освобождения. Так будем помогать друг другу!
Этьеннет ответила, улыбаясь:
– Я твоя слуга, располагай мной. Тебе еще не требуется наша квартира? Когда ты придешь? Я приготовила твою комнату; хочешь взглянуть?
– С удовольствием, – ответила Мод, довольная, что Этьеннет сама заговорила о настоящей цели ее посещения, так как сейчас, прощаясь с Жюльеном, в виду предстоящего кризиса, она поняла, что не следует раздражать его, и окончательно привела в восторг, обещав видеться с ним у Матильды Дюруа.
Этьеннет взяла со столика маленькую лампу и пошла впереди Мод.
– Видишь, – проговорила она, – тебе не надо даже проходить через гостиную. Из прихожей ты входишь в столовую, где никогда никого не встретишь. Вот твоя комната.
Это была комната средний величины, с туалетным столиком.
– Надеюсь, это не твоя комната? – спросила Мод.
– О, нет, моя около мамы.
И, немного покраснев, Этьеннет прибавила: